"Уротитель кроликов" - читать интересную книгу автора (Шелестов Кирилл)

Глава пятая

Когда в четверг я появился на работе, Храповицкого еще не было, и раньше двенадцати его можно было не ждать. В его обязанности верного супруга четырех добродетельных жен входил ежедневный объезд подведомственных ему объектов. Наши московские и заграничные отлучки безнадежно выбивали его из графика. После них ему приходилось тратить утренние часы на посещение своих бесценных половин и клятвы в том, что достаточно посмотреть в его, Храповицкого, честные глаза, чтобы понять, что однолюб, вроде него, скорее умрет, чем обратит внимание на другую женщину.

Между прочим, беспримерная наглость однолюба поражала даже меня. Его жена, прилетевшая как-то из Лондона с детьми на новогодние праздники, жаловалась мне, что первый же день ее пребывания на Родине он ознаменовал прибытием домой в пять утра, пьяным и со следами страстных поцелуев на шее. При этом он уверял, что до утра решал семейные проблемы Васи, который в благодарность его лобызал. А всем известно, что Вася по советской привычке целуется исключительно взасос.

Утро началось с того, что на пороге моего кабинета возникла моя секретарша Оксана и своим строгим голосом сообщила:

— Только что звонили из приемной Крапивина. Он просил вас немедленно зайти к нему.

Это было что-то новое. Обычно Виктор сам забегал ко мне в кабинет либо звонил мне по мобильному телефону. Впрочем, и то и другое случалось нечасто: мы с ним умели стойко переносить разлуку. Так или иначе, но до сегодняшнего дня он всегда соблюдал политкорректность и никогда не вызывал меня через секретаря.

Наверное, напоминание мне о субординации было его реакцией на нашу с Храповицким поездку в Москву.

— Кто-нибудь еще звонил? — спросил я Оксану.

— Сегодня еще не успели. Список вчерашних звонков у вас на столе.

Оксану я обожал. И внешностью, и манерами, и одеждой она напоминала степенную и аккуратную школьную учительницу, служа вечным укором моей дезорганизованности. У нее были правильные русские черты лица, безукоризненно уложенные русые волосы и, несмотря на то, что ей уже исполнилось тридцать, такая свежая, пахнувшая яблоком, прохладная кожа, что, входя, я всегда целовал ее в щеку. Это поднимало мне настроение.

— Позвони, пожалуйста, в приемную Кулакова и скажи его секретарю, что я прошу о встрече. По личному вопросу.

Конечно, я мог бы позвонить Кулакову сам, я знал номер его мобильного телефона. Когда-то, в бытность мою правдивым редактором, у нас были неплохие отношения. Но сейчас мы воевали в разных армиях, и, учитывая все то, что рассказывали о нем в «Кулацкой правде», я опасался, что желания пообщаться со мной накоротке он может и не испытывать.

Кабинет Виктора был поменьше, чем у Храповицкого, с дорогой, кожаной мебелью, и без всякого авангарда. В отличие от Васи, который порой копировал Храповицкого, особенно в его отсутствие, Виктор постоянно демонстрировал свою самостийность. Он никогда не ездил на охоту, носил только джинсы или спортивные брюки, и если Храповицкий покупал себе элегантный «Мерседес», Виктор тут же заказывал грубоватый «Хаммер». Жен, впрочем, у него было еще больше, чем у Храповицкого, при этом все они отличались пышными формами. Их число достигало не то пяти, не то шести, я порой сбивался со счета. Но может статься, это тоже было порождением их соперничества.

У Виктора сидел Вася. На полированном столе стояла бутылка коньяка. Они выпивали, или, как витиевато выражался Вася, «ударяли по орденам». Судя по их несколько подержанному виду, занимались они этим уже дня два.

— Проходи, садись, — приветствовал меня Виктор, заключая в объятия. Он проводил меня до кресла и усадил.

Ни его показное дружелюбие, ни помутневшие глаза не сулили ничего хорошего. Если встреча со скрытым врагом начинается с объятий, то, скорее всего, она закончится мордобоем. — Сто лет тебя не видел. Ты куда пропал-то?

Мы не виделись с ним ровно два дня. И он отлично знал, куда именно я пропал. Право, я не догадывался, что он так по мне скучает, иначе послал бы ему телеграмму.

— Может, выпьешь чего-нибудь? — предложил Виктор. — Ох, извини, извини, ты же у нас не пьешь. Совсем забыл.

— Я, кстати, тоже бросаю, — заметил Вася, наливая себе еще.

— Это правильно, — заключил Виктор. — Пора и мне за ум взяться. А то живу, дурак дураком. Верно, Андрей?

Я поборол соблазн согласиться. К тому же это было бы неправдой. Кем-кем, а дураком Виктор не был.

По его внешнему виду никогда нельзя было определить, сколько он выпил. Даже литр коньяка не существенно отражался на его походке и координации, разве что глаза у него наливались кровью и как-то зловеще тускнели.

— Ну, рассказывай, как слетали. — Он уселся за стол напротив меня, взял с тарелки кусок колбасы, которую всегда держали для него его секретари, и принялся жевать.

Ага, значит, в этом и крылась причина моего вызова. Видимо, Храповицкий, чтобы его подразнить, нарочно не стал ему ничего рассказывать, а расспрашивать Виктор считал ниже своего достоинства. И предполагалось, что я, поначалу отнормированный формальным вызовом, а потом растаявший от барской ласки, дам ему развернутый отчет.

Я развалился в кресле и закинул ногу на ногу.

— Чудно, — ответил я, словно весь во власти сладких воспоминаний. — С душой погуляли.

— Ну, а что там было-то? — не отставал Виктор.

— Да по обычному сценарию. Кабак, ночной клуб, нехорошие девчонки.

— А как губернатор? — задал Виктор вопрос, который интересовал его больше всего.

— Губернатор? — спохватился я. — Да я с ним особенно не общался. Как-то руки не дошли.

— Все больше с телками, да? — понимающе заулыбался Вася и потрогал бородку.

Трудно сказать, что бесило Виктора больше: моя развязность или Васина глупость. Видя, что толку от меня не добиться, он переключился на Васю.

— А нас, Вася, в такие поездки не приглашают, — заговорил Виктор, как будто рассуждая вслух. — Видать, мы с тобой рожей не вышли.

У Васи было высокое мнение о своей роже. А о роже Виктора — низкое. И союзника в Васином лице Виктору обрести не удалось.

— Радуйся, чудак, — добродушно отозвался Вася. — Ты знаешь, что такое отдых с начальством? Это же хуже любой пытки. Туда не ходи. Этого не делай. Пей только по приказу. Всем стоять. Всем сидеть. Я в свое время намотался — не дай бог!

— Да дело не в этом, — презрительно отмахнулся от него Виктор. — Я ведь никуда не рвусь, мне и здесь хорошо. Беда в другом. — Он пригладил ладонью встопорщившиеся волосы. — Просто кто-то в последнее время утратил чувство реальности. И возомнил себя незаменимым. И стал лезть, куда ему не положено. — Виктор резко повернулся ко мне. — Ты понял, кого я имею в виду?!

— Васю, что ли? — невинно поинтересовался я. За два года у меня выработался иммунитет к его провокациям.

Вася даже подскочил от неожиданности.

— А куда это я больно лезу? — обиженно поинтересовался он, хлопая своими грустными глазами. — Сижу себе тихо. Ни с кем не ссорюсь.

— Не придуряйся, — отрезал Виктор, сверля меня взглядом. — Я про тебя говорю!

Я, не спеша, закурил и пустил дым колечком. Потом внимательно оглядел оспины на его покрасневшем лице.

— Да ну? — спросил я спокойно. — Вот уж не ожидал. Можно было обойтись без этого. Он и так уже был на пределе. Теперь его прорвало.

— Я знаю, чего ты добиваешься! Ты нас с Васькой хочешь подвинуть. На чужое место метишь. Спишь и видишь себя долевым. — Он зло выплевывал слова. — А вот это видел?! — Он сунул мне в лицо кукиш. — Видел, я тебя спрашиваю?

— Угомонись, — миролюбиво посоветовал я. — И сделай маникюр. А то губернатор жаловался, что у тебя грязь под ногтями.

— Молчать! — взорвался Виктор. — Кишка у тебя тонка, мне грубить! Что ты Вовке про нас поешь? Стравить нас всех задумал? Отвечай, когда я с тобой говорю!

— Ты велел мне молчать, — отозвался я терпеливо. — Нельзя ли как-то яснее отдавать команды?

— Да бросьте вы! — вмешался обеспокоенный Вася. — Из-за чего скандал-то? Чего делим?

Но у Виктора слишком накипело. Он весь клокотал.

— Ты зачем на Пономаря наговаривал у Храповицкого в кабинете? Ты знаешь, что Пономарь мне друг?

— Знаю, — кивнул я. И посмотрев ему в глаза, сочувственно добавил: — Ты даже представить себе не можешь, сколько я про тебя знаю.

В лице у Виктора что-то опасно задергалось.

— Ты на что намекаешь? — спросил он очень тихо, с угрозой.

— А ты не догадываешься? — усмехнулся я.

— Ну, говори! Или я тебя размажу! — пролаял он.

— Это как? Убьешь, что ли? — Вообще-то я и сам еле сдерживался, но не подавал виду. — То-то я гадаю, для чего ты последние полгода платишь трем отморозкам, которые находятся в розыске и которых ты прячешь то в Москве, то по области?

Это составляло его сокровенную тайну. Были, конечно, и еще, но меня они меньше касались.

К тому, что его главный секрет мне известен, он не был готов. Рот его открылся, он шумно втянул воздух. Несколько секунд я любовался его перекошенным лицом.

Я знал даже, сколько он им платит, поскольку один из его собственных охранников спал с одной из его собственных жен. Последней. А делился этим с Гошей. Который, соответственно, все рассказывал мне.

Будучи пьяным, Виктор многое ей выбалтывал. О чем потом, возможно, и не помнил.

Вася, ничего не понимая, озадаченно крутил головой, переводя взгляд с одного на другого.

— Что за чушь вы несете? — недоуменно бормотал он. — Ничего не понимаю.

Я не стал на него отвлекаться.

— А может быть, Виктор, ты не меня имеешь в виду? — продолжал я, не давая ему прийти в себя. — Может, ты совсем не для меня бережешь своих парней? Ведь как здорово получится, если мы сейчас вступимся за твоего друга Пономаря и начнем воевать с бандитами. А бандиты, соответственно, с нами. Пальба, засады, «стрелки». Ты ведь этого хочешь? Представь, и я тоже. Обожаю такую жизнь. Одна беда: стрелять не в тебя будут. А в Храповицкого. Он же, все-таки, главный, ты уж извини за напоминание. — Я подождал, пока он переварит, потом продолжил: — И если с ним что-то случится, то все будут знать, что это сделали бандиты. А начальником будешь ты. А твои ребята наконец осядут где-нибудь в Испании. С котлетой денег.

Испания была завершающим штрихом. Это его добило.

Он рванулся ко мне через стол, хотел ударить, но промахнулся. Вскочив, он бросился на меня. Я уже был на ногах, готовый к драке.

— Да вы что, обалдели! — заорал Вася, кидаясь между нами. — Совсем с ума сошли! Стойте же, дураки!

Наткнувшись на Васю, Виктор чуть не опрокинул его. Он тяжело дышал. Лицо его было багровым. Несколько минут он тщетно боролся с Васей, потом оставил свои попытки, отшатнулся и одернул задравшийся джемпер.

— Свободен! — рявкнул он мне.

— Вот именно, — подхватил я. — Причем абсолютно. Поэтому не вызывай меня больше. Я сам зайду, когда по тебе затоскую.

И я вышел из его кабинета.

Когда я вернулся к себе, Оксана отдала мне две бумажки.

— Кулаков ждет вас сегодня в шесть вечера, у себя в кабинете, — доложила она. — И еще вам звонил Савицкий. Спрашивал, когда можно зайти поговорить.

Савицкий был начальником нашей службы безопасности. Храповицкий взял его из ФСБ, где он служил начальником аналитического отдела.

— Скажи, в любое время.

Через несколько минут Савицкий сидел у меня в кабинете. Он был невысокий, сухонький, лет пятидесяти, в очках, с неприметной внешностью бухгалтера. Храповицкий им гордился.

— Я, собственно, хотел посоветоваться, — начал Савицкий по-деловому, без предисловий. — В понедельник шеф дал задание организовать у Сушакова прослушку.

— У Пономаря? — переспросил я.

Савицкий поморщился. Он не любил прозвищ и вообще избегал криминального жаргона.

— Ну да, у Сушакова. Мы, конечно, ко вторнику этот вопрос решили. Шеф велел докладывать ему лично, если появится что-то интересное. Полчаса назад Сушакову в офис позвонил Синицин и назначил встречу на четырнадцать часов возле загородного парка. Шефа сейчас нет на месте. Звонить ему или нет, как думаешь?

— Напомните мне, пожалуйста, кто такой Синицин, — попросил я.

Он молча протянул мне несколько страниц. Это были материалы, написанные в привычном для его отдела обезличенном стиле.

Едва прочитав первые строчки, я хмыкнул.

Бандиты не спешат называть своих фамилий, да и подробности их драматических биографий не вызывали моего интереса.

Поэтому до сей минуты я не имел ни малейшего понятия о том, что гражданин Синицин, которого звали Владислав, носил в бандитском миру прозвище Синий.

То есть и был тем самым человеком, с которым разделяла кров и постель Света Кружилина. Новая и уже бывшая губернаторская любовь. Которую Храповицкому предстояло вышвырнуть из города.

Теперь я это знал. Но решить, чем именно обогащает меня это знание, я не мог. Зато вторая часть материалов была чрезвычайно познавательной.

Судя по тому, что я читал, Владислав Синицин не готовился к политической карьере, в этом они с губернатором не сходились. Не успев окончить школу, он уже позаботился о приобретении срока за разбойное нападение в теплой компании других малолеток. По выходу на волю он некоторое время числился в разных организациях разнорабочим, но, судя по тому, что нигде надолго не оседал, он не разделял убеждения, что труд облагораживает человека.

Охота к перемене мест привела его за решетку еще раз. Теперь уже за драку.

В настоящее время господин Синицин был мальчиком взрослым, ему исполнилось тридцать шесть лет. Последние два года он состоял в организованной преступной группировке Сергея Полыханова, наводившего ужас на губернию под безобидным прозвищем Ильич и базировавшегося в соседнем Нижне-Уральске.

Синий не был простым пехотинцем. Он представлял интересы Ильича в столице области и возглавлял бригаду человек в тридцать. Несколько раз его арестовывали за хранение оружия, по подозрению в бандитизме и вымогательстве, но через какое-то время отпускали за отсутствием доказательств. Из чего следовало, что свое финансовое положение со времен малолетних грабежей Синий существенно улучшил.

Хотя Ильич числился в розыске, чуть ли не со дня своей выписки из родильного дома, Нижне-Уральском он владел безраздельно. Данью было обложено все: от крупных заводов и банков до торговок рыбой у пивных ларьков. Казалось, большая часть населения этого промышленного города, как изъяснялись бандиты, «работала от Ильича». Невозможно было войти в трамвай, не опасаясь того, что едущие в нем безобидные пенсионерки вдруг не потребуют с вас мзду, представляясь грозной братвой Ильича.

В нашем городе больших финансовых интересов у Ильича не было, если не считать десятка средних торговых фирм и еще столько же поменьше. Но в криминальном и обывательском сознании Уральска он присутствовал. Синий, будучи его эмиссаром, авторитетно представительствовал на местных «стрелках», но в войну за передел сфер влияния не ввязывался.

То, что Синий назначал Пономарю встречу, требовало внимания. Разумеется, это могло и ничего не значить. Скажем, Синий хотел пригласить Пономаря в кино и угостить его мороженым. А могло означать и то, что Пономарь все-таки полез в Нижне-Уральск. За что и поплатился.

Однако это было таким безрассудством, на которое он, с его осторожностью, никогда не решился бы в одиночку. Даже с тяжелого похмелья. В конце концов, существовали более простые способы самоубийства.

Кто-то должен был за ним стоять. И я, кажется, догадывался, кто.

— Ну так что, мне звонить шефу или нет? — спросил Савицкий, когда я закончил чтение.

— Думаю, что не стоит, — отозвался я небрежно. — Зачем беспокоить по пустякам занятого человека?

Он посмотрел на меня с сомнением:

— Может быть, наших ребят послать с аппаратурой? Глядишь, что-нибудь удастся записать.

Проблема Савицкого, как и любого другого высокопоставленного в прошлом эфэсбэшника, заключалась в том, что в разговоре с ним иногда важно было вовсе не то, что он говорил. А то, чего он не говорил.

Предполагалось, что не озвученные им смыслы вы схватываете на лету. Но, не служа в ФСБ, вы могли схватить и что-нибудь постороннее. А спросить его о чем-то напрямую было все равно что плюнуть ему на рабочий стол.

Из сообщения, что приказ о прослушке Храповицкий отдавал ему лично, следовало, что ни Вася, ни Виктор об этом ничего не знают. Обоих, кстати, раздражало, что «шефом» он называл только Храповицкого, а их именовал по имени-отчеству.

Некоторая неуверенность интонации в предложении послать своих ребят означала, что он опасается утечки информации, поскольку кто-нибудь из его подчиненных непременно проболтался бы Виктору.

Почему он сам не хотел звонить Храповицкому, а перекладывал эту почетную обязанность на меня, я, признаюсь, так и не понял. Может быть, с его стороны это был знак доверия. А может, он не хотел вызывать гнев начальства, помня, как не любит Храповицкий, когда его тревожат во время его встреч с женщинами.

В том, что Савицкий знает график любого из нас лучше, чем мы сами, я не сомневался.

— Оставьте все это мне, — предложил я. — Попробую разобраться.

Если я надеялся что-то прочитать на его лице, то лишь потому, что еще не изжил детских иллюзий. Он сухо пожал мне руку и вышел.

С тех пор как я начал работать у Храповицкого, он категорически запрещал мне неформальные встречи с бандитами, поскольку, по его убеждению, это бросало тень на нашу незапятнанную репутацию в глазах правоохранительных органов. Бескорыстной дружбой с которыми мы дорожили. А об участии в «стрелках» нельзя было даже упоминать.

Если бы я завел об этом речь, Храповицкий просто отвернул бы мне голову. Молча. Но пока он этого не знал, мой орган осмысления находился в моем полном распоряжении. И признаюсь, я считал его не самым бесполезным из принадлежащих мне аксессуаров.

До дружественной встречи двух выдающихся криминальных авторитетов оставалось еще больше часа, поэтому сначала я решил заехать в штаб Черносбруева.

Черносбруев был на боевом посту.

— Ну что, допрыгались?! — приветствовал он меня. — Доигрались! Думали, это все шуточки?!

Признаюсь, как я ни старался, я не мог вспомнить, где именно в последнее время я прыгал и играл, наивно полагая, что все это шуточки, а не те вещи, которыми занимаются серьезные мужчины.

Но я знал, что политики и в мирной жизни являются людьми, мягко говоря, своеобразными. В период же своих избирательных кампаний они переживают сезонные обострения. И разговаривать с ними нужно терпеливо. Как с детьми. Или как с пьяными.

Поэтому я просто сел и посмотрел на него выжидательно.

— Ты слышал, что эта ваша сволочь Кулаков придумал? — бросил он на меня испепеляющий взгляд.

Конечно, я не слышал. Как опять-таки не понимал того, почему Кулаков является нашей сволочью, если деньги мы даем совсем другой сволочи. Но я по-прежнему терпеливо молчал.

— Он в избирком на меня жалобу написал. Мерзавец! За поддельные подписи!

От возмущения Черносбруев не мог усидеть на месте и нарезал круги по кабинету.

— Если я не ошибаюсь, мы тоже писали, — напомнил я осторожно. — В судах у нас на него десятка полтора жалоб лежит. Я думал, это обычная избирательная канитель.

— Ты думал! — передразнил Черносбруев. — А он свидетелей привел! И те говорят, что они меня не выдвигали. Что их подписи подделали!

— А их действительно подделали? — спросил я.

— Откуда я знаю! — огрызнулся он. — Я, что ли, их собирал? Этим начальник штаба занимался. Я его в порошок сотру! Может, и подделали. А может, он этим свидетелям деньги заплатил!

— Насколько мне помнится, мы тоже за подписи платили, — заметил я.

— Значит, он больше дал!

— Значит, не надо было жадничать! — возразил я холодно. Зная, на что ушли наши деньги, я мог бы выразиться и резче, но сдержался.

— Да что ты меня отчитываешь! — возмутился он. — Сейчас-то какая разница! Вот снимут меня с выборов, узнаете тогда!

— Не снимут! — утешил я. — Кому вы, кроме нас, нужны?

Внезапно он остановился, сел на стул, рядом со мной, и, обняв за плечо, горячо зашептал в ухо.

— Можно замять всю эту историю. У меня есть в избиркоме свои люди. Председатель избиркома вообще мой друг. Но нужны еще деньги. Дополнительно. Тысяч двести. Долларов, конечно. Ты пойми, в такой ситуации экономить нельзя. Представь, сколько мы теряем.

Сколько теряли мы, я знал с точностью до копейки. Но легче мне от этого не было.

— Хорошо, — вздохнул я. — Поговорю с Храповицким.

Наши уральские бандиты часто избирали загородный парк местом своих встреч. Он располагался на отшибе и тянулся вдоль дороги, поток транспорта по которой был сравнительно невелик.

По бандитским понятиям, опаздывать на «стрелки» неприлично и рискованно. Через пятнадцать минут ожидающая сторона имеет право отбыть, объявив, что вы испугались и не приехали. После чего вы почти автоматически выбываете из почтенного бандитского сословия. И тогда в общении с серьезной братвой вы можете рассчитывать лишь на дискомфортную езду в багажнике.

Я не сомневался, что участники встречи прибудут вовремя. Но никак не раньше. Ибо суетятся лишь люди, не уважающие себя. Иными словами — коммерсанты.

Я прибыл минут за десять до начала спектакля, чтобы успеть припарковать свои машины внутри парка, где они были не заметны с дороги, и устроился в тени деревьев, в засаде, взяв с собой Гошу.

Первым появился белый «мерседес», на котором рассекал по городу Пономарь, бросая дерзкий вызов дорожной грязи. За ним следовали три иномарки с его братвой. Они лихо затормозили у входа, но никто не вышел.

Минуты через три подкатили два джипа с начерно тонированными стеклами и остановились рядом с машинами Пономаря, практически перегородив все движение по шоссе. Теперь участники были в сборе.

Захлопали дверцы, и бандиты высыпались наружу. Были они почти неразличимы: коротко стриженные, в джинсах и черных кожаных куртках, которые вздувались от оружия. С Синим было четыре человека. С Пономарем приехало человек двенадцать, что в данном случае свидетельствовало не о том, что Пономарь круче, а о том, что он больше опасается.

Сначала приветствовать друг друга отправилась «пехота». Переваливаясь, как пингвины, они ходили у входа в парк кругами, молча, пожимая руки двумя руками. Затем без спешки показались предводители.

Пономарь был в длинном светлом пальто и на фоне черного пейзажа с черными фигурами выглядел вызывающе. Он шел, нарочито ни на кого не глядя, закинув голову наверх и крутя ею из стороны в сторону, будто считая птиц. Своим видом он явно демонстрировал беззаботность, что было, в общем-то, не очень уместно. Рядом с Пономарем, нервно подпрыгивая, вышагивал Плохиш. Его толстое, одутловатое лицо было хмурым и озабоченным. Он явно предпочел бы сейчас находиться в другом месте.

Навстречу им разбитной блатной походкой двигался Синий. Это был смуглый, черноволосый парень, смазливый, с дерзкими глазами и ямочкой на подбородке. Одет он был в черный кожаный плащ до пят.

Во всех его разболтанных движениях было что-то непередаваемо наглое, что женщины часто принимают за проявление силы и что им порой очень нравится. Он улыбался, но как-то недобро.

Я кивнул Гоше, чтобы он оставался на месте, чего он, разумеется, не сделал, и пошел вперед. Мы сошлись практически одновременно.

— Здорово, парни! — начал я с ходу, прежде чем они успели опомниться от моего появления. — Что это вы тут делаете?

Пономарь и Плохиш ошарашенно уставились на меня.

— Вот это да! — весело ахнул Синий. — Никак Храповицкая крыша прибыла? Здоров, братан!

— Да вот, гулял по парку, смотрю, знакомые подъехали, — пояснил я.

— Рассказывай, братан, — радостно оскалился Синий. — Сколько же бандитов на меня, на горемыку, враз наехало! Аж как-то не по себе. Слышь, пацаны. — Он повернулся к своим. — Может, уедем, пока не загрузили до талого.

Те загоготали. Смысл его намека был ясен.

«По понятиям», то есть по тому своду законов, которым регулировались отношения в их мире, я представлял собой что-то среднее, между «фраером» и «коммерсантом». Пономарь хоть и предводительствовал бригадой, но занимался торговлей, то есть оставался по своей сути «барыгой». И хотя Ильич недавно ввел в «понятия» новую норму, призвав считать коммерсанта «тоже человеком», у старой бандитской гвардии эта революционная новация не встречала понимания. Несколько лучше смотрелся Плохиш, но и он был безнадежно опозорен своим официантским прошлым и не котировался выше «черта». В отличие от нас троих. Синий был голубой крови.

Стволы, впрочем, тут были у всех. Включая Гошу. И это обязывало к продолжению беседы.

Пономарь прокашлялся.

— Ты извини, Андрей, — смущенной скороговоркой произнес он. — У нас тут разговор серьезный. Ты не обижайся, ладно…

Это означало нежелательность моего присутствия здесь.

— Так вы что, не вместе? — удивился Синий. — Вы же, вроде, в долях плаваете.

— Не всегда, — сказал я, многозначительно глядя на Пономаря и не трогаясь с места.

— А я другое слышал, — озадаченно почесал затылок Синий. — Да ладно, это ваши дела. Короче, суть такая. Вы там купили у наших коммерсантов в Нижне-Уральске тридцать два процента акций азотного завода, так?

Пономарь не ответил. Плохиш поежился и закурил. Его, кажется, слегка знобило.

— Так, — уверенно ответил на свой вопрос Синий. — С коммерсантами мы потом разберемся. Сейчас разговор не за них. А за вас. Этот завод наш. И рулим там мы. И без нашего спроса там комары в половые отношения не вступают. — Он выразился несколько энергичнее.

Было заметно, что избранный им тон Пономарю не нравится. В отличие от Плохиша он не боялся.

— Твой, что ли, завод? — спросил Пономарь резко.

— Не мой, — веско ответил Синий. — И не твой. А Сережин. — Он даже за глаза не называл Ильича по прозвищу. — Я от себя, что ли, тут с вами тру?

— Тогда зачем я с тобой время теряю? — презрительно бросил Пономарь, повернулся и пошел к машине.

Плохиш от неожиданности выронил сигарету. Даже Синий растерялся, не готовый к такому обороту. Привычное дерзкое выражение его лица сменилось недоумением.

— Слышь, — крикнул он вдогонку. — Так что мне Сереге передать?

Но Пономарь уже захлопнул дверцу. Его люди, не спеша, с достоинством последовали его примеру. Плохиш некоторое время топтался на месте, потом бросился их догонять. Через минуту все четыре машины сорвались с места.

Синий повернулся ко мне.

— Смелый, но дурной, — неодобрительно покачал головой Синий. — Плохо кончит.

Но плохо кончить предстояло совсем не Пономарю.

Вернувшись на работу, я сразу направился к Храповицкому. Поскольку его рабочий график целиком и полностью зависел от его настроения и часто нарушался, в приемной у него всегда толпился народ. Те, кому не хватало места на диване и креслах, ждали стоя. Было душно, несмотря на включенный кондиционер.

— Подождите в коридоре! — сердито командовала Лена вновь прибывающим. — Вы же знаете, Владимир Леонидович не любит, когда у него скапливается толпа.

При моем появлении глаза Лены недоброжелательно блеснули под стеклами очков.

— У него важная встреча! — сделала она последнюю, отчаянную попытку меня остановить.

— Наконец-то! — возликовал я. — Взялся за ум!

И под ее возмущенный клекот я вошел в кабинет.

Храповицкий развалился в кресле за своим рабочим столом. Напротив него, чуть подавшись вперед от напряжения, сидели двое пожилых мужчин, по одежде и внешнему виду менее всего напоминавших представителей бизнеса. Один был в явно не новом, хотя все еще аккуратном костюме, с длинным морщинистым лицом и слезящимися глазами. Другой, толстый, с черной бородой — в вязаной кофте, не сходившейся на его объемном животе. Он все время тяжело вздыхал: не то его угнетал разговор, не то собственный вес. На обоих, впрочем, были опрятные белые рубашки и невыразительные галстуки.

То обстоятельство, что Храповицкий не приглашал их за небольшой, круглый стол, стоявший чуть поодаль, а разместил как просителей или подчиненных, говорило о его желании подчеркнуть свою ведущую роль в разговоре. Вообще трюками по созданию дополнительного давления на собеседника он владел в совершенстве.

Я незаметно подмигнул ему, кивнул обоим посетителям и сел в кресло, чуть в стороне.

— Поймите нас правильно, Владимир Леонидович, — заговорил длиннолицый после паузы, вызванной моим приходом. — Мы люди не молодые, всю жизнь проработавшие в прежней системе, ничего не понимаем в современном бизнесе. И то, что вы предлагаете, нас, конечно, пугает.

— Чего же тут страшного? — усмехнулся Храповицкий. — Я же вам деньги предлагаю, а не фильм ужасов посмотреть.

Теперь я их вспомнил. Я уже видел их в том же составе, в том же месте. Они возглавляли какую-то монтажно-проектную организацию с непроизносимым названием. Тот, что со слезящимися глазами, был директором, а бородатый являлся его заместителем. Организация в советское время процветала на государственных заказах. Сейчас она захирела и дышала на ладан. Большая часть сотрудников находилась в вынужденных неоплачиваемых отпусках.

Храповицкий собирался ее купить, но цену увеличивать не желал. А потому демонстрировал им сейчас некоторую небрежность. Ему как будто было немного скучно и жаль терять время на такую пустячную сделку.

— Да как же, Владимир Леонидович! — вздохнул бородатый. — Все-таки шестьсот человек сотрудников. Что будет с ними?

— А что с ними сейчас? — возразил Храповицкий. — Водкой торгуют в подземных переходах. Или случайными подработками на стороне перебиваются.

— Ну, зачем вы так? — обиделся бородатый. — Они же люди науки.

— Люди науки не могут питаться одной наукой, — наставительно продолжал Храповицкий, несколько, впрочем, смягчаясь. — И от забот о поисках хлеба насущного их лучше избавить. Мы обеспечим вас заказами, причем не только нашими, но и московскими.

— В столице и своих специалистов хватает с избытком, — осторожно заметил директор, протирая платком слезящиеся глаза.

— Вы не знаете наших возможностей, — снисходительно улыбнулся Храповицкий. — Кроме того, мы отремонтируем все здание. У ваших сотрудников будет хорошо оплачиваемая работа, удобные кабинеты. О чем еще мечтать людям науки?

Бородатый заерзал. Было видно, что он хочет что-то сказать, но не решается.

— Нас все-таки смущает цена! — наконец выпалил он. — Как-то маловато…

— Триста тысяч долларов вам мало! — ахнул Храповицкий. — Видно, вы очень богатый человек! Для меня, например, это очень большие деньги. А потом не забывайте, мы собираемся инвестировать в вашу организацию сумму в три раза большую.

Я подумал про себя, что за те сутки, что мы не виделись, его финансовое положение, должно быть, существенно пошатнулось, если триста тысяч долларов вдруг стали для него большими деньгами.

— А как же мы с Валерием Егорычем? — сдавленно осведомился директор, кивая на бородатого. — Я имею в виду после продажи?

— С вами будет подписан контракт о том, что вы сохраняете свои посты в течение двух лет. — Заметив разочарование на их лицах, Храповицкий перешел на доверительную интонацию. — Поймите, это максимум того, что я могу сделать. У меня есть равноправные партнеры, которые руководствуются правилами нашей компании. Обычно мы подписываем контракты лишь на год.

Я ожидал, что он сейчас попросит их посмотреть в его честные глаза. Но вместо этого он за подтверждением обратился ко мне.

— Верно, Андрей?

— Это наша практика, — ответил я. И соврал. Поскольку в нашей практике контрактов не существовало вовсе. Обычно Храповицкий увольнял людей, когда считал нужным.

— А по истечении двух лет никто нам не мешает этот контракт продолжить, — добавил Храповицкий. — Если это будет зависеть от меня, даю вам слово, что так и сделаю.

— Ну, хорошо, — произнес директор, которого явно все еще мучили сомнения. — Дайте нам неделю на раздумье.

Они поднялись, вежливо попрощались и вышли.

Как только дверь за ними закрылась, Храповицкий сразу преобразился. Теперь он весь горел веселым и злым азартом.

— Спорить могу, согласятся! — воскликнул он, радостно потирая руки. — В крайнем случае, еще сотню набросим.

— А что там у них интересного? — полюбопытствовал я.

— Он еще спрашивает! У них прекрасное здание в центре города, — принялся загибать длинные сильные пальцы Храповицкий. — Восемь тысяч квадратных метров, плюс двор, гаражи и служебная стоянка у входа. И дом отдыха в сосновом бору, занимающий полтора гектара. Вся их недвижимость тянет миллиона на три-четыре. Это если продавать ее в спешке.

— А мы будем продавать?

— А черт ее знает! — Храповицкий пожал плечами. — Хотя есть и другие варианты. Можно сделать в здании ремонт и превратить его в торговый центр. Лучше места в городе не найти. Вместе с ремонтом окупится за год. А на месте дома отдыха начать строительство коттеджей на продажу. Беспроигрышный вариант.

— А что с народом? — полюбопытствовал я.

— Андрей, у нас своих девать некуда, — зевнул Храповицкий. — И все денег просят. Неужели ты думаешь, у меня о чужих людях будет голова болеть?

— Старичков тоже на помойку?

— А тебе их жалко? Серьезно?

— Жалко, — признался я.

Доселе довольное лицо Храповицкого затвердело. Проявление человеколюбия в бизнесе его всегда раздражало.

— Это совсем не столь безобидные старички, как кажутся, — заговорил он с нажимом. — Пристроили в организацию всю свою родню. Выкупили у доверчивого коллектива 80 процентов акций. Сдают пару этажей в аренду под какие-то торговые ларьки. Деньги кладут себе в карман. И рассказывают, как они заботятся о Родине и своих сотрудниках. И вот они приходят ко мне, коварному, беспощадному хищнику, как они наверняка меня называют, и хотят нажиться. Заметь, они вовсе не собираются делиться полученной от меня суммой со своим народом, который занимается чем попало, лишь бы не протянуть ноги с голоду. Это, по их мнению, должен сделать я. И при этом, предполагается, что я оставлю их начальниками, чтобы они могли, как и прежде, надувать щеки и обделывать свои копеечные делишки. Не выйдет! Когда ты берешь деньги, ты принимаешь на себя определенные обязательства. И если ты их не выполняешь, будь готов к наказанию. А на будущее запомни: если ты не перестанешь смешивать бизнес и благотворительность, то очень скоро тебе придется жить на благотворительные пожертвования.

Поставив точку в разговоре, он сменил тему:

— Расскажи лучше, что у тебя утром произошло с Виктором. — Он подобрался и стал серьезным.

— Да так, — неохотно ответил я. — Не сошлись во мнениях. Слегка повздорили. К этому давно шло.

— Не надо со мною лукавить, — сказал Храповицкий спокойно и внушительно. — Я сейчас спрашиваю не как начальник, а как друг. Мы оба с тобой понимаем, к чему все идет. Тем более что Вася уже прибегал ко мне с вытаращенными глазами. Взахлеб рассказывал, как вы там подрались, он вас разнимал. Давай, выкладывай!

По возможности кратко я пересказал ему наш утренний инцидент с Виктором. Храповицкий слушал, не перебивая, хмурился и барабанил пальцами по стеклянной поверхности стола.

— Интересно, — рассеянно пробормотал он, когда я закончил. — Значит, Виктор замышляет переворот… Очень интересно.

Глаза его сузились. В задумчивости он потер подбородок большим и указательным пальцем.

— Ты, кажется, не особенно удивлен, — заметил я.

— Я догадывался об этом, — ответил он просто. — Такие вещи всегда чувствуешь. Понимаешь, сначала он просто нервничал и часто срывался. Потом как-то притих и затаился. Как будто загнал болезнь внутрь. Но скрытая неприязнь ко мне иногда прорывается. И то, что он не решается высказать мне, он выплескивает на тебя. А последнее время в нем появилось что-то подчеркнуто дерзкое. Как будто, у него есть секретное оружие, которое он никак не решится пустить в ход. А про этот его засадный полк ты знаешь какие-нибудь подробности?

— Только то, что ребята служили в военной разведке. В мирную жизнь не вписались. Пробовали создать свою бригаду из тех, кто воевал в Чечне. Что-то не очень пошло. Пришлось заняться узкой специализацией — заказными убийствами. — Но все это я знаю понаслышке. Без имен и фамилий.

Даже ему я не хотел открывать своих источников.

— И Виктор им платит. — С ударением на каждом слове проговорил Храповицкий. — Очень любопытно.

Он зло усмехнулся.

— И когда ты ему об этом сказал, он полез в драку?

— Можно предположить, что его взбесило то, что он счел клеветой, — вступился я. — Давай разграничим две вещи. Первая заключается в том, что у Виктора есть группа людей, готовых выполнить любой его приказ. Вторая — это мои догадки о том, какой именно приказ он собирается отдать. Я могу ошибаться.

— А я — нет! — воскликнул Храповицкий, хлопнув ладонью по столу. Глаза его блеснули. — Моя интуиция никогда меня не подводит.

Я мог бы привести десятка два примеров, когда его интуиция его подводила. Раньше я, бывало, так и поступал. Однако он тут же принимался спорить и доказывать, что он с самого начала все понимал правильно, но потом под моим влиянием изменил свое мнение. Что, как вы сами понимаете, и привело к ошибке. И, кстати говоря, именно так происходит каждый раз, когда он меня слушается. Из чего следовал железный вывод, что советоваться со мной следовало лишь для того, чтобы поступить наоборот.

Он надолго замолчал. Я следил за его лицом. Сейчас оно было жестким, хищным.

— И что же мы теперь предпримем? — поднял он на меня тяжелый взгляд черных, колючих глаз.

— Мне кажется, вам пора объясниться, — осторожно предложил я. — Иногда очень важно выплеснуть накопившиеся обиды.

— В чем объясниться?! — вспылил Храповицкий. — Когда задаешь вопрос, ты должен предполагать, какой ответ ты услышишь! Неужели ты думаешь, что Виктор что-то признает? Что он откровенно сознается, что хочет занять мое место? Что готовится меня убить? Что он завидует мне? Что он ходит с ума от этой зависти? Какие могут быть объяснения!

Он схватил телефонную трубку, начал лихорадочно набирать какой-то номер, потом передумал, швырнул трубку на место и закурил.

Я ждал. Он нечасто выходил из себя и после вспышек быстро остывал.

— Не могу сказать, что все это время я сидел сложа руки, — заметил он другим тоном, чуть спокойнее, и откинулся в кресле. — Я тоже подготовился. Предпринял кое-какие меры. Судя по всему, наступила пора действий.

Он сжал губы.

— Виктор подумывает, как избавиться от меня. Значит, я должен нанести упреждающий удар. В целях своей безопасности. Так?

Это было, скорее, утверждение, чем вопрос.

— Не знаю, — покачал я головой. — Честно говоря, я не уверен. Ведь если перевести на простой язык, то я сейчас на основании своих умозаключений, которые могут оказаться неверными, должен посоветовать тебе убить партнера. Я не могу. И я не думаю, что Виктор в свою очередь сформулировал подобную цель для себя. Это же вообще не просто, вот так взять и решиться убить человека, с которым работаешь и дружишь. В этом желании даже наедине с собой признаться трудно.

— Какой ты наивный! — презрительно усмехнулся Храповицкий. — Никто и никогда ни в чем себе не признается. Ты полагаешь, что кто-то живет сорок лет, считает себя порядочным, а однажды утром просыпается и, бреясь перед зеркалом, объявляет: «Что-то надоело мне быть хорошим. Не пора ли превратиться в подлеца и негодяя»? Не смеши меня! Человек всегда находит себе оправдание. Он говорит: «Я так много добра сделал для такого-то и такого-то. А что я получил взамен? Только обман и несправедливость. И если я хочу оставаться честным человеком, я должен положить этому конец». Что-то в этом роде. После чего он с чистой совестью обкрадывает такого-то и такого-то. Или пишет на него донос. Или нанимает убийц.

— И все-таки, мне кажется, что тут другое. Виктора опьяняет эта тайная власть над чужой жизнью и смертью. Понимаешь, как бы мы ни старались доказать окружающим, что мы от рождения были богатыми и умными, на самом деле, на всех нас большие деньги обрушились внезапно. Практически в одночасье. И далеко не все из нас оказались к этому готовы. Когда-то мы даже представить себе не могли, как много можно купить за деньги. Особенно сейчас в России, где все продается. Все без исключения. Машины, дома, самолеты. Должности. Замужние женщины. Государственные секреты. Чужая жизнь. Все это имеет свою цену. Ты платишь и получаешь. Достаточно ткнуть пальцем. Это сумасшедшее ощущение! Как будто у тебя волшебная палочка. И каким бы сильным ты ни был, иногда у тебя начинает кружиться голова, оттого что все доступно. Некто вредит тебе изо всех сил, из кожи вон лезет. А на самом деле он находится в твоей полной власти. И даже ничего об этом не подозревает. И в любую минуту по твоему приказу с ним сделают что угодно: убьют, искалечат. При этом ты останешься безнаказанным. Это очень глубокое и обжигающее чувство. И, может быть, Виктор упивается им. Но это еще не означает, что он готов убивать. Это как незаконный пистолет, который ты купил и которым каждый вечер любуешься. Он дает тебе ощущение безопасности и власти. Но, приобретя его, ты же не становишься автоматически убийцей! Короче, мне кажется, что Виктору нравится переживать снова и снова эти запретные ощущения. И чем больше его обиды на мир, тем слаще сознание, что он может расквитаться со всеми.

— Может, ты и прав, — отозвался Храповицкий. — Только я не пойму, что это меняет. — В разговоре он всегда оставался конкретным и не любил обобщений. — Ты говоришь про психологические мотивы действий, которые могут быть такими или другими. А я имею дело с результатом. Результат в том, что у обиженного и запойного человека оказалось в руках опасное оружие. И никто не знает, когда он начнет палить. И кто станет его мишенью. Может быть, ты. А может быть, я.

Я понял, что в глазах Храповицкого устранение меня было все-таки меньшим злом, чем устранение его. Мне сделалось слегка неуютно. Перспектива стать мишенью Виктора даже в компании с Храповицким меня не очень вдохновляла. А становиться мишенью в одиночку было и вовсе скучно.

Храповицкий вновь потер подбородок, думая о чем-то своем.

— Забавно получается, — вдруг заметил он. — Мы с Виктором знаем друг друга лет восемь. Мы дружили семьями, вместе пили, вместе изменяли женам. Иногда с одними и теми же женщинами. Вместе дрались. Вместе попадали в милицию и откупались. И мы страстно мечтали разбогатеть. А сейчас, когда мы заработали огромные бабки, мы готовимся убить друг друга. Смешно, да? Кто бы мне объяснил, почему так выходит…

— Тем более, вам необходимо поговорить, — настаивал я. — К тому же это не единственный вопрос, который требует обсуждения. Сегодня я случайно встретил Пономаря. У него была встреча с Синим…

— Так ты все-таки потащился туда?! — взвился Храповицкий. — Я же запрещал тебе! Ты давал мне слово!

Когда мне Савицкий сегодня днем доложил об этой «стрелке» и я не застал тебя на месте, я все-таки в глубине души надеялся, что даже твоего неслыханного нахальства не хватит, чтобы наплевать на мои приказы.

— Володя, — сказал я как можно более проникновенно. — Я виноват. Я работаю над собой. Но у меня не всегда получается. Это в последний раз.

Если вы чего-то хотите добиться от женщин или деспотов, то не реже двух раз в день вы должны признавать, что вы были кругом виноваты, а они во всем правы.

— Притворяешься? — подозрительно спросил Храповицкий, сверля меня взглядом.

— Нет, — ответил я, тараща глаза как можно искреннее.

Еще минуту он пытался залезть ко мне под кожу, потом успокоился.

— Ну, ладно, — смягчился он. — В последний раз. Запомни. Рассказывай.

Я рассказал ему о «стрелке».

— Значит, по милости Пономаря мы вот-вот вляпаемся в войну, — заключил Храповицкий. — Отлично! То, чего мне с утра не хватало. Сначала я поскандалил с Олесей. Потом в очередной раз навсегда расстался с Мариной. Потом выяснилось, что мой партнер хочет отнять мою невинную жизнь. И, наконец, обнаружилось, что мне предстоит погибнуть за неизвестные мне интересы Пономаря. Какой славный денек выдался!

— Можно набрать телок и отвалить в Ниццу развеяться, — предложил я.

— Логично, — похвалил Храповицкий. — Так поступают все бизнесмены в минуту опасности. Ничего умнее от тебя не дождешься. Нет уж. Мы сделаем по-другому. Завтра вечером объявляю полный сбор. Виктор, Вася, ты и Пономарь. И не разойдемся, пока не выясним все до конца. А то и вправду перестреляем друг друга.

— Если тиран что-то решил, убедить его невозможно, — угрюмо вздохнул я.

— А ты как думал! — отозвался Храповицкий самодовольно.

Именно так я и думал.