"Дьявольский вальс" - читать интересную книгу автора (Келлерман Джонатан)5Синди держала ее на руках, укачивала и приговаривала: – Все в порядке. Это наш друг. Кэсси бросила игрушку на пол, а потом расплакалась, требуя ее назад. Я поднял игрушку и протянул девочке. Кэсси отстранилась и прижалась к матери. Я передал игрушку Синди, взял с полки желтого зверька и сел на свое место. Начал играть со зверюшкой, двигая ее лапки, и болтая чепуху. Кэсси продолжала плакать, а Синди негромко успокаивала дочку, слов я расслышать не мог. И поэтому продолжал заниматься игрушкой. Через минуту-другую плач стал утихать. – Посмотри, милая, – раздался голос Синди. – Видишь? Доктору Делавэру тоже нравятся игрушки. Кэсси всхлипнула, глотнула воздуха и вновь залилась громким плачем. – Да нет же, он не будет делать тебе больно, милая. Он наш друг. Я разглядывал зубастый рот зверька и шевелил его лапкой. Белое пятно в форме сердечка на животе украшено желтыми буквами «Глупышка» и торговым знаком "R" в кружочке. А скрытая между лапок бирка гласит: «СДЕЛАНО НА ТАЙВАНЕ». Кэсси остановилась передохнуть. – Все в порядке, милая, – продолжала утешать ее Синди, – все в порядке. От кроватки донеслось всхлипывание и шмыганье носом. – Хочешь послушать сказку, детка, а? Давным-давно жила-была принцесса, и звали ее Кассандра. Жила она в огромном замке, и снились ей прекрасные сны о конфетах и облаках из взбитых сливок... Кэсси подняла глаза. Ручка с синяками прикоснулась к губам. Я положил желтого зверька на пол, открыл портфель, вынул блокнот и карандаш. На мгновение Синди замолчала, но затем продолжила свой рассказ. Захваченная волшебным миром сказки, Кэсси успокоилась. Я начал рисовать. Кролика. По крайней мере, я надеялся на это. Через несколько минут стало ясно, что работникам студии Диснея нечего опасаться конкуренции. Тем не менее мне казалось, что конечный продукт моего творчества оказался забавным и в чем-то походил на кролика. Я добавил шляпу и галстук-бабочку, снова залез в портфель и вынул коробку цветных фломастеров, которую держал там всегда вместе с другими орудиями своей профессии. Стал раскрашивать, фломастеры визжали по бумаге. С кроватки донесся шорох. Синди перестала рассказывать свою сказку. – О, посмотри, милая, доктор Делавэр рисует. Что вы рисуете, доктор Делавэр? Прежде чем я успел ответить, слово «доктор» вызвало еще одну бурю слез. И опять материнские уговоры. Я поднял свой шедевр. – О, посмотри, милая, это кролик. В шляпе. И в галстуке-бабочке. Разве это не забавно? Молчание. – Да, я все-таки думаю, это забавно. Как ты считаешь, он не из наших игрушек, Кэсс? Вновь молчание. – Как ты думаешь, доктор Делавэр нарисовал одного из наших кроликов? Всхлипывание. – Ну, Кэсс, не нужно плакать. Доктор Делавэр не сделает больно. Он такой доктор, который никогда не делает уколы. Нечто вроде поскуливания. Синди потребовалось некоторое время, чтобы успокоить дочку. Наконец она вновь начинает рассказывать свою сказку. Принцесса Кассандра скачет на белом коне... Я нарисовал подружку для мистера Кролика. Такая же зубастая мордочка, но уши покороче, платьице в горошек – мисс Белочка. Подрисовал что-то похожее на желудь, вырвал листок из блокнота и положил на кроватку у ног Кэсси. Она метнула взгляд на картинку, как только я уселся на свое место. – О, посмотри! – воскликнула Синди, – тут еще нарисована... собачка... и это девочка. Кэсс, взгляни на ее платьице. Разве это не смешно? Большие горошины по всему платью, Кэсс. Так смешно – собачка в платье! Мягкий материнский смех. А следом за ним – хихиканье ребенка. – Так забавно. Интересно, может быть, она идет в этом платье на вечеринку... или отправляется по магазинам, или... куда же она идет? Как ты думаешь? Разве это не смешно, собачка отправляется за покупками в пассаж? Со своим приятелем мистером Кроликом, а на нем такая потешная шляпа. И в самом деле – одеты они очень смешно. Может, они направляются в магазин игрушек и купят там себе кукол – вот интересно-то, а, Кэсс? Да, это будет забавно. Подумать только, доктор Делавэр рисует такие потешные картинки... Интересно, что же он еще собирается нарисовать? Я улыбнулся и взялся за карандаш. Что-нибудь полегче. Бегемота... просто ванну на ногах... – Как зовут вашего кролика, доктор Делавэр? – Бенни. – Кролик Бенни. Как смешно![10] Я улыбнулся, скрывая муки творчества. Ванна выглядела слишком свирепой... Проблема заключалась в усмешке... Пока бегемот слишком агрессивен – больше смахивает на носорога, которому отпилили рог... Что бы сказал по этому поводу Фрейд? Я проделал на пасти животного пластическую операцию. – Бенни-Кролик в шляпе. Когда-нибудь слышала что-нибудь подобное? Заливистый детский смех. – А что вы скажете насчет собачки, доктор Делавэр? Как ее зовут? – Присцилла... Продолжаю упорно работать. Бегемот наконец становится похож на себя, но чего-то не хватает... улыбка слишком подхалимская – масленая ухмылка подлеца... Может быть, собачку было бы проще... – Собачку зовут Присцилла! Подумать только! – Пилла... – Да, Присцилла! – Пилла! – Очень хорошо, Кэсс. Просто отлично! Присцилла. Скажи еще раз. Молчание. – Присцилла – Прис-цил-ла. Ты ведь только что сказала. Смотри на мой рот, Кэсс. Молчание. – Ну хорошо, не хочешь, не надо. Давай опять про принцессу Кассандру Серебряная Искорка, которая на скакуне Снежные Хлопья летит в Сверкающую Страну-Бегемот наконец закончен. Весь в шрамах и пятнах от ластика, но, по крайней мере, не слишком страшный. Я положил рисунок на одеяло. – О, посмотри, Кэсс. Мы знаем, кто это, правда? Бегемот – и он держит... – Йо-йо[11], – подсказал я. – Йо-йо! Бегемот с йо-йо – это уж совсем смешно. Знаешь, что я думаю, Кэсс? Я думаю, что доктор Делавэр, когда захочет, может быть занятным, хоть он и доктор. Как ты считаешь? Я повернулся к девочке. Наши взгляды опять встретились. В ее глазах на секунду вспыхнула искорка. Ротик, подобный розовому бутону, надулся, нижняя губка поджалась. Трудно представить, что кто-то способен причинить ей страдание. – Хочешь, нарисую что-нибудь еще? – спросил я. Она посмотрела на мать и вцепилась в ее рукав. – Конечно, – ответила Синди. – Давай посмотрим, какие еще смешные картинки может нарисовать доктор Делавэр, о'кей? Едва заметный кивок. И тут же Кэсси зарылась лицом в блузку мамы. Снова за рисование. Лохматый и грязный охотничий пес, косоглазая утка, потом хромая лошадь; Кэсси все еще терпела мое присутствие. Постепенно я начал передвигать стул все ближе к кровати. Болтал с Синди об играх, игрушках и любимых блюдах. Когда Кэсси, казалось, начала принимать меня как должное, я придвинулся к самой кроватке и научил Синди игре – мы поочередно превращали нарисованные на листе бумаги закорючки в различные предметы и фигурки. Методы детского психоаналитика, служащие для того, чтобы достичь с ребенком взаимопонимания и безболезненно проникнуть в его подсознание. Используя Синди как посредника, я одновременно изучал и ее. Тщательно исследовал. Нарисовав нескладную закорючку, я передал бумагу Синди. Они с Кэсси прижались друг к другу и могли бы послужить моделью для плаката к Национальной неделе семьи. Синди превратила закорючку в дом и передала бумагу мне со словами: – Не очень удачно, но... Уголки губ Кэсси слегка поползли вверх. Затем вновь опустились. Глазки закрылись, и она уткнулась в блузку Синди. Вцепилась ручонками в грудь. Синди нежно освободилась от ручек и опустила их к себе на колени. Я заметил на коже девочки следы уколов. Черные точки, похожие на укусы змеи. Синди тихо ворковала. Кэсси устроилась поуютнее, зажав в кулачке мамину блузку. Снова хочет спать. Синди поцеловала ее в макушку. Меня учили исцелять, учили верить в открытые, искренние отношения с пациентами. Находясь в этой комнате, я чувствовал себя обманщиком. Но затем я вспомнил об ужасной температуре, кровавых поносах и сотрясающих кроватку конвульсиях, вспомнил о маленьком мальчике, умершем в своей постельке, и раздиравшие меня сомнения рассыпались в прах. К десяти часам сорока пяти минутам я пробыл здесь более получаса, наблюдая главным образом Кэсси, лежащую на руках Синди. Но кажется, девочка чувствует себя более спокойно в моем присутствии, даже улыбнулась пару раз. Пора уходить, считая визит успешным. Я поднялся. Кэсси начала вертеться. Синди принюхалась, поморщилась и проговорила: – Ага. Осторожно уложив девочку на спину, сменила пеленку. Но и после того, как ее припудрили, похлопали и переодели, Кэсси продолжала ерзать. Указывая на пол, она повторяла: – О! О! О! О! – На пол? Энергичный кивок. – Ол! Поднявшись на колени, она пыталась встать в кроватке, покачиваясь на мягком матрасе. Синди взяла ее под мышки и опустила на пол. – Хочешь походить? Давай наденем тапочки. Они направились к шкафу. Пижама Кэсси была великовата, и штанины волочились по полу. Стоя на полу, она казалась еще более крошечной. Но крепенькой. Нормальная, твердая походка, хорошее чувство равновесия. Я взял портфель. Опустившись на колени, Синди надела на ноги Кэсси пушистые розовые тапочки в форме кроликов. У этих грызунов были ясные глазки из пластика с подвижными черными бусинками зрачков, и при каждом шаге раздевалось посвистывание. Девочка попыталась подпрыгнуть, но лишь слегка оторвала ножки от пола. – Отличный прыжок, Кэсс, – ободрила ее Синди. В это время дверь открылась, и в комнату вошел мужчина. На вид ему было под сорок. Ростом около пяти футов, и очень стройный. Волосы темно-каштанового цвета, волнистые и очень густые, были зачесаны назад и завивались над воротником. Полное лицо, не соответствующее его худощавому телосложению, казалось еще более круглым благодаря пушистей, подрезанной каштановой с проседью бородке. Черты его лица были мягкими и приятными. В левом ухе золотая сережка. Одежда свободно висела на нем, но была отличного покроя: застегивающаяся до самого низа рубашка в голубую и белую полоску, серый спортивный пиджак из твида, мешковатые черные вельветовые брюки, черные, выглядевшие совершенно новыми кроссовки. В руке он держал чашку с кофе. – А вот и папочка! – воскликнула Синди. Кэсси протянула ручонки. Мужчина поставил чашку и сказал: – Доброе утро, дамы. Поцеловав Синди в щеку, он подхватил Кэсси на руки. Малышка завизжала, лишь только отец поднял ее вверх. Быстрым движением он прижал ее к себе. – Как поживает моя крошка? – спросил мужчина, прижимаясь к дочке бородой. Он зарылся носом в ее волосы, девочка захихикала. – Как наша маленькая гранд-дама общества пеленок? Кэсси запустила обе руки в его волосы и дернула. – Ой! Хихиканье. Снова рывок. – Ой-ой! Заливистый смех младенца. – Ой-ой-ой-ой! Они повозились еще немного, затем мужчина отстранился и заявил: – Ух, ты делаешь мне больно, Царапка! – Это доктор Делавэр, дорогой, – представила меня Синди. – Психолог, правильно? Доктор, это папа Кэсси. Мужчина, продолжая держать дочку, повернулся ко мне и протянул свободную руку. – Чип Джонс. Рад познакомиться. Крепкое рукопожатие. Кэсси все еще дергала отца за волосы, взлохмачивая их. Но он, казалось, не замечал этого. – Психология была вторым предметом, по которому я специализировался, – улыбнулся мужчина. – Почти все забыл. – И, обращаясь к Синди: – Как твои дела? – Все так же. Он нахмурился, взглянул на часы. Еще одна дешевая марка. – Уже убегаешь? – спросила Синди. – К сожалению. Просто хотелось взглянуть на вас. Он взял чашку и предложил жене. – Нет, спасибо. – Уверена? – Нет, все в порядке. – Что-нибудь с желудком? Она дотронулась до живота. – Только слегка как будто одурманена. Сколько ты можешь побыть с нами? – В общем-то, одна нога здесь, другая там. – Он пожал плечами. – В двенадцать часов занятия, потом разные заседания целый день... Может, это и глупо – сделать такой крюк, но я, дорогие мои, соскучился по вам. Синди улыбнулась. Чип поцеловал ее, затем Кэсси. Синди объяснила: – Папочка не может остаться, Кэсс. Бяка, да? – Па-па. Чип нежно ущипнул Кэсси за подбородок. Она продолжала трепать его за бороду. – Я попробую заскочить поближе к вечеру. И останусь до тех пор, пока буду нужен тебе. – Прекрасно, – обрадовалась Синди. – Па-па. – Па-па, – повторил Чип. – Па-па любит тебя, моя умница. – Затем, обращаясь к Синди: – Не стоило забегать на пару минут. Теперь я буду скучать еще сильнее. – Мы тоже скучаем по тебе, папочка. – Я был по-соседству, – объяснил он. – Так сказать, по эту сторону холма. – В университете? – Ага, по делам, в библиотеке. – Он повернулся ко мне. – Я преподаю в колледже в Уэст-Вэлли. Новый студенческий городок, пока недостаточно научного материала. Поэтому, когда нужно заняться серьезной научной работой, я отправляюсь в университет. – Моя альма матер, – кивнул я. – Да? А я учился на Востоке. – Он пощекотал животик Кэсси. – Поспала хоть немного, Син? – О, достаточно. – Не обманываешь? – Да, да. – Хочешь какого-нибудь настоя из трав? Кажется, у меня в машине есть немного ромашки. – Нет, спасибо, милый. Доктор Делавэр применяет некоторые приемы, чтобы помочь Кэсси справиться с болью. Поглаживая ручку Кэсси, Чип посмотрел на меня. – Это было бы великолепно. Все случившееся – такая пытка. Очень глубоко посаженные, слегка прикрытые веками серовато-синие глаза. – Да, конечно, – согласился я. Чип и Синди переглянулись, затем посмотрели на меня. – Ну что ж, – сказал я. – Пока покидаю вас. Приду проведать завтра утром. Я нагнулся и шепотом попрощался с Кэсси. Она захлопала ресницами и отвернулась. Чип засмеялся: – Какая кокетка. Это врожденное, да? – Ваши методы, – напомнила Синди. – Когда мы сможем поговорить о ней? – Вскоре, – заверил я. – Вначале я должен установить взаимопонимание с Кэсси. Считаю, что сегодня мы достигли кое-каких успехов. – О, конечно. Мы отлично показали себя. Правда, пончик? – Я приду в десять часов, хорошо? – О да, – ответила Синди. – Мы никуда не собираемся. Чип взглянул на жену: – Доктор Ивз ничего не говорила о выписке? – Пока нет. Она хочет еще понаблюдать. – О'кей, – вздохнул он. Я направился к двери. Чип сказал: – Доктор, мне уже тоже нужно бежать. Если можете подождать секундочку, я отправлюсь вместе с вами, – произнес Чип. – Разумеется. Он взял жену за руку. Я закрыл за собой дверь, прошел к сестринскому посту и завернул за стол. Вики Боттомли вернулась из магазина игрушек и сидела на стуле регистраторши, читая журнал. Кроме нас, в коридоре никого не было. Коробка, обернутая фирменной бумагой магазина, лежала на столе рядом со свернутым катетером и стопкой страховых бланков. Женщина даже не взглянула в мою сторону, когда я вытащил из стеллажа историю болезни Кэсси и начал ее перелистывать. Просмотрев медицинские записи, я дошел до составленной Стефани психосоциалогической карты. Меня интересовала разница в возрасте Чипа и Синди. Я просмотрел биографические данные отца. Чарльз Л. Джонс-третий. Возраст: 38. Образование: степень магистра. Род занятий: преподаватель колледжа. Почувствовав, что на меня кто-то смотрит, я опустил историю болезни и заметил, что Вики быстро уткнулась в свой журнал. – Ну, – спросил я. – Как обстоят дела в магазине игрушек? Она опустила журнал: – Вы хотите узнать у меня что-нибудь более конкретное? – Все, что поможет мне справиться со страхами Кэсси. Ее красивые глаза прищурились. – Доктор Ивз уже просила меня об этом и, кстати, в вашем присутствии. – Просто подумал, не вспомнили ли вы случайно чего-нибудь за это время. – Случайно ничего не вспомнила, – отрезала она. – Я ничего не знаю – я всего лишь медсестра. – Медсестры часто знают больше, чем кто-либо. – Скажите об этом совету по зарплате. Она снова закрыла лицо журналом. Я раздумывал над ответом, когда услышал, что меня окликнули. Ко мне направлялся Чип Джонс. – Спасибо, что подождали. Заслышав его голос, Вики оторвалась от чтения. Она поправила чепчик и проговорила: – Здравствуйте, доктор Джонс. Сладкая улыбка разлилась по ее лицу – мед на черством хлебе. Чип облокотился о стойку, усмехнулся, покачал головой и сказал: – Ну вот, опять вы, Вики, пытаетесь повысить мое звание. – Затем, обращаясь ко мне: – Я всего лишь соискатель степени доктора – диссертация пока не готова. Но наша добрая мисс Боттомли все время пытается присвоить мне степень, которую я еще не заслужил. Вики ухитрилась изобразить еще одну улыбку лизоблюда. – Есть степень – нет степени... Какая разница? – Однако, – возразил Чип, – кое для кого, как, например, для доктора Делавэра, который по праву заработал свою степень, это может иметь значение. – Не сомневаюсь. Чип расслышал в голосе медсестры язвительные нотки и недоуменно взглянул на нее. Женщина взволновалась и отвернулась. Он заметил подарочную коробку. – Вики, опять? – Так, пустячок. – Очень мило с вашей стороны, Вики, но в этом нет никакой необходимости. – Мне очень захотелось, доктор Джонс. Она такой ангелочек. – Что правда, то правда, Вики. – Он улыбнулся. – Еще одна зверюшка? – О да. Они ей так нравятся, доктор Джонс. – Мистер, Вики, а если вы настаиваете на формальностях, то как насчет «герр профессор»? В этом есть нечто притягательно-классическое, согласны, доктор Делавэр? – Абсолютно. – Я заболтался, – спохватился Чип. – Это место сбивает меня с толку. Еще раз спасибо, Вики. Вы очень добры. Боттомли залилась краской. Чип повернулся ко мне: – Ну как, доктор, готовы? Мы прошли через тиковые двери и окунулись в суматоху пятого этажа. На каталке везли какого-то плачущего ребенка, подключенного к капельнице; на голове был намотан тюрбан из бинтов. Чип нахмурился, но промолчал. Когда мы подошли к лифтам, он сказал: – Добрая старушка Вики. Что за бесстыжая подхалимка! Но с вами она вела себя довольно дерзко, не так ли? – Я не принадлежу к числу ее любимчиков. – Почему? – Не знаю. – Когда-нибудь не поладили? – Ничего подобного. Вообще вижу в первый раз. Он покачал головой: – Что ж, очень жаль, но, по нашему мнению, она отлично ухаживает за Кэсси. И нравится Синди. Я думаю, потому, что напоминает Синди тетю – та вырастила ее. Тоже медсестра – сильная женщина. Миновав стайку растерянных студентов медицинского колледжа, Чип продолжал: – Возможно, такое отношение Вики к вам просто что-то вроде «охраны своей территории». Как думаете? – Может быть. – Я не раз замечал здесь подобные вещи – собственнические чувства в отношении пациентов, как будто пациенты – это товар. – Вы испытали это и на себе? – О, разумеется. Плюс к тому наше положение. Люди считают, что нам выгодно льстить, потому что мы имеем прямое отношение к администрации. Полагаю, вам известно, кто мой отец? Я кивнул. – Меня раздражает, – продолжал он, – что к нам относятся по-особому. Боюсь, это приведет к тому, что Кэсси будут лечить хуже. – В каком отношении? – Не могу сказать. Ничего конкретного, думаю, просто чувствую себя неловко, когда для нас делается исключение. Не хотелось бы, чтобы упустили что-то важное или отошли от стандартного лечения из-за опасения вызвать недовольство со стороны нашей семьи. Не то чтобы доктор Ивз была не слишком опытным врачом – я испытываю к ней величайшее уважение. Это в большей степени относится к системе в целом – особое ощущение, которое возникает, когда попадаешь сюда. – Он замедлил шаг. – Может быть, я просто болтаю чепуху. С отчаяния. Кэсси практически всю свою жизнь была больна – то одним, то другим, – и никто не смог до сих пор определить причину. Да и мы тоже... Я хочу сказать, что эта клиника представляет собой строго организованную структуру, и всякий раз, когда в подобной структуре нарушаются правила, возникает опасность, что она даст трещину. Это как раз область, в которой я работаю – строго регламентированные организации. И должен вам сказать, это организация, каких мало. Мы подошли к лифтам. Чип нажал кнопку и сказал: – Надеюсь, вы сможете помочь Кэсси со всеми этими уколами. Она прошла через настоящий кошмар. И Синди тоже. Она потрясающая мать, но при таких обстоятельствах сомнения в себе неизбежны. – Она винит себя? – спросил я. – Время от времени. Хотя для этого нет никаких оснований. Я пытаюсь разуверить ее, но... – Он покачал головой и сжал кулаки. Костяшки пальцев побелели. Поднял руку и покрутил серьгу в ухе. – Как она выдерживает такое невероятное напряжение?! – И вам, должно быть, тяжело, – добавил я. – Веселого мало, это верно. Но вся тяжесть ложится на Синди. Откровенно говоря, мы подходим под определение обычной, традиционной семьи с типичным разделением обязанностей полов: я работаю, она занимается домашним хозяйством. По взаимному согласию – на самом деле именно Синди так хотела. Я тоже до некоторой степени занимаюсь домашними делами – возможно, не в такой мере, как следовало бы, – но воспитание детей целиком лежит на Синди. Видит Бог, она в этом деле разбирается куда лучше меня. Поэтому, когда в этой области происходят какие-то срывы, Синди во всем винит себя. – Он погладил бородку и покачал головой. – Ну как, хорошую версию придумал, чтобы выгородить себя? Конечно, и мне было чертовски трудно. Видеть, как любимое существо... Полагаю, вам известно о Чэде – нашем первом ребенке? Я кивнул. – Это нас буквально убило, доктор Делавэр. Трудно даже... – Закрыв глаза, он опять встряхнул головой, как будто пытался освободиться от навязчивых воспоминаний. – Проще говоря, такого не пожелал бы своему злейшему врагу. – Он ткнул пальцем в кнопку лифта, посмотрел на часы. – Похоже, мы перехватили лифт, доктор... Как бы то ни было, мы с Синди начали приходить в себя. Собрались с силами и радовались появлению Кэсси, как вдруг случилось это... Невероятно. Подошел лифт. Вышли два любителя сорить обертками от конфет и врач. Мы вошли. Чип нажал кнопку цокольного этажа и прислонился к задней стенке кабины. – Невозможно угадать, что подбросит тебе жизнь в следующую минуту, – продолжал он. – Я всегда был упрямым. Может быть, даже излишне. Непереносимым индивидуалистом. Возможно, потому, что с раннего возраста меня заставляли быть таким, как все. Но со временем я понял, что весьма консервативен. Примирился с житейской мудростью: живи, как все, по правилам, и со временем все образуется. Безнадежно наивно, конечно. Но привыкаешь к определенному образу мыслей, он кажется тебе правильным, и ты следуешь ему. Думаю, это такое же приемлемое определение веры, как и любое другое. Но я быстро теряю ее. Лифт остановился на четвертом этаже. Вошли женщина за пятьдесят, похожая на испанку, и мальчик лет десяти. Мальчик невысокий, коренастый, в очках. На туповатом лице безошибочные признаки болезни Дауна. Чип улыбнулся им. Мальчик, казалось, даже не заметил. Женщина выглядела очень усталой. Все молчали. Эта пара вышла на третьем. Дверь закрылась, а Чип продолжал смотреть на нее. Когда лифт тронулся, он проговорил: – Вот, например, эта бедная женщина. Она не ожидала этого – такого позднего ребенка, а теперь вынуждена нянчиться с ним до конца дней. Подобные вещи способны перевернуть все наше мировоззрение. Именно это случилось со мной – все взгляды на смысл иметь детей. Никакой веры в счастливый конец. – Он обернулся ко мне. В синевато-серых глазах сквозила ярость. – Я очень надеюсь, что вы будете в состоянии помочь Кассандре. Уж если ей приходится подвергаться всем этим мучениям, пусть хотя бы ей не будет так больно. Лифт достиг цокольного этажа. Двери открылись, и Чип моментально исчез. Я вернулся в отделение общей педиатрии. Стефани проводила осмотр в одном из кабинетов, и мне пришлось подождать. Через несколько минут она вышла в сопровождении огромной чернокожей женщины и девочки лет пяти. На девочке было платье в красный горошек. Черная как уголь, тугие мелкие косички и прелестные африканские черты лица. Одной ручонкой она вцепилась в руку Стефани, а другой держала леденец на палочке. На щечке остался след слезинки – лак на черном дереве. На сгибе руки наклеен кружок розового лейкопластыря. – Ты держалась молодцом, Тоня, – говорила ей Стефани и, увидев меня, беззвучно изобразила губами: «В мой кабинет» и вновь обратилась к девочке. Я отправился в кабинет. Томик стихов Байрона вернулся на свое место на полке, его позолоченный корешок выделялся на фоне журналов. Я полистал последний номер «Педиатрикс». Вскоре пришла Стефани и, закрыв за собой дверь, тяжело опустилась в кресло у стола. – Ну что? Как прошла встреча? – Прекрасно, если не брать во внимание продолжающуюся недоброжелательность мисс Боттомли. – Она чем-нибудь помешала? – Да нет. Все в том же духе. – Я рассказал Стефани о сцене между медсестрой и Чипом. – Пытается заручиться его добрым отношением, но, кажется, вызывает обратное действие. Он считает ее бессовестной подхалимкой, хотя признает, что она хорошо заботится о Кэсси. И его предположения по поводу ее враждебности ко мне, возможно, справедливы – борьба за внимание со стороны важных пациентов. – Старается привлечь к себе внимание, да? В этом есть что-то от синдрома Мюнхгаузена. – Да. Кроме того, она все-таки посещала их на дому. Правда, всего пару раз, и довольно давно. Так что мало вероятности, что она могла быть причиной чего-либо. Но давай все-таки присмотримся к ней. – Уже так и делаю, Алекс. Порасспросила окружающих. В службе сестер о ней самого высокого мнения. Неизменно хорошие отзывы, никаких жалоб. И, насколько мне известно, ничего необычного в течении болезней у ее пациентов не наблюдалось. Но мое предложение остается в силе – если она создает трудности, я ее переведу. – Дай я попробую установить с ней нормальные отношения. Синди и Чипу она нравится. – Хотя она и подхалимка? – Даже при этом. Между прочим. Чип считает, что это относится ко всей клинике. Ему не нравится повышенное внимание к их персонам. – В чем оно выражается? – У него нет конкретных примеров, и он особо подчеркнул, что ты ему нравишься. Он просто беспокоится: вдруг что-то в лечении может быть упущено из-за положения его отца. Но главное – он выглядит слишком уставшим. Они оба выглядят так. – Как будто все мы не устали, – заметила Стефани. – А каково твое первое впечатление от мамы? – Совсем не то, что я ожидал. Они оба не соответствуют моему представлению. Производят впечатление людей, питающихся в диетическом ресторане, а не в загородном клубе. И совсем не похожи друг на друга. Она очень... думаю, лучше всего подходит слово «простовата». Безыскусна. Особенно для невестки большого босса. Что касается Чипа, он, безусловно, вырос в достатке, но тоже не слишком похож на сына такого папочки. – Ты имеешь в виду серьгу? – Серьгу, выбор профессии, вообще его манеру вести себя. Он говорил о том, что в детстве его заставляли быть таким, как все, и он бунтовал. Может быть, женитьба на Синди и есть часть этого бунта. Между ними разница в двенадцать лет. Она была его студенткой? – Может быть. Не знаю. Это имеет какое-то отношение к синдрому Мюнхгаузена? – Вообще-то нет. Просто пока я знакомлюсь с обстоятельствами дела. Что касается синдрома Мюнхгаузена, слишком рано серьезно подозревать ее. Она действительно вставляет медицинские словечки, у нее тесное взаимопонимание с Кэсси, почти телепатическая связь. Физическое сходство очень сильно выражено: Кэсси – это Синди в миниатюре. Предполагаю, что этот факт может усилить взаимопонимание. – Ты хочешь сказать, что, если Синди ненавидит себя, она может перенести это отношение на Кэсси? – Такое возможно, – ответил я. – Но мне еще далеко до того, чтобы истолковать ее поведение. А Чэд тоже был похож на мать? – Я видела его мертвым, Алекс. – Она закрыла лицо, потерла глаза и взглянула на меня: – Помню лишь, что он был прелестный мальчик. Но серый, как статуя херувима где-нибудь в парке. По правде говоря, я старалась не смотреть на него. – Она подняла кофейную чашечку так, как будто была готова швырнуть ее. – Господи, какой это ужас. Пришлось нести его вниз, в морг. Служебный лифт застрял. Я стояла с этим свертком. Ждала. Люди проходили мимо меня, болтали. Мне хотелось кричать. Наконец я пошла к лифтам для посетителей и спустилась вниз вместе с незнакомыми людьми. Пациентами, родителями. Я старалась не смотреть на них, чтобы они не догадались, что я держу на руках. Мы помолчали. Затем она проговорила: – Эспрессо. – Нагнулась над маленьким черным аппаратом и включила его. Загорелся красный огонек. – Загружен и готов к работе. Давай смоем наши заботы кофеином. Ах да, я должна дать тебе список. Взяв со стола лист бумаги, она передала его мне. Список из десяти статей. – Спасибо. – Ты заметил еще что-нибудь в отношении Синди? – Нет. Ни деланного безразличия, ни стремления привлечь внимание драматичностью ситуации. Наоборот, очень подавлена. Чип упомянул, что вырастившая ее тетя была медсестрой, возможно, поэтому мы имеем дело с ранним знакомством с проблемами здравоохранения, а ко всему прочему, сама Синди – специалист по вопросам дыхания. Но само по себе все это весьма незначительно. Ее способности в воспитании детей бесспорны, она образцовая мать. – А как ты находишь их отношения с мужем? Заметил какую-нибудь натянутость между ними? – Нет. А ты? Она с улыбкой покачала головой: – А я-то думала, что у вас, психологов, есть разные трюки. – Я сегодня не захватил свой волшебный мешок. А вообще-то, кажется, у них довольно хорошие отношения. – Словом, одна большая счастливая семья, – подытожила Стефани. – Ты когда-нибудь раньше сталкивался с подобным случаем? – Никогда, – признался я. – Мюнхгаузены бегают от психологов и психиатров как от чумы, потому что мы служим свидетельством того, что их болезни не воспринимаются всерьез. Самое близкое, с чем мне приходилось сталкиваться, это бегающие по докторам родители, убежденные, что с их детьми что-то не в порядке, они скачут от специалиста к специалисту, хотя ни одного серьезного симптома никто не обнаруживает. Когда я проходил практику, врачи часто направляли ко мне пациентов, которые чуть не доводили их до помешательства. Но никогда у меня они долго не задерживались. Если они вообще являлись ко мне, то были настроены довольно враждебно и почти всегда быстро прекращали посещения. – Любители побегать по докторам, – проговорила Стефани. – Я никогда не считала их мини-Мюнхгаузенами. – Возможно, здесь та же динамика, но в менее выраженной форме. Одержимость здоровьем, стремление привлечь внимание авторитетов и заставить их танцевать вместе с ними. – Тот самый вальс, – закончила Стефани. – Ну, а как Кэсси? Как она ведет себя? – В точности, как ты говорила. Завидев меня, устроила истерику, но постепенно успокоилась. – Тогда у тебя получается лучше, чем у меня. – Я же не втыкал в нее шприцы, Стеф. Она кисло улыбнулась. – Может, я выбрала не ту специальность. Еще что-нибудь можешь сказать о ней? – Никакой серьезной патологии, разве только некоторая незначительная задержка речи. Если в ближайшие полгода речь не улучшится, придется провести полное психологическое обследование, включая нейропсихические исследования. Стефани начала наводить порядок среди стопок бумаг на столе. Резко повернулась на стуле лицом ко мне. – Полгода, – проговорила она. – Если к тому времени девочка будет жива. |
||
|