"Сделка" - читать интересную книгу автора (Коллинз Макс Аллан)

6

Мы встретились с Элиотом за поздним ленчем в «Бергоффе»: то, что мы воевали с Германией, вовсе не означало, что я должен отказываться от моего любимого шницеля. Там все еще подавали пиво в кружках, хотя в меню их кухня теперь называлась «баварской». К тому же шницель был размером с почтовую марку, что было вовсе не в духе «Бергоффа». Война – это сущий ад.

Мы сели в уголке просторной оживленной комнаты. Официанты, напоминающие акробатов, в черных фраках и длинных белых фартуках сновали между составленных вместе или стоявших отдельно столов, держа на вытянутых руках подносы с дымящейся едой. Было замечательно находиться в этом настоящем ресторане, сделанном из стекла и дерева, напоминающем протестантскую церковь. Это было истинно чикагское заведение, построенное еще в те времена, когда все были живы; это был бастион, которого еще не коснулись ветры перемен, несмотря на такие издержки, как уменьшенные порции мяса и эвфемизм «баварский». Здесь я чувствовал себя дома. Здесь я ощущал себя в том Чикаго, который помнил.

К тому же это был шумный, оживленный зал, полный людей, что давало возможность спокойно побеседовать, не боясь чужих ушей.

– Я первым делом сделал эти звонки, – заявил Элиот, имея в виду свои усилия по поводу поисков д'Анджело. – Ответа еще нет. Ты будешь в своей конторе весь день?

– Собираюсь.

– Если я что-то узнаю, сообщу тебе.

– Я это оценю. Лучше раньше. – Друри, который работает с письмами, подписанными инициалами А. Д., фотографией и адресом в Сан-Диего, на который надо было посылать корреспонденцию, не сильно отстает от меня.

Элиот ел фирменное блюдо «Бергоффа» – свиные ножки с кислой капустой. Прожевав очередной кусок, он сказал:

– Между прочим, ты был прав насчет Дина.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Он замолчал. Неизвестно, получил ли он сообщение об убийстве Эстелл Карей, но больше он ничего не говорит.

– Так значит, он не выступит свидетелем?

Элиот невесело улыбнулся

– Это все не так просто. Он выступит свидетелем. Но просто он вспомнит... не все.

– Ты же говорил, что Дин был последним, кто согласился сотрудничать.

– Правильно, и он постепенно вспоминал то одно то другое. Но, к слову, он ни разу не упомянул ни Нитти, ни Рикка, ни Кампанья или Капоне.

Капоне, о котором он говорил, был братом Аль Капоне – Ральф по прозвищу Ботлз Капоне, – выпускающим безалкогольные напитки.

– Но он поддержал признания Брауна и Биоффа, – продолжал Элиот, – касающиеся вымогательства в Голливуде.

– Иными словами, Дин намеревается сказать лишь то, что поможет уменьшить его срок.

– Ну да, чтобы не получить «перо в бок», как только он выйдет из тюрьмы. Не похоже, что он добавит что-то к тому, в чем уже признался. Он не дойдет до оскорбления суда, до клятвопреступления или еще до чего-нибудь. Но мне совершенно ясно, что он уже вспомнил все, что собирался вспомнить.

– А как насчет Лума и Абнера?

Элиот криво усмехнулся.

– Биофф и Браун? Здесь все совсем по-другому. В случае чего эти ребята готовы выложить гораздо больше, если это возможно. – Его лицо потемнело. – Их женам вчера позвонил неизвестный. Им было приказано передать своим мужьям, чтобы те помалкивали, или «тебя прирежут и твоих деток тоже». Насколько я знаю, этим утром Вилли неистовствовал и кричал: «Мы сидим в тюрьме за этих сволочей, а они угрожают нашим семьям. Черт с ними! Вот так-то!»

– Но эти звонки вовсе не означают, что Эстелл убила мафия.

Покачав головой, Элиот устало улыбнулся:

– Ты все еще не хочешь признать, что это дело рук Нитти.

– Нет. Это не в его духе. Я все время думаю об убийстве Сермака и о том, сколько он ждал, чтобы отомстить, не поднимая шума. Это человек, который убил мэра Чикаго и вышел сухим из воды.

– Это было десять лет назад, Нат. Сейчас другое время, а Нитти – другой человек.

Я отпил пива.

– Может, ты и прав. Увидим.

– Ты хочешь сам заниматься делом Карей?

– Неофициально. Как бы со стороны. – Как бы эта сторона не оказалась опасной. Разве ты не говорил мне однажды, что Нитти велел тебе держаться от него подальше? Это был хороший совет. Друри – превосходный коп, пусть он займется этим. Я пожал плечами.

– Это хороший совет.

– Тогда воспользуйся им.

– Что еще скажешь?

Элиот расстроенно улыбнулся.

– Итак, я могу сказать тебе, что агенты ФБР разговаривали с Эстелл несколько недель назад. Не знаю, вытянули они что-нибудь из нее или нет. Но я знаю, что они с ней беседовали. А еще ребята из налоговой инспекции.

– О пропавшем миллионе Дина?

– В основном. И о расследовании Большого жюри.

– Ее бы вызвали свидетелем?

– Несомненно.

– Эстелл стала бы говорить?

– Не знаю. Может, кто-то не хотел рисковать – на тот случай, если она вдруг заговорит. – Отхлебнув пива, он хитро на меня посмотрел. – Кстати, поговаривали, что это именно она настучала на Дина.

Я наклонился вперед.

– Черт, я слышал, что она была с Ники, когда он прятался от обвинения. Эстелл выкрасила волосы в черный цвет и переехала вместе с ним в дешевую квартирку в Цицеро.

– Ну да, там-то Гувер и поймал их, – произнес Элиот. – После того как кто-то сообщил ему, где Ники находится.

– Эстелл?

– Я этого не выяснил. Но это интересный поворот, не так ли? В этом случае Ники Дин становится подозреваемым – ведь это мог быть ответный удар.

– А ты можешь выяснить, она указала на него или нет?

– Эту информацию может дать только Друри, если он все оформит должным порядком. Ну и я могу кое-что разнюхать для тебя. Но это все будет на уровне сплетен. А если надавлю слишком сильно, то кто-то надавит на меня.

– Я знаю, Элиот, и ценю все, что ты делаешь.

Покончив со свиными ножками, он вытер рот салфеткой и еще раз улыбнулся.

– Радуйся моему обществу, пока можешь, потому что завтра я уезжаю. Возвращаюсь в Кливленд.

– Чтобы увидеть жену?

– Да, и проверить, как там региональное отделение защиты здоровья. У меня полная свобода выбора: я могу сам решать, в каком из региональных отделений, которых всего двенадцать – от Бостона до Сан-Франциско, – провести несколько дней. Таким образом, мне и с ФБР удается сотрудничать.

– Послушай, а в Кливленде сейчас болеют венерическими болезнями? Похоже, они оттуда и пошли.

– Конечно, там есть венерические заболевания. Ведь чтобы заработать их, достаточно определенной марки из твоей продовольственной книжки.

– Ты мне напомнил, – сказал я, вставая и бросая салфетку на стол, – что мне надо зайти в городское управление и получить там мою.

– Венерическую болезнь?

– Продовольственную карточку. Элиот пожал плечами, встал и взял счет.

– Теперь твоя битва здесь, Нат.

– Как и у всех, – сказал я и вытянул счет из его рук. – Я угощаю. Считай это приятной неожиданностью.

– В чужой монастырь со своим уставом... Мы вышли на улицу. Снегопад прекратился, но бушевал ветер, так что лучше погода не стала.

– Береги себя, – сказал мне Элиот.

– Конечно, приятель.

Он внимательно на меня посмотрел.

– А ты спал?

– Немного.

– Ты похож на черта.

– А ты на кучу дерьма.

– Не удивительно, что мы не можем быть рядом, – сказал Элиот и ушел.

Через час я уже сидел в моем офисе с продовольственной карточкой в бумажнике и звонил по поводу кредитных чеков, список которых на моем столе оставил Луи Сапперстейн. Зашла Глэдис и спросила меня, не хочу ли я кофе. Я сказал – конечно – сладкую блондинку. Она переспросила. И я объяснил, что так американские солдаты называли сахар и сливки. И теперь я попивал кофе и звонил, удобно устроившись на своем вращающемся стуле. Вдруг зазвонил телефон.

– Детективное агентство «А-один», – произнес я впервые за долгое время.

– Геллер?

Это был хриплый знакомый голос, но я не мог понять, чей.

– У телефона.

– Это Луис Кампанья.

Знакомый холодок пробежал у меня по спине. Я выпрямился.

– Привет, Луи.

– Ты был молодцом там.

– Где?

– Да там, с этими японскими сволочами. Ты был молодцом, и Фрэнк просил передать тебе, что он тобой гордится. Мы рады, что ты жив и невредим, и все такое.

– Ну что ж, спасибо, Луи.

Молчание.

В конце концов он его прервал:

– Это хорошо – быть живым и невредимым.

– Конечно.

– Как только ты вернулся, твое имя в первый же День попало в газеты, не так ли?

– Да. И что?

– Как тебе это удалось, Геллер?

– Так уж получилось. Друри был в моем офисе, когда позвонили и сообщили о Карей. Он приходил, чтобы повидать меня, ведь мы с ним вместе работали по делам карманников в былые времена, ты знаешь.

Молчание.

– И я пошел с ним, – сказал я. – Ты знаешь что я был близок с Эстелл.

– Да, мы знаем. Это ужасно – то, что с ней случилось.

Я попытался уловить скрытую угрозу в его голосе, но не смог.

– Ужасно, – согласился я.

– Тебе не следует заниматься этим.

– Расследованием, ты хочешь сказать.

– Да.

– Мне интересно, кто убил Эстелл, Луи. Но я оставлю это Друри.

– Отлично.

– Я не хочу верить в то, что Фрэнк имеет к этому отношение. Молчание.

– Это не в его стиле, – продолжал я.

Молчание.

Потом он произнес:

– Фрэнк может захотеть встретиться с тобой.

– Это не очень-то хорошая мысль. Федеральный обвинитель знает, что мы с Фрэнком встречались время от времени. Меня спросят о нашей встрече.

Молчание.

– Но можешь сказать Фрэнку, что у меня возникли кое-какие медицинские проблемы – после войны. У меня там была амнезия.

– Это означает, что ты забываешь некоторые вещи.

– Именно так, Луи.

– Это отличная болезнь. Фрэнк будет рад это услышать. Держи нас в курсе дела, если quot;Пquot; будет интересоваться тобой. – Под quot;Пquot; Кампанья подразумевал правительство. – Возьми карандаш.

Я взял карандаш.

Он дал мне номер телефона.

– По этому номеру я могу позвонить тебе? – спросил я, пытаясь понять, зачем ему это нужно.

– Владелец этого номера может связаться со мной, – сказал Кампанья. – Позвони им, а я перезвоню тебе.

Щелчок в трубке означал окончание нашего разговора.

Меня должен был потрясти этот звонок, но вместо этого я почувствовал странное разочарование. Как и «Бергофф», Кампанья не сильно изменился. Еще одна примета Чикаго – судя по сообщениям газет, контрабандой мяса занималась Компания Нитти. На нее не повлияло введение продовольственных карточек.

Я глотнул сладкого кофе со сливками и сделал еще один звонок по поводу кредитных чеков.

Вскоре после трех кто-то постучал в мою дверь. Это был сильный и уверенный стук.

– Открыто! – крикнул я.

Сержант морской пехоты вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. Ему было лет сорок; он был одет в отглаженные голубые брюки, рубашку цвета хаки с галстуком и шляпу. На блестящих ботинках отражался свет люстры. Он держался очень прямо, по-военному.

– Рядовой Геллер? – спросил он, снимая шляпу. В другой руке он тоже кое-что держал – маленькую синюю коробочку.

– Да, – ответил я, вставая. Он показался мне знакомым. Кем был этот человек? Он подошел к моему столу.

– Я пытался дозвониться вам, но телефон был занят.

– Да, извините. Мне много приходится звонить по работе. Черт, я вас знаю. Вы – сержант, который меня определил в армию.

Я обошел свой стол и протянул ему руку. Мы обменялись рукопожатием, а он переложил шляпу в ту руку, в которой держал коробочку. Его улыбка была сухой, рукопожатие – уверенным.

– Добро пожаловать домой, рядовой, – произнес он.

– Что привело вас сюда, сержант?

Он вручил мне маленькую квадратную коробочку с закругленными углами.

– Мне выпала честь передать это вам, рядовой Геллер.

Я открыл коробочку, ожидая увидеть внутри часы. Вместо этого там оказалась медаль.

– Это ваша Серебряная Звезда, рядовой, – за отвагу. Поздравляю вас.

– Я... да, благодарю вас... Я... черт... Даже не знаю, сержант. Это смешно.

– Смешно?

– Мне не кажется, что я совершил нечто, достойное медали. Я делал то, что должен делать. Единственная медаль, которую мне по душе носить – вот эта. – Я указал большим пальцем на Недобитую Утку, приколотую к лацкану моего пиджака. – Я сделал то, что должен был сделать. Но получать медали за убийства людей – я не знаю.

Его рот превратился в узкую полоску, из которой таинственным образом вылетали слова:

– Рядовой, корпус морской пехоты поносят на каждом шагу. Но в чем его никогда не обвиняли – так это в том, что за убийства мы даем медали. Мы выдаем медали за спасение людей – что вы с капралом Россом и делали в этой проклятой воронке от снаряда. И если бы я был на вашем месте, я бы только гордился этой медалью.

Я улыбнулся этому старому грубому крикуну. Старому? Он, вероятно, был всего года на три старше меня. Не то, чтобы это делало его моложе. Служил ли он в первую мировую войну? Ведь он тогда был ребенком, как и многие морские пехотинцы в то время.

Так или иначе, но я протянул ему руку еще раз, и он ответил на мое рукопожатие.

– Благодарю вас, сержант. Я ценю ваши слова. Он еще раз сдержанно улыбнулся мне и повернулся, чтобы уйти, когда я обратился к нему:

– Сержант!

– Рядовой?

– Вы случайно не знаете, вернулся ли один мой приятель в город? Он находился со мной в одном окопе.

– Вы имеете в виду рядового д'Анджело?

По спине у меня опять пополз холодок – но уже не такой, как при разговоре с Кампанья.

– Да, его. Он вернулся?

Сержант кивнул:

– Да. Он тоже храбрый молодой человек. Я вручил ему награду этим утром.

– Я бы хотел повидаться с ним.

Сержант улыбнулся.

– Я могу дать вам его адрес, если хотите.

Д'Анджело жил с дядей и тетей в Кенсингтоне – маленькой итальянской общине в дальнем южном краю города. Я сел на иллинойский рейсовый поезд, который проходил мимо пульмановского завода, где прежде работал мой отец, и локомотивного завода; оба завода теперь работали на войну и входили в список Элиота как потенциально опасные в отношении венерических болезней. Когда поезд проехал Сто третью улицу, я увидел дым сталеплавильных печей. Сидя в поезде, я думал о профсоюзах, о том, что профсоюзы значили для моего отца, чем для него была сама идея подобных союзов, и о том, что эта идея все еще была неплоха, но ее извратили, превратили в чистое надувательство такие жадные мерзавцы, как Биофф, Браун, Дин, Нитти, Рикка, Кампанья и всякие там Капоне. Неужели мы – д'Анджело, Барни, я – боролись за это?

В начале пятого я вышел из поезда на Сто пятнадцатой улице. Я перешел улицу, где несносный запах краски с завода Шверина Вильямса перемешивался непостижимым образом с одуряющим ароматом специй из многочисленных итальянских ресторанчиков. Я оказался на Кенсингтон-авеню – широкой, просторной улице, которая дала название всей общине. Этот необычный район, состоящий из четырех кварталов, был настоящим оазисом между шведским и польским районами; в нем даже была собственная церковь.

Кенсингтон – итальянский район – был единственным в Чикаго, которого почти не коснулась мафия.

Первый этаж маленького трехэтажного кирпичного домика был занят бакалейной лавкой. На лестничной площадке второго этажа была единственная дверь без номера, я постучал.

– Секундочку! – раздался крик за дверью. Женский крик. Дверь отворилась. За ней стояла стройная смуглая привлекательная девушка лет двадцати. Она была в рабочем комбинезоне, подчеркивавшем ее формы, а на голове ее была косынка, завязанная спереди узлом – в стиле тетушки Джемимы.

– Чем могу помочь? – спросила она довольно сердито, загораживая своим стройным телом дверной проем. Прядь волос, выбивающаяся из-под платка, была мокрой от пота, а лицо местами было запачкано.

– Моя фамилия – Геллер. Я друг рядового д'Анджело.

Девушка вспыхнула. Отступив от двери, она жестом пригласила меня войти.

– Натан Геллер, конечно. Вы – друг Тони. Он нам рассказывал о вас. И в газетах мы о вас читали.

Я вошел в маленькую гостиную. Мебель была красивой, но ее было немного: пышная софа, несколько стульев, радиола... На стенах висели католические иконы.

Указав на свой комбинезон и платок, она широко улыбнулась. Ее зубы были очень белыми, а глаза – очень карими.

– Извините. Я только что с работы на Пульмане.

Я улыбнулся ей.

– Роза-штамповщица?

– Мария-электросварщица. Хотите увидеть моего брата?

Казалось, что она одновременно полна надежды и грусти.

– Конечно. Значит, он здесь?

– Да. Конечно. – Мне показалось, что она удивлена. – Мы же находимся рядом с общиной Роуз-ленд. – Так называлась больница примерно в миле отсюда. Она продолжала: – Думаю, ваша компания может немного помочь Тони.

Она подошла ближе: от нее пахнуло потом – потом после хорошей, честной работы. Мне нравился ее запах. Она была, по сути, хорошеньким ребенком, и если бы я не пришел сюда выяснить кое-что о причастности ее брата к убийству, я, возможно, попросил бы ее номер телефона: до этого я никогда не встречался с электросварщицей. Или с сестрой убийцы, вспомнил я.

– Д'Анджело слегка не в себе? – спросил я. Я никак не мог заставить себя называть его Тони – не знаю, почему.

Она стояла очень близко от меня.

– Тони был чертовски расстроен. С ним все было в порядке, когда он вернулся домой. Мы были приятно удивлены тем, что у него такое хорошее настроение, учитывая, что ему пришлось пережить. Но когда он утром увидел газету...

– Убийство Эстелл Карей?

Девушка грустно кивнула.

– Он не перестает плакать. Не говорите ему, что я вам рассказала.

– Послушайте, Мария. Могу кое-что подсказать вам. В ее квартире были обнаружены письма и некоторые вещи вашего брата.

Она напряглась.

– Серьезно?

– Они еще не связали все это с... Тони. Но они сделают это. Копы и репортеры будут кружить вокруг.

– О Господи! Что же нам делать?

Я пожал плечами.

– Может, он побудет где-нибудь еще, пока все уляжется. Я не предлагаю вам спрятать его от полиции, но вы сможете уберечь его от репортеров.

Она кивнула.

– Конечно. Спасибо вам.

– Конечно. Я считаю, что вас надо предупредить. И ваших дядю и тетю, которые живут внизу. Мария снова улыбнулась. Приятная улыбка.

– Вы хорошо поступили.

Не очень-то хорошо. Я пришел сюда, чтобы посмотреть в глаза моему однополчанину и поговорить с ним об убийстве. О двух убийствах.

Но я должен был сделать это – предупредить его. И мне понравилась улыбка его сестры.

Я отведу вас к нему, – предложила Мария.

– Нет. Просто покажите мне дорогу.

– Хорошо. К тому же мне надо принять ванну.

Мне не хотелось думать о том, как она принимает ванну. У меня были другие дела.

Мария указала на коридор, куда выходили двери спален; в конце коридора была маленькая кухня, в которой теснились шкаф, стол и раковина. Слева по коридору была спальня.

– Спальня д'Анджело, – пояснила Мария. Но я обнаружил его на веранде за кухней. Там было прохладно. Д'Анджело сидел за карточным столиком повернувшись лицом к окну, и смотрел на улицу. Он раскладывал пасьянс, но не закончил этого занятия, и у него был такой вид, словно он сидел перед едой и не испытывал чувства голода.

– Привет, д'Анджело.

Он медленно повернулся и посмотрел на меня.

Его глаза ввалились, лицо осунулось, как у морских пехотинцев Первой дивизии, которых мы сменили на Острове. Измученные пугала встретили нас, когда мы сошли с корабля Хиггинса на берег. Только д'Анджело выглядел еще хуже. Он всегда был худой, как жердь, только теперь эта жердь совсем пересохла. Его глаза помертвели.

Но что-то в них ожило, когда он узнал меня.

– Геллер, – сказал он, слегка улыбнувшись. Я подошел к карточному столику и сел рядом с ним. Просто посмотрев на него, я понял, что он не убивал Эстелл. Другое дело – Монок.

– Мне очень жаль твою девушку, – произнес я.

– Черт! – проговорил он. Его глаза были полны слез. – Черт! – Он потянулся к пачке «Лакиз», лежавшей на столике, вытряхнул сигарету и нервно прикурил ее от видавшей виды серебряной зажигалки «Зиппо», которую он достал из кармана своей клетчатой рубашки.

– Ты не представляешь, каково это – вернуться домой и узнать, что твоя девушка умерла, твоя чертова девушка умерла... Убита! Ее пытали...

Я ничего не сказал.

– Хочешь сигарету? – спросил д'Анджело.

– Да, – ответил я. Он прикурил мне сигарету от своей – больничная привычка – и дал мне. Я втянул дым в легкие и почувствовал себя, к моему удивлению, ожившим.

– Что это за гребаный мир! – воскликнул он. – Возвращаешься домой после того, что мы там пережили, а кто-то убил твою чертову девушку! Чертову девушку! – Я понимал, что д'Анджело не хочет плакать при мне, но его убивало то, что он пытался держать слезы.

– Продолжай, плачь, – сказал я ему. – Мы все это делаем.

Д'Анджело прикрыл лицо рукой, и слезы покатились по его пальцам. Я отвернулся. И курил.

– Кого я обманываю? – Он вытирал слезы на лице старательно, но все равно кое-где кожа осталась влажной. – У нее было полно мужиков. Мои друзья писали мне, что она то с одним гуляет, то с другим. Она любила деньги больше, чем любого мужчину.

Это было правдой.

Вдруг д'Анджело посмотрел на меня с любопытством.

– А что ты там делал?

– Что?

– Я читал про тебя в газетах. Ты был там, в ее квартире, с копами.

– Я просто знаком с детективом, который ведет это дело, вот и все. Совпадение. Он схватил мою руку.

– Если ты что-то обнаружил, то должен мне сказать. Или если что-то слышал. Если я смогу добраться до подонков, которые сделали это с ней, я, клянусь, сверну их долбаные шеи! Как мог кто-то сделать это с такой красивой девушкой? – Он покачал головой. – Ах, Эстелл, Эстелл! Почему ты так любила эти проклятые деньги?

– Помнится, в Сан-Диего, – сказал я, – ты рассказывал, что работал на Ники Дина в «Колони клаб». Ты там повстречался с ней?

Д'Анджело кивнул.

– Я работал там официантом. Старшим официантом. И иногда выполнял поручения Ники.

– И как вы сошлись с Эстелл?

– Я ей понравился. А она мне. Так бывает. Верно.

– Я тоже был с ней знаком, – произнес я.

– Правда?

– Давным-давно.

– Ты встречался с ней?

– Да.

– Ты... ты тоже любил ее. Геллер?

– Давным-давно любил.

– Тогда... наверное, ты знаешь, каково это вернуться домой и встретиться с чем-то похожим.

– Мы одинаково это воспринимаем, дружище.

– Мы на многое смотрим одинаково, не так ли. Геллер?

Конечно, так и было. У нас у обоих были раны, которые никогда не затянутся.

Я спросил:

– Д'Анджело, как умер Монок?

– О чем ты? Япошки убили его. А что же еще?

– Ты видел, как это случилось?

– Нет. Нет, я был в отключке. У меня было сильное кровотечение.

– Да, знаю.

Мы просидели вместе пару часов, немного говорили, но, в основном, курили. Как в той норе, когда мы смотрели на траву кунаи.

Когда я вышел, его сестра встретила меня. На ней было свежее голубое платье с накрахмаленным белым воротничком, ее черные волосы блестели. Думаю, я ей понравился. И она понравилась мне. От нее пахло ароматным мылом.

– Вы хорошо поступили, что пришли повидать его, – сказала Мария.

– Я вернусь.

– Буду рада.

Я не был Чудесным Принцем, но здесь не хватало мужчин.

Она проводила меня до улицы. Небо было багровым – сталеплавильные печи.

– Доброй ночи, Мария.

– Доброй ночи, мистер Геллер. Я не думал, что ее брат убил Монока, я не был уверен, но мое чутье говорило мне «нет».

Я был уверен, что Д'Анджело вчера не убивал Эстелл. Он не мог этого сделать, ходя на одной ноге.