"Огненная лилия" - читать интересную книгу автора (Кэмп Кэндис)

Глава 6

Хантер смотрел в противоположную сторону, внимательно разглядывая их двор.

Он держал за поводья двух лошадей, купленных у него Бентоном.

— Хантер! — его имя неожиданно соскользнуло с языка, она сама этому удивилась. Он обернулся.

— Миссис Конвей, — ответил он с саркастической усмешкой, делая ударение на первом слове. Его глаза и тон выражали наигранное почтение. — Я привел ваших лошадей.

Сердце ее бешено колотилось. Меньше всего она сейчас хотела видеть его, и в то же время не могла унять волнения, овладевшего ею при виде Хантера. Это разозлило ее, Линетт постаралась как можно холоднее ответить.

— Да, я вижу. Уверена, что мистер Конвей будет доволен. Почему бы вам не поставить их в конюшню?

Хантер подошел ближе, остановившись на ступеньку ниже Линетт.

— А вы не хотите проверить товар?

— Это покупка моего мужа, а не моя.

На его лице что-то промелькнуло и тут же исчезло. Линетт не успела понять, что это было. Он молчал, продолжая смотреть с жестким и даже вызывающим выражением лица. Невольно Линетт начала спускаться вниз по ступенькам.

— Хорошо. Я посмотрю их.

Она попыталась заглянуть ему прямо в глаза, просто, чтобы дать понять, что не боится его. Но сердце ее болезненно сжалось, и она вынуждена была отвести взгляд. «Разве может быть так больно после стольких лет?» — говорила она себе. Но ничего не помогало.

Линетт обошла его и приблизилась к лошадям, поглаживая морды, спины коней, просто делала вид, что осматривает их. На самом деле она ничего не соображала. Присутствие рядом Хантера слишком отвлекало ее.

— Почему бы вам не показать мне, мэм, куда их поставить в конюшне? — это обращение Хантера прозвучало оскорбительно-насмешливо.

— Уверена, что вы найдете там свободные стойла, — ответила Линетт так же с издевкой.

— О! Но, я могу поставить их не в те стойла. Я не привык к таким богатым громадным дворам.

— Прекрати строить из себя дурака, — Hе выдержала она. Линетт бросила негодующий взгляд.

— Я не знаю, как это, — не быть дураком, — ответил Хантер, не отводя взгляда. — Именно им я всегда для тебя и был, не так ли?

Линетт резко повернулась и зашагала к дворовым постройкам. По новой моде верх платья плотно облегал фигуру, поэтому она со стыдом подумала, что в таком наряде, гневно вышагивая, выглядит очень глупо.

Однако Хантер, идущий следом, нашел ее походку скорее соблазнительной. Бедра слегка покачивались в такт шагам, она была привлекательна. «Я был идиотом, — подумал он. — Зачем попросил позвать ее?» Он знал это с самого начала, поэтому хотел оставить лошадей конюху или привязать их во дворе. Но потом, вопреки своему желанию, он понял, что уже стучится в дверь и говорит поварихе, что хотел бы видеть миссис Конвей. Хантер проклинал себя за эту неисправимую глупость, но сейчас уже не мог оторвать глаз от покачивающихся бедер Линетт.

Его сжигало стремление отомстить, уничтожить эту женщину пламенем своего гнева. Но вновь, увидев ее, он убедился, что когда она рядом, именно он испытывает страшные муки. И поэтому желание причинить ей такую же боль, какая раздирала его, усиливалось.

Линетт открыла дверь конюшни и вошла в темное помещение. Хантер последовал за ней. Она обернулась, указывая рукой на пустые стойла.

— Эти два свободны, — напряженно сказала она.

— Ох, спасибо вам, мэм, — ответил Хантер с издевательской вежливостью, снимая перед ней шляпу и заводя лошадей. Привязывая их, он не переставал разговаривать, подражая произношению необразованного оборванца, беседующего с принцессой.

— Клянусь, я не имел понятия, куда такие богатые господа, как вы, ставят лошадей. Будь я проклят, но я бы поставил их не туда, куда надо.

— Неужели ты не прекратишь это? — выкрикнула Линетт.

— Прекратить что? — глаза Хантера невинно округлились.

— Говорить со мной так! Будто ты всегда был бродягой!

— Простите, мэм. Я просто бедный парень, работающий на ферме. Мы же оба знаем это, верно? И мы оба знаем, как много для вас значат деньги, и на что вы пойдете, чтобы жить богато, — его слова были полны скрытого смысла, а в голосе чувствовалось презрение.

— Ты ничего не знаешь обо мне, — сказала оскорбленная Линетт. — И никогда не знал.

— Клянусь, вот это правда, — зло ухмыльнувшись, ответил Хантер. — Когда-то я считал тебя ангелом.

— О, Бог мой! Ты никогда не считал меня ангелом. Да и я не считала тебя святым! С самого начала мы спорили, насколько я помню, ты заявил при знакомстве, что я притворяюсь, играю в игры.

— Я имел право так говорить. — Глаза Хантера потемнели. — Тогда я не понимал, насколько серьезны были твои забавы, как далеко они тебя заведут!

— Я никогда не играла с тобой, — вскипела Линетт.

Никто не умел разозлить ее быстрее, чем Хантер, даже во времена их дружбы и страстной любви. Но сейчас она испытывала лишь сильный гнев.

Она приблизилась к нему. Лицо горело, а синие глаза зло сверкали. В этот момент она выглядела такой красивой, что все внутри Хантера сжалось. Он с трудом сдерживался чтобы не обнять ее за плечи и не прижать к себе.

— Никогда? — голос его стал тише и более хриплым. Он подался вперед, и теперь его лицо находилось в нескольких сантиметрах от нее. Линетт уперла кулаки в бока и не двигалась с места. — А как же те сладкие слова, которые ты говорила мне? Как насчет тех лживых поцелуев?

— Они никогда не были лживыми! — Внезапно Линетт почувствовала, что ей нечем дышать. Глаза Хантера горели подобно зеленому пламени, а такое знакомое лицо исказилось от боли и ненависти.

— Я уже не тот наивный идиот, моя дорогая девочка. У меня было много времени обдумать все. Когда я вернулся и узнал, что ты замужем за Бентоном, то не мог понять, почему ты это сделала. Потом стало ясно. Женщина никогда не любила мужчину, если через месяц после вести о его гибели выходит замуж за другого!

— Нет, не правда! Я пыталась объясниться с тобой! Я хотела это сделать! Но ты не дал мне такой возможности. В тот день, встретив тебя на улице, я окликнула тебя, но ты прошел мимо, не остановившись. Ты не захотел выслушать меня.

— Объяснить! О, уверен, ты приготовила медовые, слащавые словечки о том, что твое бедное сердечко было разбито, верно? Но я не такой глупец, чтобы дважды пойматься на одну и ту же удочку!

В конце концов я понял, что ты с самого начала не любила меня. Ты просто принимала мои ухаживания, чтобы вызвать ревность Конвея. Возможно, он еще не заговаривал о женитьбе. Разве это было не так? И тут ты встречаешь глупого влюбленного юнца и обводишь его вокруг пальца.

— Может быть, ты и стал старше, но никак не поумнел, — бросила Линетт Хантеру. — У меня никогда не было необходимости специально вызывать ревность Бентона Конвея. Он предлагал жениться на мне задолго до того, как на горизонте появился ты. Но я предпочла тебя! Это должно быть очевидно даже такому слепцу и глупцу, как ты! Я отдалась тебе. Какая женщина пойдет на это, чтобы только вызвать ревность другого? Ты сам знаешь, что стал моим первым мужчиной.

— Но уверен, что далеко не последним, верно?

Линетт отвесила Хантеру пощечину со всей силы, в гневе даже не понимая, что делает. Она отсту-пила назад, зло глядя на него. В том месте, где приложилась ее ладонь, щека Хантера стала малиновой. Глаза его холодно блестели. Выкрикнув что-то нечленораздельное, выражающее злость, разочарование и боль одновременно, Линетт круто повернулась к выходу. Но Хантер схватил ее за руку и повернул лицом к себе.

— Я хочу кое-что выяснить, — произнес он. От его ледяного голоса по телу девушки побежали мурашки. — Ты чувствовала что-нибудь, когда я целовал тебя? Или все это было просто наигранно, притворно? Таким образом ты пыталась удержать меня в своих сетях?

Он притянул ее ближе. Линетт попробовала оттолкнуть его, но Хантер был слишком силен и держал крепко. Лицо Линетт было в нескольких сантиметрах, поэтому она видела только его большие блестящие глаза. Показалось, что она утонула в их глубине, дрожащая, голодная и жаждущая. Она желала того, что мог дать только этот мужчина. Ее губы слегка приоткрылись, когда она пыталась перевести дыхание. Взгляд Хантера задержался на этих губах. Она чувствовала, как быстро вздымалась и опускалась его грудь.

— Ты все еще возбуждаешь меня, как раньше, — тяжело дыша, сказал он, положив руки на ее бедра и грубо прижал к себе. Линетт ощущала его твердую, возбужденную плоть, вспомнилась их волнующая близость. Ее била дрожь, глаза непроизвольно закрылись. Она сама не предполагала, до какой степени было эротичным выражение ее лица, как очевидна была непреодолимая страсть, хотя она и пыталась это скрыть. Слова не могли бы сказать более откровенно, как она желала его, желала с такой страстностью, которая не подчинялась ни рассудку, ни воле.

Хантер перевел дыхание. Острые иглы желания пронизывали все тело. Но он не хотел этого. Никогда больше. Он сопротивлялся.

— Ты сводишь меня с ума, — прерывистым голосом прошептал он. — С того самого момента, когда я, стоя с Шелби у лестницы, увидел тебя, спускающуюся по ступенькам. Тебе всегда удавалось лишать меня разума. Тогда я возжелал тебя так сильно, что просто не мог приблизиться. Я боялся, что ты сразу поймешь, как велико мое чувство.

— Хантер… нет, пожалуйста… — голос Линетт оборвался, она всхлипнула.

— О, да, пожалуйста, — хрипло ответил он. Его губы впились в нее. Немного отстранившись, он прошептал:

— Скажи, хочешь ли ты меня? Ответь, что ты чувствуешь, когда мои руки ласкают твое тело?

Он снова закрыл поцелуем ее рот.

Из груди Линетт вырвался слабый звук, скорее, это был стон страсти и отчаяния. Хантер не отпускал, его настойчивые, требовательные губы слились с ее губами. Он сжал Линетт в своих объятиях, почти подминая под себя. Во время поцелуя язык его проник в ее рот и жадно исследовал. Грудь Линетт прижалась к его груди, твердой, как камень. Она чувствовала, что ее обнимают железные руки, и не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Она обвила его шею руками, еще крепче прижимаясь к нему, будто боясь, что может выскользнуть из этих объятий. В ней проснулась страсть, которую годами усыпляли. Она жадно ответила на его поцелуй, лаская своим языком губы и язык Хантера.

На своей щеке Линетт почувствовала горячее дыхание, его прикосновения обжигали кожу. Женщина ощутила себя вновь ожившей, первозданной. Каждый нерв был натянут, в ней бурлили древние, как мир, желания. Хотелось плакать, хотелось обвить Хантера руками, ногами, раствориться в нем. Между ног она почувствовала жаркую пульсацию. Линетт пальцами судорожно вцепилась в плечи Хантера.

Он положил ладонь на ее затылок, будто поддерживая голову, чтобы она не уклонялась от поцелуя.

— Линетт… Линетт… — повторял Хантер это имя. Пальцы перебирали женские золотистые волосы. Он вытащил из прически девушки шпильки, и волосы мягким щелковым водопадом заструились по стройным плечам.

Когда он оторвался от ее губ, Линетт тихо застонала. Затем он принялся целовать ее и щеки, шею, пока не остановился у высокого выреза платья. Дрожащими пальцами Хантер начал расстегивать пуговицы на лифе платья. Линетт откинула голову назад, подставляя каждый сантиметр белой шеи этим жадным губам.

Ладонь Хантера накрыла высокий бугорок ее груди, который показался немного мягче и больше, чем раньше, каким он его помнил. От прикосновения сосок отвердел и увеличился. Хантер хрипло простонал и пальцем стал осторожно гладить этот напряженный бутон. Он ласкал его снова и снова, а губы не отрывались от нежной шеи Линетт.

Она изогнулась в объятиях Хантера, тесно сжав ноги. Ощущение мужских рук на обнаженной коже, поцелуев на груди разрывало сердце на части. Когда-то испытанное, забытое, дикое наслаждение вдруг взорвалось в мозгу живым воспоминанием, вытеснив оттуда ощущение реальности, все заботы, беды и страхи.

— Хантер… — прошептала она, потеряв голову от его жарких поцелуев. — О, Хантер, я люблю тебя.

Внезапно Хантер замер, затем выпрямился, выпустив ее из объятий. Линетт непонимающе уставилась на него. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Хантер дышал учащенно, прерывисто, будто после долгого бега. Лицо его пылало, а глаза блестели, как у больного лихорадкой. Переведя дыхание, он тяжело произнес:

— Не говори этого. Линетт смущенно заморгала.

— Не говорить чего?

— Что любишь! — он почти выкрикнул это слово.

У Линетт возникло ощущение, что Хантер ударил. Захотелось тоже ударить его, причинить боль, как он сделал больно ей.

— Ты прав, — прошипела она. — Я не люблю тебя! И никогда не любила, в то время я была слишком молода и глупа, чтобы разобраться. То, что было между нами, было простой похотью, а не любовью.

— Да-а?

Взгляд Хантера был горько-насмешливый.

— Но ведь ты наверняка чувствовала ту похоть, не так ли? Ты и сейчас чувствуешь ее. Я только что в этом убедился. Что бы старичок ни давал тебе, этого не достаточно для тебя, ведь верно?

Линетт плотно сжала губы.

— Убирайся! Я больше не хочу тебя видеть! Никогда, — выдавила она отрывисто.

— С удовольствием, мэм.

Хантер нагнулся и поднял свою шляпу, которая свалилась с головы во время их поцелуев. Он надел ее небрежно, коротко кивнув Линетт.

— С удовольствием.

Он вышел из конюшни, так сильно захлопнув за собой дверь, что, казалось, затряслись стены. Линетт опустилась насложенное сено. Ее всю трясло, ноги стали ватными и подкашивались. Она не могла сдерживать себя больше ни секунды.

Хантер часто расстраивал Линетт и раньше, но сейчас он взбесил ее. Несколько дней после той встречи одно воспоминание о нем выводило из равновесия. Как он смел так соблазнять ее, такое заявлять ей! Она — опытная злодейка, а он — бедная, наивная жертва! Только Богу известно, какую она сделала ошибку, выйдя замуж за Бентона. Она уже тысячу раз горько раскаивалась и была жестоко наказана. Но в этом вина не только Линетт.

Хантер переспал с ней и отправился с братом играть в войну, ни разу не подумав, что же ожидает девушку. Даже в тех нескольких письмах, которые она получила до его плена, он ни разу не проявил интереса к ее состоянию, не желал узнать, беременна ли она, и не любопытствовал о возможных последствиях их близости. Нет, он пошел делать то, что ему хотелось, не задумываясь о том, с чем ей придется столкнуться и что предстоит пережить.

Линетт одной пришлось перенести все трудности, связанные с беременностью. Она собиралась сделать все возможное, чтобы вырастить ребенка без отца. Может быть, это было неправильно, но она была молодой и растерявшейся от горя девчонкой. А то, на что она решилась, казалось тогда единственно правильным выходом для нее и малыша. Потом, когда Хантер вернулся, то даже не поже-

лал выслушать объяснений и не пришел к ней выяснить причину столь поспешного замужества. Тогда она считала, что он должен был поступить именно так. А когда, в конце концов, они случайно столкнулись на улице, он посмотрел на нее в упор, потом развернулся на девяносто градусов и пошел в противоположную сторону. Она окликнула его, но он даже не счел нужным обернуться. Хантер не попытался узнать, что же произошло на самом деле, а просто уверил себя, что она изменила ему, поверив в самое худшее и нелепое объяснение — Линетт его никогда не любила.

Очевидно, со временем это убеждение осталось. Наоборот, похоже, он был уже твердо уверен. В конюшне Тиррел вел себя по отношению к ней так пренебрежительно, обидно, оскорбительно!

У Хантера всегда был вспыльчивый нрав. Даже в самом начале их знакомства они часто ссорились. Он был очень упрям — черта характера, присущая всем Тиррелам. Но с годами, став еще упрямее и жестче, он уже не отходил так же быстро, когда вскипал, как это случалось раньше. Его упрямство больше не смягчалось готовностью тут же рассмеяться или все сгладить обаятельной улыбкой. Он стал каким-то резким и злым, к тому же горько ненавидел ее, упорствуя в этом чувстве.

Естественно, Линетт было ясно, что он ее больше не любит. Но она могла рассчитывать хотя бы на его уважение. До сих пор никогда в голову не приходило, что Хантер будет презирать ее и обращаться с ней, как с ядовитой змеей. Поэтому она была не готова к такой вспышке ненависти с его стороны. Как ни странно, пламя гнева способствовало улучшению самочувствия и состояния Линетт больше, чем боль, разрывавшая сердце на части, после посещения фермы Хантера. Линетт собиралась не подходить к лошади, купленной Бентоном для нее. Но, пораздумав, молодая женщина решила, что не подходить к такому красавцу все равно, что показать Хантеру, как глубоко он оскорбил ее, как много он для нее значит. Сейчас миссис Конвей была сильно разозлена и хотела доказать всем, как безразличен ей Хантер. Лучший способ подтвердить это — постоянно ездить верхом на жеребце. Она собиралась выезжать как можно чаще и этим показать, что лошадь приобретена у абсолютно постороннего человека. «Пусть Хантер видит, что я катаюсь на коне, а о нем не думаю! Пусть он убедится, что я ничего к нему не чувствую», — так рассуждала сама с собой Линетт.

Она начала брать жеребца специально каждый день, заставляя себя больше не думать о Хантере. Она не могла совсем избавиться от набегавших мыслей, но с каждым разом загоняла их все дальше и дальше, в тайные уголки своего сознания, наконец поняв, что, освободившись от болезненных воспоминаний, снова можно получать удовольствие от прогулок верхом. Это давало чувство свободы, что Линетт не испытывала уже много лет. На сильном жеребце, когда в лицо дует встречный ветер, казалось, что она снова молода и Свободна. Женщина забывала, что связана узами несчастливого брака с нелюбимым человеком и обязательствами, взятыми на себя много лет назад. Хотелось мчаться вот так бесконечно, не останавливаясь, убегая от этого места и этой жизни.

С конных прогулок Линетт возвращалась посвежевшей, как будто заново родившейся. Когда Бентон видел такой результат поездок, на лице его появлялось выражение досады. Так казалось, и это достав-ляло тайное наслаждение. Далее если бы ей не нравились прогулки верхом, все равно стоило совершать их, чтобы злить Бентона. Это послужит ему уроком. Может быть, в следующий раз, прежде чем решиться на очередную подлость, он, как следует, подумает.

Однажды Линетт поздно вернулась с прогулки верхом и поспешила к себе наверх переодеться к обеду.

— Так, моя дорогая, — произнес Бентон, доставая из кармана часы и многозначительно глядя не нее. — Я так рад, что ты, наконец, можешь присоединиться к нам.

— Спасибо, Бентон, — равнодушно ответила Линетт, скользнув на свое место за столом.

Розмари понимающе улыбнулась ей.

— Привет, Линетт, — сказала она, надеясь перевести разговор на другую тему и не выслушивать угрозы отца за опоздание мачехи.

— Привет, дорогая. Как…

Бентон грубо оборвал:

— Ты проводишь слишком много времени на коне, которого так не хотела покупать.

— Да, — Линетт повернулась к нему. — Я ошибалась и сейчас поняла, что все еще люблю кататься верхом. Ты оказался прав, сделав мне такой подарок.

Она весело смотрела на мужа, говоря этот комплимент. Хотя всем было понятно, что на самом деле он сделал это, чтобы сильнее расстроить жену.

Она почувствовала, что едва может сдержать приступ веселости, когда увидела, как от недовольства сошлись у переносицы брови Бентона.

— Черт возьми, Линетт! Ты думаешь, что сможешь обращаться с супружеской верностью, как с игрушкой? Очень скоро ты пожалеешь об этом.

— Папа! — воскликнула Розмари. — Нет! О, пожалуйста, ты не должен так говорить.

Линетт вскинула брови и посмотрела на растерявшуюся Розмари.

— Не волнуйся, Розмари, — спокойно сказала она, переведя взгляд на лицо Бентона. — Я уверена, что твой отец сам понимает, как глупы его претензии. Не так ли, Бентон?

— Проклятье, прекрати юлить! — прорычал Бентон, бросая салфетку и вставая из-за стола, погрозив пальцем в сторону Линетт. — Если я узнаю, что ты ездишь на свидания с этим Хантером Тиррелом, ты проклянешь тот день, когда появилась на свет. Я тебе это обещаю!

— Единственный раз, когда я виделась с Хантером Тиррелом, это когда ты сам все организовал! — со сверкающими глазами, четко произнося каждое слово, ответила Линетт.

Бентон что-то прошипел и зашагал к дверям. Потом остановился и, обернувшись, произнес:

— Хорошо. Но запомни, что я сказал. Повернувшись, он вышел. Через минуту за ним хлопнула входная дверь.

Розмари и Линетт продолжали молча сидеть за столом, смущенные наступившей тишиной. Наконец, Розмари робко произнесла:

— Мне жаль… Я уверена, папа не хотел этого говорить. Я думаю, просто… Он любит тебя так сильно, что ревнует без всякого повода.

— Конечно. Это так.

Линетт горько поджала губы. Когда она подняла лицо, то увидела, что падчерица смотрит умоляюще, чуть не плача. Линетт заставила себя улыбнуться.

— Не волнуйся, дорогая. Правда, я уверена, что все будет в порядке. А сейчас расскажи мне, чем ты сегодня занималась.

Лицо Розмари просветлело, она залепетала:

— О Линетт. Мы, миссис Ване и я, ходили к Тэсс. Мы видели ее малыша. Он такой хорошенький!

— Я уверена в этом.

Сердце вновь защемило от горько-сладкой боли, как и в прошлый раз, когда Мэгги Прескот сообщила о рождении мальчика у Тэсс. Мысль о сыне Тэсс и Гидеона, о том, как приятно его держать на руках, сводила с ума. Она вздрогнула.

— Ты должна обязательно посмотреть на него, — с энтузиазмом продолжала рассказывать Розмари. — Ты будешь очарована.

Линетт покачала головой.

— Нет, не думаю, что это удачное предложение.

— Почему, нет? Уверена, что Тэсс будет рада, если ты придешь.

— Тиррелы и я уже давно не друзья.

— Но все давно в прошлом! И я знаю, что, Тэсс не думает, как ты. Она спрашивала о тебе и сказала, что хотела бы тебя увидеть.

— Нет, правда, Розмари. Я не хочу.

Линетт избегала детей, насколько это было возможно, предпочитая держаться в стороне от детей любого возраста, но особенно от новорожденных. А ребенок Тиррелов расстроит ее больше других.

Однако после этого разговора в течение нескольких дней Линетт не могла избавиться от мыслей о Тэсс и ее малыше. Она представляла его светловолосым и голубоглазым, похожим на Тэсс и Гидеона. Но Хантер и Мэгги были темными, как мать миссис Тиррел. Когда-то Линетт раздумывала, каким будет ее собственный ребенок: рыжеватым, как она сама, или черноволосым, как Хантер.

При этой мысли глаза наполнились горючими слезами.

Линетт заморгала, упрямо избавляясь от них. Она убеждала себя, что глупо думать о ребенке Тэсс.

Какое ей дело до Тэсс и ее малыша? Гидеон, возможно, даже разозлится, если она посмеет войти к ним в дом. Все доводы были не за посещение Тэсс и новорожденного.

Но однажды, спустя неделю, Линетт, как обычно, каталась верхом, но вдруг заметила, что направляется к усадьбе Тиррелов. Проезжая мимо, она смотрела прямо перед собой на дорогу, не смея бросить взгляд в сторону дома.

Отъехав достаточно далекое расстояние от фермы, Линетт остановила жеребца. Он заржал, нетерпеливо тряся головой, пока Линетт молча смотрела на дорогу, ведущую к дому Тиррелов.

У нее не было предлога зайти к ним. Неудобно было просить разрешения взглянуть на младенца. Она уверяла себя, что пожалеет о своем решении, как только переступит порог их дома. Иметь желание видеть старую подругу и ее малыша — это все равно, что искать себе наказания. А каково было бы встретиться лицом к лицу с родным братом Хантера?

Линетт уже была готова развернуть коня и уехать отсюда, но что-то удержало ее. Она ударила пятками по бокам Рубио, и тот понесся к дому Тиррелов.