"Леди, будте плохой" - читать интересную книгу автора (Герн Кэндис)

Глава 14

Как он посмел!

Грейс стояла в комнате, одетая в красивую ночную рубашку, и смотрела на закрытую дверь, не веря своим глазам. Она скрестила руки на груди и задрожала. Не от холода, а от чистого, раскаленного добела бешенства.

Как смел он привезти ее в такую даль, в Ньюмаркет, заставить надеть на себя эту тонкую ночную рубашку, целовать ее почти до бесчувствия – Боже мой! – касаться ее обнаженной груди… а потом уйти. Что с ним не так, если он вдруг так резко передумал?

Или что не так с ней?

Нет, это не ее вина. Не ее. Она не сделала ничего плохого. Рочдейл оскорбил ее, оставив одну, возбужденную и сконфуженную. Он должен был понимать, чего ей стоило надеть эту рубашку и предстать перед ним практически голой. Он должен был понимать, как повлияет на нее его вид в одном халате – она была уверена, что под халатом на нем ничего не было, – в вырезе которого виднелись шея и грудь, покрытая темными волосами. Он должен был знать, что она чувствует, когда он прикасается к ней.

И. все же он сбежал. Будь он проклят!

Грейс решила позволить ему затащить себя в постель. Это было тяжелое решение, невероятное и меняющее всю жизнь, но, черт побери, она решила и приготовилась довести дело до конца. Она была готова позволить Рочдейлу заняться с ней любовью. Больше чем готова, она хотела этого. Действительно хотела. Она хотела испытать физическую страсть, о которой так часто говорили «веселые вдовы», и Рочдейл был единственным мужчиной, которому она, неопытная, могла довериться. Потому что она нравилась ему, он уважал ее и знал, какой это для нее значительный шаг.

Она не могла не нервничать из-за этого. Она никогда раньше не видела мужскую обнаженную грудь. Она никогда не позволяла мужчине видеть, а тем более прикасаться к своей обнаженной груди. Естественно, это заставляло ее нервничать.

Может быть, его отвратило это? Тот удивленный вскрик, когда он коснулся ее груди? Разумеется, он понимал, какой испуг – и волнующее наслаждение – она испытала. Но возможно, он принял потрясение за страх и посчитал, что она не готова к такой близости. Или решил, что ему неинтересно обучать такую пугливую неопытную женщину.

В конце концов, он не посчитал ее достаточно желанной, чтобы заниматься с ней любовью, хотя изначально именно это и собирался сделать. Но нет, она чувствовала его желание. По тому, как он возбудился, как прижимался к ней, по его настойчивости, по голоду в его поцелуях, в его ласках. А как он купался в ее волосах! Грейс едва не потеряла сознание от того, как нежно он трогал их, как будто это было бесценное золото. Он заставил ее чувствовать себя прекрасной, желанной, и она была более чем готова сделать то, что делала в своем сне.

Но он отказал ей в этом наслаждении.

Хотя Грейс избавилась от «мантии» вдовы епископа, возможно, Рочдейл был не в силах видеть дальше этого образа. Возможно, он обнаружил, что все-таки не сможет вынести физической близости с таким образцом совершенства.

Она устала быть вдовой епископа; Рочдейл поощрял ее порывы создать свою собственную жизнь. Он научил ее хотеть большего, и, Бог свидетель, она хотела. Он показал ей, что такое желание. Не греховные порывы, которые епископ заставлял ее подавлять. А честное, естественное желание к мужчине. Он научил ее этому, и она хотела большего. Она хотела страсти и любви. Господи, она умирала от этого желания, так же как пьяница умирает от желания получить очередную бутылку.

Будь Рочдейл проклят за то, что заставил ее хотеть всего и отказался дать ей это. Будь он проклят, что вознес ее тело на такие высоты и не закончил работу. Будь он проклят, что оказался таким трусом!

Нет, он так просто не отделается. Грейс больше не зажатая, сдержанная, тихая мышка, которой когда-то была. Он хотел, чтобы она стала сильной, независимой, самостоятельной женщиной, и она ею стала. Она определенно чувствовала себя новой женщиной. Прежняя Грейс никогда бы не осмелилась поехать в Ньюмаркет с пресловутым лордом Рочдейлом. Да, она изменилась. Но, Бог свидетель, Рочдейл еще не видел всей силы этой новой Грейс Марлоу.

Дверь его спальни с громким стуком распахнулась, ударившись о стену. Рочдейл поднял глаза и увидел Грейс, стоящую посреди комнаты в розовой ночной рубашке, уперев руки в бока, всей своей нежной кожей источая гнев и ярость.

– Какой же вы трус! – выпалила она.

Он покачал головой:

– Нет, Грейс, это не трусость. Я просто впервые в жизни пытаюсь сделать что-то хорошее. – А видя ее такой, было очень трудно сохранить эти добрые намерения.

– И это хорошо – оставить меня одну, обуреваемую желанием?

– Я сожалею, Грейс. Это было непростительно.

– Да, непростительно. И трусливо. Вы боитесь соблазнить меня. Боитесь призрака епископа Марлоу.

– Нет, Грейс, это не…

– Но я больше не буду жертвой этого призрака. Вы сами научили меня этому. Я не вдова епископа. Я просто Грейс Марлоу, обычная женщина с обычными потребностями. Вы привезли меня сюда, чтобы соблазнить, и я готова, я жду, что вы это сделаете. Вы поставили себе цель возбудить меня, и, Бог свидетель, вам это удалось. А теперь вы решили оставить меня неудовлетворенной. Как вы смеете быть таким жестоким?

Каждое слово было как клинок, вонзаемый в его живот.

– Вы правы. Я действительно заставил вас отдаться страсти. Вы были вызовом, перед которым я не мог устоять.

– Я знала это. Я всегда знала это. Но мне нужен был этот ваш вызов. Мне нужно было измениться, прекратить быть такой закрытой, неприкасаемой. Вы помогли мне понять, что я могу быть чем-то большим. Вы заставили меня почувствовать себя женщиной, желанной женщиной, в первый раз в жизни. С тех пор как я узнала вас, я ожила. Я даже мечтала о том, чтобы разделить с вами постель. Но из-за какой-то извращенной чести вы отказываетесь исполнить мои мечты.

Клинок погрузился глубже, кромсая внутренности на лоскуты. Нет, он слишком заботится о ней, чтобы стать инструментом ее падения.

Взывая к лучшему в ней, Рочдейл процитировал Писание:

– «Берегись ложных пророков, которые приходят к тебе в овечьей шкуре, но внутри они хищные волки».

– Но вы никогда не надевали овечью шкуру, Джон. Вы никогда не делали вид, что вы не волк. И даже если я видела в вас больше хорошего, чем вы позволяете видеть другим, я всегда остерегалась хищного волка. Я знаю и хорошее, и плохое в вас, и я хочу и то и другое. Я хочу всего вас. – Грейс спустила рубашку с плеч, и она соскользнула на пол. – Я хочу отдать вам всю себя.

Его глаза расширились, он резко втянул воздух. Она стояла перед ним, обнаженная и бесстыдная, одетая только в свет свечи, стоящей на соседнем столике, Господи, она великолепна. Высокая и стройная, она была не пышной, но изящно-пропорциональной; с грациозными изгибами. Ее груди были небольшими, но крепкими и очаровательными, с темными сосками, восставшими от возбуждения. Тонкая талия, живот не совсем плоский, а нежно-округлый, бедра широкие, но не слишком, а ноги длинные и стройные.

И каждый обнаженный дюйм этой совершенной плоти светился розовым, как он и ожидал.

Рочдейл встал и подошел к ней.

– Моя дорогая Грейс, вы ведете себя так, что мне очень, очень трудно вести себя благородно. – Он протянул руку к длинным роскошным волосам, которые так долго мечтал увидеть вот такими, свободно рассыпавшимися по ее плечам. Он поднял их, и они заструились сквозь его пальцы, как вода. Все, довольно. К черту добрые намерения, сейчас он уже не может ей сопротивляться.

– Благородным поступком было бы закончить то, что вы начали, – сказала она.

К его удивлению, она потянулась к поясу его халата и развязала его. Ее глаза расширились, когда халат распахнулся, открыв его наготу и неистовое желание. Не утратив смелости, Грейс стянула тяжелую парчу с его плеч. Он повел плечами, и халат упал на пол.

Рочдейл взял ее руки и отстранил от себя, они оба изучали тела друг друга. Ее румянец стал гуще, и он улыбнулся:

– Вы никогда раньше не были обнаженной с мужчиной, да?

Она покачала головой, ее взгляд все еще скользил по его телу.

– Вы… очень хорошо сложены, Джон. Прекрасно, честно говоря.

– Единственное слово, каким я могу описать вас, моя дорогая, это совершенство. Для меня честь, что мне позволено смотреть на вас. Быть первым, кто это делает.

– Я хочу прикасаться к вам, Джон. Чувствовать вашу кожу своей.

– Я ваш слуга, мадам. – Он заключил ее в объятия и поцеловал.

Пока они исследовали тела друг друга, поцелуй становился все безумнее и необузданнее. Она издала жалобный стон, он ласкал ее грудь, его пальцы играли с соском. Ее колени, кажется, немного подогнулись, и он схватил ее на руки и отнес на кровать.

Они быстро превратились в клубок сплетенных рук и ног, продолжая целоваться и целоваться. Грейс купалась в ощущениях, которых никогда не могла и представить. Даже ее яркие сны не могли сравниться с этим. Грудь, ноги и руки Рочдейла были покрыты черными волосами, и ей нравилось ощущать их на своей гладкой коже. Ее кожа стала такой чувствительной, что каждое прикосновение, каждая ласка, каждое касание его языка погружали Грейс в новый восторг.

Все эти ощущения невозможно было описать. Все это было неожиданно, и в тоже время это именно то, чего она ожидала.

Рочдейл лег на нее, и Грейс подумала, что скоро все закончится, но он пока не вошел в нее. Сначала он взял в рот одну ее грудь, потом занялся другой. Она извивалась под ним, под невообразимым блаженством его губ и языка. Без всяких осознанных мыслей она выгибалась навстречу его рту, навстречу наслаждению, желая получить все и еще больше.

Пока язык рисовал круги вокруг ее соска, его рука опустилась ниже, лаская живот и бедра. Пальцы скользили по внутренней стороне ее бедра, и Грейс инстинктивно развела ноги. Тогда его рука поднялась вверх по бедру и зарылась в мягких кудряшках, скрывающих центр ее женственности. Она вскрикнула, когда он раздвинул ее и скользнул пальцем внутрь. Грейс на долю мгновения смутилась из-за влаги, которую он нашел там, но мгновенно отбросила все запреты. Рочдейл стал двигать палец внутрь и обратно, погружая ее в беспамятство ощущений. Она едва не подскочила на кровати, когда его влажный палец начал ласкать крошечный бугорок над ее женским центром. Боже, палец был такой чувствительный, что было почти невозможно выносить его прикосновение, будто этой интимной ласки никогда не должно было быть, будто она была слишком безнравственной. И все же Грейс поднималась, прижимаясь к нему, желая большего.

Рот Рочдейла оставил ее грудь и вернулся к губам, вовлекая в поцелуй, лишивший ее чувств. Он прижался губами к ее уху и прошептал:

– Так хорошо, Грейс?

– Да. О да!

– Я горю желанием к тебе. Ты страстная и чудесная, Грейс. Горячая, влажная и готовая к любви. Ты хочешь большего?

– Да.

– Всего?

– Да!

– Тогда позволь мне подарить тебе это.

Он провел своим горячим языком по ее горлу и между грудей, вниз по ребрам и животу и, наконец, к самому краю той самой тайной части ее, где недавно были его пальцы. Господь милосердный, вот это должно быть действительно грешно. Это не может быть правильным или нормальным. Или может?

– Ч-что вы делаете?

Он поднял голову и сказал:

– Ты хочешь всего, правда, Грейс? Расслабься. Откройся мне. Позволь доставить тебе удовольствие.

И, Боже помоги ей, она приняла его. Она задрожала, когда кончик его языка начал ласкать центр её женственности и крошечный бугорок над ним. Это было грешно, безнравственно… и чудесно. Никогда раньше она не чувствовала ничего подобного. Это смущало и покоряло ее. Она извивалась под его ртом, отрывая бедра от кровати. Она тянулась и тянулась… не зная, к чему… но было что-то… что-то большее. Она напрягалась и выгибалась, поднимая бедра. Она не могла оставаться неподвижной, и он схватил ее, поднимая, держа в своих объятиях, заставляя принять наслаждение его языка. Ее мускулы напряглись и сжались, и она застонала в агонии, не в силах больше выносить это. Наконец, когда она подумала, что умрет – от чего? от наслаждения? от боли? – ее женское начало сжалось в одной мощной конвульсии, разорвавшей ее, словно взрыв, заставивший ее, выгнувшись, подняться над постелью, выкрикивая его имя.

Прежде чем она начала гадать, что же такое сейчас случилось, Рочдейл поднялся над ней, широко развел коленями ее ноги и погрузился глубоко в нее. На мгновение он замер, а затем с наслаждением застонал.

Это по крайней мере должно быть знакомым, но в ее опыте не было ничего, похожего на то, что она чувствовала сейчас, наполненная Рочдейлом. Грейс чувствовала внутри себя странную пульсацию, последствия взрыва, и каждая волна как будто сжимала ее вокруг него.

– Господи, Грейс. Ты убиваешь меня.

Она подумала, что чем-то причиняет ему боль, но он начал двигаться внутри ее, и это было так хорошо, что она подумала, кто же кого убивает. Сначала он двигался очень медленно, поднимаясь над ней и почти совсем выходя, а потом глубоко погружаясь снова. Он нагнулся и нежно целовал ее, двигаясь внутри, взяв ее за руки и удерживая их около плеч, сплетясь пальцами с ее пальцами. Он погружался в нее снова и снова, и Грейс удивлялась, что этот акт близости, продолжавшийся с ее мужем всего несколько секунд, мог подарить такое длительное наслаждение.

Если это было безнравственно, она больше не желала быть хорошей. Прежде чем ее разум снова пропал для всех рациональных мыслей, она на мгновение вспомнила епископа и немного возненавидела его за то, что он лишил ее всего этого. И пожалела его за то, что он лишил этого и самого себя.

Рочдейл увеличил темп и со стоном зарылся лицом в ее волосы. Она все сильнее прижималась к нему. Наслаждение нарастало с каждым толчком. Нарастало и нарастало, пока не стало почти болезненным, почти невыносимым. И точно так же, как и в первый раз, тугой узел напряжения взорвался, она воспарила в какое-то новое и ослепительное место, в ореол чистого сверкающего наслаждения, который сомкнулся вокруг нее, и Грейс закричала от силы этого полета. Потом она медленно, робко вернулась назад на землю. И не было никакой боли. Только умиротворение и всепоглощающая радость.

Высвобождение Рочдейла наступило следом. Он продолжал двигаться в ней, все быстрее и быстрее. А потом с дрожащим стоном вышел, изливая семя на ее живот. Когда она поняла почему, к глазам подступили слезы. Он защищал ее. Опять. Он не хотел, чтобы результатом этой ночи стал ребенок. Она была слишком возбуждена, слишком забылась, чтобы хотя бы подумать о такой возможности. Вильгельмина просила ее быть осторожной, напоминая, что отсутствие беременности за время брака могло быть виной епископа, а не ее. Но никакие из этих предостережений не всплыли в голове Грейс. Слава Богу, что у Рочдейла достало присутствия, духа, которого не хватило ей.

Он рухнул на нее, тяжело дышащий и мокрый от пота.

– Моя милая Грейс, – задыхаясь, произнес он. – Это было… изумительно.

– Да. Изумительно.

Через мгновение он скатился с нее и лег на спину. Потом, взял ее за руку.

– Ты выжила?

– С трудом.

Рочдейл рассмеялся, и Грейс почувствовала, как дрожит матрас.

– Это было… это было то, чего ты ожидала?

Грейс покачала головой:

– Нет. Я понятия не имела… – Ничто из того, что она слышала от подруг или о чем мечтала, ничто из ее отношений с мужем не приготовило ее к тому, что только что произошло. Особенно к тем двум взрывам ощущений, которые она до сих пор не совсем поняла.

– Но это было хорошо?

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Очень, очень хорошо. И подумать только, ведь вы почти отказали мне в этом наслаждении, негодник.

– Я пытался быть благородным, но вы играли нечестно. Предлагая себя обнаженной. Что оставалось бедняге делать?

– Я рада, что мы сделали это, Джон. Я рада.

– Я тоже. – Он наклонился над ней и быстро поцеловал, а потом встал с постели.

Она смотрела, как он, обнаженный, идет через комнату. Все, что снилось ей, было здесь, на виду, во всей красе. Гибкая животная грация его тела. Мужская крепость. Неудивительно, что столько женщин находили его неотразимым.

Он опустил конец полотенца в таз с водой и, повернувшись к ней спиной, стал мыться. Потом прополоскал полотенце, принес ей и отвернулся, чтобы дать Грейс немного уединения, пока она смывала следы их занятий любовью.

Когда она закончила, Рочдейл бросил полотенце в таз, задул единственную свечу и забрался в постель; Он накрыл их обоих одеялом и крепко прижал ее к себе. Грейс уютно устроилась рядом с ним, наслаждаясь ощущением соприкосновения обнаженных тел. Она никогда и подумать не могла, что нагота может быть такой… приятной. Вовсе не безнравственной, как она раньше думала, а невероятно приятной. Ей нравилось ощущать мягкие простыни своей разгоряченной плотью. Нравилось ощущать вес своих волос на обнаженной спине. Ей даже нравился прохладный воздух комнаты, холодящий ее плечи и руки. Каждый дюйм ее тела, казалось, ожил для новых, простых, приятных ощущений. Не последним из которых было теплое соприкосновение с мужчиной, лежащим рядом.

Она обняла его рукой за талию. Никогда в своей жизни она не чувствовала себя более уютно и спокойно.

Он погрузил руку в ее волосы и лениво пробежал по ним пальцами.

– Грейс, вы уверены, что не жалеете, что я сделал вас соучастницей оргии? Знаете, меня все еще терзает чувство вины.

– Если это была оргия, то я с радостью соглашаюсь на это. Вам не нужно чувствовать себя виноватым. В конце концов, я же разделась первой.

Он усмехнулся:

– Это верно.

– Вы чувствуете себя неловко просто потому, что я не подхожу под привычный вам тип женщины. Но то, что я уважаемая вдова, не означает, что вы сделали что-то плохое, занявшись со мной любовью. Это означает только, что вы неотразимы для женщин всех сортов.

– Неужели? – Его зубы блеснули в улыбке. – Ну, ничего этого не случилось бы, если бы вы не были так чертовски неотразимы. – Его рука пробралась вниз и провела по ее бедрам. – Дело в том, Грейс, что меня очень заботит ваша респектабельность. Что бы ни случилось с нами после этой ночи, я никоим образом не позволю запятнать ваше имя. Здесь, в Ньюмаркете, мы будем осторожны. Большинство людей будет считать вас моей новой любовницей, так что не поднимайте вуаль. У вас есть второе имя?

– Да. Мари.

– Если кто-то будет настаивать на знакомстве с вами, я представлю вас как Мари.

– Я чувствую себя новым человеком. Могу взять и новое имя.

– Сегодня был долгий день, – сказал он, перекатываясь на бок и поворачивая ее так, что она оказалась прижатой спиной к его груди. Он крепко прижал ее к себе и обнял, положив руку на ее грудь. Грейс никогда раньше не спала в объятиях мужчины. Она ожидала, что будет слишком напряжена, чтобы заснуть, но ощущала только восхитительную истому. В объятиях Рочдейла было так уютно и тепло.

– Давай поспим, – сказал он.

Но большую часть ночи желание не давало им покоя, и они почти совсем не спали.

После быстрого визита в конюшни Рочдейл повез Грейс по магазинам на Хай-стрит, чтобы купить ей новое платье и все необходимое из белья. Он ждал, что она будет возражать, жаловаться, что непристойно принимать такие интимные подарки от него. Вместо этого она весело поехала с ним, делая вид, что она Мари, его любовница.

Но ее поведение ничуть не соответствовало шлюхе, так же как и вкус оказался совсем недешевым. Рочдейлу было все равно, сколько она потратит. После ночи с ней он был готов купить ей луну, если она того пожелает.

Это новое отношение влюбленного забавляло его. Он провел всю жизнь, оттачивая лезвие цинизма, которое Грейс совершенно затупила за одну-единственную ночь.

Она выбрала элегантное платье из полосатого муслина и короткий зеленый жакет, отделанный золотой тесьмой, наряд идеально сидел на ней, так что даже не требовалась подгонка. Шляпка с синей вуалью не гармонировала с этим костюмом, поэтому Рочдейл настоял и на новой шляпе. Модистка, умевшая распознать высокий уровень, была очень любезна и услужливо добавила вуаль к соломенной шляпке с маленькими полями. Сначала она прикрепила короткую вуаль, которая свободно ниспадала на лицо Грейс, но «Мари» настояла на более длинном куске прозрачного шелка, который можно было собрать под подбородком и завязать сзади. Это не соответствовало теперешней моде, но на Грейс это выглядело потрясающе.

Рочдейл вернулся с ней в «Королевскую голову», чтобы она могла переодеться в новое платье. Он помог ей раздеться, и вскоре они оказались в постели. Они снова занимались любовью, хотя она, наверное, была измождена после трех раз прошлой ночью и медленного, неторопливого блаженства этим утром.

Теперь, когда Рочдейл получил ее, он, казалось, не мог насытиться. Нет сомнений, новизна скоро пройдет, но пока он был просто одержим Грейс. И более чем слегка ослеплен.

Грейс всегда была красива, но за ночь она расцвела еще больше. Она постоянно улыбалась. Ее серые глаза ни на мгновение не переставали сиять. Она часто смеялась. Этот соблазнительный гортанный смех подтверждал понимание того, что она его любовница. Это был смех прямо из спальни.

Их первый акт любви был для нее новым и ошеломительным, но после этого Грейс стала раскованной, экспериментирующей и даже игривой. Она была открыта для всего, и он учил ее, как доставлять наслаждение и ему, и себе самой. У него никогда не было женщины, которая была так искренна в своей чувственности, без притворства и фальши откровенна в своем наслаждении, открыта для того, чтобы подарить наслаждение ему. Оказалось приятно и удивительно быть с кем-то неопытным и непресыщенным, с кем-то, кто искренне рад поцелуям и ласкам.

Рочдейл привык к женщинам, которых возбуждала его опасная, порочная репутация, которые использовали его как приключение. С Грейс все было по-другому. Она хотела его не из-за желания получить что-то запретное, а из-за… него самого. Она желала его. Осознание этого грозило высосать весь воздух из его легких.

– Нам лучше поспешить, если мы хотим сделать ставку, – сказал Рочдейл, затягивая ее корсет. – Мы уже пропустили первый забег.

Она обернулась через плечо.

– О нет, только не говорите, что мы не увидели, как бежит Серенити.

– Ни в коем случае. Я не позволил бы вам отвлечь меня, если бы она бежала в первом забеге.

– Ах, но вы так легко отвлекаетесь, милорд.

Она игриво улыбнулась и, одеваясь, запрыгала по комнате, как легкомысленная школьница. Ее веселье было заразительно, и они оба покинули гостиницу, улыбаясь, как пара дурачков.

Он привел ее к одному из окошек, где делают ставки, и она поставила на победу Серенити. Поскольку ставки были в пользу Серенити, Грейс должна была выиграть очень мало, но сам процесс невероятно возбуждал ее.

– Единственное пари, которое я заключала в своей жизни, – сказала она, – было то, когда мы с вами спорили из-за библейской цитаты.

– И посмотрите, куда вас завело то пари.

Она улыбнулась и многозначительно повела бровями.

– Да, посмотрите, куда это меня завело. В Ньюмаркет со сногсшибательным игроком.

Их толкали и пихали локтями люди, желающие сделать ставки. Рочдейл держал Грейс под руку, пробираясь сквозь толпу, а она шла, опустив голову, как он просил. Знакомые джентльмены подходили к Рочдейлу, советовались с ним насчет предстоящих скачек, спрашивали его мнение о различных лошадях. Грейс молча стояла рядом с ним. Некоторые джентльмены совершенно игнорировали ее, другие смотрели с интересом. Рочдейл не позволил бы никому из них расспрашивать о Грейс или заговаривать с ней, но, к счастью, они и не пытались.

Он нанял ложу, чтобы наблюдать за скачками. Это была одна из королевских лож, не используемая во время частных скачек, расположенная высоко над скаковым кругом и вдалеке от любопытных глаз везде сующих свой нос светских повес. Ложа была достаточно большой, чтобы вместить дюжину зрителей, но Рочдейл купил всю ложу только для них двоих.

Ложа была богато декорирована в красных и золотых тонах, но Грейс выразила удивление потертостью мебели.

– На мой взгляд, это не по-королевски, – сказала она.

– Корона отвечает за содержание лож, – ответил Рочдейл, – но сейчас скачки не представляют интереса для королевской семьи.

Поскольку никто не мог заглянуть в ложу – если только не проезжал мимо верхом, а в этом случае его занимали совсем другие вещи, – Грейс сняла вуаль, чтобы лучше видеть происходящее на ипподроме.

Она засыпала Рочдейла вопросами о скаковой дорожке, правилах, цветах одежды – всадники Рочдейла всегда выступали в красно-черном – и о лошадях. Ее поразила судейская ложа, большое открытое сооружение на колесах, передвигавшееся от одного финишного столба к другому. Их ложа располагалась рядом с действующим финишным столбом, поэтому они как на ладони видели окончание скачек.

Сегодняшние забеги были короткими, всего полторы мили, поэтому скачек было несколько. Грейс была ошеломлена шумом первого забега: грохот дюжин копыт по земляной дорожке, крики жокеев, еще более громкие крики зрителей. Когда лошади проносились под их окном, грохот был такой, что казалось, всадники влетят прямо в ложу, и Грейс схватилась за Рочдейла из страха за свою жизнь. Ко второму заезду она привыкла к грохоту и сидела на краешке стула, поглощенная зрелищем, подавшись вперед, чтобы разглядеть цвета победителя.

Ко времени начала забега, в котором участвовала Серенити, Грейс вовсе покинула свой стул и стояла у окна. Рочдейл пристально наблюдал за своей призовой кобылой, следя, чтобы О’Малли, маленький жокей из Килдара, не гнал ее слишком сильно и не слишком приближался к другим лошадям. Но его внимание все время отвлекала Грейс, которую так захватило возбуждение, когда Серенити вышла вперед, что она подпрыгивала, размахивала рукой и кричала вместе с шумной толпой на трибунах внизу. К финишу на равных шли несколько лошадей, но в последнее мгновение О’Малли подхлестнул кобылу, и Серенити пересекла финишную черту на полкорпуса или даже больше впереди остальных.

Когда судьи вывесили красно-черный флаг в знак победы Рочдейла, Грейс взвизгнула и бросилась обнимать его, все еще продолжая подпрыгивать. Она осыпала поцелуями его лицо, радостно смеясь, и Рочдейл подхватил ее на руки и закружил.

Рочдейл увлекался скачками большую часть своей жизни, но никогда не наслаждался финишем так, как в этот момент. Он так погрузился в детали тренировки и даже в сложности вычисления шансов и ставки, что с годами потерял это чистое удовольствие от спорта. Он нашел его снова в этот день, наблюдая за Грейс.

– О, Джон, это было самое захватывающее зрелище в моей жизни! Как глупо, что я никогда раньше даже не думала о скачках. Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь еще так веселилась. И я выиграла пари!

– Мы должны вернуться к кассе, чтобы получить ваш огромный выигрыш, моя дорогая. А я должен пойти поздравить Серенити и О’Малли.

Но она не отпускала его, продолжая крепко обнимать за шею.

– Я так чудесно провела время, Джон! Спасибо, что взяли меня с собой! – И она поцеловала его, нежно и быстро, без страсти.

Сердце заплясало в груди, когда он посмотрел в ее сияющие глаза. В это мгновение Рочдейл понял, что влюбился в нее, в эту новую Грейс – страстную и искрящуюся счастьем. Нет, она была не новой. Она была обновленной. Огонь и страсть всегда были в ней. Их просто нужно было выпустить на волю. Он поцеловал ее в ответ с такой же нежностью, и от выражения ее глаз после поцелуя перехватило дыхание.

Они вышли из ложи рука об руку, и из толпы раздались непристойные выкрики, Рочдейл предпочел бы, чтобы Грейс не слышала их. Но она теснее прижалась к нему и рассмеялась. Страстный звук вызвал новый всплеск свиста и криков, заставивший ее рассмеяться снова. Рочдейл подумал, что она никогда не смеялась столько, сколько за последние два дня.

Они прошли в паддок, где О’Малли прогуливал Серенити, чтобы она остыла. Рочдейл обнял гладкую теплую шею лошади и подул в ее ноздри.

– Ты замечательная, – произнес он так тихо, что только она могла его слышать. – Самая лучшая на всем свете. Спасибо тебе за эту победу, и за все остальные тоже. Я так горжусь тобой. Боюсь, никогда не будет никого похожего на тебя, моя девочка. Если только мы когда-нибудь не найдем превосходного арабского скакуна, достойного покрыть тебя. Но только не в ближайшие несколько лет. Пока ты просто будешь бегать быстрее ветра, моя прекрасная ирландка.

Он нежно прижался щекой к ее шее и почесал между ушами. Потом отошел, глядя на Серенити и сияя, как гордый отец. Серенити ответила, игриво сбросив с него шляпу. Когда он наклонился поднять, лошадка подтолкнула его под зад. Грейс радостно рассмеялась и погладила кобылу по шее, поздравляя ее с победой и благодаря за то, что она обошлась со своим владельцем так, как он того заслуживал.

– О, как она мне нравится, Джон. Она очаровательная и озорная. Точно такая же, как ее хозяин.

– Я безумно люблю ее, – ответил Рочдейл. – Она лучшая лошадь, которая у меня когда-либо была.

– И в следующий раз вы выставляете ее в Гудвуде?

– Да. А пока она вернется в Беттисфонт.

– Мне бы хотелось посмотреть, как она побежит в Гудвуде, – сказала Грейс. – Может быть, вы пригласите меня?

Рочдейл посмотрел на нее и улыбнулся:

– Какой бесстыжей девицей вы стали.

Она рассмеялась:

– Я знаю. Разве это не чудесно?

– Идемте, моя малышка. Мы должны забрать ваш выигрыш.

Они прошли под руку к ближайшей кассе, подождали, пока рассеется толпа желающих сделать ставку на следующий забег, а потом получили ее выигрыш. Это было всего несколько фунтов, но Грейс радовалась как ребенок, что вообще что-то выиграла.

Когда они уже собрались уходить, Рочдейл увидел знакомую округлую фигуру. Проклятие, это был лорд Шин, под руку все с той же девицей, которая была с ним в опере. Рочдейл быстро взглянул на Грейс, чтобы убедиться, что ее вуаль на месте, и обнял ее за плечи.

– Поверните лицо к моему плечу, – прошептал он. – Приближается лондонский знакомый, и он, несомненно, заговорит со мной. Он знает вас, я видел его на ваших благотворительных балах, это он пытался прорваться в нашу ложу в опере. Он как раз из тех, кто начнет распускать сплетни, если узнает вас. Осторожнее, моя дорогая. Вот он идет. – Он крепче обнял ее и повернул так, что ее лицо оказалось скрыто за его плечом.

– Рочдейл! Какая встреча, старина! – Шин был одет, как обычно, в кричаще-яркий жилет, который только подчеркивал его жирный живот. Полногрудая рыжая девица рядом с ним была одета не менее кричаще, на ее шее висело слишком много украшений, а шляпка была перегружена перьями.

– Шин. – Рочдейл кивнул в знак приветствия.

– Я только что видел, как твоя кобылка взяла последнюю скачку, – сказал Шин. – Отличная лошадка. Будет стыдно потерять ее, да?

– Она хорошо пробежала. Но извини, у меня есть еще кое-какие дела.

– Если мне будет позволена дерзость заметить, ты поймал рыбу покрупнее, чем этот кусок муслина, который прилип к твоему рукаву, как ворсинка к бархату. Одну большую христианскую рыбу. До Гудвуда меньше месяца. Время бежит быстро. Конечно, чем больше ты канителишься здесь, тем лучше для меня. Моя конюшня ждет свою новую обитательницу.

– Прощай, Шин. – Рочдейл быстро пошел прочь, пока Шин не успел сказать большего.

– О чем он говорил? – спросила Грейс, когда он наконец ослабил тиски, которыми сжимал ее руку. – Что он имел в виду под большой христианской рыбой?

Рочдейл отмахнулся от ее вопроса, щелкнув пальцами.

– Ничего особенного, моя дорогая. Это все касается разведения лошадей. Это касается некоторых интимных деталей поведения животных, которые вам неинтересно знать, уверяю вас. Ну а теперь идемте, посмотрим, какой приз Серенити только что выиграла для меня.

Несомненно, это был один из самых счастливых дней в ее жизни. Небо было голубым, солнце сияло, и все в мире было правильно. По крайней мере в ее мире! Грейс наконец-то стала «веселой вдовой», вероятно, самой веселой из них всех. Она была так довольна собой, что ее щеки болели от улыбок. Она была готова взорваться от радости.

И все из-за того, что позволила Рочдейлу стать ее любовником.

То, что она была с ним, изменило ее даже больше, чем она ожидала. Пробуждение физической страсти, кажется, всколыхнуло все остальные чувства. Все было более ярким и живым, так, наверное, чувствует себя близорукий человек, впервые надевший очки. Цвета были ярче, звуки – отчетливее, цветы – ароматнее, еда – вкуснее. Грейс чувствовала себя так, будто на ней была новая кожа. Она была чувствительна ко всему, что касалось ее, ощущала текстуру каждой ткани, ощущала даже воздух, касающийся ее. И смаковала каждое новое ощущение. Казалось, будто она дремала всю жизнь и только теперь проснулась.

Ньюмаркет, как выяснилось, был прекрасным местом для пробуждения чувственности. Все здесь подогревало эмоции. Толпы людей, лошади, ипподром, пустоши. И Рочдейл. Ничто так не пробуждало ее любви к жизни, как он. Грейс стояла в стороне, пока он около жокейского клуба разговаривал с каким-то джентльменом о деньгах, которые выиграла Серенити. Глаза Грейс жадно пожирали Рочдейла. Она не могла больше смотреть на него и не представлять тело под прекрасно сшитым костюмом и плотно облегающими панталонами. Она остро осознавала теперь, насколько они тесные, видела каждый мускул и контур. Рочдейл был таким же прекрасным животным, как Серенити. Каждое движение плавное и мощное, сложное и грациозное. Она не могла отвести от него взгляд и радовалась, что вуаль закрывает ее лицо. Если бы кто-нибудь увидел это, то понял бы, что она без ума от него, как школьница.

Ее чувства к Рочдейлу были слишком спутаны, чтобы выразить их. Вместе они говорили обо всем, но только не об этом, не о том, что они чувствуют. Эмоции Грейс были такими сильными, такими исключительными, что это, наверное, была любовь. Или просто прилив острых ощущений от ее первого настоящего чувственного опыта – новизна плотского вожделения? Она считала, что тут не только это, но ей не хотелось подробнее анализировать свои чувства, особенно учитывая, что Рочдейл не сказал ни слова о любви к ней. И не скажет, конечно же. Ведь для него это все обычно. Если она откроет ему свое сердце, он, без сомнения, сочтет ее наивной и глупой. Поэтому Грейс не говорила ничего. Но ее сердце было переполнено, а душа пела.

Они оставались на ипподроме несколько часов, посмотрели еще несколько скачек, Грейс еще делала ставки и выигрывала. Они снова посетили конюшни, где Рочдейл обсудил с Сэмюелом Траском планы возвращения Серенити в Беттисфонт. Когда же наконец направились назад, в «Королевскую голову», Грейс падала с ног от усталости. Учитывая, как мало она спала прошлой ночью, это было неудивительно.

– Я только сейчас поняла, – сказала она, когда они вошли в гостиницу, – что мы остаемся здесь еще на одну ночь. То есть я хочу сказать, мы, конечно, остаемся, но как странно, что я ни разу не подумала о том, чтобы вернуться домой.

– Я надеялся на еще одну ночь с вами, – ответил Рочдейл. – Одной ночи слишком мало.

Она улыбнулась ему.

– Да, мало. – Скольких ночей было бы достаточно? Сколько продлится этот голод? – Кроме того, я бы за все сокровища мира не пропустила того, что было сегодня. Это было так весело, Джон.

– Я рад, что вам понравилось. Но у нас есть еще эта ночь. И будут еще удовольствия.

И удовольствия были. После короткого ужина Рочдейл и Грейс снова упали в постель, ни один из них не желал терять и минуты.

Рочдейл прекрасно знал, как доставить женщине наслаждение, и сам при этом получал удовольствие. Со знанием дела он ставил ее в такие позы, о которых она и подумать не могла. Все эти знания и то, как он достиг их, должны были наводить на размышления. Но Грейс обнаружила, что рада этому его обширному опыту, потому что она определенно извлекала из этого выгоду. Грейс громко расхохоталась, вдруг осознав, почему распутники так популярны у женщин. Конечно, они популярны! И разве Марианна не говорила ей о преимуществах иметь в любовниках распутника? Грейс обнаружила, что его приключения с женщинами каким-то странным образом позволяют ей доверять ему. Это было чисто физическое доверие, а не эмоциональное – она еще не была готова вступить в эти опасные воды, – но оно позволяло ей полностью открыться ему. Не было ни одного уголка ее тела, который бы не желал его прикосновения. Она хотела его везде – и снаружи, и внутри себя. Если бы он мог забраться под ее кожу, она бы позволила и это.

Этой ночью он перекатился под ней, так что она оказалась верхом на нем. Он поднял ее бедра и опустил на себя.

– Твоя очередь, Грейс. Возьми меня.

Она никогда не представляла, чтобы женщина могла вот так взять на себя контроль, но он поощрял это, поэтому она послушалась. Положив руки на его плечи, она приподнялась, а потом опустилась, снова и снова повторяя это медленное скользящее движение. Двигаясь, она смотрела на него сверху вниз, на мужчину в приступе агонии или экстаза, или того и другого сразу. Его голова была запрокинута назад, шея выгнута, но глаза под тяжелыми веками оставались полуоткрытыми, он наблюдал за ней.

– Да, да, вот так, – говорил он, двигаясь бедрами навстречу. – Возьми меня, Грейс. Возьми меня…

И она это сделала. Найдя верный угол, который производил самое приятное трение, она овладевала им со все возрастающим господством, беря все, чего она хотела, и даже больше. В конце ее высвобождение было таким взрывным, таким потрясающим, что она могла только в изнеможении рухнуть на его грудь.

Следом волна экстаза накрыла и Рочдейла.

Несколько минут они лежали бок о бок, ни у одного из них не было ни сил, ни желания двигаться. Она видела его во время страсти. Теперь было чистым наслаждением изучать его в покое, замечать каждую деталь его тела. Это было сумасбродство, которому она поддавалась с удивлением, как ребенок, которому только что подарили большую новую игрушку или нового пони.

В конце концов он встал и, как всегда, позаботился о том, чтобы вымыть их обоих. После первого раза, когда он отвернулся, чтобы она могла вытереться, она каждый раз позволяла ему помогать себе. Ей нравились его нежность и забота.

Он вернулся в постель и обнял ее, но никто из них, похоже, не хотел спать. Она легла на бок и смотрела на него, изучая лицо, восхищаясь каждой прекрасной черточкой.

– Говорили, что у тебя постельные глаза, но я никогда не понимала, что это означает. Теперь я знаю.

– Постельные глаза?

– Да. В них такое выражение – самодовольное и вялое, как будто ты только что встал из постели женщины.

– Они сейчас такие?

Грейс улыбнулась:

– Да.

– Хорошо. Потому что именно это я сейчас и чувствую. Удовлетворение оттого, что был единственным мужчиной, который открыл тайные страсти Грейс Марлоу. Я доволен собой, потому что занимался с ней любовью, а это ни с чем не сравнимое наслаждение. И чувствую вялость, потому что она взяла у меня все, что я мог дать, я опустошен.

– Ты должен все время носить с собой это чувство. Или ты научился имитировать его?

– Все, что мне нужно, это подумать о таком моменте, как этот, и мои глаза становятся тяжелыми от желания. Но ты чем лучше? Может быть, у меня и постельные глаза, но зато у тебя постельный смех.

– Что?

– Когда ты смеешься, он хриплый и интимный, как будто бы ты только что занималась любовью.

Она рассмеялась.

– Видишь? Это именно такой звук. Каждый мужчина, который слышит этот смех, представляет, что слышит его в постели. Я совершенно точно представлял эхо, когда в первый раз услышал его.

– Ну мы и парочка, если всегда заставляем людей думать о постели.

Они продолжали этот ленивый разговор, его руки нежно ласкали ее бедро, а ее руки блуждали по его груди. Они говорили о Серенити, и о ставках, и о его увлечении азартными играми. И о семье Флетчер, которая на следующей неделе будет уже жить в Беттисфонте.

Неожиданно в голову Грейс закралась странная мысль, вызванная мыслями о его щедрости.

– Ты ведь не оставил Серену Андервуд беременной?

Он поднял брови.

– Что заставляет тебя так думать? Мы были любовниками.

– Но ты слишком осторожен для этого. Посмотри, сколько усилий ты прилагал, чтобы никто не узнал меня сегодня. И… и как ты заботишься о том, чтобы не… не закончить внутри меня. Думаю, ты слишком защищаешь женщин, чтобы оставить ее беременной, а потом бросить.

– Я защищаю себя, Грейс, только и всего. Я не хочу, чтобы случайный ребенок вынудил меня жениться.

– Но у Серены ведь был ребенок.

– Да, мне говорили.

– Это был не твой ребенок, да?

Он так долго молчал, что она начала думать, не ошиблась ли.

– Нет, – наконец произнес он. – Это был не мой ребенок. Сомневаюсь, что она знает, кто его отец. Но не снимай с меня всей вины. Я действительно соблазнил ее. И будь я джентльменом, я бы женился на ней, независимо от того, кто отец ребенка… А я вместо этого ушел, оставив ее одинокой и беспомощной.

– Но это ведь совсем не такая ужасная история, которой ты позволил распространиться. Ты мог бы дать понять, что это был не твой ребенок. А вместо этого позволяешь людям думать о тебе самое худшее.

– Лучше худшее обо мне, чем худшее о ней. У меня нет никакого желания открывать всем и каждому ее истинную натуру. Поэтому я позволил ей использовать меня как объяснение ее затруднительного положения. Это немного помогло ей, а мне не причинило никакого вреда. На мне ведь и так к тому времени стояло клеймо законченного негодяя.

– Но это всего лишь клеймо, как ты часто говоришь мне. Клеймо, такое же, как клеймо епископской вдовы. Они не определяют нас. Ты не абсолютно плохой, а я не абсолютно хорошая.

Его рука накрыла ее грудь.

– О, но ты как раз такая, Грейс. Ты очень, очень хорошая.

Он поцеловал ее, и через мгновение страсть снова возродилась к жизни. Сначала они занимались любовью медленно и легко, потом все неистовее и в конце концов рухнули в изнеможении в удовлетворенном переплетении тел. Рочдейл сразу же заснул. Грейс лежала без сна чуть дольше, думая о завтрашнем возвращении в Лондон и о том, что будет дальше.

Здесь, в Ньюмаркете, с Рочдейлом, она стала новой женщиной. Нет, она стала собой. Без всяких запретов она делала и говорила то, что хотела. Она открыла себя ему так, как не открывала никакому другому человеку, даже своим подругам. Вернувшись в Лондон, ей придется снова надеть мантию респектабельности. Она не могла полностью забыть о своей прошлой жизни и обо всей работе, которую делала. Но теперь она знала, кто такая на самом деле Грейс Марлоу. И может быть, теперь с Рочдейлом она будет позволять настоящей Грейс появляться снова.