"Кремлевский фантомас" - читать интересную книгу автора (Кассирова Елена)22 ХЮ-ХЮ-ХЮИтак, Францев не раскололся. Никаких нынешних секретов Оружейки Касаткину он не выдал. Придется идти к Паниной начальнице Вере Константиновне. Скромная сотрудница будет говорить еще меньше. Но Касаткин влез в дело по уши. А других источников информации не наблюдалось. В последний день июля, воскресный, Вера Константиновна Крутикова была тут как тут. Предупредил ли ее Францев, нет ли – неизвестно. Но Костя пришел, увидел, победил. Его любили все женщины, включая старушек. Костя остановился у входа в зал. Оружейница сидела у двери на стуле. Седоватые кудряшки, восковое лицо. Губы сложены сердечком и похожи на куриную гузку. Сидит она прямо, ноги поджаты. Блузочка и вязаный самодельный жилет. Костя наклонился к ее уху и сказал: – Я от Фантомаса. Вера Константиновна прижала руки к груди и посмотрела взглядом больной козы. – Костенька! Вера Константиновна видела Костю впервые. Но покойная няня Паня годами рассказывала Вере про Дом на набережной и его высокопоставленных жильцов. Касаткин-внук был ей известен, еще не родившись. А теперь он к тому же красовался на первой странице «Культуры в Москве» у Веры Константиновны в служебной комнате. Вера Константиновна вызвала на стул Ирочку и повела Костю к себе. Она поставила перед ним полосатую кружку с почерневшей от заварки трещинкой, налила чаю. Было уютно и по-свойски, как во всех маленьких казенных помещениях. Учрежденческий столик боком к высокому окну, на окне столетники, за окном бесконечная желтая стена и одинокая старенькая черная «Волга». Получилась чайная болтовня, но Костя не расстроился. Он так и знал. Ненужного должно быть много. Крутикова, словно подчиняясь местной дисциплине, хвалилась не хуже Францева. «Кремль их, что ли, дисциплинирует?» – мысленно удивился Костя. Вера вообще оказалась словоохотлива. – Бедная Панечка, – сокрушалась она, – молодчина была, умела держать язык за зубами, а ведь как любила посплетничать. Иришкины хахали названивают, а сниму я трубку – молчат. Я ему: что вы молчите и дышите? Вам Ирочку? Гудки. Духота у нас и влажность. И тут вдруг премия, ни с того ни с сего и, как назло, перед этим ужасным делом. – Вера опустила глаза и покраснела. – А что за народ к вам ходит? – спросил Костя. – Не слишком, наверно, культурный? – Нет-нет, очень культурный, культура высочайшая. Но стоило Касаткину заикнуться об «этом ужасном деле», лицо Крутиковой окаменело. – В семье, Костенька, не без урода. Не будем об этом. – А раньше крали? – Что ты, детка. Да кому и красть у самих себя? Мы же хозяева. Вера выставила губы трубочкой и втянула в себя чуток чаю. – А ваш Францев, – объявил Костя, – сказал мне, что Анатолий Васильевич тоже хозяйничал. Костя намеками на двух начальников хотел показать, что много знает и достоин доверия. – А знаете, – заговорщицки поведал он, – у нас в доме рассказывают про Розенелыпу. Она жила от меня через подъезд. Луначарский подарил ей диадему из алмазного фонда. Розенель носила ее и получила кличку «ненаглядное пособие Наркомпроса». Но Вера Константиновна равнодушно пила чай, отставив мизинец. На последнем Костином замечании она только засмеялась, не растянув, а еще больше сузив куриную гузку. – Хю-хю-хю! Хю-хю-хю! Мол, смеюсь между нами. А спросить не спрошу. Сама всё знаю. И плевать, мол, мне на твой детский лепет. Мы и не такое слыхали. А за козыряние Францевым Вера Константиновна наказала Касаткина. – Мне надо работать, Костенька, – объявила она, не допив чай. – Пойдемте. Заодно покажу вам Гришу. На этом доверительные разговоры закончились. Крутикова и Костя пошли в мастерские, в подклеты собора Двенадцати апостолов. Солнце на площади сияло застарело спокойно, расслабляло. Вера Константиновна сощурилась на яркий свет и невольно растянула куриную гузку. Теперь этот рот мог выговорить букву «и». – Гриша – расстрига, – смягчившись, сказала Вера Константиновна. – Гриша Отрепьев? – послушно пошутил Костя. – Хи-хи-хи. Исаев, иконописец. Бывший дьякон. Образованный человек. Причастился с католиками, и патриархия его отлучила. – Не может быть. – Вы думаете? Но нет, он не должен обманывать. Он говорит, что очень обиделся. Он очень разносторонний человек. Он ушел к нам в подвалы. Подвалы оказались всем подвалам подвалы. Бесконечное помещение до сводов завалено было коробочным картоном, фанерой и тряпками. Эти покрова, видимо, маскировали ту самую скатерть-самобранку. У арочного выступа, напоминавшего слоновью ногу, между ногой и стеной за длинным пристенным столом сидел благообразный человек с черными волосами, дьяконски стянутыми в хвостик. Бурый образок и три пузырька. На пузырьках «Пеликановские» ярлыки. Лучшая краска! Самая дорогая! Гриша Исаев макал в них кисточку и сводил с образков верхнюю краску-запись. Советскую. Шагаловскую вряд ли. В лучшем случае – грабарьскую. Атакую растворить потрудней стекла! Черный хвостик, словно у чувствительного зверька, дернулся, подваловладелец глянул невнимательно на гостей и больше, говоря с ними, головы не поднимал. На вопросы отвечал он не сразу. Долго молчал, и Костя думал, что «алхимик» не отвечает нарочно. Но Гриша разражался длинным бисерным ответом, как будто вычитывал его из проступившей миниатюры. – Да у вас тут катакомбы. Можно отсидеться в следующую войну, – громко и понимающе сказал Костя. Молчание. Вера Константиновна рылась в сторонке под тряпочками. Жужжали осветительные трубки. Костя смиренно готовил новые слова, но Гриша вдруг заговорил бесконечно… И со всеми Костиными глупостями, что, де, тут у вас подземное кремлевское царство и творится, наверно, всякая жуть, он соглашался своим нейтральным ученым монологом… … Да, стены толщиной почти пять метров, и помещения хранилищ очень большие… … Да, но в нашем подведении только тридцать две тысячи квадратных метров, работы много, переуплотнение грунта вследствие гниения свай требует постоянного внимания, тем более, что металлические связи Галловея и Огурцова за три почти века устали… … Нет-нет, отсутствие пустот именно на данном участке не дает возможности размещения библиотеки Ивана Четвертого Грозного. – Скажете, и пернача здесь не спрятать? – невинно продолжал Костя. Молчание. – Пойдемте, деточка! – Вера Константиновна воспользовалась Костиной шуткой, чтобы прекратить разговор. – Гришенька, зайдите потом ко мне расписаться. Молчание. – До свидания, – сказал Костя. Молчание. Вера пошла к выходу, Костя за ней. У дверей, пригибаясь, он оглянулся. Богомаз, развернувшись на табуретке, пристально смотрел вслед. – Энтузиаст Григорий Григорьевич, бессеребренник, – на солнце опять раздвинула курью гузку Вера Константиновна. – Он очень милый. – То есть берет зарплату не деньгами, а брильянтами? – улыбнулся Костя. – Хю-хю-хю. Хю-хю-хю. Хю-хю-хю. Позвони мне, детонька. |
||
|