"Комната воды" - читать интересную книгу автора (Фаулер Кристофер)

4 Открывая двери

К утру вторника от слепящего сияния долгого сухого лета осталось одно воспоминание: температура упала, а полупрозрачная оболочка дождя окутала город серебристой прохладой. Потрескавшаяся земля между камнями мостовой размягчилась. С машин и листьев смыло бледную лондонскую пыль. Внутренние сады домов утратили опаленную серую сухость, приобретя насыщенный, влажный зелено-бурый оттенок. Воздух был настолько влажным, что древесина распрямлялась, а известняк оседал, и дома с удовольствием возвращались в привычное для них состояние сырости. Дождь просачивался сквозь потрескавшийся бетон, в самую глубь неровных залежей лондонской глины, сквозь гравий, гальку и танетский[10] песок, сквозь беспредельную толщу мела, вплоть до кремнистой сердцевины и окаменелых слоев, покрывающих корой низину, образованную шестью великими холмами города.

Работающие лондонцы едва ли заметили это магическое преображение. Детективу-констеблю Бимсли и детективу-сержанту Лонгбрайт потребовалось совсем немного времени, чтобы собрать информацию о десяти домах по Балаклава-стрит и строениях, примыкающих к дому миссис Сингх. Лонгбрайт решила поработать на выезде, поскольку ее стол все еще находился в процессе сборки: в комплекте оказалось слишком мало креплений. Покуда ее коллеги дружески пререкались, Дженис вооружилась разработанным по последнему слову техники электронным блокнотом Мэя и поспешила на улицу. Ей по-прежнему нравилось работать вне офиса, поскольку она нуждалась в общении с людьми, а физическая активность поддерживала ее в тонусе. Между тем дождь очищал кислотный городской воздух, возвращая ему первозданную свежесть.

Лонгбрайт и раньше работала с обладателем бычьей шеи констеблем Бимсли, и его общество ей нравилось. Он был необыкновенно способным офицером, хотя и очень неуклюжим, с плохой координацией и неверным ощущением пространства, но при этом не лишенным своеобразной грации падающего дерева. Эти черты Бимсли сразу же расположили к нему Лонгбрайт. Под его бейсбольной кепкой почти наверняка скрывался синяк.

Дженис пришло в голову, что у всех, кто в конце концов оказывался в одной упряжке с Брайантом и Мэем, был какой-нибудь физический или умственный недостаток, мешавший им нормально сотрудничать с коллегами из других отделов. Освальд Финч, к примеру, служил патологоанатомом со дня основания отдела. Он не был строгим приверженцем устава, доверял своему природному чутью, был рассудочен, осторожен и склонен слегка занижать ожидаемый эффект, но никто, кроме Брайанта, не хотел иметь с ним дела, потому что Финч походил на викторианского плакальщика и от него за версту несло дешевым лосьоном, с помощью которого он пытался заглушить зловоние смерти.

– А та последняя женщина, Колин, – неужели было необходимо выслушивать ее рассказы о походе за покупками? – спросила Лонгбрайт, так и не познавшая радостей шопинг-терапии, поскольку всегда была на мели. Большая часть ее одежды, приобретенная в магазинах для экономных женщин, была еще шестидесятых годов и придавала сержанту вид потасканной старлетки. Умная и жесткая, Лонгбрайт отпугивала мужчин откровенной чувственностью, которую так и не научилась обуздывать.

– Их нужно выслушивать до конца, сержант. Этому научил меня мистер Брайант. Самую важную информацию получаешь, когда они думают, что ты уже закончил снимать показания.

– Ладно, но этим домом займусь я – попробую разделаться с ним побыстрее.

Лонгбрайт поставила галочку возле девятого дома и поднялась по ступенькам следующего здания. Блокнот Мэя превращал написанный от руки текст в электронный документ и отправлял его на компьютер Мэя для дальнейшей обработки.

– Мне нравится эта улица – какая-то она уютная и старомодная, – заметил Бимсли, отряхивая дождевую влагу с ворота куртки. – Точно как старый дом моей бабушки в Дептфорде – до того, как его снесли. Муниципалитет счел его трущобой только потому, что туалет был во дворе, но бабушке в том доме все равно жилось лучше. А тут странная нумерация, да? На одной стороне тридцатые и сороковые номера, на другой – с третьего по седьмой.

– Одна сторона, вероятно, была продолжением другой улицы, а вот противоположную сторону достроили позднее, и нумерацию стали вести заново. Это не такая уж и редкость. – Лонгбрайт позвонила в дверь дома номер сорок три. – Сколько хозяев нам не удалось повидать?

– Пока отсутствуют только трое, что не так уж плохо.

– А это потому, что они домовладельцы «второй ступени».

– Что ты имеешь в виду?

– Сперва люди обычно приобретают в собственность квартиру, верно? Это как бы первая ступень. А вот такие дома покупают уже после того, как продали то, первое жилье. Здешний садик напоминает о детстве, но комнаты слишком малы, лучше всего подходят паре с одним малышом: муж делает карьеру, а жена сидит дома с ребенком. А уже потом – «третья ступень», когда покупается дом побольше, на случай прибавления в семействе.

– Думаешь, жена не работает? – усомнился Бимсли.

– Когда как. Здесь живут ирландцы-католики, а они не особенно жалуют приходящих нянь.

– И откуда тебе все это известно, Дженис?

– А как иначе? Надо знать местные порядки. Мы же детективы.

Дверь открылась, и опрятная блондинка лет под тридцать холодно улыбнулась незваным гостям. В ожидании объяснений она тщательно вытерла руки о потертые джинсы. Из глубины дома доносился звук телевизора, – должно быть, маленький ребенок смотрел мультики.

Лонгбрайт указала на ламинированное удостоверение, прикрепленное к ее куртке.

– Извините за беспокойство. Мы обходим дома по этой улице и опрашиваем всех, кто был знаком с пожилой дамой из дома номер пять, покойной миссис Рут Сингх.

– Я и не знала, что она скончалась.

– Не могли бы вы сказать мне свое имя, для отчета?

– Миссис Уилтон. Тамсин Уилтон. Мой муж Оливер Уилтон. А когда она умерла?

– В воскресенье вечером. Вы были дома?

– Да, но я ничего не слышала и не видела.

Лонгбрайт мысленно отметила: тот тип женщин, которые хоть и знакомы со своими соседями, но никогда с ними не общаются. Врожденное чувство классового барьера, неявное, но твердое, не позволяет им сближаться с другими людьми.

– Не было ли на улице незнакомых машин? Может, кто-то бродил возле ее дома между восьмью и десятью?

– Насколько мне известно, нет.

– А если вы спросите мужа?

– Не думаю, что он мог бы…

Лонгбрайт заглянула в блокнот.

– Вчера вечером он чинил свою машину, не так ли?

Это замечание явно задело миссис Уилтон.

– Да будет вам известно, это моя машина. И он всего лишь очистил ее от листвы и освободил багажник.

– А сегодня он дома?

– Сегодня – рабочий день, и он на работе.

Миссис Уилтон смотрела на Лонгбрайт, словно бы дивясь ее глупости. Если таким образом она хотела отпугнуть сержанта, то этот номер не прошел. Под эффектным внешним обликом Дженис – в точности как у многочисленных звезд старых фильмов, служивших ей образцом для подражания, – скрывалась шкура носорога. Она протянула блондинке визитку с координатами отдела:

– Вы можете позвонить мне по этому номеру – звонок для вас бесплатный – или отправить нам мейл, если вы или ваш муж что-то вспомните.

– А мистер Брайант тоже ходил по домам, когда был моложе? – спросил Бимсли, направляясь к следующему дому.

– Он и до сих пор ходит иногда, хотя ему необходимо пользоваться палкой. Джон купил ему красивую трость с серебряным набалдашником в магазине «Джеймс Смит и сыновья» на Нью-Оксфорд-стрит, и теперь Артуру уже не отвертеться. Он очень хорошо опрашивает свидетелей на местах благодаря прекрасному знанию этих краев. Конечно, он невыносимо груб с людьми, но они с этим мирятся из уважения к его летам. И потом, он ведь не нарочно – просто так получается. Раньше вежливость была одним из величайших орудий закона. Мы побеждали противника улыбкой. Теперь за это могут и пристрелить. Ладно, перейдем к следующему свидетелю.

Они позвонили в дверь дома номер четыре и представились робкой египтянке Фатиме Карнеши, живущей с мужем Омаром, железнодорожным охранником, в настоящее время несущим караул на станции метро «Арчуэй». По-видимому, Фатима привезла с собой в Англию египетские традиции: поскольку она старалась не выходить из дому, то редко встречала соседей, да и тщательное выполнение домашних обязанностей не оставляло ей времени на общение. Пару раз она видела миссис Сингх в саду, но они не разговаривали. Лонгбрайт смекнула: вероятно, муж миссис Карнеши предпочитает покорных, зависимых женщин. Дженис допускала важность домоседства в иерархии египетского брака, однако ежедневное столкновение со столь разными культурами требовало внимания к мелочам.

Дверь дома номер шесть, расположенного на другой стороне, открыла женщина с ядовито-зеленой косметической маской на лице и с полотенцем на голове.

– Простите, но это единственное средство от похмелья, – объяснила она резким, сильным голосом. – Вы из полиции, верно? Ходите по домам, но при этом не похожи на «Свидетелей Иеговы». Если я вас впущу, вы затопчете мне весь пол, да? Я как раз жду одного типа, чтобы покрыл мне лаком паркет в коридоре, а на нем остаются следы. Я Хизер Аллен. – Приглашая их в дом, она протянула руку для приветствия, но тут же отдернула ее и стала дуть на ногти. – У вас чудесный лак, мне кажется, я еще не видела такого оттенка.

– Его перестали выпускать в пятидесятые, – призналась Лонгбрайт, пряча руки. – Приходится специально заказывать у театральных поставщиков.

Это был первый случай, когда на лак обратили внимание.

– Как необычно! Что вам предложить? Полагаю, вы не пьете на службе, а у этого малого, судя по его виду, нос еще не дорос. – (Теперь Бимсли пришла очередь конфузиться.) – Я плохо знала старую леди – вы ведь о ней всех расспрашиваете? Правда, пару раз я оказывала ей услуги. Сама она из дому не выходила. Ее брат купил ей такую маленькую моторизованную штуку вроде коляски, но она ею не пользовалась. Не знаю почему – скорость этой коляски не превышает восьми миль в час.

Уловив в щебетании женщины призвук истерии, Лонгбрайт мысленно сделала еще одну заметку: эта проводит слишком много времени в одиночестве и хочет показать окружающим, что у нее все тип-топ.

– Когда вы в последний раз оказывали ей услугу?

Хизер Аллен на мгновение задумалась, заправляя блестящий каштановый локон под полотенце.

– Перед уик-эндом – кажется, в пятницу – она сказала, что ей нужен хлеб.

– Как?

– Что значит – как? – встревожилась миссис Аллен.

– Как она могла вам это сказать? Вы к ней заходили?

– О нет, что вы… Просто был хороший день, и она стояла у задней двери.

– Неужели она больше ничего не говорила? Только попросила вас купить хлеба?

– Нет, хотя… нет, точно нет. Нет-нет. Я уверена, она больше ничего не говорила.

Лонгбрайт что-то почувствовала:

– Не говорила ли она, к примеру, что чем-то обеспокоена? Может, ее что-то тяготило?

– Ну, это как сказать…

Миссис Аллен стала незаметно теснить гостей к выходу. Лонгбрайт отступила, отмечая про себя склонность хозяйки к агрессии.

– То есть? – обратилась сержант к миссис Аллен.

– В общем, было три письма. Полагаю, вам о них уже рассказали.

– Может, вы мне расскажете?

– Но это меня совсем не касается. – Явно паникуя, хозяйка заговорила на повышенных тонах.

– Все, что вы скажете, будет сохранено в строжайшем секрете, – заверил ее Бимсли.

– Это казалось таким ребячеством – не ей, конечно же… В ее почтовый ящик подбросили какие-то расистские письма. Вроде бы времена таких писем прошли…

– Откуда вы об этом узнали?

– Понятия не имею. Может, она сама мне сказала, а может, кто из соседей, а вот когда – не помню. Я этих писем не видела.

– Она знала, кто их писал?

– Не думаю. То есть у нее вообще не было знакомых.

– Надеюсь, вы сообщите нам, если всплывут какие-то подробности.

Лонгбрайт достала еще одну визитку, хотя и была совершенно уверена, что миссис Аллен не позвонит. У иных людей недоверие к полиции – род инстинкта, с которым не справиться при всем желании. И все-таки Дженис нравилось заглядывать в дома к очевидцам. Например, дизайн этого жилища был слишком спокойным и безликим, в особенности для женщины, предпочитающей леопардовую расцветку.

– Ну же, поторапливайся, – подстегнула Лонгбрайт напарника, когда они снова вышли под дождь. – Пора назад, в офис. Время заметок и зарисовок.

– Но я не делаю зарисовок. А заметки вроде бы по твоей части.

– Мистер Брайант хочет посмотреть, на что способен ты.

– Но у меня жуткий почерк, – запротестовал Бимсли, едва не налетев на дерево.

– Та же проблема была у Джеймса Джойса. Ничего, справишься.

Артур Брайант знал Лондон слишком хорошо.

Он был специалистом в этой области еще с детства, поскольку здесь сходилось так много притягательных и таинственных тем. Спустя годы Брайант оказался хранилищем бесполезной информации. Он помнил, что случилось в «Слепом нищем» (Малыш Ронни Крей убил Большого Джорджа Корнелла тремя выстрелами в голову) и где лысеющий Джек Маквити по прозвищу Шляпа был найден мертвым в своем «форде-зефир» (Сейнт-Меричерч-стрит, Родерхайт), помнил, как владелец «Маркса и Спенсера» уцелел после покушения, устроенного Карлосом Шакалом в Куинс-Гроув (пуля отскочила у него от зубов), и где пекут недурные пироги с патокой («Оранжерея», Кенсингтон-Палас). Он знал, что Махатма Ганди останавливался в Боу, Карл Маркс – на Дин-стрит, Форд Мэдокс Браун[11] – в Кентиш-Тауне, знал, что на Освальда Мозли[12] однажды напали на Ридли-роуд еще до того, как там открылся рынок, что в Ноттинг-Хилле когда-то был ипподром, что лондонский дельфинарий в семидесятые годы находился на Оксфорд-стрит и что рыбная палатка Толстяка Айзекса все еще работает в Олдгите. По какой-то причине Брайант помнил и то, что квартира Джона Стида из «Мстителей» на самом деле располагалась в Дьючесс-Мьюз, W1. Увы, проку от всех этих знаний было не много, – напротив, он только кренился под их грузом.

Но Брайант не чувствовал усталости, хотя уже близилась полночь. Порой ему случалось вздремнуть днем, но он почти никогда не ложился раньше двух часов ночи, а вставал всегда в шесть утра. С возрастом пришла бессонница; он не мог спать – боялся покинуть этот мир, не совершив напоследок ничего значительного.

Лонгбрайт распечатала опросы жителей Балаклава-стрит со своей электронной штуковины и предусмотрительно оставила экземпляр распечатки на столе Брайанта, зная, что он будет работать в ночь. И Артур в долгу не остался: утром на новом столе Дженис лежала розовая роза – ее любимый сорт, носящий имя певицы пятидесятых Альмы Коган.

Брайант изучал имена в списке, массируя мешки под глазами. Опрошены семь жильцов из десяти плюс два человека в саду за домом плюс заявление от брата, при этом никаких незнакомцев или необычных происшествий в воскресенье вечером – ситуация близка к тупиковой. У старой дамы не было ни друзей, ни, по-видимому, врагов, если не считать автора расистских писем, – впрочем, о нем упомянула одна только миссис Аллен. Финч уже осмотрел тело и не обнаружил ничего подозрительного, кроме ушиба на затылке, слишком незначительного, чтобы вызвать какой-либо серьезный эффект, и большого количества мутной воды в горле – явно не из чистого лондонского водопровода, но из какого-то грязного источника, который они надеялись установить в ходе экспертизы. Но что же это могло быть? Ей влили это в горло насильно? Дождевая вода? Но зачем? Брайант зажег трубку, виновато косясь на табличку «Не курить», с умыслом прикрепленную над его столом, и попытался представить, что же все-таки могло произойти.

Предположим…

Предположим, Бенджамин Сингх обнаружил, что сестра утонула в ванне. С маленькими детьми такое случается с тягостной регулярностью, а старики часто ведут себя как дети. Ванная располагалась внизу, в одном ряду с кухней и столовой, ниже уровня дороги со стороны фасада, но на одном уровне с внутренним садиком. Что если Бенджамин зашел в дом, спустился по лестнице и, испугавшись при виде мертвого тела, достал сестру из ванны, одел ее, усадил на стул? От испуга и горя люди порой ведут себя странно. Возможно, Сингх был слишком растерян, чтобы признаться в своем поступке. Но нет – на коже остались бы следы. Предположим, Рут Сингх была наверху и парила опухшие ноги, а потом спустилась вниз, чтобы вылить воду из ванночки для ног, – она могла поскользнуться, удариться головой о ступеньки и, в результате довольно странного падения, захлебнуться в ванночке. Брату, само собой, не хотелось, чтобы ее нашли в таком положении. Возможно, он взял ванночку, вылил из нее воду и отнес ее на место. А умолчал он об этом, поскольку знал: у него могут быть неприятности из-за того, что он самовольно переместил тело.

Эта версия была маловероятной, но не лишенной смысла. Дело в том, что, обыскивая дом по совету Мэя, Бимсли обнаружил такую ванночку внизу – в шкафу. Финч уже отметил, что дело не стоит выносить на суд присяжных, поскольку те ограничены тремя вариантами приговора: внезапная смерть, убийство или признание наличия преступления без установления преступника Брайант хотел было спросить совета у Мэя, но передумал. «Ты слишком рассчитываешь на Джона, – одернул он себя. – Он тебя младше, и у него есть жизнь помимо отдела, а у тебя нет. Ты слишком стар, чтобы работать, но не хочешь в этом признаться». Но пенсия означала, что ему придется сидеть дома, глядя, как жизнь проносится за окном, время от времени выползать на шумную улицу и принуждать к разговору равнодушных молодых продавцов или, не приведи господь, выслушивать, как его ровесники перечисляют свои болячки. У него нет ни детей, ни близких родственников, ни сбережений – ничего, кроме работы. Женщины, которых Артур любил, умерли. Свою обожаемую невесту Натали он тоже давно потерял. Он восхищался энтузиазмом молодых, их энергией и свободой, но они редко платили ему дружбой. Молодые практикуют неосознанное предубеждение против стариков, поскольку весь мир уже давно помешался на юности. Люди старшего возраста раздражают их, наскучивают им, не соответствуют неистовому ритму их собственной жизни. В англоязычных странах стариков не уважают, ведь те просто занимают место под солнцем.

Брайант чувствовал, что в его возрасте удовлетворения следует искать в добрых делах – например, в преподавании, – но как можно обучить интуиции? Интуиция говорила ему, что с миссис Сингх произошло нечто ужасное, но у него не было никаких доказательств, а значит, не было и дела. Сегодня вечером сотрудница муниципалитета Кэмдена, занимающаяся конфликтами на расовой почве, навестила мистера Сингха. Она хотела выяснить, действительно ли его сестра получала анонимные письма или становилась объектом других оскорблений по расовому признаку. Бенджамин позвонил Брайанту в состоянии глубокой подавленности. Если бы такие письма и существовали, Рут бы их сожгла и сама бы сгорела от стыда. О таких вещах нельзя говорить муниципалитету Кэмдена; неужели Брайант не понимает, что есть дела сугубо личные? Они с сестрой прожили в Англии всю жизнь, это их родина, – так с какой стати кому-то могло прийти в голову, что они не такие, как все?

Благодаря своей прославленной глухоте к переживаниям пострадавших, Брайант заработал устойчивую репутацию грубияна, однако при необходимости мог проявить не только сдержанность, но и тонкость. Сингх и Брайант, два почти ровесника со сходными убеждениями, проболтали около получаса, и под конец Артур пригласил Бенджамина на лекцию по современному язычеству, которая должна была состояться в новой Британской библиотеке на следующей неделе. Необъяснимой кончины Рут Сингх они больше не касались.

Одна мысль не давала Брайанту покоя: старая дама почти никогда не выходила из дому, – так почему же на ней была верхняя одежда? И если она добровольно проглотила какое-то вещество, то как Бенджамин отнесется к тому, что его ближайшая родственница покончила с собой?

Двери домов на Балаклава-стрит были плотно заперты. Брайанту предстояло их взломать.