Бутылка вторая 1983

— Значит, идет 83-й год, и ты, Алик, в колыбели революции и Путина, а я в Калуге, съездил в ГДР — на место его тогдашней службы. Мы как бы проводили рекогносцировку. Мы как знали…

Давай сначала коротко обозначим, чем кто из нас занимался.

— Я окончил институт. Был длинный такой запой, мы пару месяцев гуляли всей общагой, отмечали окончание учебы. Потом запой кончился, и я поступил в аспирантуру. Такая была история: я учился на экономической кибернетике, и меня зав. кафедрой пригласил в аспирантуру. На самом деле я немного лукавлю: я был иногородний, у меня не было ленинградской прописки. А у нас было на кафедре место целевое — от Красноярского университета. И поэтому я…

— …договорился с генералом Лебедем. Он жив еще был. Или с Дерипаской.

— Нет. Это ж 83-й год, ну что ж ты несешь! Понятно, что уговорить питерских мальчиков пойти в аспирантуру и защититься, чтобы потом поехать в Красноярский университет, — это было без шансов.

— А ты пошел, но знал, что отмажешься от Красноярска?

— Нет, откровенно говоря, не знал… В 83-м году я был довольно чистый, наивный мальчик. Несмотря на то, что год отработал дворником. А к водке пристрастился еще раньше.

— А ты был такой дворник, как в «12 стульях»?

— Нет. Хотя мне нравится выражение оттуда: «Теплая до вонючести дворницкая. Валенки дворника воздух тоже не озонировали». И потому агитация в аспирантуру шла среди иногородних…

— …ссыльных, репрессированных…

— Да, да! И поэтому выбор пал на меня. Меня пригласили, я с горем пополам сдал вступительные экзамены и кандидатский минимум. Причем прилично. По-моему, даже пятерку по английскому получил, при том что блестящим его знанием я не отличаюсь до сих пор… И вот получилось так, что назавтра после моего поступления зав. кафедрой возьми да умри.

— Die another day. Умри, но не сейчас.

— Ну. Меня пристегнули к какому-то профессору, который заниматься мной не хотел… И я целый год болтался без дела. И только в 84-м году меня прикрепили к реальному ученому.

— Слушай, а зачем ты пошел в науку?

— Как, во-первых, зачем? А во-вторых, ты опять сбиваешься на интервью, дяденька!

— А, сбиваюсь? Ну, это профессиональная деформация психики. Ладно. Что касается меня, то я в 83-м году все так же продолжал работать в областной калужской газете. Познакомился с немецкой девушкой, к которой я не дошел в 82-м по причине кончины лично Брежнева Л.И. И вот только в марте 83-го я добрался до нее, это был Rosen-montag — день, когда кончается сезон карнавалов. То есть то же веселье по той же схеме: пьянка, танцы, разврат — с выдачей свидетельства о браке, действительного в течение одних суток. Ну и вступил я в преступную связь.

— Отчего ж преступную? Мы ж в прошлой главе обсуждали, что это дело хорошее.

— Ну, значит, в связь непреступную. И еще что важно, меня в том году пытались завербовать.

— Опа! А почему именно тебя?

И еще интересно — на работу или стукачом?

— Стукачом.

— И ты сейчас, конечно, будешь утверждать, что тебя не завербовали.

— Само собой!

— Все так говорят.

— Я отказался. Но я не осмелился им назвать настоящую причину и потому юлил.

— Мое, не мое все это…

— Да. А про политические убеждения, которые у меня были совершенно противоположные службе в КГБ, — про это я сказать зассал.

— Да потому что они были тогда не противоположные! Ты что, родился — и сразу диссидент?

— Ну не сразу, но году в 81-м мне попал в руки «Архипелаг ГУЛАГ». И как только я его прочел, так сразу подпал под воздействие всей той риторики: ну, зверства большевиков и все такое прочее, ты понимаешь.

— Ну да.

— Меня т-а-а-к пробрало. И еще я попал в плохую компанию, где мне говорили: да если ты вступишь в эту партию, мы с тобой не то что здороваться не будем, мы с тобой срать рядом не сядем. Но в основном, конечно, Солженицын. До него я думал: ну дедушка Ленин любил детей, да хрен с ним, все нормально. И меня с детства так воспитывали, что чекисты и вообще вся эта публика — безусловно приличные люди… К тому же дед у меня был чекист…

— А, так у тебя дедушка был чекист?

— Да уж, не как у тебя, ссыльного… Натуральный чекист! Сначала он служил в райкоме комсомола. Но это было не как сейчас, то есть, я хотел сказать, не как в 83-м году. В 1919 году эта карьера вела по другому пути. Там с пистолетом под подушкой надо было спать… Потом дед в продотряде был, после в ЧОНе, пулеметчиком — можно себе представить, какие они там вопросы решали при помощи пулемета…

— Расстреливали.

— Вероятно. Потом его перевели в Харьков, в губчека. Показывают ему там казарму, столовую, в подвал заводят. Он говорит — что за вонища такая? Та, отвечают, привыкнешь. Мы тут тукаем. Тукаем — это что? Ну, заводим в подвал — и в затылок из нагана.

— А, и кровь гниет на стенах?

— Нет, кровь — она просто высыхает, а что гниет, так это мозги. (Гм, не слишком ли мы увлеклись чекистской темой, мы же вроде ничего не имеем против ВВП, а? — И.С.) Там всякие были истории… Как-то взяли одного братка-анархиста, а в ЧК как раз его брат служил. Так начальник ему и поручил привести приговор в исполнение. Но от греха отвело. Поскольку матрос схватил с пола пустую бутылку (тут надо приметить, что на трезвую голову мочить, видимо, трудно; глянь, Алик, как тут тема чекиста Андропова и его дешевой водки изящно загнулась) и этой бутылкой выбил брату глаз. Так что раненому брату пришлось оказывать медпомощь, а матроса, слава Богу, застрелили посторонние люди.

— Но до греха таки дошло — брат брату выбил глаз!

— Нет, не дошло: не убил же. Есть разница — в глаз дать или пристрелить.

Вот здесь у меня мозг отказывается что-либо понимать. Я когда смотрю на нашу историю с 1917 года по 1956-й, меня просто оторопь берет. Тут уж действительно поверишь в Гумилева-младшего с его фазами и стадиями развития этноса.

Логически я понимаю (но не приемлю) Гитлера. Действительно, чтобы сплотить народ вокруг фюрера, нужно придумать внешнего врага — в данном случае евреев, и повязать всю нацию кровью.

Мне понятен (хоть и неприемлем) пафос революции и гражданской войны: всех капиталистов и помещиков — к ногтю, в расход. Эксплуататоры поганые. Непонятно, правда, зачем еще в расход священников, профессуру, деятелей культуры. Но да бог с ними, это переборщили малость, от революционного куражу.

Но потом-то, потом! Ну закончилась гражданская война. Ну победили всех, кого хотели. Кого убили, кто сидит, а кто и уехать успел. Короче, никто не мешает строить Утопию. Но что тут началось! Доносы, анонимки, лжесвидетельства. Причем, зачастую, обоюдные. Да еще — брат на брата, сын на отца, жена на мужа, а муж на жену и т.д. и т.п. А уж сосед на соседа и товарищ на товарища — это как пописать. Достаточно любого повода — жена красивая, комнату в коммуналке нужно освободить, продвижение по службе, если его место будет вакантным. А можно и проще: он мне морду по пьянке разбил, а я на него анонимочку. Считаю своим долгом сообщить… Скрытый меньшевик… В порядке бдительности…

Распевал в туалете «Отче наш»… Доброжелатель. И нет касатика… Куда-то подевался. Ба-а… Да вот же он! Киркой размахался… Не остановишь. Сосульки на лоб свисли. Дистрофия… А вот он уже и прижмурился. Да вот же он, вторым слоем лежит, пересыпанный известкой. И зачем она, известка-то, в вечной мерзлоте?

А потом интереснее. Товарищи, это какое-то недоразумение! Я честный человек! Какой ты честный, сволочь! По зубам. В печень. Под Справка о реабилитации Альфреда Коха (расстрелян в 1938-м) дых. А вот зэк Пупкин, когда читал твой донос на него (в порядке ознакомления с материалами дела, перед приговором и, уж конечно, перед приведением его в исполнение), припомнил, что однажды вел с тобой контрреволюционные разговоры, так ты, падла, разделял его взгляды… Вот-вот. Чистосердечное признание — царица доказательств. Облегчает душу и удлиняет срок. И пошел столыпинский вагон… По шпалам… По железной дороге… Где мчится курьерский… Короче, в Воркуту.

Сколько убил и посадил Сталин и его подручные после гражданской войны? Ну, сто тысяч. Ну, двести. Больше не могли. Во-первых, больше у них не было врагов. Ни настоящих, ни мнимых. Во-вторых, больше человеческая память не может запомнить фамилий и образов людей, просто физически. А ведь убитых и посаженных были миллионы, десятки миллионов. Вот эти миллионы — это уже не злой диктатор. Это — творчество масс. Это энтузиазм и бдительность. Это доносы и анонимки.

И не Сталин с Молотовым и Берией по ночам в Кремле стреляли в затылок меньшевистскому отребью. Нет, это тысячи крестьянских парней, одетые в гимнастерки, стреляли в своих братьев.

Миллионы русских людей словом и делом уничтожали другие миллионы русских людей.

Вот часто говорят: евреи сделали революцию. Пусть так (хоть это и не так). Но ведь потом-то, потом, не евреи заставляли писать анонимки. Не евреи приводили приговор в исполнение. Это-то все добровольно, не из-под палки. Находясь в здравом уме и твердой памяти. Это-то все — народ-богоносец. Кстати, евреям досталось почти как чеченам с калмыками.

Иногда кажется, что включился какой-то механизм самоуничтожения этноса и как эпидемия заразил весь народ. Часто по телевизору показывают, как стая китов ни с того ни с сего вдруг начинает выбрасываться на берег. Добрые люди вручную, на лодках и катерах, утаскивают их обратно в море. А они снова выбрасываются. И снова и снова. Как горбуша после нереста отказывается жить. Как огромные стада антилоп несутся во весь опор к пропасти.

Как Господь уничтожил Содом и Гоморру, так и здесь будто бы дана команда: «Зарежьте друг друга и уничтожьте свой народ».

Если взять популяцию любого вида млекопитающего и десять процентов самых сильных и половозрелых самцов убить, а еще двадцать процентов самых сильных и половозрелых самцов и самок изолировать от популяции и друг от друга на весь репродуктивный период, то после такого эксперимента (антиевгеника какая-то) вопрос, что будет с популяцией, становится риторическим. Популяция в худшем случае вымрет, а в лучшем выродится и обмельчает.

Русский народ это сделал с собой. Сам. Добровольно. Оккупантов победил, а зависть к соседу — нет. А ведь сказано в Писании: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего; ни поля его; ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего, что у ближнего твоего» (Исход. 20:16-17).

Вот за эту зависть к ближнему и донос на ближнего наказан народ самоистреблением.

В школе мы изучали такие слова, которые называются омонимы. То есть слова, имеющие одинаковое звучание, но разный смысл. Например, слова: замок, коса, нос, пол и т.д. Иногда мне кажется, что слово «русский» тоже стало омонимом. Оно имеет два смысла. Один (первый) — это название народа, населявшего нашу страну до 1917 года. Второй — это название русскоязычных европеоидов, населяющих ее сейчас. Это два разных народа. С разным отношением к друг другу, к своей истории и к своим задачам.

Свинаренко: А мой дед мне рассказывал: однажды ночью он просыпается от стрельбы в здании. Схватил ствол, побежал на выстрелы — это могло значить все что угодно. Забегает он с товарищами в комнату, а там комиссар школы, учебки, которая была при губчека. Сидит на кровати с дымящимся пистолетом и смотрит белыми глазами в стенку. Он в стенку палил. А, говорят товарищи, ничего страшного, на него иногда находит. Он раньше служил в линейной части и лично расстрелял семьсот с чем-то человек, после чего стал немного не в себе, так что его перевели на преподавательскую работу.

— А чего он стрелял-то?

— Это очень просто. Когда ты кого-нибудь убьешь, то этот человек к тебе потом приходит, как наяву… Вот эти семьсот человек и приходили к комиссару. И он по ним палил, как по живым, пока патроны не кончались. А забрать у него пистолет тоже нельзя — оперативная обстановка была сложная. Никак без пистолета, кругом же классовый враг.

— И к деду твоему приходили?

— Само собой. Дед рассказывал, даже когда на фронте — это уже на Второй мировой, в пехоте (он из ЧК после гражданской ушел и после всю жизнь работал на шахте), — так даже если немца, пардон, фашиста завалишь из пулемета, все равно является. Я эти рассказы в нежном возрасте воспринимал нормально, думал — все правильно, вот враг, не нравимся мы ему, не понятно, что замышляет, — ну так и пулю ему в затылок. Но тут подкрался Солженицын… Хотя дед и без Солженицына про все догадался. Он в 92-м году перед смертью мне сказал, показывая свои сухие старческие ладони: «Сколько я людей убил вот этими руками! Я всю свою жизнь, весь свой мозг отдал партии, мне сказали, что надо убивать для лучшей жизни — я и убивал. А теперь поздно, ничего не исправишь. И живем мы, как оказалось, хуже всех».

— А сейчас забывается все это! Помню, в начале 90-х, когда публикации пошли, народ зацепило. А сейчас забылось. И этот тезис: зато индустриализация!

— Да… Короче, в 83-м мне это все было уже неприятно. Глубоко неприятно. И я потому никак не мог с чекистами дружить. Отмазывался как мог — я и пью, и весь такой легкомысленный… У меня пороки написаны на лице…

— Ну да, лучше пусть возьмут парня с честным комсомольским лицом…

— Ну и я ж еще начитался книжек типа «Как вести себя на допросе». Там были всякие приемчики. К примеру, при всяком неприятном повороте беседы с чекистом надо задавать в ответ свои вопросы. Они сразу кипятятся: вопросы здесь задаем мы! А, так это, стало быть, не беседа, а допрос, в таком случае давайте протокол вести. И тогда придется письменно объяснять, по какому делу допрашивают, в качестве кого и кто вообще в чем обвиняется, и не противоречит ли это Конституции и Хельсинкскому акту, подписанному СССР, — ну и пошло-поехало. Они этого не любят, когда по существу.

Во всяком случае, не любили — кто знает, как у них сейчас. Ну, на моего деда в 1920-м такая риторика вряд ли б подействовала, это только в вегетарианские времена, в 83-м, могло сработать.

— И что, чекист сдал назад, извинился?

— Натурально. Ой, говорит, действительно, беседа это, давайте беседовать. Да я вообще его вычислил. Он назначил мне встречу на бульваре, я пришел на полчаса раньше и видел, как он бегает вокруг дома, ищет дворника и берет у него ключи от конспиративной квартиры. Это было забавно. А в назначенное время я подошел к нему, уже за ним понаблюдав из засады, так что было уже не так страшно.

— А как он на тебя пытался воздействовать? Как обрабатывал?

— У него был кое-какой компромат. Кто-то стукнул (я одного товарища подозреваю: он все мечтал в партию вступить, — журналистов же туда с трудом брали, — и он, видно, так зарабатывал рекомендацию), что у меня книжки запрещенные, ну и изъяли их. Там Бердяев был, Лев Шестов, еще кто-то — безобидные вещи. Я сейчас даже и вспомнить не могу. И вот чекист этот мне говорит: «Духи русской революции», книга кого-то из вышеперечисленных авторов, — антисоветская. «Да как же антисоветская, она до советской власти написана, после революции 1905 года!» Ну и что, говорит, ты должен был догадаться. Ладно, говорю, а почему тебе это можно читать, а мне нет? Он, конечно, не отвечает, гнет свое: давай, работай на нас, тогда простим. «Не могу!» — говорю. «А почему?» — Он думал, мне крыть нечем. Но я его спросил: «Вот для вас честь офицера — ведь не пустой звук? Ну. Тогда вы меня поймете. Я как лейтенант запаса (у нас военная кафедра была в университете) не могу стучать на товарищей».

— Ой ли! Так и сказал?

— Я тебе говорю! Так и сказал. Но, думаю, главное было вот что: я этой карьерой не очень дорожил, я советские газеты и так время от времени бросал, когда они меня доставали своей отвратностью. В обкоме калужском типы сидели еще те. Щеки надутые, как у индюков, вид умный делают, слова в простоте не скажут. Газетами и пропагандой там занималась дама, с виду — чистый Геббельс, тоже додумались, а? В общем, веселого было мало. Выгнали б из газеты, и хер с ней, поехал бы в шабашку. Подумаешь! Поэтому, наверное, они и отстали, поняли, что я не гоню. (Вот у людей служба была! Чем офицеры занимались! Надо ж было на меня майора тратить, у него зарплата раза в три больше моей была…) Ладно, мне на все было плевать. А как представишь себе бедных провинциальных интеллигентов, которые всерьез врастали в советскую жизнь, стояли в очереди на квартиру, на машину — когда на них так наезжали, многие, думаю, ломались. Эту схему много лет спустя мне изложил менеджер богатого ночного клуба. У них там одни девушки сразу начинают оказывать интимные услуги, а другие сперва только танцуют. Но когда неделя за неделей такая целка наблюдает, как легко ее подруга богатеет от проституции, то либо сдается, либо увольняется. Второе, конечно, очень редко бывает… А вот у вас, ссыльных немцев, как я посмотрю, что-то нету забавных историй про чекистов. Что же, не буду тебя за язык тянуть…

— Насчет вербовки ничего не могу рассказать. У меня была такая устойчивая репутация распиздяя-антисоветчика, что за всю мою жизнь меня ни разу никто не вербовал и не предлагал вступить в партию. Я был однозначно по ту сторону баррикад. Скорей, искали кого-то из моего окружения, чтоб на меня доносили. Что, впрочем, не помешало моему приему на работу в почтовый ящик в 1987 году.

— Не торопи события! Давай по порядку. Так, значит, Андропов пришел в 1982-м, а развернулся он в 1983 году.

— Ну да, в феврале 1984-го он уже крякнул. Да… Водка «Андроповка» за 4.70, и прогульщиков хватали в кинотеатрах. У вас хватали в Калуге?

— Да. Но я как репортер мог отмазаться — с ума сошли, я тут в пивной в засаде сижу с «Комсомольским прожектором», тихо! Смысл того года такой: это был первый приход чекиста во власть.

— Да.

Комментарий

«Мало быть выходцем из определенного города и определенных структур, надо ж еще быть высоким профессионалом и замечательным и увлекающим руководителем, и потом, западные аналитики, включая исследователей при больших госдолжностях типа Бжезинского, еще при советской власти утверждали, что в СССР разложились все государственные структуры, кроме КГБ. И что у нас один выход — ставить сотрудников КГБ на все опорные должности. Сейчас кому-то кажется, что мы переживаем новые времена… А все это уже было! Андропов пришел в Кремль из КГБ, и народ вздохнул с облегчением: „Наконец-то взялись за коррупционеров, небожителей, прожигателей жизни!“ Все было уже, понимаешь?» — это цитата из интервью, которое я для журнала «Медведь» взял у нашего товарища Володи Григорьева, который сейчас зам. министра печати.

Кох: Это был как бы Иоанн Креститель.

— Я хотел сказать «Креститель», но смолчал. А ты не подумавши ляпнул.

— Почему не подумавши?

— Ну какой из чекиста креститель?

— Ну не будешь же ты отрицать, что В.В. Путин — это Христос русской земли? Или ты против? В глаза, в глаза смотреть!

— Эк вас, ссыльных, колбасит…

— Просто, типа, спаситель.

— Только возраст он прозевал.

— А до скольких лет дожил Христос? Скажи же мне.

— Из предыдущих разговоров тебе должно быть известно, что срок земной жизни Христа был от тридцати трех до тридцати семи лет.

— А, да, действительно.

— Ты, может быть, сравнивая Путина с Христом, хочешь сказать, что оба непонятно чем занимались большую часть жизни?

— А потом сразу — оп, и вход в Иерусалим.

— Допустим… А кто у нас тогда сыграл роль осла, на котором произошел въезд?

— Паша Бородин! Ха-ха-ха!

— То есть можно сказать, что эпоха Путина началась еще в 1983 году, с явлением Андропова народу. Но не очень удачно.

— Почему — не очень удачно? В чем тут неудачность? Мне было по фигу, куда Андропов ведет страну, но я тогда говорил: смотрите, какое счастье на нас свалилось: вождь — и вменяем! Он отдает себе отчет в том, что говорит. Я так устал от Брежнева с этим его «сиськи-масиськи.

— А анекдот помнишь про «сосиски сраные»? Так он называл соц-страны. Но Андропов хоть и внятно говорил, ничего толком не сказал! Also sprach Saratustra. А ни хера-то особенного и не sprach. Да-а-а… Вот смотри, Андропову, чтоб завоевать популярность, было достаточно выпустить дешевую водку. Путину в этом смысле тяжелее, потому что дешевой водки и без него залейся. Уже такого нет, чтоб человеку месячной зарплаты едва-едва хватало на десять бутылок водки, спасибо партии за это. Уже человек может жрать по бутылке в день.

— Не нанося ущерба семейному бюджету.

— И Путину, чтоб понравиться народу, пришлось немного придавить еврейских олигархов.

Вот еще как можно сопоставить Андропова и Путина. Оба проходили через процедуру выборов. Но за первого я голосовал, а на выборы второго даже не пошел. С первым дело обстояло так. То ли в 1979-м, то ли в 1980-м были выборы в Верховный Совет СССР ли, РСФСР ли. Я как раз был лейпцигским студентом. Так вот, однажды в воскресенье в шестом часу утра в дверь моей комнаты громко постучали. Я открыл… Вошли люди в штатском, говорившие по-русски без акцента, велели мне быстро собраться — и пройти с ними. Куда ж деваться — пошел… Меня проводили в припаркованный у общежития автобус, куда очень быстро погрузили всех русских жильцов. «Всех, значит, взяли…» — подумал я.

Повезли нас в советское консульство. Там на входе под бюстом Ленина стояли пионеры в белых рубашках с галстуками, отдавали салют. Так вот те ребята в штатском провели меня до самых избирательных урн и проконтролировали, чтоб я без сбоя отдал свой голос за Ю.В. Андропова, выдвинутого, как сейчас помню, рабочими Горьковского завода телевизоров. (Может, это был намек на сосланного туда Сахарова, этакое напоминание о твердой руке?) Я и отдал… Что касается Путина, то я за него голосовать не ходил — поскольку выборов-то и не было никаких. Было — назначение. Какие ж выборы, если у конкурентов заведомо не было шансов? Если вы помните, «выборы» были объявлены так, чтоб никто к ним подготовиться не сумел. Причем, спасибо, меня ранним утром из койки никто не выдергивал… Надо заметить, что в тот день, когда состоялось всенародное одобрение назначения Путина президентом (что пресса называла избранием), меня и в стране-то не было. Был я в командировке в городе Сантьяго-де-Чили… Можно было взять открепительный талон и устроить свободное волеизъявление в русском посольстве, но, как я уже сказал, смысла в этом я не усматривал. И тут еще надо заметить, что я сам далеко не считаю это полезным делом — устраивать всенародное голосование. К поступку Путина я отнесся с пониманием. Точно так же я считаю, что и Сталин был прав, отстраняя крестьян от участия в выборах. Ну, какое они могли дать волеизъявление? После того, что устроили в гражданскую? Опять красного петуха пускать? И новую элиту вырезать? Чтоб это до сегодняшнего дня тянулось, как в Зимбабве?

Кох: Народная любовь стала дороже. Причем заметим: Ельцин тоже сделал водку дешевой, а народной любви не добился…

— Ну это не он водку дешевой сделал, она сама так пошла.

— Но условия-то он создал. Я, кстати, боюсь, что народная любовь будет и дальше дорожать, планка подниматься, и мало будет пары голов олигархических, чтоб добиться народной любви… Вот Ельцин потому и не добился народной любви, что голов не рубил.

— А без этого — какая народная любовь? Без этого ее, увы, не бывает…

— Это же очень грустно.

— А кого колышет, грустно или нет? Это — правда, и она — такая. Мне еще Валера Абрамкин, заслуженный зэк СССР, рассказывал, что в некоторых тюрьмах ему случалось видеть настоящую демократию. Все решается коллегиально, сходкой. Но если ситуация сильно затягивается во времени, люди устают, им это перестает нравиться. Тогда появляется некий пахан, и ему сдают власть. Абрамкин полагает, что у людей есть такая очень странная, но глубинная потребность — во внешней совести. Чтоб другие решали и избавляли людей от выбора, чтоб на кого-то постороннего можно было переложить ответственность. Плохо вышло — так это ты придумал, ты и виноват. Но и пасть не откроешь на начальника… Тогда есть баланс, есть равновесие в обществе. Вот при Брежневе — делай что хочешь, хоть на голове стой — а народ устал. Дайте ему твердую руку! И она находится. И дается.

— Самое страшное, когда твердая рука…

— …только чтоб мы не сбились на беседу двух демократов…

— Нет, нет. К тому же я ничего не имею против твердой руки. Когда она действительно твердая. Я значительную часть своего менталитета приобрел в Чили. Нам там передавали опыт министры, которые входили в правительство Пиночета.

— А кто вас возил?

— Виталик Найшуль, умный, глубокий парень.

— Знаю. Мы с ним ездили по зонам Пермской области.

— А… Ну, про Чили — это длинная история… Когда мы дойдем до 91-го года, мы на этом подробней остановимся. Твердая рука, которая по-настоящему тверда — это гармонично, это диктатура в полном, завершенном варианте. Пиночет не пытался мимикрировать, не изображал из себя демократа, которым не был. Он знал: нужно строить либеральную экономику — он ее строил, надо душить оппозицию — он ее душил, все, как положено.

— Ситуация, как у китайцев с компартией.

— Да.

— Там вон взяточников расстреливают, и экономика на подъеме.

Комментарий

Про сильную руку.

В 1983-м исполнилось десятилетие прихода к власти Пиночета. Я писал про это так:

А дальше:

Кох: А вот гораздо хуже и опасней для нации в целом, особенно для такой незаконопослушной нации, как русские, когда твердая рука не является твердой. И в глубине души, сам перед собой, человек это понимает.

— Это ты про Андропова?

— Я сейчас говорю о другом человеке.

— А, есть такой человек, и вы его знаете.

— Да-да. И наверняка он в глубине души понимает, что никакая он не твердая рука. Что это свита играет твердую руку. А свитою он не управляет.

— Твердая рука — типа рукопожатие твердое, как никогда.

— А в свите есть твердые люди. Пускай они не шибко умные, но твердые… Знаешь, такая у них непреклонность, как у Николая Палкина была… И тогда, чтоб не упасть лицом в грязь перед свитой, нетвердая рука начинает играть твердую руку. И обычно переигрывает. Как тот прокурор у Войновича, который боялся, что все узнают, что он добрый — и, чтоб не узнали, всем выносил смертные приговоры. А сильный человек, который точно знает, что он сильный — ему не нужно казаться сильным. Понимаешь?

— Это как пидорас, который демонстративно ходит по блядям.

— Ну, это латентный пидорас. А настоящие пидорасы не скрывают, что они пидорасы.

— О чем мы и говорим — твердая рука, нетвердая.

— Так вот в этом смысле Андропов был сбалансированной личностью. Сильный мужик. Сбил корейский лайнер…

Зарубежные медиа говорили — уже тогда — про террористов и взрыв. Но вскоре начальник Генерального штаба маршал Николай Огарков признал, что советские истребители «остановили» авиалайнер двумя ракетами класса «воздух-воздух», и, как известно, обвинил южнокорейский самолет в шпионаже в пользу Соединенных Штатов. Никто в это не поверил, и дошло до того, что одиннадцать западных государств прекратили воздушное сообщение с Советским Союзом — правда, всего на два месяца.

Любопытно, что во время визита в ноябре 1992 года в Сеул президент Российской Федерации Борис Ельцин назвал ошибочными действия советского военного командования и выразил глубокое сожаление по поводу трагедии, разыгравшейся над Сахалином. А вскоре — в 1997 году — появились сообщения о том, что один из бывших высокопоставленных чинов японской военной разведки признался, что южнокорейский самолет выполнял-таки задание американских спецслужб: залетел к нам, чтоб привести в действие советскую систему ПВО и засечь радиолокационные станции. Настоящим самолетам-разведчикам это не удавалось — система их вычисляла сполоборота, не раскрывая себя.

Кроме самолета, был еще и теплоход. Пошли, пошли техногенные катастрофы — ни с того ни с сего. Спецы тогда в прессе блажили, что это только начало, но никто их не слушал.

7 июня 1983 года ТАСС передал сообщение: «От Нейтрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР. 5 июня с. г. на Волге, вблизи г. Ульяновска, произошла авария пассажирского теплохода „Александр Суворов“, повлекшая за собой человеческие жертвы. Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР выражают глубокое соболезнование семьям и родственникам погибших».

Случилось следующее. Теплоход пошел почему-то не в высокий пролет железнодорожного моста, как следовало, а в низкий. Верхняя палуба не вписалась по габаритам, и ее срезало — вместе с ходовой рубкой и кинозалом, до отказа набитым людьми. Как назло, именно в этот момент по мосту шел товарняк. Его так тряхануло, что на теплоход посыпались бревна и уголь.

В итоге погибли 176 человек.

После начали разбираться. Поскольку у поварихи как раз был день рождения, решили, что все по пьянке и вышло. Но потом подняли со дна Волги тела штурмана и рулевого, а алкоголя у них в крови не нашли. Свидетели после вспомнили, что штурман вроде был поглощен чтением дефицитного детектива. А пьянка, наоборот, спасла в тот вечер немало людей, которые выпивали в каютах, вместо того чтоб пойти в кино или дышать свежим воздухом на палубе. В прессе сообщалось о двух семьях, путешествовавших на том теплоходе — обе жены отказались от водки и в итоге погибли в кинозале в страшных мучениях.

Поскольку конкретных живых виновных не нашлось, дали десять лет капитану. Он отсидел шесть, вышел досрочно и на воле быстро помер от инфаркта; говорят, сильно переживал.

Свинаренко: Алик! Давай проведем мысленный эксперимент: а если б Андропов выжил?

— Тогда, может, мы б начали реформы чуть раньше. Я имею в виду — экономические. А с политическими были б в полной заднице, конечно. Вон как китайцы до сих пор ходят во френчах.

— Значит, это была репетиция Путина…

— Я не знаю! Нас пытаются убедить многие исследователи, что Андропов был сторонник каких-то преобразований в экономике а-ля либерализм. Но такого же рода легенды ходили и о Лаврентии Палыче! А Хрущ его расстрелял за то, что тот покушался на основы социализма…

— А Малюта Скуратов, случайно, не мечтал построить либеральную экономику? Твердая рука, русский патриот. Может, на Лубянке не Феликсу, а Малюте надо было памятник поставить?

— Экономические воззрения товарища Скуратова мне неизвестны. А насчет патриотизма… Когда патриотом называют человека, который истребляет собственный народ, — это мне не очень понятно… Да к тому ж не разрешает своему народу носить оружие — чтоб легче было давить. Не надо казаться сильным, а надо быть. Рейган из-за лайнера из штанов выпрыгивал — а Андропов спокоен: «Рейган? Кто такой? Почему не знаю?» Мне кажется, Андропов сбил лайнер не для того, чтоб американцам показать, какой он крутой, — а чтоб нам это показать. Подумай над этой версией…

— Подумаю… А еще он стихи писал.

— Да. Поддерживал имидж либерала и просвещенного человека.

Вообще, на мой взгляд, нет ничего более опасного для гражданского общества, чем спецслужбы у власти.

Я в данном случае не конкретизирую КГБ там или ФСБ, ЦРУ, МИ-6 или Моссад. Просто — спецслужбы.

Ведь что такое сотрудник спецслужб, если он хороший сотрудник спецслужб?

Во-первых, он хорошо усвоил, что он — элита нации. При этом не имеет значения, элита он на самом деле или не элита. Важно, что он убежден — элита. Так его учили.

Во-вторых, его приучили к конспирации. Он любит конспирацию, он верит в конспирацию, он ею живет. Он не понимает необходимости публичности власти. Он не верит, что политик может публично заявлять свои мотивы и они истинны. Его учили, что публичные заявления делаются только для отвода глаз, а на самом деле мотивы человека, как правило, низменны и просты: жрать, срать, совокупляться, над златом чахнуть. Он презирает людей.

В-третьих, его научили любить абстрактное государство и абстрактный народ. Просто как термин. При этом для него очевиден приоритет интересов государства над интересами народа. Или иначе: интересы государства и есть интересы народа, а у народа не может быть интересов, отдельных от интересов государства.

В-четвертых, именно в силу специфики спецслужб его приучили презирать закон. Нет такого преступления, на которое бы он не решился ради интересов этого абстрактного государства. Закон — это для плебеев, а он — элита. Он охраняет безопасность государства, населенного маленькими неразумными существами (народ). Ради безопасности этого народа он держит его в неведении относительно своих помыслов и действий и готов брать на себя страшные грехи. Плебеям этого не понять. Он небожитель, и для него есть один закон — его начальник.

Из этих четырех пунктов вытекает необходимость жесточайшего контроля властей над спецслужбами. Властей, не интегрированных со спецслужбами. Товарищ Сталин за тридцать лет своей власти трижды проводил чистки органов, убивая чекистов тысячами (волны Ягоды, Ежова, Кобулова-Меркулова). В США была крупная чистка ФБР после Гувера. Что-то аналогичное, я уверен, было во всех спецслужбах мира.

Если же спецслужбы находятся в подчинении структур, сформированных из выходцев из спецслужб, то есть людьми с описанной выше ментальностъю, то сама метода управления становится непрозрачной. Спецслужбы сами формулируют свои цели, сами ставят себе оценки (всегда почему-то очень высокие), сами себя награждают (секретными указами). Государство превращается в филиал спецслужб. Власть не опускается до полемики даже с конструктивной оппозицией, а на всякие неудобные вопросы отвечает: «Вот вы спросили, зачем мы заложили в бюджет инфляцию не 15, а 12%? Так позвольте вам заметить, что мы знаем истинные мотивы вашего вопроса. Вы ведь не интересуетесь инвестиционным процессом в стpaне. На самом деле вы прелюбодей и тайно посещаете любовницу. Так-то». (Занавес. Полемика закончена.)

Свинаренко: Так… Давай ближе к телу. Значит, в 83-м поехал я в Германию, с так называемым поездом дружбы — наш пролетариат повезли выпивать с ихним пролетариатом. Ну, встреча, речи с трибуны, банкет. Наутро меня поднимают наши: «Игорек, либо мы помрем, либо ты нам поможешь найти чем похмелиться». — «Так в чем проблема, вон через дорогу универсам, берите там что хотите и похмеляйтесь». — «Ну, так не бывает, сейчас же семь утра, еще не дают, надо с грузчиками договариваться…» Ладно, повел их в магазин. А там в широком ассортименте выпивка от пива до ликеров, и закуска любая — и все почти даром.

— Как оно и должно стоить. А то ведь нам наше правительство тогда объясняло, что делает огромное одолжение тем, что дает людям возможность выпить. Оно из этого сделало любимое развлечение народа, потому что водку тяжело было достать!

— …и мне мои пролетарии в гэдээровском универсаме говорят: «Что ж мы, дураки, поженились! Мы б могли на немках жениться и жить тут! Водка дешевая, пива навалом, девки дают, чего ж еще?» Люди родину готовы были продать за кусок салями, вот до чего их партия довела. Они переживали, плакали, блевали — в общем, непросто им было смотреть на жизнь ГДР. Заезжаем в деревню — мой пролетариат не верит, что деревня: как, там ведь дороги, фонари, водопровод и канализация. Тяжело было в социалистической Германии в этом смысле нашему пролетарию — не знаю, как с этим у Путина. А комитет тогда был очень строг, за нами присматривали, чтоб мы ночевали каждый в своей койке, — это, кстати, о кагэбэшниках в Восточной Германии. И чтоб повидаться с девушкой из местных, надо было такую конспирацию разводить…

— А перед кем они боялись, что ты потеряешь облик советский? На Запад оттуда не сбежать было, Штази из-под земли б достала… Что касается самих восточных немцев, то они прекрасно знали наш облик…

— Там глубже было. Нас как-то на 7 ноября, когда я в Лейпциге учился, вызвали в советское консульство — флаги там, пионеры, музыка — и толкнули с трибуны лекцию про то, что все немки б…и и вступать в связь с ними можно, но если кто женится — кранты, сразу отзывают в Союз и отправляют в армию. И все это подавалось под красным знаменем, перед бюстом вождя.

— А почему нельзя жениться?

— Ты меня спрашиваешь? Откуда я могу знать… Лично я не женился. Может, боялись, что наши туда повалят валом, потом начнут дальнюю родню перевозить… А скорей всего, чтоб избежать конфликтов и лишнего напряжения. Я вот помню, пару раз почти совсем было дрался с немцами в те времена, но они каждый раз отступали. Потому что они хотели просто слегка подраться, по пьянке, а я шел на них и рвал тельняшку на груди — типа иду на смертный бой, сейчас кому-нибудь горло перегрызу. Ну, тебе этого не понять.

— Скажи, пожалуйста, вот тогдашний уровень жизни ГДР выше был теперешнего российского или ниже?

— Мне кажется, у них было лучше. Там было товарное изобилие при высоких зарплатах.

— Ну насчет жратвы ладно, но шмотье их говенное было.

— Им нравилось. К тому ж западного товара было полно. Гэдээровские левые джинсы стоили 120 восточных марок, a Wrangler у фарцы — 160. Купи и носи себе. Ну, на машины была очередь, лет на десять. Но квартиры там только ленивым не давали. Я вспоминаю ту их жизнь — хорошо, уютно…

— Но почему ж они до сих пор не могут вписаться в западную жизнь? Присоедини Москву к ФРГ — через год все впишутся: и рабочие, и путаны…

— Хороший вопрос. Думаю, это потому, что у них была холодная гражданская война. Правительство ГДР давало понять своему народу — вот, мол, русские победили фашизм, стало быть, они круче. А ваши отцы и деды воевали за Гитлера, их надо стыдиться. И так власть воспитала в своем народе комплекс неполноценности страшный. В пьяном виде восточные немцы то и дело мне жаловались, что никто их не любит, и это 76 справедливо — за что ж их любить. Я их утешал, говорил, что и нас, хохлов, тоже не любят, но нам плевать. А западные немцы покаялись, стали евреям давать деньги и квартиры, и в кибуцы ездить. То есть западные немцы как бы искупили вину за фашизм. А восточные не искупили вину за коммунизм, потому что коммунизм — это типа замечательно.

— А, то есть вина без искупления? Не могу согласиться. Вон ведь сколько мы у них вывезли оборудования после войны, это разве не искупление?

— Ну это вы, капиталисты, все бабками меряете…

— А когда немок русские солдаты е…ли, это не личное искупление?

— Это, извиняюсь за каламбур, никого не е…т.

— И как так много брюнетов в Германии образовалось?

— Да ладно тебе.

— И духовно никаких прорывов. Ни литературы, ни кино у восточных немцев не было…

— А им все западное показывали, вещали из ФРГ. Думаю, Путин в ГДР смотрел то же, что и я. Те же фильмы. «XX век» Бертолуччи, «Кабаре» Боба Фосса, «Полет над гнездом кукушки» Милоша Формана… Это все шло у них в обычных кинотеатрах. Это, конечно, расширяло кругозор — в Союзе же совсем была дремучая жизнь. Что еще? Видимо, Владимир Владимирович покупал там ботинки «Саламандра» — совместное предприятие западных немцев с восточными. Ходил в пивные, ел там сосиски и свиную ногу, пил пиво…

— И поправился на этом всем. И денег скопил — привез оттуда «Волгу». А ты что привез?

— Да пару штанов, и все. Думаю, Владимир Владимирович меньше пил, чем я, потому и «Волгу» привез.

— И зарплата у него была побольше.

— Скорей всего. Я получал стипендию 448 восточных марок 50 пфеннигов, что по официальному курсу было 140 рублей. Но там этого хватало на три пары фирменных джинсов.

— Которыми ты фарцевал. —Нет.

— В глаза смотреть!

— Да пожалуйста. Смотрю. Нет, у меня там не джинсами все мерялось, а иначе. Я мог на свою стипендию выпивать 0,7 литра бренди каждый день и еще даже закусывать. По советским меркам, это была просто роскошь. Что можно сегодня сказать? У них в ГДР была красивая, веселая и легкая жизнь. Хотя у них там были и диссиденты, и Штази их давила…

— Ну, диссидентство в ГДР выражалось в перелезании через стену.

— Так, так… Тут, может, и зарыт самый важный момент: из ГДР все мечтали сбежать. И Путину, наверно, это было неприятно сознавать. Думаю, он чувствовал себя охранником на зоне: убери колючую проволоку — и все от тебя сбегут, никто тебя не любит… Это его так мучило — предполагаю я, надеюсь, его не переоценивая, — что он, став президентом, очень быстро создал такую ситуацию, что жить в России — это престижно. Не каждого еще пустят. А некоторых вообще вышлют. Они будут проситься обратно — их не возьмут. И люди поймут, что право жить в России еще надо заслужить. Отчасти это от опыта Стены. Помню это мощное чувство границы, видимой, реальной, ощутимой. Когда видишь два ряда колючей проволоки, а между ними ходят пограничники с немецкими овчарками… Причем ты видишь это издалека, к проволоке тебя и не подпустят. То есть Путин, сидя в ГДР во времена Андропова, о многом должен был задумываться. Никак не мог не задумываться.

— Да… Съездил ты, значит, в ГДР, а после вернулся в Калугу. Это ведь там жил плененный Шамиль?

— Да. С гаремом. Который к нему отошел согласно договору.

— А кому он еще мог отойти?

— Ну, красноармейцу Сухову. Или в госдоход. Вот тебе, кстати, и решение чеченского вопроса: Масхадов должен сдаться в Калугу.

— Но потом ведь Шамиль попросился на хадж в Мекку. Царь его отпустил, с сыновьями. И в дороге Шамиль помер. А сыновья там остались — в Туреччине. Какой-то сын Шамиля был главнокомандующим турецкой армией, когда шла война с Россией. Выученик генштаба! Царю присягал, ручку целовал! По-русски говорил лучше, чем по-аварски!

— Значит, какой вывод?

— Сколько волка ни корми… А х… у тигра все равно длинней.

— Это да… Однако вернемся к теме выпивки — в связи с «андроповкой», которой Юрий Владимирович ознаменовал свое восшествие на престол. Кто-то на это купился, а кто-то ж как гнал, так и дальше стал гнать…

— Самогонку я сам гнал лично. В 83-м как раз начал.

— Ну-ка, расскажи!

— А чего тут рассказывать? У себя на кухне, в коммунальной квартире, и гнал…

— Какой был рецепт у тебя? Я, например, уже забыл, хоть и гнал, а ты помнишь?

— Да, конечно, помню. Значит, наливается бутыль литров двадцать воды, туда пять кг сахара, туда крошишь буханку черного хлеба и палочку дрожжей, и дальше уже по вкусу. Можешь забродившего варенья ухнуть, можешь кипятком банку из-под меда сполоснуть — и тоже туда.

— А картошку не тер? Томатной пасты не добавлял?

— Нет, нет. А вот яблочки подгнившие — подберешь их в овощном, и через мясорубочку — это да.

— А потом шланг на горло, да?

— Шланг — обязательно. Далее перегонка. Скороварочка, на нее трубочка надевается, после химический змеевичок стеклянный, такой, знаешь, из лаборатории. Я какое-то время гнал, а потом просто начал брагу варить. А че тратить время — дешево и сердито. Она десятиградусная, кислушка, очень даже подходящая для студенческой жизни. Много можно выпить, пьешь целый день.

— Она типа Chablis по вкусу.

— Да, да. Chablis.

— И еще брага отдает французским шампанским. (Я его немало выпил, у меня в Шампани есть знакомый, ветеран Индокитая, так у него свой замок. К нему как заедешь, и пошло-поехало — с самого утра.)

— Да, замечал.

— Там ведь то же самое брожение, или, иными словами, ферментация. (Этот привкус кажется уникальным и страшно нравится людям с пробелами в жизненном опыте, которые не попили в свое время браги, как мы.) Заметь, в советском шампанском и тени нет бражного привкуса! Потому что, думаю, это простое вино, в которое закачивают углекислоту.

— Ну да, наши как бы хотели быть святей папы римского. Вроде у них халтура, а нам так нельзя… С брагой еще что? С ней нельзя медлить, надо выпить вовремя — когда перебродит, она уже никакая. Горьковатая.

— На этой стадии она похожа на сухой херес.

— Это зависит от добавок. Если брага чисто хлебная, она только хлебом пахнет… Еще в тот год я открыл «Гавана клаб». В расчете градуса на рубль он был даже эффективней «андроповки».

Комментарий

На 83-й пришелся пик моего пьянства. Это я помню очень отчетливо, поскольку в 84-м — накануне сухого закона — резко сократил потребление алкоголя на свою душу, поскольку дальше так жить было нельзя. (Это было первое решительное сокращение из последовавшей за этим череды.) Сам я тогда не гнал, пил главным образом казенную и портвейн типа «Кавказ». Отчетливо помню, он до сих пор стоит у меня во рту, вкус теплой водки, которой выпиваешь граненый стакан и после заедаешь теплым же куском розовой вареной колбасы на куске крошащегося черного хлеба. Жил я тогда, как и заметная часть советского народа, по такой схеме: с утра на работу, в 11.00 опохмелка, далее трудишься, а в 18.00 — в магазин, и вперед… Потребление шло так часов до двух-трех ночи. С походами за водкой к таксистам и в ресторан — ларьков же не было круглосуточных. За столом обыкновенно происходило обсуждение прочитанных книг и рассказывание поучительных историй из жизни (из широкого, но все же довольно ограниченного ассортимента), а также уговаривание девушек — это все наподобие «Декамерона». Было в целом весело и поучительно, но крепло ощущение, что жизнь проходит незаметно и зазря. Каждый день одно и то же. Виделось будущее — я лет через двадцать: спивающийся интеллигент сидит на голом матрасе, кинутом на железные кроватные пружины, кругом раскиданы разрозненные носки; он один, в комнате бедно, на полке драгоценные надоевшие книжки, денег нет, всем должен, начальство — тупые твари, за окном — какие-то сараи, воняет жаренным на маргарине хеком… Л хотелось замутить какой-то великий проект! Но когда выпьешь, вроде и ничего, легчает. Похоже, эту схему и укреплял своей дешевой водкой Юрий Владимирович…

Свинаренко: А ты по сколько тогда пил?

— Ну мы с товарищем могли бутылочку усидеть. Один я пол-литра тогда выпить не мог, это было бы для меня слишком. Да и сейчас слишком…

— Мне сейчас пол-литра тоже слишком, а тогда и литр хорошо шел. Весело было! Пили помногу. Работа журналиста-агрария к этому располагала. Бывало, приезжаешь в колхоз на «козле», чтоб сочинить бессмертный текст типа: «Вместе с тем оставляют желать лучшего темпы кормозаготовок. На голову КРС заготовлено по 13 ц условных кормовых единиц, в то время как…» А там председатель ожидает, стол накрыт, сало порезано, водка охлаждена, буфетчица накрашена, сиськи вывалила. Хотите, говорит, тут пообедаем, а нет, так на речку… Был у нас старейший журналист по кличке Бобер. И вот его жена на двадцать пятом году семейной жизни узнала, что, кроме зарплаты, бывает еще и гонорар. Она что-то такое подозревала, потому что зарплату всю до копейки мужик отдает, а каждый день пьяный. Но у него была отмазка — что ему из уважения за так наливают. Причем ему и из уважения тоже наливали! Жена, значит, узнала, вычислила гонорар, помножила его на двадцать пять лет и пришла в ужас. И вместе с тещей вломила своему Бобру. И выселили его. После чего теща выиграла в лотерею «Волгу». Назло зятю.

Но шутки в сторону. Что касается КГБ, я догадался, почему Ельцин чекистов разогнал. Так бы на его месте любой человек сделал, который бы взял себе труд немного над этим задуматься. Ну, ты помнишь — переименование, разукрупнение, переформирование, смена начальников… Фактически это был разгром КГБ. Даже я тогда за них вступался: ну ладно, гоните поганой метлой тех, кто диссидентам иголки под ногти загонял. Но там же кто-то шпионов и бандитов ловит, так пусть ловит! Только Ельцин быстрей меня сообразил, что произошло. Он сел и сказал: «Так, вот у меня есть могучая машина — КГБ. Чем она лично мне известна? Это тайная полиция, которая типа стоит на страже государства. Так почему ж мы в Беловежской Пуще это государство развалили и нам за это ничего не было? И почему Горбачев узнал об этом после американского президента?» Помнишь такое?

— Ну типа того, да… Допустим, это апокриф, но звучит хорошо. Может, он узнал не позже американского, но повлиять на это мог еще меньше, чем американский президент.

— Значит, вот какие варианты — почему комитет ничего не сделал. Вариант первый. Комитет не знал. Вариант второй. Чекисты знали, но не доложили Горбачеву. Первый вариант совсем плохой — дармоеды, зря ресурс жрали. Теперь по второму варианту. Знали, но не сказали — оттого что работали на регионального лидера, каковым тогда был Борис Николаевич. Так вполне вероятно, что завтра начнут на Шаймиева работать или на Абрамовича против Кремля… Или они тогда на американцев работали? Тоже занятно. А может, ждали, чем кончится, чтоб присоединиться к победителю? Или — вели свою игру? В общем, все варианты очень нехорошие, и по-любому комитет надо было упразднять. Такая спецслужба государству не нужна, вот Ельцин ее и разрушил — как структуру бесполезную и даже вредную.

— А вот такой вариант не предполагаешь? Они доложили Горбачеву, а он не принял решения. И все. Сами они действовать не могли, а Горбач в силу личностных особенностей ничего не предпринял.

— Ну ты сам-то веришь, что Горбач знал? Знал бы, так рявкнул бы что-то, хоть задним числом. Веришь ты в эту версию?

— Да не очень. Он же давал команды — и на штурм телецентра в Вильнюсе, и на разгон демонстрации в Тбилиси… У него кишка-то была. А этих что ему стоило накрыть в Беловежской Пуще? Взял бы да арестовал…

— Вот и выходит, что комитетчики только надували щеки, а сами ничего и не знали.

— Абсолютно с этим согласен. Если хочешь знать мое мнение, то я придерживаюсь первой твоей версии. Они не знали ничего! Они полные эти… ну… Они могут только на коммерсантов наезжать! А реально безопасностью страны они не занимаются вообще. Они ничего не могут и никогда не могли, даже во времена Андропова. Я считаю, что и в ЦРУ такие же, и в ФБР. Почитай шпионские книжки — там одна структура противодействует другой. Одна аннигилирует своими действиями другую. Вот и все. И если б их обеих не было, то и слава богу. А вот еще у комитетчиков есть тема, которая мне нравится. Я так врать перестал еще в средней группе детского сада! Они говорят: мы на самом деле знаем, где сидит Басаев, но у нас просто нет команды его взять.

— Ладно. Вот тебе еще версия. Допустим, в комитете поняли, что скоро все грохнется. Они сели заседать. Мол, давайте уйдем, и пусть власть возьмут демократы.

— Это ты про 91-й рассказываешь. Но при чем тут 83-й год?

— А при том, что в 83-м была репетиция. В 2000-м они взяли власть, но перед этим ведь в 91-м отдали. Как это могло происходить? Они забрали золото партии, выкинули из окна Кручину, управделами ЦК, который этим золотом ведал, и бабки пропали навеки. Золото вложили в бизнес, на который поставили либо чекистов, либо стукачей. А демократы пусть друг друга обольют грязью и все разворуют, покажут, на что способны…

— …а потом мы этим же бизнесменам-евреям подсунем нашего Вову Путина, они, как мудаки, приведут его к власти, и он их потом удавит.

— Ну, как? Красивая версия? Типа — довольны ли вы, граждане России, своими демократами? Не очень. Вот мы пришли с твердой рукой, и вы ведь счастливы? Счастливы. Но вот и не возникайте. (Надо бы на досуге триллер такой сочинить.)

— Не может такого быть.

— Ну как не может? Вон из рейха сбежали ведь ребята, золото увезли, спрятались.

— Но это было мозаично! Они ж не пришли снова, не вернулись в Германию через десять лет, не предложили никакой властной альтернативы оккупационным властям. Каждый ухватил свой кусок, и теперь они, кто еще жив, сидят по одному на виллах в джунглях…

— И ты всерьез это говоришь? Что комитетчики, наблюдая за растущей наглостью демократов, ничего не чувствовали своей жопой и не готовили отходных путей? Что не изучали жадно и страстно опыт нацистов, которые загодя переводили активы на другие континенты? И не пытались придумать, как бы избежать повторения ошибок нацистов, которые не смогли вернуться? Кстати, мы, может, недооцениваем их влияние. Я там, в Чили, выпивал с несколькими этническими немцами, родители которых были натуральные фашисты. Так эти ребята сплошь офицеры и генералы, при Пиночете были не последние люди, и никто сейчас точно не может сказать — а не на золото ли рейха построена чилийская экономика? Не его ли мозговыми ресурсами? Ну, пусть не на сто процентов…

— Ну, ладно, допустим. Все прекрасно — кроме одного. Для того чтоб такой проект поднять, тяжелый, сложный, с богатым андеграундом — нужен же был мозговой центр, должен быть руководитель проекта, некий моральный авторитет, который где-то за кулисами сидит и дергает за ниточки, и все работает… Кто он? Кто?

— Слушай, поскольку у нас во всем виноват Чубайс, то пусть он возглавит и этот проект. Ничего страшного, что как бы задним числом.

— Если б он этот проект возглавил, то его б сейчас не мордовали, как мордуют.

— Ага, мордуют, мордуют, и все грозно, напоказ — а он себя, несмотря ни на что, прекрасно чувствует. Интересно, сколько он бабок тратит на этот пиар — что его якобы все е…т со страшной силой. Это все конспирация, в которую так любят играться чекисты…

Слово в защиту чекистов.

При том, что я сам — махровый антисоветчик и пещерный антикоммунист и КГБ не люблю уже давно, тем не менее посмотрю на вопрос трезво и беспристрастно, как это мне вообще свойственно. И справедливости ради скажу, что огально охуивать, то есть, извините, огульно охаивать органы — дело некорректное. Все-таки они сделали немало полезного для своей страны.

Раз зашла речь о чекистах, давайте рассмотрим одно из поэтических определений, которыми их снабжали продажные пиарщики КПСС: рыцари революции. Что такое революция? Как ее описать? Можно использовать тоже поэтические термины: буря, вспышка народного гнева, кровавая жатва и прочая там чушь.

(Такая непонятка у нас часто встречается. Еще мне нравится термин «неуставные отношения». Представь, идешь ты, дорогой читатель, по улице, и вдруг к тебе подходят ребята, бьют тебя в лицо, забирают твой кошелек и имеют тебя в задницу. И говорят: «Старик, зря ты думаешь, что это хулиганство, грабеж и изнасилование. Это всего лишь неуставные отношения!» На гражданке такие номера редко проходят, а в армии — легко.)

Но давайте опишем происходившее строгими терминами, обозначим состав революции, перечислим деяния, без которых ее не бывает. Это, безусловно, убийство, грабеж:, разбой, — а как без них? А еще — терроризм («на белый террор ответим красным террором», а до того лирические герои советской литературы типа Желябова и забыл, как их там еще звали, и Сталин, Камо, Савинков и кто там еще был бомбистами-киллерами). Само собой, тут же и бандитизм, и организация преступного сообщества (преступной организации), и массовые беспорядки. Кроме того, посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля. Еще гарантированы такие вещи, как насильственный захват власти или насильственное удержание власти, вооруженный мятеж. А сколько говорено про принуждение к даче показаний (с применением насилия, издевательств и пытки) как неотъемлемую часть революционного процесса!

Вас тут может смутить порядок деяний — отчего-то сперва идет убийство, а после террор и только потом массовые беспорядки. Но я тут ни при чем — именно в таком порядке специалисты сочли необходимым перечислить эти деяния в действующем Уголовном кодексе. Вся революция в нем предусмотрена, пусть и в несколько произвольном порядке. Вот смотрите:

Статья 105. Убийство — от 6лет.

Статья 161. Грабеж: — от 1.

Статья 162. Разбой — от 3.

Статья 205. Терроризм — от 5.

Статья 209. Бандитизм — от 10.

Статья 210. Организация преступного сообщества (преступной организации) — от 7.

Статья 212. Массовые беспорядки — от 4.

Статья 277. Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля — от 12.

Статья 278. Насильственный захват власти или насильственное удержание власти — от 12.

Статья 279. Вооруженный мятеж: — от 12.

Статья 302. Принуждение к даче показаний (с применением насилия, издевательств и пытки) — от 2 лет.

Совершив все эти деяния, участники незаконных вооруженных формирований победили, взяли власть. Как это описать в сегодняшних реалиях? Это как если бы отряды Басаева, разгромив федеральные войска и законные силовые структуры, заняли Кремль и начали бы пытать и зверски убивать пойманных на улице офицеров и православных священнослужителей. Да это, собственно, и делалось восставшим русским народом в самых широких масштабах без всякого бен Ладена.

А должно быть за это наказание? Ну, видимо, да. А как карать? Из всего содеянного один только первый пункт, то бишь ст. 105, уже может потянуть если не на расстрел, так на пожизненное. М-да…

Для любопытства попробуйте суммировать хотя бы минимальные сроки наказания. Вы будете смеяться, но получится ровно 74 года. 74 года лишения свободы! С 1917-го по 1991-й. Да, господа. Нравится вам это или нет, но революция — длинная череда преступлений. Это и разбой, и террор, и бандитизм. То, что в этом участвовал не один человек, а почти весь народ, только усугубляет вину — так членство в банде наказывается строже, чем индивидуальный бандитизм… В общем, люди, которые выступали на стороне революции — это уголовные преступники. Боевиками незаконных вооруженных формирований (объединенных в так наз. Красную Армию), воевавших под руководством полевых командиров типа террориста Котовского, перешедшего на сторону боевиков офицера Тухачевского (позже почти все перешедшие на сторону боевиков офицеры были расстреляны — как с ними поступили бы и сегодня, в наши вполне вегетарианские времена…) и проч., были главным образом крестьяне. Совершенно справедливо к ним было применено наказание в виде лишения свободы. Причем в лагеря были отправлены далеко не все. Подавляющее большинство отбывало срок в смягченном режиме — как на «химии», на поселении. То есть труд — да, конечно, принудительный. Паспорта зэку на «химии» не положено. Но все же режим относительно вольный: жить можно в отдельной избе, а не в лагере, и в город можно изредка отлучаться с разрешения лагерной, то есть, извините, колхозной администрации. Очень хорошо сюда ложатся и попытки введения в стране сухого закона. Ведь известно, что зэков водка до добра не доводит… Нет водки на зоне — и вопрос решен. На поселении иное: там можно и дихлофосом разжиться, так что сухой закон там обычно не удается…

Вообще мягкость наказания просто беспрецедентная. Мы должны радоваться тому, что наших предков всего лишь отправили на поселение, что Россию не разбомбили, как Югославию, в которой беззакония и преступлений накопилось поменьше, чем у нас…

Так вот. Порядок в стране какой-никакой, а наведен был. Виновные были вычислены — ими оказались крестьяне. Именно они, пойдя большей частью в Красную Армию, и решили вопрос типа демократическим большинством голосов. Чекисты и наказали виновных. Вы скажете: у них руки по локоть в крови, как же этими руками можно установить справедливость? А так, что чекисты — слепое орудие божественного промысла. Действия их по закону совершенно нехороши и неправильны, но по понятиям — бесспорны. Когда Тухачевский при поддержке авиации и артиллерии громил восставших тамбовских крестьян, он уподоблялся спецназу Минюста, который усмиряет восстание на зоне. В таких случаях неизбежны потери и огромное количество пролитой крови. Что же касается Антонова, который поднял тамбовских земледельцев, то он сыграл фактически роль пахана, поднявшего зону. Да, слепое орудие, которое Бог избрал для возмездия! В чекистах, следовательно, был глубокий смысл, — если, конечно, верить этой моей версии. Если да, то в новом свете предстает и главное, любимое оправдание чекистов — это типа не они виновны в так называемом сталинском терроре, поскольку они и сами друг друга интенсивно сажали и расстреливали. В этом есть логика: пустил ты кому без суда и следствия пулю в затылок — получи и сам от такого же, а после и с ним то же будет. И таким образом снимается главное противоречие: как же, не может же убийца и беззаконник вершить справедливость! По идее, в принципе — точно не может. Но в порядке исключения, ставши ненадолго слепым орудием, не ведая, что творит, по ошибке, — вполне может. И эта ошибка очень легко и быстро исправляется посредством казни палача другим палачом. Так что моя версия вполне обладает внутренней стройностью.

И потом, а какая ж была альтернатива? Ну ладно, не судить и не наказывать. Пустить все на самотек? Оставить все как есть? Чтоб и дальше воровали, и резали, и жгли? И чтоб продолжался весь тот беспредел шариатских судов, то бишь комитетов бедноты?

А так — нет, все ж боевики были призваны к порядку, чекисты им, сами того не желая, напомнили про Божий страх.

Да, по-хорошему, нужен бы настоящий суд, с соблюдением всех формальностей и процедур. Но откуда было взяться такому суду в дикой разрушенной стране — когда и сегодня, боюсь, все еще нет у нас такого суда? Формальности соблюдены не были и процедурные дела все, конечно, под вопросом, — но по понятиям-то все верно. За преступлением последовало возмездие, наказание. Лучше уж такой суд, чем никакого.

А вот и еще одно подтверждение, на уровне эмоций и личной жизни. Мой дед был чекистом и работал по полной программе, и крови на нем немало. Но при этом он был симпатичнейшим человеком. На фронт пошел добровольно, на шахте вкалывал, жил чрезвычайно скромно. В праздник мог выпить не стакан даже, но рюмку вина. Делал зарядку, возделывал свой сад, лично пытался внуков приобщать к труду. Убивал людей он на уровне партийного поручения, типа для блага будущих поколений. В нем была какая-то сверхнормативная тяга к справедливости и вера в то, что ее можно установить человеческими силами. Так, на старости лет, с тростью, волоча перебитую в 1941-м ногу, он в составе парткомиссии ходил с проверками по магазинам, мечтая пересажать всех завмагов-воров. Но ни в корыстолюбии, ни в садизме, ни в тяге к власти или порокам замечен не был. Я с легкостью могу представить себе миллион вот таких же ребят, которые приходили каждый день на работу в свои чекистские офисы и работали там по специальности, применяя табельное оружие, искренне полагая, что таким манером строят светлое будущее для новых поколений, то бишь для нас.

По этой же схеме и Сталин был тоже слепым орудием возмездия… В колхоз, в колхоз вчерашних бунтовщиков! И это еще даже очень гуманно, по совокупности содеянного… Возможно, сам Сталин даже догадывался об этом: все-таки Библию не читать он, обучаясь в семинарии, никак не мог. И урок со своим сыном, попавшим к немцам в плен, тоже не понять не мог — ибо черным по белому в Книге написано: до третьего и четвертого поколения будут отвечать дети за содеянное родителями. Так что в концлагерях для детей изменников Родины определенную логику увидеть при желании можно.

А вот и еще один аргумент: крестьянство как класс не только ненадежно — против царя бунтовало и устроило резню, значит, завтра и большевиков может начать резать и вешать и жечь, — но и экономически неоправданно. На кой ляд эти деревни с их хибарами, со всем идиотизмом деревенской жизни? Такое только Африке да нищей Азии присуще. Надо фермерские хозяйства строить (или закупать зерно в теплых странах, мы все-таки живем в зоне рискованного земледелия), а лишних крестьян разорять, чтоб они шли в города и работали, как люди, на заводах. Что и случилось при деятельном участии сотрудников органов.

Ну, чисто по-человечески это легко понять. Ну на кой ляд нужны вот эти раскиданные по всей стране боевики, которые только что перерезали полстраны? Нам совершенно плевать, во имя каких идеалов и в силу каких обстоятельств это творилось, но доверие к этой публике невозможно. Это то же самое, как ожидать лояльности и многолетнего добросовестного труда от чеченских боевиков, если они завтра сдадут часть оружия и запишутся в колхозы…

Застой дошел до крайности. Жизнь застыла. Люди охотно пили водку, запоем читали и живо интересовались параллельной культурой.

В принципе персонажи книги так могли бы обозначить ситуацию: «Есть две новости, одна плохая, другая хорошая. Советской власти на наш век хватит, но зато она такая вялая, что не мешает жить».