"Эхо драконьих крыл" - читать интересную книгу автора (Кернер Элизабет)

Глава 16ГЛУБОКОЙ НОЧЬЮ

Марик

Ах-х! Проклятая колючка ранит меня, я уже расцарапал себе грудь! Окаянная штуковина жаждет крови, вот как! Нужно взять ее в правую руку, а средним пальцем левой руки провести по поверхности… Будь ты проклята! Зачем же так сильно! Ну да ладно, мне уже не впервой: как только вернусь на корабль, Майкель займется ранами. Значит, что там говорил Берис? Ах, да — каждое из четырех отверстий по углам наполнить кровью… Еще бы их увидеть в потемках! Этот плащ скрывает меня от постороннего взгляда, вытравливая все цвета из мира. А мне лучшего и пожелать нельзя: сам невидим, зато хорошо буду различать, куда идти: все, что излучает свет, сияет, словно маяк. Ага, луна вышла! Свет ее так и режет глаза! Слишком уж она ярка — впрочем, так я хотя бы вижу, что делаю.

Вот она — вспышка! Берис сказал, она означает начало отсчета; а сейчас талисман снова потемнел. Теперь у меня есть лишь два часа на то, чтобы попытаться добыть себе баснословное богатство, и тогда моя гильдия будет процветать вечно. За эту пару часов я не оставлю после себя ни малейших следов, ни здешних, ни тамошних — будь то обычный человеческий запах или дух ракшасов, — драконам ни за что не выследить меня!

Я двигаюсь в тумане расплывчатых очертаний и теней, влекомый жаждой мести и обогащения, перескальзываю, подобно призраку, через Рубеж и спешу к их сокровищнице.

Шикрар

Когда мы покинули Большой грот, Ришкаан, весьма подавленный, спросил, не можем ли мы осмотреть и его чертоги, что находились неподалеку, прежде чем отправимся к жилищу Акхора. Мне не терпелось отправиться в чертог душ, но я понимал его беспокойство, скрывавшееся за этой просьбой. Когда я воззвал к Кейдре, он согласился встретить нас у жилища Акхора как можно скорее, но сказал, что пока что занимается поисками вдоль Рубежа, надеясь увидеть или учуять этого гедри Марика, и это займет еще немного времени, так что нам можно сначала осмотреть свои жилища. Как только он закончит, сразу же явится и возьмет на себя присмотр за Ришкааном, чтобы я смог отправиться стеречь чертог душ. Между делом я воззвал к Идай, которая во весь дух мчалась к нам из Родильной Ухты. Она только что вылетела, оставив Миражэй и малыша в надежно укрытой пещере. Много мы не говорили — она лишь сказала, что постарается прибыть как можно скорее.

Когда мы достигли чертогов Ришкаана, мне едва удалось скрыть свое смятение: невозможно было не заметить, сколь ветхо и запущенно его жилище. Уже последние несколько десятилетий я подозревал, что он один из тех, кому долгая жизнь доставляет мало счастья. Иногда бывает, что кто-нибудь из наших родичей стареет разумом раньше времени, похоже, это же случилось и с Ришкааном. Единственное облегчение в этих случаях — пораженные таким недугом часто впадают в свой последний вех-сон задолго до того, как истекает отведенный им срок. Объятый горестью, я понадеялся, что Ришкаана ждет столь же легкий конец.

Мое собственное жилище и чертог душ находились неподалеку, и через несколько мгновений мы были там. Встав перед входом, я зажег ветку и произнес на Языке Истины молитву Поклона Ветрам, после чего вошел, держа горящую головню в зубах. Древние самоцветы душ моего народа, выложенные на задней стене в виде символических узоров и оправленные в кхаадиш, ободряюще мерцали черными гранями в отблесках огня (сейчас я держал головню в руке), а самоцветы Потерянных по-прежнему лежали в грубо выполненном сосуде, посверкивая, как и прежде, на протяжении многих веков. Я поклонился им, и древняя горесть вновь пробудилась во мне; потом, как обычно, я вновь принес клятву, что когда-нибудь освобожу их, если только это в моей власти. Мне пришло в голову, что стоит поговорить об этом с Акхором и Ланен, если (как я надеялся) Совет изменит свое отношение после всего того, что она им сказала. Быть может, в этом новом единении наших народов заключалась и новая надежда спасти потерянных. Я мысленно воззвал к Ветрам, моля их наставить Большой род на путь мудрости, затем поклонился Предкам, и мы вышли.

Когда мы возвращались к чертогам Акхора, что находились неподалеку от Большого грота, то обнаружили, что поблизости собрались многие из Рода, уже убедившиеся в том, что незваный гость не проникал в их жилища. Все говорили о Совете, о гедри и о том, что наконец-то узрели вблизи одну из безмолвных. У них была неплохая возможность рассмотреть ее: Ланен крепко спала у внешней стены чертога Совета. Все говорили тихо, чтобы не потревожить ее. Я подумал: «Интересно, что ей сейчас снится? Ведь вокруг нее звучала наша древняя речь, из которой она наверняка ничего не поняла бы, даже бодрствуя».

Большинство, как я с удовольствием заметил, не забывали называть ее по имени, и, слушая их разговор, я понял, что Акхор оказался прав, она действительно была для нас Ветром перемен. Гнев, который она до этого разбудила в моих сородичах, сейчас у многих обернулся стыдом, вызванным ее речами; они осознали, что, быть может наш Род и в самом деле не был справедлив к гедри на протяжении долгих веков. Она затронула глубокую истину, и большинство моих сородичей откликнулись на это, невзирая на угрозу, исходившую от вожака ее народа, заручившегося поддержкой демонов, за что, впрочем, ее нельзя было винить. Кроме самых старших, мало кто сейчас говорил о смерти или изгнании; мимоходом я даже услышал суждение, что ей следует вознести почести, как мудрой наставнице. Я позволил себе втайне улыбнуться: по крайней мере, Акхору хоть это доставит радость. Мы с Ришкааном последовали дальше, к чертогам Акхора.

Едва мы зашли внутрь, Ришкаан заговорил сокрушенно:

— Хадрэйшикрар, я подчиняюсь нашему государю, но, сказать по правде, не понимаю, зачем нужно держать меня здесь. Я видел то, что видел, и сказал Совету правду. Разве мои вех-грезы менее ценны, чем сны Акхора?

— Нет, Ришкаан, конечно же, нет, — ответил я с грустью. — Но ты напал на Ланен, на этого детеныша гедри, когда она обращалась к Совету, и это твое действие еще предстоит обсудить. Она не ракшас, чтобы убивать ее на месте.

— Говорю тебе, она знаменует гибель нашего мира! Я видел это! — воскликнул он.

— Успокойся, старый друг, — сказал я мягко. — Я слышал вас обоих на Совете. Но не понимаю, как могут быть правы сразу и тот и другой. Акхор видел в своем единении с Ланен спасение для нашего народа, он сказал, что Ветры обращались к нему и поведали об этом. Разве я могу поверить, что их общение было ложным?

— Быть может, он не рассказал всей правды, — прорычал Ришкаан. — Ты ведь прекрасно знаешь, что наши родичи порой не прочь утаить часть правды, если им это необходимо.

Я преклонил голову.

— Это верно. Акхор скрыл от меня свое свидание с Ланен в сумерках, он сам признался. Но, Ришкаан, если речи, произнесенные им на Совете, не до конца искренни, разве тебя это не удивляет? С чего бы ему придумывать столь неуклюжую ложь? Если бы он искал оправдания своим действиям, то наверняка дал бы нам понять, что услышал голос Ветров до того, как они с Ланен объединились. Какой толк ему признавать, что они обратились к нему после, когда все и так уже произошло? Нет, по-моему, в словах его звучит истина. И прости меня, если я покажусь тебе тупым, но как вообще возможно, чтобы кровь кантри и гедри смешалась? Я согласен, от такой мысли разум холодеет, но ведь это за гранью возможного. Все равно, если бы ты сказал, чтобы мы опасались какого-нибудь отпрыска быка и бабочки!

— Глупец! — вскричал Ришкаан. — Говорю тебе, я это видел! У нее была наша внешность, Шикрар, она была одной из нас! А облик ее детей был ужасен, я видел их: полугедри, полукантри, застрявшие в недобрый час в своем промежуточном состоянии, постоянно переходящие то в одно, то в другое. Небо затмевали силуэты отвратительных тел, мир был объят огнем ракшасов, а из-за нее Акхор не мог встать между повелителями Преисподних и последними защитниками Колмара — его не было там! — он склонил голову и помолчал. — Ах, Хадрэйшикрар, я старею раньше времени, — добавил он с грустью.

— Ришкаан, друг мой, я понимаю тебя, — ответил я, — и мне прекрасно известно, что вместе с мудростью годы приносят печаль. Но я не могу поверить в то, что мир обречен, любовь не может быть тому причиной. Хотя в голосе твоем и впрямь слышится истина, и я знаю, что, по крайней мере, сам ты в это веришь. Но все же прошу тебя: подумай, ради Акхора, что и Ланен, возможно, права. Может статься, ты видел многое, однако не все из того, чему суждено случиться. Разве не могло быть так, что конечные строки, включающие в себя заключительный поворот крыла или последний удар сердца, не были открыты тебе? Или же, — продолжал я, намереваясь выразить мысль, что крепла в моем разуме, — быть может, каждый из вас видел лишь одну чашу весов, которые могут склониться в любую сторону. Быть может, решение Совета изгнать их повлечет за собой разрушение, а если им позволят остаться вместе, это станет спасением для нашего Рода, как и предсказывал Акхор.

Ришкаан собирался было ответить, но тут мы оба услышали, что ко входу пещеры кто-то прибыл, после чего наступила тишина.

Нам не пришлось долго ждать: в пещеру вошел Кейдра.

— Я не обнаружил никаких его следов, отец, — сказал он, и голос его странно колебался между признанием своей неудачи и весельем.

— А ты уверен, что та гедри, что говорила с тобой, сказала правду?

— А ты кто такой, чтобы в глаза называть меня обманщицей? — раздался высокий голос, которого я раньше не слышал. И тут вошла еще одна дочь гедри — она была второй, которую мне посчастливилось видеть настолько близко. Она стояла согнувшись, и я заметил, что она не может выпрямиться. По виду она была меньше и смуглее Ланен, но огонь переполнял ее. Я был слишком удивлен, чтобы разгневаться.

— Я — Хранитель душ, госпожа, — ответил я сурово. — А кто ты? И можешь ли поведать мне причину, по которой я не стану умерщвлять тебя за то, что ты осмелилась пересечь Рубеж?

Она даже не вздрогнула, но тут вмешался Кейдра:

— Я выступаю ее защитником, отец. Ланен препоручила ее мне, хотя сама госпожа об этом не ведает. Она искала защиты, где было можно, ибо Марик проведал, что она пособничала Ланен при побеге и хочет отнять у нее жизнь. Она сказала мне…

— Я сказала ему, почтенный Хранитель душ, что скорее умру, быстро и безболезненно, чем отправлюсь тем путем, которым Марик намеревался меня послать, — проговорила согбенная гедри. — Меня зовут Реллой. И я по-прежнему предпочитаю, чтобы вечный покой мне предоставили вы, а не его остолопы охранники, — она поклонилась мне. — Делай, как сочтешь нужным, хозяин. Я достаточно стара, а освободив Ланен, я выполнила свой долг и теперь спокойно могу почить вечным сном.

Я посмотрел Кейдре в глаза и узрел там то же непонятное веселье, которое слышалось в его голосе. Было очевидно, что ему нравилось это существо, как и ее храбрость. К своему изумлению, я обнаружил, что разделаю его мнение.

— Если ты подруга Ланен, разве могу я не принять и не поприветствовать тебя? — ответил я.

Она еще раз поклонилась.

— Тогда благодарю, что оставил мне жизнь, — она посмотрела мне прямо в глаза. — Все-таки, похоже, вы ей верные друзья; хотя, должна сказать, у вас довольно странный способ показывать это. А сама она где?

— Я слышал, что Акхор велел ей ждать у входа в чертог Совета. Сын мой, если ты присмотришь за Ришкааном, я быстро доставлю эту госпожу к Ланен, а затем отправлюсь сторожить чертог душ.

— Как пожелаешь, отец. Ступай, не беспокойся. Я наклонился к лицу согбенной гедри.

— Что ж, госпожа, пойдем вместе к чертогу Совета. Я был бы не прочь побеседовать с тобой.

Она обнажила зубы, что, судя по ее голосу, означало удовольствие.

— Это честь для меня, хозяин.

Удивительно, как в такое короткий срок способно измениться столь древнее чувство.

Я предвкушал радость общения с ней. Ветер Перемен, без сомнения.

Марик

Я иду по высохшей листве и чувствую, как под ногами ломаются мелкие ветки, но ни единого звука не доносится до моих ушей, и никто другой тоже ничего не услышал бы. Я чувствую себя мальчишкой, перехитрившим своих родителей; подозреваю, что улыбаюсь во весь рот, словно оскаленный череп. Дыхание мое учащается, когда я приближаюсь к пещере, в которой видел их каменья, покоившиеся в золотом сосуде. В голове у меня беспрестанно стучит напоминание о том, сколько мне отведено времени, подобно сердцу, что так колотится сейчас в моей груди. Я знаю, что мне понадобилось чуть более получаса, чтобы добраться сюда от Рубежа. В моем распоряжении еще достаточно времени.

И вот прямо перед собой я вижу вход в пещеру, которую искал, в окружающей тьме он выглядит еще более темным пятном…

Смелее, Марик, побольше решимости: наберись храбрости, чтобы войти и взять сокровища…

Клянусь зубьями Преисподней, что это? Замри, не дыши, повернись — медленно. Ох! Что это за блеск жжет мне глаза?

Огонь! Во имя зубьев Преисподней, это огненный цветок, появившийся словно ниоткуда; он опаляет мне глаза, он уже близко, но пока не настиг меня. Отступи назад — помни, что от тебя не доносится ни звука, пригнись, чтобы не задеть ветвей, спрячься в тени голых деревьев, это лучше, чем ничего. Разумом я понимаю, что им меня не видно, но если они внезапно развернутся или столкнутся со мной случайно — мне крышка. Будь я проклят, ну и здоровенные же эти твари! Двое из них приблизились ко входу в пещеру.

Тот, что побольше, — темно-бронзовый, с камнем во лбу, сверкающим при свете огня, словно темный рубин, — входит внутрь, держа в пасти пылающую ветку, в то время как второй, ярко-медный с тусклыми глазами, уселся в каких-нибудь двадцати шагах от меня. Дыши, Марик, дыши: если этот второй ждет первого, тогда наверняка это все ненадолго.

Наконец-то! Я ждал целую вечность, пока он вышел обратно. Режущий глаза огонь потушен в куче прелых листьев; бронзовый присоединился к товарищу, и оба направились к северу, откуда явились. Дыши, Марик. Поразительно. Несмотря на свою величину, они двигаются быстро и бесшумно, точно кошки, лишь слегка колыша траву, и только легкий шепот шелестящих листьев отмечает их путь.

Нужно подождать немного, чтобы успокоилось сердце; дышать ровно и глубоко, чтобы отступил страх. Опасность миновала! Передо мной — вход в пещеру, манящий, обещающий неслыханные богатства, которые лежат сейчас там, никем не охраняемые. Перед глазами у меня стоит открытый сосуд, полный мерцающих драгоценных камней, — и я вхожу в драконью сокровищницу…

Первый зал огромен, и стены его облицованы золотом, слой которого толщиной в несколько дюймов! Зов его было бы трудно преодолеть, не будь там каменьев.

Даже в этой пещере темнота отнюдь не кромешная. Зрение мое теперь восстановилось, и мне виден отблеск больших самоцветов, вставленных в толстенные золотые плиты, покрывающие заднюю стену. Но я не подвергаюсь искушению: слишком много времени уйдет на то, чтобы повыковыривать их оттуда. Я прохожу дальше.

И там, на золотом пьедестале — цель всех моих затрат, всего моего путешествия. Грубый сосуд из золота, напоминающий огромную миску, доверху наполненный драгоценными каменьями, что мерцают и переливаются отблесками своего внутреннего огня. Я едва сдерживаю себя, чтобы не рассмеяться вслух. Наконец-то я здесь, да к тому же все оказалось так просто. Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до них, и замираю.

Они так прекрасны. Я, со своим трезвым, деловым разумом и опытным глазом, что больше интересуется стоимостью вещи, а не ее красотой, стою, очарованный лежащим передо мной чудом. Кажется, даже время застыло в нерешительности вместе с моей рукой, зависшей в бесконечном промежутке между помыслом и действием.

Как долго стою я, точно околдованный? Надо прислушаться к биению амулета. Оно все еще сильно и ровно — должно быть, я лишь ненадолго замешкался. Эти каменья ослепили меня, оглушили и лишили возможности даже шевельнуться, пока наконец какое-то внутреннее чувство не напомнило мне, что время ограничено и я должен сделать то, за чем пришел, или уйти, несолоно хлебавши.

Или?

Нет, никаких «или»!

Я уйду, но с камнями!

Сосуд тяжелее, чем я думал, наверняка одно уже это золото стоит жизней многих людей. Несколько мгновений — и сосуд вместе с содержимым перекочевал в заплечный мешок, что я принес с собой. Какая тяжесть! Драгоценное бремя, взваленное на плечи и укрытое плащом — невидимкой.

А теперь — быстро уходить, обратно в ночь, назад к Рубежу. Собравшись с силами, пускаюсь бежать. Владыки Преисподней, сколь тяжела эта ноша! Но хуже всего то, что я все-таки потерял счет времени и не могу сказать, как долго еще будет действовать мой амулет.

Что это за шум? Высокий плачуще-скорбящий звук скребет мне по нервам, отчего сердце начинает бешено колотиться, а зубы выбивают дробь.

Зубья Преисподней! Он исходит от каменьев!

Ланен

— Ланен, детка, проснись. Ты тут околеешь.

Я неохотно выплыла из глубокого сна, когда Релла потрясла меня за плечо и голос ее достиг моих ушей. Я сощурилась в лунном свете, не сразу сообразив, что многие представители Рода находятся здесь же, рядом, и о чем-то очень тихо говорят. В следующий момент я вспомнила, что сижу, прислонившись к холодной и твердой каменной стене возле пещеры — нет, чертога Совета — и окончательно проснулась.

— Релла, как ты сюда попала? — спросила я, неуклюже поднимаясь на ноги.

Услышав веселое шипение, я обернулась и по другую сторону от себя увидела Шикрара. Я кивнула ему, стараясь скрыть разочарование от того, что увидела бронзу вместо серебра.

— Нет ли вестей от Акора? — спросила я. — Кто-нибудь нашел Марика?

— Государь Акхор не так давно обращался ко мне, госпожа ответил Шикрар. — Он облетел лагерь гедри и подтвердил, что госпожа Релла была права, — они снимаются и переносят свои пожитки в темноте к южному побережью. Марика нигде не видно и не слышно.

— Это и неудивительно, — сказала Релла. — Он уже раз проник к вам, и это сошло ему с рук, — вы же от этого ничуть не поумнели. У вас есть что-нибудь такое, чего он жаждал бы заполучить, сокровища, быть может? Он собирается неслыханно разбогатеть, это уж как пить дать, и если лагерь разбирают, значит, он намерен добыть то, за чем охотится, и вернуться с этим сразу же на корабль.

— По договору, он должен встретиться с нами на рассвете, чтобы сообщить о своем отплытии, — сказал Шикрар, явно удрученный замечанием о том, что Марик способен являться и уходить, никем не замеченный. — Если он не сделает этого, мы имеем полное право покарать его.

Я могла поклясться, что Шикрару такая мысль была по душе. Я его не винила, ибо то же самое могла бы сказать и о себе.

— Да уж, конечно, он наверняка будет придерживаться условий договора, правда? — ответила Релла, скривив губы.

— Почему бы всем представителям Рода не отправиться по своим чертогам и не остаться там? — спросила я. — Если он что-то ищет в одной из пещер, то, думаю, обнаружив ее занятой, он охладит свой пыл — это уж по меньшей мере.

— Разумная мысль, — ответил Шикрар. Он вслух обратился к своим сородичам, стоявшим поблизости. — Давайте вернемся в свои жилища, друзья, и каждый пусть охраняет собственные чертоги. Когда этого незваного гостя найдут, Совет возобновится. Таково предложение Старейшего и Хранителя душ.

Тотчас же все драконы исчезли — растаяли, словно лед под лучами солнца, быстро и бесшумно. Остались лишь мы с Реллой да Шикрар.

— Мне тоже нужно идти, я должен охранять Чертог душ, — сказал он, и я почему-то вдруг ужаснулась при мысли, что нам придется беспомощно ждать в одиночестве их возвращения.

— Давай мы пойдем с тобой, — сказала я, стыдясь своего страха, но уверенная, что он не откажет. Мне показалось, Шикрар удивился, и я добавила: — Мы не можем отправиться в чертоги Акора.

Я подозреваю, что Ришкаан не преминет воспользоваться тем, что Совет отложен, и попытается убить меня при первой же возможности, несмотря на Кейдру. А если Марик явится сюда, невидимый и неслышимый, — он, конечно, не столь проворен, как Ришкаан, но исход будет тем же. Прошу тебя, Шикрар, — взмолилась я, презирая сама себя. Проклятье, прямо как те дуры из сказаний!

Я не поняла Проявления, которое Шикрар выражал своей позой, но в голосе его слышалась странная смесь досады и одобрения.

— Хорошо. Пойдемте же, нам нужно спешить. Садитесь обе мне на шею, так же, как Акхор вез тебя, Ланен. Так будет быстрее всего, — и он положил голову на землю.

Я уже протянула руку, чтобы вскарабкаться на него, как вдруг с шипением и глухим раскатистым рыком он воспрянул с земли и выпрямился, опрокинув меня навзничь; повернув шею, он устремил взгляд на юго-восток, словно пронзая глазами ночной мрак, а заодно и расстояние. Сердце мое ушло в пятки, ибо я сразу же обо всем догадалась. Не пойму как, но я все знала, прежде чем до моего разума донесся голос Акора.

Самоцветы душ Потерянных.

Они находились у Марика.

Акхор

Осознание свершившейся кражи пронзало меня, точно ледяная пика; я метался на крыльях ночного Ветра то к северу, то к западу, разыскивая неизвестно что. Спина моя изгибалась, голова на длинной шее устремлена была в небо, и я разорвал ночь струей огня, дабы освятить свою месть, ибо в тот миг был поглощен целью, рядом с которой ничто другое не имело значения. Я должен был спасти Потерянных от подобного осквернения или погибнуть, спасая их.

Я вскричал, обращаясь к Ланен, — бессловесный крик мой выражал потерю и обреченность, ибо в душе я знал, что это равносильно гибели всего того, о чем мы говорили на Совете. Развернувшись на крыльях Ветра, я понесся со стремительностью мысли, взывая на лету к Шикрару:

«Шикрар, Хранитель душ, что я должен сделать?»

«Акхор, сердечный друг мой, встреть меня в Чертоге душ, — прокричал Шикрар в ответ, голос его разума был слабым от отчаяния. — Потеряны, потеряны! Дважды прокляты и дважды утпрачены! О предки мои, будьте свидетелями моей клятвы: я верну их!»

Все-таки в душе мы братья…

Ланен

Шикрар присел к земле, собираясь взлететь, но я прокричала — одновременно и вслух, и на Языке Истины:

«Старейший, не оставляй меня здесь! Я знаю, что приключилось: я слышала зов Потерянных, как и ты! Унеси меня отсюда, молю тебя!»

С таким же успехом я могла хранить молчание.

«Нет времени!» — выкрикнул он и одним мощным взмахом широких крыльев взмыл в ночное небо. Нас при этом чуть не сдуло.

— Проклятье! — выругалась я, когда Шикрар исчез. Мы с Реллой поднялись с земли, отряхиваясь.

— Во имя всех Преисподних, что произошло? — спросила она.

— Расскажу тебе все на бегу, — ответила я и собиралась было уже последовать в ту же сторону, куда улетел Шикрар, как вдруг позади меня и откуда-то сверху прогремел невообразимый рев. Подчинившись внутреннему чувству, я бросилась наземь под вой ветра и хлопанье драконьих крыл и увидела, как еще один дракон стремительно взмывает в небеса. В лунном свете судить было сложно, однако этот был явно крупнее и ярче Кейдры, и я знала, что поблизости мог быть лишь один, чья ярко-медная шкура настолько отражает лунный свет.

Ришкаан. Будь все проклято!

«Кейдра! Быстро ко мне!» — выкрикнула я, таща за собой Реллу, и встретилась с ним на полпути от пещеры Акора.

Марик

Ноги мои слабеют, прежняя боль вновь вернулась, пока я кое-как бегу с этой драгоценной ношей на плечах. Но ковыляю я во всю прыть.

Будь я проклят, это знак, о котором предупреждал Берис! У горла покалывает; амулет оттягивает шею и с каждым шагом пронзает серрдце острой болью. Рана на груди, где я оцарапался его шипами, горит, ощущая близость пламени ракшасов; ия не могу избавиться от этих голосов, идущих от каменьев. Как это камни могут говорить? Они прокляты — может, они сами демоны? О владыки Преисподних, что же я такое тащу?

Отведенные мне два часа почти истекли.

Не могу отыскать Рубеж! Что же это, ведь лишь прошлой ночью я возвратился без помех? Эти камни — они поют, я слышу, как они пытаются говорить, и звуки эти сбивают меня с толку, я ничего не вижу, несмотря на яркую луну. Камни и эта золотая миска давят меня, не дают бежать. Проклятие Преисподних, мне надо выбраться отсюда!

Только и могу, что продолжать ковылять да надеяться, что наткнусь случайно на Рубеж. Повелители Преисподних, направьте того, кто жаждет служить вам! Первый из этих каменьев я преподнесу вам в дар, если проведете меня через Рубеж.

Проклятье! С каждым вздохом мне слышатся шаги позади, я постоянно ощущаю горячий ветер, предвещающий мне смерть. Я видел, с какой яростью один из них уничтожил демона, изнаю, что поплачусь жизнью, если действие амулета закончится раньше, чем я покину запретные земли. Я не забыл труп того юнца, который осмелился пересечь границу, я даже есть после этого не мог. Что они сделают со мной, если поймают меня с этими величайшими сокровищами?

Быстрее, приятель, быстрее! Зубья Преисподних! Голоса камней все так же громки и пронзительны; от ужаса у меня мороз пробегает по хребту, отдаваясь в костях, ноги немеют, сердце замирает от холода — того и глядишь, останусь тут навсегда застывшей в вечном беге ледяной статуей!.. Твоя жизнь в твоих руках, Марик! Беги, беги что было сил, если они у тебя еще остались! Биение в амулете совпадает со стуком сердца — все быстрее и быстрее. Вот он!

В лунном свете впереди темнеет Рубеж, за бревенчатой оградой — спасение! Быстрее мысли, Марик, беги, беги — через нее! Все, она позади! Сорви проклятый амулет, он теперь жжет грудь и руку при малейшем прикосновении — отбрось его прочь. Я замедляю шаг, задыхаясь, и вижу, как амулет вновь ярко сияет, такой же вспышкой, что и вначале, но теперь сияние багряное, словно свет проходит через кровавую пелену. Он лежит на земле, разгораясь все сильнее. Я не Могу отвести от него взгляда, он приковывает меня, словно алая звезда, павшая с неба.

Наконец я отрываю глаза и припускаюсь дальше — теперь на юг где меня ждет корабль, который увезет меня прочь от этого ужасного места.

Шикрар

Каждую кость в моем теле пронзила боль, когда самоцветы душ Потерянных были украдены, все мои чувства кричали мне, чтобы я мчался в Чертог душ, — так я и сделал, положившись на свои стремительные крылья. Не успел я коснуться земли, как явился Ришкаан, и ярость, полыхавшая у него в глазах, напугала меня. Акхор спешил изо всех сил, но он был далеко к западу.

Я пытался урезонить Ришкаана, но с таким же успехом мог бы обращаться к камню. Он пронесся мимо меня в чертог, исступленно нюхая воздух.

— Никакого запаха, никакого — как такое возможно? Должны же быть какие-то следы, обязательно должны.

— Ришкаан, вспомни, что говорила гедри Релла: он уже раньше бывал здесь, а мы не знали об этом. Так нам его никогда не найти.

Взметнув голову, он посмотрел мне в глаза.

— Ты прав, — сказал он, и голос его был полон железной решимости. — Должно быть, он скрылся. — Ни на миг больше не задерживаясь и не докончив своей мысли, он промчался мимо меня и скрылся во мраке.

Я не мог последовать за ним, да и не хотел. Если Ришкаан жаждал мести, если в своей ярости он готов был уничтожить этого Марика — я не стану вставать у него на пути. Я решил дождаться Акхора здесь, в своем обворованном чертоге, где самоцветы душ моих предков с презрением смотрели на потерпевшего провал Хранителя душ.

Речь Ришкаана,

услышанная по запросу Акхора, Серебряного царя кантршиакримов, во время Вызова предков

Самоцветы душ Потерянных громко пропели о своем похищении, я не мог оставить их зов без внимания. Мне удалось застать Кейдру врасплох, я оттолкнул его к стене, все-таки, он намного моложе и меньше меня, и, едва выбравшись из пещеры Акхора, я взмыл в небо, направляясь к Чертогу душ.

Не только кража вынудила меня на это. Я не мог избавиться от того видения, оно висело у меня перед глазами, подобно солнцу. Акхор был мертв, и тело его обратилось в прах — это было горько видеть, однако всех в конце концов настигает смерть. Гораздо хуже — хуже всего, был устрашающе ясный образ этой гедри Ланен и ее отпрысков. Это были жуткие порождения союза двух Родов, способные по желанию менять свое обличие с одного на другое. При виде столь чудовищного искажения внутри у меня разбушевалось яростное пламя. Я бы отдал всю свою жизнь, лишь бы только предотвратить этот омерзительный исход.

Серебряный царь, Акхор Мудрый — я так прежде на него надеялся! Он должен преодолеть в себе чувство к этому детищу гедри. Это было лишь временным умопомрачением. У него впереди еще много лет — он сумеет достигнуть цели, ради которой был рожден.

Если, конечно, то, что я видел во сне, не сбудется.

Я увидел, как у входа в пещеру раньше меня приземлился Шикрар, но время нежностей и повиновения миновало. Я первым забежал в чертог, слабо освещенный лунным и звездным светом, струившимся сверху через отверстие в своде и отражавшимся короткими мерцающими искорками в самоцветах предков на дальней стене.

«Когда-нибудь и я займу свое место там, — подумал я коротко. — Хорошее окончание долгой жизни: покой, отдых и голоса потомков, взывающие к тебе по временам». Зная, где должны лежать самоцветы Потерянных, я повернулся, чтобы узреть их мерцающую глубину, и, несмотря на то, что уже все знал, раскрыл рот, молча уставившись на пьедестал, где они покоились почти пять тысяч лет, который теперь сиротливо пустовал. Лишь память осталась о них.

Шикрар напомнил мне, что я не могу выследить вора по запаху, поэтому я должен был перехитрить это подлое существо. Куда он еще мог пойти, если не самым коротким путем к лагерю гедри?

Я спешно покинул чертог душ и отправился напрямик к Рубежу, по пути все еще пытаясь распознать запах гедри или след ракшасов. Ни того, ни другого я не обнаружил, но, должно быть, все же следовал по тому самому пути, где шел этот негодяй.