"Выживает сильнейший" - читать интересную книгу автора (Келлерман Джонатан)

Глава 19

Белая тридцатифутовая яхта с подвязанными вокруг высоких мачт парусами оказалась настоящей красавицей. Черными с золотом буквами на корме было выведено «Сатори».

Голубизну неба затягивала едва заметная белесоватая дымка. Ни малейшего движения воздуха. Позади меня, на террасе «Марина бич» сидели за столиками ранние посетители ресторана, потягивая из стаканов ледяное питье и тыкая время от времени вилками в тарелки. Территория гостиницы отделялась от доков невысокой оградой, сквозь незапертые ворота которой я и прошел к судам.

«Сатори».Мне приходилось слышать это слово и раньше, оно имело какое-то отношение к дзэн, но перед выездом я не поленился пролистать словарь.

Состояние интуитивного озарения.

Может, сержант Уэсли Бейкер рассеет мрак тайны, окутавшей смерть Нолана?

Вытирая полотенцем руки, он поднялся из каюты еще до того, как я успел ступить на палубу. Высокий, крепко сложенный мужчина без всяких признаков жира. Белая майка с короткими рукавами, черные джинсы и мягкие белые туфли. Выглядящий на свои пятьдесят, загорелый, широкоплечий, с коротко стриженными темно-каштановыми волосами, серебрившимися на висках, он производил впечатление спокойного, уверенного в себе, сильного человека. На круглом, чем-то детском лице – массивные солнечные очки в золотой оправе.

Преуспевающий бизнесмен на отдыхе.

Я взобрался на борт яхты, и мы обменялись рукопожатием.

– Доктор? Уэс Бейкер. Перекусить хотите? Это можно сделать в гостинице.

– С удовольствием.

– Я только закрою каюту.

Он вернулся через минуту с огромной черной кожаной сумкой, которую с легкостью нес в одной руке. Мы направились к гостинице. Походка у Бейкера была очень медленной, будто он экономил каждое движение. Как профессиональный танцор или мим. Плавно раскачивал плечами, с улыбкой поворачивая из стороны в сторону небольшую аккуратную голову. Даже за темными стеклами очков в его карих глазах светилось любопытство.

– Отличный денек, не правда ли? – проговорил он.

– Замечательный.

– Живя в городе, мы изолируем себя от свободы. Побережье тоже перенаселено, но зато ночью, когда суета стихает, открывается такой вид на океанский простор, что ощущение бесконечности заставляет забыть обо всем.

– Сатори?

– Сатори – это недостижимый идеал, – он хмыкнул, – но отчего бы не стремиться к недостижимому? Вы ходите под парусом?

– Нечасто.

– Я и сам пока новичок в этом деле. В детстве, правда, ползал по каким-то посудинам, но меня никто не учил управляться с серьезным судном. Пристрастился несколько лет назад. Сноровка приходит со временем. Собьет пару раз гиком в воду – поневоле станешь внимательнее.

– У Нолана тоже был кое-какой опыт.

– Да. – Он кивнул. – Рыболовецкие суденышки в Санта-Барбаре. Нырял с них за палтусом. Но все это было не для него.

– Вот как?

– Он не любил работать руками.

Мы поднялись по ступенькам на террасу ресторана, остановившись перед табличкой «ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ОФИЦИАНТ ВАС ПРОВОДИТ». Из двух десятков крытых темно-синими скатертями столиков заняты были только три. Под лучами солнца сверкало столовое серебро, искрились хрустальные грани бокалов. Стена из стекла отделяла террасу от пустого зала.

– А еще он говорил, что ему претит убийство, – продолжал Бейкер, оглядываясь в поисках официанта. – Он называл это убийством. Был против всякого насилия, а за год до поступления в академию стал настоящим вегетарианцем. Думаю, что единственным из всех знакомых мне полисменов. Эй, Макс!

К нам приблизился метрдотель-китаец: черный костюм, черная рубашка, черный галстук и широкая профессиональная улыбка на полном печали лице.

– Добрый день, мистер Бейкер. Столик ждет вас.

– Спасибо, Макс.

Китаец подвел нас к стоявшему у балюстрады столику, рассчитанному на четыре человека, но накрытому, однако, только на двоих. Снизу, от кромки прибоя, доносился терпкий запах водорослей и дизельного горючего.

– Против всякого насилия, – повторил я. – И все-таки выбрал работу полицейского.

– Теоретически здесь не должно быть никакого противоречия. – Бейкер развернул на коленях бирюзовую салфетку. – Работа полицейского в том и заключается, чтобы предупреждать проявления насилия. Но реальность, конечно же, расходится с теорией. – Он снял очки, сдул со стекол невидимую пылинку, надел вновь. – Реальность заключается в том, что полисмен оказывается постоянно погруженнымв атмосферу насилия. В случае с таким впечатлительным парнем, как Нолан, это может привести к глубоким разочарованиям.

– Он упоминал о своих разочарованиях?

– Не то чтобы жаловался, но счастливым он не был. Вечно какой-то подавленный.

– Депрессия?

– Если смотреть из сегодняшнего дня, то, похоже, что так, но явных признаков тогда не было. По крайней мере, на мой, не специалиста, взгляд. Нормальный аппетит, всегда на работе, готов нести службу. Просто он никогда не смеялся, я не видел его радующимся. Как будто его покрыли защитной пленкой, лаком от эмоций.

– Боялся ощутить обиду или боль?

– Это уже не моя область. – Бейкер пожал плечами. – Случившееся поразило меня не меньше, чем других.

Юноша-официант принес свежеиспеченные булочки и осведомился, что мы будем пить.

– Водку и тоник, – заказал Бейкер. – Вы, доктор?

– Чай со льдом.

– Давайте сразу уж и еду. Если вы не против даров моря, рекомендую салат из кальмаров.

– Отлично.

– Тогда нам два салата и бутылку белого вина. – Он взглянул на официанта, чье растерянное лицо говорило о необходимости уточнить заказ. – В ваших подвалах сохранилась еще «Медвежья пещера»?

– Восемьдесят восьмого года? Думаю, да.

– Принесите бутылку. Доктор платит за все.

– Слушаю, сэр. – Официант ушел.

– То, что сделал Нолан, – Бейкер разломил булочку, принялся медленно жевать, – не перестает бесить меня и сейчас, два момента в особенности. Первое и самое главное – это сам факт. Его бессмысленность. А второе – жуткое самолюбование, нарциссизм. Как я мог этого не рассмотреть?

– Вы долго проработали вместе?

– Три месяца, день в день. Самый толковый из всех моих практикантов. Интересныйпарень. Выделялся из остальных, но ни разу не дал повода заподозрить его в чем-нибудь подобном случившемуся. А что вам известно о самоубийствах среди полицейских?

– Я знаю, что количество их растет.

– Еще как. За последние двадцать лет их стало раза в два больше. Я говорю лишь об официально зарегистрированных. Кое-кто намеренно вдет на смерть, есть еще далеко не случайные аварии на дорогах, причина смерти третьих просто остается «неустановленной», так что можно смело умножать еще на два.

– Аварии? Вы имеете в виду самоубийство на дежурстве?

– Естественно. Копы часто идут на него, потому что это избавляет семью от позора. То же самое происходит и с нашими подопечными: регулярно какой-нибудь подонок впадает в депрессию, напивается или нанюхивается дряни, берет в руку пушку и выходит на дорогу, а когда подъезжает патрульная машина, то вместо того чтобы бросить пистолет на землю, он целится им в ветровое стекло. – Вытянув руку, Бейкер нажал на воображаемый курок. – Мы называем это «самоубийством с помощью полиции». Вся суть здесь заключается в том, что семья такого типананимает адвоката, судится с городом по поводу невинно убиенного и получает компенсацию. Белая горячка плюс грамотный крючкотвор приносят неплохой барыш родственникам, доктор Делавэр.

– Полицейские тоже обращаются в суд?

– Живые – да, доктор. – Бейкер снял очки и устремил взгляд на море. – Повышенные пенсии за работу в стрессовых ситуациях и прочие выплаты. Совсем недавно Управление ужесточило внутреннюю политику. С чего бы это? Уж не надумала ли его сестра подать на нас в суп? – как бы невзначай, ровным голосом спросил Бейкер, гладя на тарелку с хлебом.

– Мне об этом ничего не известно. Она хочет найти ответы, а не взвалить на кого-то вину.

– В конечном счете виноват во всем оказывается только самоубийца, разве не так? Кто вложил ствол Нолану в рот?

Кто нажал на курок? Что давало повод понять, что Нолан перестал жить так, как живем мы все? Я этого в нем не видел. Он серьезно относился к своей работе, мне это нравилось. Бездельником он не был.

Принесли напитки. Я подождал, пока Бейкер сделает первый глоток, и спросил:

– Кроме того, что Нолан был самым толковым из ваших учеников, чем еще он отличался от других?

– Своей серьезностью. Начитанностью. У него был блестяще организованный мозг, доктор. На занятиях по законодательству, вернее, в перерывах между ними, он тут же доставал из стола книгу.

– Что это были за книги?

– Юридические науки, политика. Газеты и журналы он читал тоже. Я не имел ничего против. Я и сам куда с большим удовольствием прочитаю книгу, чем буду весь день слушать полицейские байки.

– Байки о чем?

– О погонях: на мотоциклах, машинах. Об оружии: выхватил, выстрелил, всадил пулю...

– У Нолана был спортивный автомобиль. Маленький красный «фиеро».

– Неужели? Ни разу не похвастался им. Кстати, это типично для него. На работе думать только о работе. Даже когда можно было расслабиться, он никогда не болтал чуши. Мне импонировало это.

– Вы отобрали Нолана в свою группу, потому что он показался вам самым толковым?

– Нет. Это он меня выбрал. Еще в академии, на последнем курсе. Как-то я приехал к ним, чтобы прочитать лекцию по порядку оформления ареста. После занятий он подошел ко мне и спросил, не соглашусь ли я стать его инструктором. Обещал, что будет схватывать все на лету.

Качнув головой, Бейкер улыбнулся и простер над столом мускулистые, бронзовые от загара руки. Нещадно палило солнце.

– Поразительная, черт возьми, дерзость. Мне показалось, будто он во что бы то ни стало стремится попасть в Вест-сайд. И все-таки он заинтриговал меня. Я предложил ему прийти ко мне как-нибудь вечером, поговорить. Он явился на следующий день. Никакого нахальства, наоборот – сама почтительность. На вопрос, что ему известно обо мне, ответил, будто я пользуюсь хорошей репутацией.

– За интеллектуальный склад ума?

– За то, что, будучи инструктором, я показываю молодежи вещи такими, какие они на самом деле есть. – Бейкер повел плечом. – Нолан был смышленым парнем, но тогда я еще не мог знать, как он поведет себя на улице. В конце концов решил взять его к себе, посмотреть. Среди других он и вправду был лучшим.

– Слабый набор?

– Обычный. Полицейская академия – не Гарвард. Специфика обстановки влияет на людей... по-разному. Нолану все давалось легко. И телосложение помогало – на улице его старались обходить стороной. Сам он никогда не пытался угрожать кому-либо или запугивать. Все как по учебнику.

– О политике он говорил?

– Нет. А что?

– Пытаюсь воссоздать полную картину.

– Ну, если вступить в область догадок, то его взгляды я определил бы как консервативные, но это в первую очередь потому, что пламенных либералов во всем Управлении не нашлось бы больше парочки. Консервативные – да, однако флагом ку-клукс-клановским он не размахивал.

Мой вопрос относился скорее к политике, чем к расизму, да Бог с ним.

– То есть Нолан умел находить общий язык с людьми на улице?

– Не хуже других.

– Общался ли он с коллегами?

– Несколько раз мы вместе с ним ужинали. По-моему, это все. Он предпочитал собственное общество.

– Вы бы согласились с утверждением, что Нолан самоотстранялся от своих товарищей?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Он довольствовался той жизнью, которую вел.

– Не говорил ли вам Нолан, почему он решил стать полицейским?

– Я сам спросил его об этом. – Бейкер вновь надел очки. – Он ответил, что не собирается нести всякую чушь о стремлении помочь людям, о Новых Центурионах, сказал, что ему просто интересно. Хороший, искренний ответ, он мне понравился, и больше мы к этому не возвращались. В общем, Нолан старался держать язык за зубами. Целиком отдавал себя делу. У меня довольно агрессивный стиль работы – аресты, как можно больше арестов. Поэтому мы в основном занимались выслеживанием и погонями. Но никакой детективщины и жестокостей. Я действовал исключительно в рамках законности, и так же поступал Нолан.

Он отвел взгляд в сторону. Кончики лежавших на столе пальцев заметно побелели. Это тема разговора так его задела?

– Другими словами, острых моментов между вами в работе не было?

– Нет.

– Употребление алкоголя, наркотиков?

– Он всегда вел очень здоровый образ жизни. Вегетарианец, перед дежурством занимался бегом, а после него шел в гимнастический зал.

– И жил один.

– Его это устраивало.

– Но с женщинами общался?

– Меня бы это не удивило, Нолан был привлекательным мужчиной.

– Но о подружках своих не рассказывал.

– Ни об одной. Не в его стиле, доктор. Поймите, полицейский мир – это сообщество, где не терпят слабых. Для того чтобы тебе оказали помощь, необходимо явно показать, что ты в ней нуждаешься. Я же по долгу службы должен был сделать из Нолана настоящего копа. Ученик из него получился превосходный, и действовал он тоже отлично.

Официант принес салат и вино. Бейкер приступил к ритуалу дегустации. Оценив вино, он знаком попросил юношу наполнить бокалы, и когда мы остались одни, произнес:

– Не знаю, за что нам с вами стоит выпить, поэтому как насчет традиционного «На здоровье»?

Мы выпили. Бейкер дождался, пока я первым попробую блюдо, и лишь потом поднял на вилке кусок кальмара, осмотрел его со всех сторон и бережно отправил в рот. Не забывая регулярно подносить к губам салфетку, медленно, со вкусом цедил из бокала вино.

– Кто-то направил его на прием к психоаналитику, – заметил я. – Или, может, он сам решил сходить.

– Это когда же?

– Не знаю. Мой коллега не захотел поделиться деталями.

– Кто-нибудь из наших штатных?

– Частный консультант. Доктор Рун Леманн.

– Никогда не слышал о таком. – Вновь глаза Бейкера устремились в сторону, на круживших в отдалении чаек. Но – сузившиеся. И жевать перестал. – Психотерапия, надо же. Вот уж не думал. – Он опять заработал челюстями.

– А почему Нолан решил перевестись из Вест-сайда в Голливуд?

– К тому времени, – Бейкер положил вилку на стол, – я сам уже перешел в штаб-квартиру. Соблазнили работой по совершенствованию учебных программ. Вообще-то, я терпеть не могу бумаготворчества, но в данном случае это касалось моей непосредственной деятельности, да и отказывать начальству как-то не принято.

– То есть вы ничего не знали о его переводе?

– Именно так.

– После того как стажировка Нолана закончилась, вы утратили с ним всякий контакт?

– Это вовсе не выглядело как разрыв родственных связей. – Бейкер посмотрел мне в глаза. – Период обучения имеет жесткие временные рамки. Нолан усвоил то, что требовалось, и вышел в ожидавший его большой и недобрый мир. О самоубийстве я узнал на следующий день. Первым было желание выпороть паршивца – как такой блестящий ум смог свалять подобную глупость? – Он полил кальмаров соусом. – Чем занимается его сестра?

– Работает в госпитале. Нолан когда-нибудь упоминал о ней?

– Ни разу. Что касается семьи, он говорил только, что родители давно умерли. – Бейкер отодвинул от себя пустую тарелку.

– Что вы можете сказать относительно того, как он это сделал? Я имею в виду публичность его действий.

– Даже не знаю. А вы?

– Не было ли это своеобразным манифестом?

– Манифестом?

– Вы не замечали в нем ничего от эксгибициониста?

– Стремление показать себя? Только не на дежурстве. Он очень заботился о своем внешнем виде, униформу шил на заказ, но так поступают многие молодые полицейские. Насчет манифеста я так и не понял.

– Вы уже говорили, что копы всегда старались свести до минимума позор, выпадающий на долю семьи самоубийцы. Нолан же поступил наоборот. Устроил спектакль, прилюдную самоэкзекуцию.

Наступило продолжительное молчание. Бейкер поднял бокал с вином, осушил его, наполнил снова и пригубил.

– Вы намекаете на то, что он наказал себя за что-то?

– Я всего лишь теоретизирую. Вам не известно, по поводу чего Нолан мог испытывать чувство вины?

– С работой, во всяком случае, это никак не связано. А сестра его ничего по данному вопросу вам не сообщала?

Я покачал головой.

– В таком случае я не вижу в вашем предположении смысла.

Подошел официант.

От десерта мы оба отказались, и я расплатился кредитной карточкой. Бейкер вытащил огромную сигару, окунул кончик в вино.

– Не возражаете?

– Нисколько.

– Вообще-то, курить в ресторане не разрешается, но меня здесь знают, к тому же ветер унесет весь дым.

Он изучил плотный коричневый цилиндрик. Ручная закрутка. Извлек тяжелую золотую зажигалку, прикурил, выпустил облачко дыма. До меня донесся горьковатый, но не неприятный аромат. Бейкер откинутся на спинку кресла и запыхтел сигарой, вновь обратив взгляд в сторону морской глади. В этот момент мне почему-то представилось, как он запихивает Майло в шкафчик порнографические журнальчики.

– На редкость бездарно загубленная жизнь. Меня это до сих пор тревожит.

Однако у сипевшего передо мной гладко выбритого человека с лоснящимся на солнце лицом, запивающего глотком хорошего вина каждую затяжку, был удивительно счастливый вид.