"Леди, будте плохой" - читать интересную книгу автора (Герн Кэндис)

Глава 15

– В Ньюмаркете я стал дураком, Кэйзенов. Я размяк, Я потерял голову. – И кое-что еще. На самом деле Рочдейл понял, что потерял очень многое, и задумался, стоила ли потеря того, что он получил взамен. Но потом он подумал о Грейс в его объятиях, и все остальное стало казаться не таким важным.

– Поделом тебе. – Адам Кэйзенов мрачно посмотрел на него с противоположной стороны потемневшего от времени, грубо сколоченного стола. – Это было отвратительное пари.

Рочдейл вернулся из Ньюмаркета с головой, полной Грейс Марлоу. Временами он просто погружался в яркие воспоминания о каждом чувственном опыте – а их было очень, очень много. Рочдейл возбуждался от одной мысли о том, как Грейс уронила с плеч ночную рубашку и отважилась заставить его лечь с ней в постель. Так же часто он вспоминал ее сияющее лицо, светящееся удовлетворением или возбуждением первых в ее жизни скачек, и его сердце таяло.

Но иногда случались моменты, когда Рочдейл чувствовал себя в ловушке и его охватывала паника. Это не имело никакого смысла, но он едва мог дышать, будто мертвая бабочка, пришпиленная к доске. Пришпиленная. Связанная. Пойманная. Но никто не ловил его и ничто его не удерживало. Кроме Грейс. Она удерживала его своей красотой, своей страстью, своим новым искрящимся счастьем, своей силой, своей отвагой.

Она приводила его в замешательство. Со вчерашнего возвращения в Лондон он чувствовал себя настолько выбитым из колеи, что решил отыскать Кэйзенова, надеясь на мужское сочувствие и здравый смысл. Сидя в их любимой старомодной кофейне «Рейвен», вдали от любопытных глаз и ушей Мейфэра или Сент-Джеймс-стрит, Рочдейл во всем признался своему другу. И получил суровый нагоняй.

– Если ты влюбился в миссис Марлоу, – сказал Кэйзенов, – то ты это заслужил, позволив Шину втянуть себя в такое идиотское пари. Ты заслуживаешь и боль, и страдания, и то ощущение сумасшествия, которое приходит, когда твоим сердцем завладевает женщина. Это тяжело, но ты выживешь. Я же выжил и никогда в жизни не был так доволен.

Взрыв смеха сидящей у огромного камина компании перекрыл общий шум. За ним последовало визгливое хихиканье официантки, и Рочдейл обернулся как раз в тот момент, когда пьяный старик ущипнул ее за задницу. Розовощекая девица в огромном чепце погрозила пальцем и сделала вид, что бранит озорника, хотя ее лицо расплывалось в широкой улыбке. Старика и его приятелей, одетых по моде как минимум двадцатилетней давности, можно было найти на этом самом месте почти каждый день. Иногда они пили превосходный кофе, подаваемый здесь, а иногда распивали лохань ромового пунша. Большая сине-белая чаша на их столе и вульгарное поведение указывали на то, что это был один из «пуншевых» дней.

Рочдейл подумал, будут ли они с Кэйзеновом через тридцать лет сидеть за этим вот столом, вспоминая старые дни и флиртуя с официантками.

Альфред, старший официант и еще одна неизменная фигура в «Рейвене», подошел с подносом. Он поставил перед друзьями глиняную кружку и налил дымящийся черный кофе из высокого белого кофейника. Оставив кофейник на столе вместе с миской колотого сахара, сливочником и двумя ложками, он сунул поднос под мышку и исчез, не сказав ни слова.

Рочдейл сделал глоток густого напитка, решил, что слишком горячо, и отставил кружку.

– Это дело с Грейс, – сказал он, возвращаясь к их разговору, – совсем не такое, как у тебя с Марианной. Ты знал ее много лет.

– Да, но то, что я влюбился, застало меня совершенно врасплох. – Кэйзенов бросил в кофе кусок сахара и размешал. – Точно так же, как и тебя.

– Я не знаю, любовь ли это. Но это определенно одержимость. Я не могу выбросить Грейс из головы. Тебе будет трудно поверить, но я, похоже, не могу заинтересоваться никакой другой женщиной. Честно говоря, я не был ни с кем с тех пор, как начал преследовать Грейс. Я околдован ею вот уже несколько недель. А теперь… теперь я боюсь, что она вообще отбила у меня охоту ко всем остальным.

Брови Кэйзенова взметнулись на лоб, и он озорно улыбнулся:

– Вот дьявольщина! Она была настолько хороша?

– Я не это имел в виду, хотя она была… ну, черт возьми, это вообще не твое дело. Но в отличие от большинства женщин, с которыми у меня была связь, она не коварная стерва. Она… хорошая, порядочная. Искренняя, открытая, не пресытившаяся. Простодушная, как новорожденный жеребенок. Я очень давно не встречал такой женщины. Если вообще когда-либо встречал.

– Потому что ты намеренно избегаешь порядочных женщин. Но они существуют, друг мой. Марианна такая женщина.

– Не будем показывать пальцем, Кэйзенов. Всего несколько месяцев назад ты шел по той же дорожке, что и я. Вереница на все готовых женщин в твоей постели. Дамы полусвета и шлюхи, титулованные дамы со свободной моралью – сойдет любая, чтобы переспать раз-другой, и ничего больше. Никто из нас не искал порядочных женщин.

Честно говоря, Рочдейл много лет назад убедил себя, что таких женщин, как Грейс, как Марианна, действительно хороших и достойных, которые не интригуют, не обманывают и не вытягивают деньги, не существует. Те, кто строил из себя хороших и достойных, были еще хуже, скрывая свои интриги и махинации за маской достоинства, и Рочдейл действительно избегал таких женщин. Вместо этого он искал вдов, желающих утешиться, беспринципных жен и иногда высокородных юных потаскух, таких, как Серена Андервуд.

Кэйзенов сделал глоток кофе и произнес:

– Да, я бы сказал, что за много лет мы оба довели роль безнравственного негодяя до совершенства. Я не жалею, что мои беспутные дни закончены. У меня нет желания соблазнять других женщин, у меня есть Марианна. Ты когда-нибудь знал старого лорда Монксилвера?

– Что-то не припомню.

– Жизнерадостный старикан, который немало покрасовался в юности. Я познакомился с ним, когда только окончил университет, я был молодым щенком, готовым волочиться за любой юбкой. Я никогда не забуду, что он сказал мне. Он сказал, что я могу много лет подряд каждую ночь менять женщин в своей постели, но однажды появится та самая и я больше не захочу других. – Кэйзенов усмехнулся. – Старик был прав. Может быть, Грейс Марлоу для тебя именно такая женщина?

– Я, честно, не знаю, так ли это, но вот что скажу тебе, Кэйзенов. Я устал быть распутником. Ты знаешь, что большинство женщин, с которыми я был, кажутся мне безымянными? Они ничего не значат для меня. Они безымянные и безликие, меня интересовало только их тело. В постели они ничем не отличались одна от другой. Между нами говоря, я нахожу, что устал от этой безликости. Встречи с ними давали мне не более чем мгновенное физическое удовольствие и оставляли меня опустошенным. Я возвращался домой, ненавидя запах духов и пудры на своей коже и в волосах.

– Это после того, как Грейс Марлоу вошла в твою жизнь?

– Нет, я уже давно устал от этой игры. Грейс просто заставила меня понять, насколько я устал. – Он отпил кофе, размышляя над тем, сколько всего она заставила его увидеть. – Я просто больше не получаю удовольствия от этих безликих связей. О, желание у меня все еще есть. Черт, даже та грудастая служанка натягивает мои бриджи и заставляет меня желать завалить ее. Но это почти как рефлекс, животный и первобытный. Это не имеет ничего общего с тем, что я чувствую к Грейс Марлоу. Каким-то образом она превратила для меня постель во что-то новое. Во что-то… важное. Даже священное. Будь все проклято, я несу какую-то чушь.

– Ты говоришь совершенно разумно. Ты просто обнаружил, как любовь меняет все, даже постель. Особенно постель. Она больше никогда не будет для тебя прежней, мой друг. Тебе лучше жениться на Грейс.

Рочдейл фыркнул:

– Она никогда не согласится. И не думаю, что хочет этого. Она все еще в восторге от только что открытого вожделения – от старого епископа она явно мало что получала, – но я не думаю, что дело зайдет дальше этого. Между нами была некая молчаливая договоренность, что Ньюмаркет и все после него – это только… тайная связь и ничего больше.

– Она позволит ей продолжаться здесь, в Лондоне?

– Полагаю, да. Она дала понять, что хочет снова быть со мной. На следующей неделе мы планируем поехать в «Друри-Лейн», поэтому я надеюсь возобновить нашу связь.

Кэйзенов удивленно поднял бровь:

– А если нет? Если она решит, что слишком рискованно встречаться с тобой в городе, или вообще передумает продолжать эту связь?

– Тогда, боюсь, я обречен на монашеское существование, по крайней мере на какое-то время.

– А как же пари? Что, если она узнает, что ты занимался с ней любовью, только чтобы выиграть лошадь?

– Она не узнает, потому что я не выиграю.

– Но ты уже выиграл.

– Насколько известно Шину, я не проиграл. Завтра я собираюсь сказать ему, что признаю свое поражение.

Кэйзенов едва не уронил кружку и был вынужден схватить ее обеими руками.

– И ты потеряешь Серенити?

Рочдейл пожал плечами:

– Это цена, которую я должен заплатить за то, что втянул Грейс в это грязное дело. Даже если она никогда не узнает о пари, мысль о том, что она отдалась мне в обмен на лошадь, кажется невыносимой. Поэтому не будет никакого обмена.

Кэйзенов улыбнулся:

– И это именно то, что такую женщину, как Грейс Марлоу, влечет к тебе. В глубине души, друг мой, ты хороший человек.

Рочдейл поморщился:

– Не надо распускать сплетни. Я должен защищать свою репутацию.

Грейс в тревоге бродила по розарию позади Марлоу-Хауса, гравий громко хрустел под каблуками ее сапог. Сегодня было последнее собрание Благотворительного фонда вдов, вскоре многие из них разъедутся на курорты или в свои загородные поместья. Будучи в городе, вдовы регулярно встречались здесь, просматривая списки обитателей Марлоу-Хауса, выясняя, что сделать, чтобы найти для них постоянное жилье и работу, и инспектируя все, что происходит в доме. Поодиночке вдовы приезжали чаще, но как минимум раз в месяц собирались в своем формальном звании совета попечителей.

Однако Грейс занимали не попечительские дела. Она просто разрывалась от желания поделиться новостями, но хотела, чтобы присутствовали все, а Пенелопа еще не приехала.

– Тебя что-то беспокоит, Грейс? – Беатрис, сидящая на каменной скамье у гравийной дорожки, участливо посмотрела на нее. – Ты выглядишь очень… встревоженной. Все хорошо?

– О да. Все прекрасно. – Она подавила смешок. Прежняя Грейс Марлоу никогда не хихикала. Новая обнаружила, что хихикает в самые неподходящие моменты. – Более чем прекрасно. Я расскажу вам об этом, когда…

– Ну наконец-то добралась! – донесся до них задыхающийся голос Пенелопы, идущей по тропинке. Добравшись до увитой пышно цветущей китайской плетистой розой арки, обозначающей вход в розарий, она остановилась, обмахиваясь перчаткой. – Простите, что опоздала. Заезжал Юстас вот с этим прелестным букетиком. – Она указала на очаровательный пучок красных розовых бутонов, приколотый к ее шляпке. – Разве они не миленькие? И как вы понимаете, мне пришлось должным образом поблагодарить его, прежде чем умчаться.

– Красные розы. – Марианна сидела на другой скамейке, напротив Беатрис. – Знак страсти?

Пенелопа подошла, чтобы сесть рядом с ней, и с преувеличенным усердием стала расправлять юбки. В конце концов она подняла лицо и посмотрела на подруг с непривычно застенчивым выражением в глазах.

– Да, собственно говоря, Юстас признался мне в любви.

Марианна обняла Пенелопу за плечи.

– О, Пенелопа, как чудесно! Я знала, что он влюблен до безумия, И думаю, что ты тоже влюблена в него. С тех пор как в твоей жизни появился Юстас Толливер, ты не выказывала интереса ни к какому другому мужчине.

Пенелопа улыбнулась:

– Да, признаюсь, что я влюблена в этого сентиментального дурака.

– Ты собираешься избавить бедолагу от страданий, – спросила Беатрис, – и выйти за него замуж?

Пенелопа пожала плечами:

– Я еще не решила. Мне нравится жизнь «веселой вдовы». Я не знаю, готова ли снова отказаться от своей независимости.

– Ты обнаружишь, что можешь быть такой же веселой женой, – улыбаясь, сказала Беатрис, – с чем, я уверена, согласится Марианна.

– Даже более того, – мечтательно поддакнула Марианна.

– Надеюсь, ты согласишься выйти за него, – сказала Грейс. – Он смотрит на тебя с такой страстью, что боюсь, ты разобьешь его сердце, если не согласишься.

– Посмотрим, – ответила Пенелопа. – Довольно приятно видеть, что мужчина так ослеплен любовью ко мне. Я не хочу уступать ему слишком скоро. Пожалуй, я предпочту, чтобы он еще немного поухаживал.

– Не затягивай с этим, – заметила Вильгельмина, склонившаяся над кустом белых роз. – Он может устать ждать. А говоря о «веселых вдовах», – она выпрямилась и повернулась к подругам, – полагаю, Грейс есть что рассказать нам.

– О Боже мой! – воскликнула Пенелопа, подаваясь вперед и склоняя голову набок, чтобы внимательно посмотреть на Грейс. – В тебе появилось сияние. Разве не так, дамы? Только посмотрите на нее. Грейс Марлоу, ах, хитрюга, ты ведь сделала это, да?

Грейс рассмеялась, потом вспомнила, что Рочдейл говорил о ее смехе, и щеки вспыхнули.

– Да, сделала. Я теперь на самом деле «веселая вдова». Рочдейл и я стали любовниками.

– Как чудесно!

– Не могу в это поверить!

– О Боже мой!

– С Рочдейлом?

– Я так рада за тебя, Грейс!

– Ты действительно сияешь.

– Ты счастлива?

– Ты влюблена в него?

– Говорят, что он лучший любовник в Лондоне.

– Расскажи нам все.

Заставив их всех поклясться хранить тайну, она рассказала о Ньюмаркете и Рочдейле. Грейс обязана была рассказать им правду, поскольку это была часть пакта «веселых вдов». Рассказывая интимные подробности, она чувствовала себя не так свободно, как Пенелопа или Беатрис, но она действительно хотела, чтобы ее самые дорогие подруги узнали, как она изменилась.

– Конечно, вы были правы, – сказала она, – все вы, когда говорили, как важно в жизни физическое наслаждение. Я просто не знала, что я упускаю.

– Старый епископ никогда не заставлял твои глаза сиять так, как сейчас, правда? – спросила Пенелопа.

– Да, боюсь, что такого не было никогда. Мне кажется, епископ вообще считал брачные отношения не удовольствием, а всего лишь грубыми физическими порывами, которым мужчины вынуждены время от времени поддаваться. Мне жаль, что он так чувствовал, но он не мог измениться. Теперь я думаю, что была для него неподходящей женой. Понимаете, вначале у меня были эти порывы, но он не позволял мне выражать их. Сейчас, когда я поддалась им, я чувствую себя гораздо более живой и настоящей. Я не та женщина, которой он считал меня, не чопорный образец добродетели. И я больше не хочу привязывать себя к его памяти и быть вдовой епископа. Мне нужно начинать свою собственную жизнь, жизнь Грейс Ньюбери-Марлоу.

– Благодарение небу, ты наконец-то поняла это, – воскликнула Марианна, беря Грейс за руку. – Это изменяющее всю жизнь прозрение, да? Я прошла через то же самое с памятью Дэвида, я так упорно связывала свою личность с образом его жены и вдовы, что не могла и представить, как откажусь от них. Из-за этого я почти потеряла Адама. Я так рада, что ты решила выйти за рамки памяти епископа.

– До такой степени, – ответила Грейс, – что решила не продолжать работу по редактированию его проповедей. Я неподходящий человек для этого дела. Мое сердце больше не лежит к этой работе, теперь я нахожу, что не могу согласиться со всем, что он написал, особенно о роли женщин и об их врожденной слабости.

Теперь она понимала, что ее муж видел женщин либо черными, либо белыми, мадоннами или шлюхами. В душе Грейс знала, что она ни то ни другое и никогда не была ни той, ни другой. Точно так же, как ни одна из ее подруг, которые предложили ей столько любви и поддержки. В общем, она не могла с чистой совестью поставить свое имя на книге проповедей, в которые больше не верила.

– Я аплодирую тебе, моя девочка, – сказала Вильгельмина. – Не хотела принижать твоего покойного мужа, но мне никогда не нравилась мысль, что ты похоронишь себя в его ограниченных взглядах, редактируя эти проповеди. Убери их в шкаф и займись чем-нибудь более интересным.

– Честно говоря, – сказала Грейс, – я решила связать их в пачку и отправить Маргарет. Она никогда не одобряла, что я взялась за их редактирование. Я передам ей весь этот проект.

– Прекрасная идея, – одобрила Беатрис. – Мне всегда казалось, что она больше привязана к памяти епископа, чем ты. Маргарет – больше дочь епископа, чем жена сэра Леонарда Бамфриза.

– Ее муж определенно самый забитый подкаблучник во всем Лондоне, – добавила Пенелопа.

– Мне кажется очень правильным, – сказала Вильгельмина, – что леди Бамфриз будет редактировать проповеди своего отца. С твоей стороны, Грейс, мудро позволить ей это. Возможно, за этим занятием она будет меньше раздражаться из-за тебя и Рочдейла.

Грейс надеялась, что Маргарет никогда не узнает, как далеко зашли ее отношения с Рочдейлом. «Веселые вдовы» не выдадут ее секрет. А Рочдейл, хотя и не обещал никому ничего не рассказывать, не станет распускать о ней сплетни. Она обнаружила в глубине его натуры честь, которая обяжет его защищать ее доброе имя.

Вечером того же дня, когда Грейс повезла коробки с бумагами епископа в дом Маргарет и сэра Леонарда на Генриетта-стрит, падчерица приняла ее с ледяным презрением. Маргарет сказала только, что рада отказу Грейс от редактирования проповедей, и провела ее в утреннюю гостиную на первом этаже, пока коробки с бумагами относила наверх в библиотеку.

Маргарет не села и не показала, что хочет задержать Грейс. Вместо этого она встала перед камином, прямая, как кочерга, сцепив перед собой руки.

– Если бы вы не привезли бумаги епископа, – заявила она, ощетинившись, как кошка, – я бы сама приехала забрать их. После посмешища, на которое вы выставили себя с этим… с этим негодяем, вы больше недостойны даже брать проповеди в руки, не то, что редактировать их.

Тревожная дрожь пробежала по спине Грейс. Маргарет никак не могла знать о Ньюмаркете. По крайней мере, Грейс молилась, что она не узнает.

– Я говорила вам, Маргарет, что лорд Рочдейл – крупный благотворитель, самый значительный попечитель Марлоу-Хауса и Благотворительного фонда вдов. Я не…

– Я с содроганием думаю, что вы отдали ему взамен.

– Маргарет! То, что вы говорите, отвратительно.

– Я только благодарна, что вы вернули бумаги отца добровольно и не вынудили меня публично сражаться с вами. Потому что я ни в коем случае не позволила бы запятнать вашим именем работу такого великого и благочестивого человека. Только не после того, что я слышала.

Грейс опять пришлось задуматься, знает ли Маргарет о Ньюмаркете. Нет, в это просто невозможно поверить. Даже ее собственные слуги не знали, где она была. Маловероятно, что ее там узнали. Вуаль была прекрасной маскировкой, а единственными людьми, кто видел ее без вуали, были портниха и модистка, которым ее представили как Мари.

Грейс, уставшей от самоуверенности Маргарет, ужасно хотелось просто повернуться и уйти. Но любопытство требовало выяснить, что знает Маргарет.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, что может быть таким неблагочестивым. Если только вы не считаете, что мое появление в ложе Рочдейла в опере каким-то образом переходит границы приличия.

Маргарет презрительно фыркнула.

– Быть увиденной под руку с этим человеком на публике уже достаточно плохо. Я не могу поверить, что вы так мало заботились о своем имени и положении. Но вы стали предметом пари между двумя распутными негодяями, а это уже просто слишком.

Пари? Господи, неужели на нее делаются ставки в «Уайтсе» и других джентльменских клубах? Как унизительно. Ее щеки вспыхнули от одной только мысли. Было общеизвестно, что в книгах ставок часто записываются пари относительно исхода различных ухаживаний: мистер Смит женится на мисс Джонс до Михайлова дня или мисс Джонс отвергнет предложение мистера Смита. Но ведь они же не спорили о том, женится ли на ней Рочдейл. Судя по тому, что она узнала о шансах на выигрыш, такое пари было бы слишком рискованным.

– Я ничего не знаю о пари, – сказала она, – но не могу быть ответственной за бездумную жестокость некоторых джентльменов, которые, без сомнения, навеселе насмехаются над уважаемыми женщинами, делая ставки на исход ухаживаний и свадеб.

– Судя по тому, что я слышала, это не имеет ничего общего с благопристойным ухаживанием. Напротив, это было нечто более… отвратительное.

Грейс почувствовала, как по коже побежали мурашки.

– Либо рассказывайте мне свою сплетню, либо умолкайте. У меня не хватает терпения на ваши намеки.

Лицо Маргарет исказилось злобой.

– Я не сплетничаю! Мне отнюдь не доставляет наслаждения распространять слухи о жене моего отца. Но я ничего не могу поделать, когда слышу гадости. А то, что я услышала, потрясло меня до глубины души.

Грейс смерила ее суровым взглядом, не желая доставлять ей удовольствие расспросами. Она знала, что Маргарет все равно расскажет. Она просто умирает от желания рассказать.

– Миссис Рэндал слышала от леди Хэндли, которая слышала от своего мужа, который слышал это от сэра Джайлса Клидеро, который был там, когда заключалось пари. По всей видимости, лорд Шин поспорил с лордом Рочдейлом, что он не сможет соблазнить определенную женщину. Предполагается, что эта женщина – вы.

Слова жалили Грейс, как шипы, которыми и должны были быть. Наступил момент почти физической боли, резкий спазм в груди и горле, а потом приток крови к ногам и рукам, как будто в лихорадке.

– Учитывая все то время, которое лорд Рочдейл проводит с вами, – продолжала Маргарет, – предположение кажется логичным. А это крупное пожертвование вашему фонду… вы должны согласиться, что это подозрительно. – В ее глазах промелькнул триумф.

Грейс вдруг поняла, что ей трудно дышать, но все-таки смогла произнести:

– Этого вполне достаточно, Маргарет.

– В какое глупое положение вы поставили себя. Я думала, что у вас достаточно силы воли, чтобы не поддаться капле лести от такого ужасного человека, какой. Вы знаете, что он в прошлом году сделал Серене Андервуд? Он мерзавец и негодяй, и все же вы позволили ему… Господь милосердный на небесах, неужели у вас совсем нет стыда? Если не за себя, то по крайней мере за то, что вы можете запятнать память великого человека, чье имя вы все еще носите? Разве вы не понимаете, как ваше поведение позорит его имя, позорит всех нас? Эгоистичная, глупая женщина!

Грейс должна была уйти. Она не могла больше слушать это. От легкого головокружения она потеряла равновесие – Господи, только не дай упасть в обморок! – но она постаралась собрать все спокойствие, которое было в ней. Она попыталась овладеть собой, попыталась надеть тот плащ холодной сдержанности, который так хорошо носила. Но не смогла. Она была слишком выбита из колеи, измотана, разбита на тысячу осколков. Ее невозможно было собрать.

После глубокого вдоха она смогла лишь медленно повернуться и направиться прочь из комнаты.

– Вы отправитесь за это прямо в ад! – выкрикнула Маргарет за ее спиной. – Прямо в ад! Проститутка! Распутница! Шлюха!

Вопли Маргарет сопровождали ее до самой парадной двери. Лакей проводил Грейс до кареты и озабоченно взглянул на нее, закрывая дверцу. Она тяжело упала на сиденье, безвольная, как тряпичная кукла, и совершенно оглушенная.

Это все было ради пари. Она никогда ни капли не интересовала его, он никогда на самом деле не желал ее.

Маргарет была права. Она выставила себя дурой, пошла прямиком в расставленную Рочдейлом ловушку, привлеченная его соблазнительным шармом и притворной дружбой. Как он, должно быть, посмеялся над ней, над чопорной неопытной вдовой, которая не знала ничего о физической страсти. И какой легкой мишенью она оказалась, готовая вырваться на свободу, готовая испытать все, что описывали ее подруги.

Она громко застонала и схватилась за грудь, вспомнив Ньюмаркет и свое счастье там. Рочдейл стал ей гораздо больше чем другом. Она влюбилась в него. Она любила его. Даже были моменты, когда она думала, что он тоже немного любит ее. Но вся эта нежность и сочувствие, все это понимание и уважение были не более чем уловкой, чтобы завлечь ее в постель.

Потому что она была вызовом, достойным пари. Женщиной, невосприимчивой к соблазнению. Женщиной настолько чопорной и щепетильной, что лорд Шин посчитал, что ее невозможно соблазнить.

И все же Рочдейл почему-то решил, что может сделать это. И оказался прав. Все те моменты, когда он поощрял ее искать свой собственный путь, свою собственную личность, были всего лишь частью соблазнения. Пожертвование на Марлоу-Хаус, выказывание сочувствия к Тоби Флетчеру – все это было частью соблазнения. Господи, Рочдейл действительно ловок! Настоящий мастер. Он совершенно точно знал, как играть с ней, как заставить ее захотеть близости.

Даже та сцена в Ньюмаркете, в первую ночь, когда он сказал, что не может совершить такую гнусность, и оставил ее, даже это было частью плана. И Грейс сделала именно то, чего он ожидал. Она разделась и пригласила его заняться любовью. Какой блестящий ход с его стороны. Он мог бы заявить, что это Грейс соблазнила его. О, какой же он дьявол!

И что же он выиграл? Нет, что она выиграла для него? Чего стоил этот вызов?

Она вдруг вспомнила короткий разговор между Рочдейлом и лордом Шином в Ньюмаркете.

«Отличная лошадь, – сказал тогда Шин. – Было бы стыдно потерять ее, да?».

Так, значит, Рочдейл был настолько самонадеян, что поставил на кон Серенити. Он, должно быть, чертовски уверен в себе, потому что эта лошадь означала для него все на свете, и Грейс знала, что он не пойдет на то, чтобы потерять ее.

Он больше беспокоился о лошади, чем о ней. Он вообще никогда не заботился о ней. Ей следовало бы понять, что такой человек никогда не сможет искренне заинтересоваться ею, женщиной, настолько противоположной ему во всех смыслах. Вопреки всем его уверениям он все-таки пошел на это не из-за нее самой, не из-за Грейс Марлоу, той новой женщины, которую он сделал из нее своим шармом, поцелуями и фальшивой дружбой, он пошел на это из-за вдовы епископа. Туго зашнурованной, добродетельной, такой невозможно правильной вдовы знаменитого человека. Именно она и была вызовом.

К тому времени, когда карета подъехала к Портленд-плейс, Грейс была больна от отчаяния. Проигнорировав дворецкого с подносом полученных визитных карточек и предложение горничной приготовить чай, она поднялась по лестнице в свои комнаты, прошла в спальню и заперла дверь. Потом осторожно сняла шляпку и мантилью, убрала их, чтобы Китти не устроила из-за этого, шум, бросилась ничком на кровать и разрыдалась.

Грейс не выходила, из спальни ни в этот день, ни на следующий, Она принимала еду, приносимую ей на подносе, но есть не могла. Почти все время она проводила в постели, немного спала, очень много плакала и очень жалела себя.

Она никогда не чувствовала себя такой преданной, так отвратительно использованной. Любовь, которую она начала чувствовать к Рочдейлу в Ньюмаркете, та привязанность, которую она ещё не была готова назвать, пышно расцвела в романтическую страсть. И из-за того, что, как оказалось, он совершенно не любил ее, Грейс решила, что ее сердце безвозвратно разбито. Она упивалась этой болью.

Лежа в кровати и глядя снизу вверх на балдахин, она пришла к мысли, что ей не следовало даже пытаться быть той, кем она не была. Она жена и вдова епископа Марлоу и всегда таковой будет. Этим нужно гордиться, а не пытаться от этого избавиться. Было ужасной ошибкой пожертвовать привычной, важной личностью ради чего-то нового, безумного и совершенно непристойного.

Между приступами жалости к себе и слезами Грейс принялась обдумывать, как вернуть прежнюю жизнь. Она не могла отменить то, что было между вей и Рочдейлом. Но она может продолжать жить, как будто ничего этого не случилось. Она станет самой благочестивой христианкой, которая когда-либо жила на земле, и ее репутация будет спасена.

Как только Грейс убедила себя, что может сделать это, она снова впала в отчаяние от мысли, что ее доброе имя никогда не будет восстановлено. Она погибла. Ей нет прощения. Ее сердце разбито.

И снова по кругу – надежда и полная безнадежность.

К утру второго дня, проведенного в постели, Грейс устала от отчаяния, устала от слез, от жалости к себе. За ночь упадок духа превратился в гнев. Она вскочила с постели и раздвинула занавески на окнах, чтобы прогнать полумрак. Бог свидетель, она не позволит Рочдейлу уничтожить себя. Она не желает превращаться в несчастное, скорбное создание. Никогда в жизни Грейс Марлоу не поддавалась слабости и не поддастся теперь.

Она вызвала горничную и, ругая себя, принялась доставать одежду из шкафа. Она не позволит этому негодяю Рочдейлу превратить ее в раненое слабовольное нечто, только не после того, как она совершила столько перемен в своей жизни. Он без конца провоцировал ее и бросал вызов, пока она не обнаружила реальную женщину под маской респектабельной вдовы и скромницы. И будь она проклята, если ей не нравится эта новая женщина больше, чем прежняя.

Как смеет Рочдейл так поступать с ней?! Сначала дал ей новый взгляд на жизнь, а потом свел его на нет, использовав ее как средство выиграть пари! Как смеет он обращаться с ней с таким высокомерным пренебрежением?! Как смеет он манипулировать ею?!

Нет, он так просто не отделается. Потому что Грейс Марлоу, сильная, независимая и гордая, не собирается отпускать его с крючка.

Дверь отворилась, и в комнату с настороженным лицом вошла Китти.

– Вы сегодня чувствуете себя лучше, мадам?

– Гораздо лучше. Будь любезна, пошли за горячей водой. Мне нужно вымыться. И еще прикажи принести чай. И хлеб с вареньем. Может быть, яйца. Немного ветчины, если есть. Потом приходи и помоги мне одеться. В то новое муслиновое платье и розовый жакет из тафты с мальтийскими пуговицами.

– Вы собираетесь куда-то ехать, мадам?

– Безусловно. Я должна поговорить с одним человеком насчет лошади.