"Только когда я смеюсь" - читать интересную книгу автора (Дейтон Лен)

Глава 10 Сайлас

У Наполеона был принцип сочетаемости оружия. «Пехота, артиллерия и кавалерия не идут вместе», – говаривал он. И всю нашу тройку я рассматриваю с этой точки зрения. Не то что мы ни в коем случае не можем сочетаться, но в ходе операции очень важно, чтобы между нами было взаимопонимание и четкое взаимодействие. Лиз – моя кавалерия, ее задача – внедриться и разнюхать. С помощью своих женских повадок эта хорошенькая девушка способна за час выяснить то, что мужчина не выяснил бы и за неделю. В этом дельце именно она нашла этого парня Жижи, и он сразу же открылся и был в восторге поболтать с ней и протолкнуть мистера Ибо Ававу.

Боб – это артиллерия, не слишком развитое воображение, не очень быстрое соображение, но, для того чтобы забросить бомбу дезинформации во вражеский лагерь, он неоценим. Моя же роль – это не просто пехота, но и верховное командование. Планирование, исследование и выполнение – это все на мне. Поездка на железнодорожный склад в Сауземптоне была типичным примером тщательной подготовки генеральной репетиции. Я лично поменял все маркировки на контейнерах и поставил один из них (предварительно пометив его) в удобное положение. Мистер Авава или Жижи Грей могут пожелать заглянуть в него. Эти противотанковые ракеты «виджилант» почти четыре фута в длину вместе с пусковым устройством. Поэтому я поставил четыре такие штуковины на высокие подставки, чтобы создалось впечатление верхнего слоя груза. Когда я взял их, они были старыми и побитыми. Но после покраски и нанесения всяких указательных надписей они смотрелись как новенькие. Конечно, я не буду соглашаться вскрывать контейнер по первому требованию. (Прежде всего я буду делать вид, что не хочу вывозить их из Сауземптона).

Документы на покупку и транспортировку металлолома выглядели очень внушительно. Подписаны, заверены и с разрешением на экспорт. Я сложил их в папку военного министерства, заранее запасенную, и на ее лицевой стороне написал: «Секретно». Оставалось только поменять эту папочку на деньги военного министерства республики Магазария. Это должно было произойти в посольстве на следующий день, если они не будут настаивать на поездке в Сауземптон. Вот как надо готовиться к операции.

Это было тонкое дельце. За свою жизнь я провел много работ, но ни одна из них не была столь тщательно подготовлена. Некоторые операции удавались, некоторые нет, но я никогда не терпел поражения. Потерпеть поражение – значит не иметь подготовленного ответа на заданный вопрос. Моей первой линией укрепления был набор необходимых бумаг министерства обороны, манифестов и призывных инструкций. Вторая линия – это наличие контейнеров с товаром на железнодорожном складе на случай, если кому-то захочется навести справки по телефону. Третья линия защиты разработана на случай проверки контейнеров – они все были мной самим куплены и соответствующим образом маркированы. И последний мой оплот-уловка заключался в том, четыре реставрированные управляемые ракеты «Виджилант» в великолепном состоянии уложены в самый доступный и бросающийся в глаза контейнер. Войска в полной боевой готовности. До начала операции оставалась одна минута. По дороге из Сауземптона я радостно напевал. Это была старая песенка «Развесим-ка наше бельишко на Зигфрид-Лайн». Разукрасить все эти ящики было довольно тяжко, и я изрядно замерз, а поскольку время уже подходило к обеду, я решил притормозить у одной из придорожных водительских забегаловок. Я оставил машину в грязном дворике возле хибары с надписью «Кафе „у Билла“. Яйца и чипсы круглосуточно». Закрыв наш «бедфорд», мы направились за яйцами и чипсами. Я несколько позабавился тем, что у них была только одна чайная ложка на все кафе, и та прикованная к стойке бара цепью, как средневековая библия. В комнате стоял гам, слышались обрывки разговора о собачьих бегах и телевидении, воздух был пропитан запахом дыма и жареного жира, на пластиковых поверхностях столиков блестели влажные чайные пятнах. Но я был в хорошем расположении духа и скоро поймал себя на том, что отвечаю на вопросы Боба о его новом увлечении – археологии. Как обычно, Боба интересовали поверхностные детали науки, а не массивная платформа восточной философии.

Когда мы дошли до сравнения Древнего Вавилона с современной Россей, я заметил, что мы привлекаем излишнее внимание водителей, и осторожно, но настойчиво перевел разговор на более приземленную тему.

Чтобы не терять из виду вражеских формирований, я решил пообедать в тот вечер с Жижи Греем. Таким образом я мог получить представление о том, что могут спросить магазарийцы во время моего визита в посольство, который был запланирован на следующий день для неофициального приема и денежных расчетов. Я обещал Жижи позвонить до трех часов. Втиснувшись в узенькую, с исчирканными стенами телефонную будку кафетерия, я набрал номер. Трубку взяла женщина.

– Алло, – сказала она, и, прежде чем я успел ответить, она взволнованно повторила: – Алло, алло, кто это?

– Это приятель мистера Грея, – внушительно произнес я.

– О боже! – воскликнула женщина.

– Что случилось?

Она начала рассказывать:

– Он в ужасном состоянии, я вам скажу. Он насквозь промокший. Он подхватил воспаление легких и умрет. Это точно.

– Кто? – не сразу понял я.

– Мистер Грей, вот кто. Его стукнули по голове и избили до синяков.

– Как это произошло?

– А мне почем знать? Я прихожу сюда убирать с двух до полпятого по понедельникам, средам и пятницам. Я пришла и нашла его без сознания. Наверное, нужно позвать врача?

– К счастью, миссис…

– Сандерсон, миссис Сандерсон.

– К счастью, миссис Сандерсон, я сам отношусь к медицинской профессии.

– Так вы врач?

– Именно, миссис Сандерсон. Вы выразили это лучше, чем я. Я, как вы уточнили, доктор. Он дышит, миссис Сандерсон? – спросил я.

Послышался шорох – она положила трубку на стол. Последовала долгая пауза, потом она вернулась.

– Да, он дышит. Вы еще что-то хотели узнать?

– Главное, что он дышит, – заявил я.

– Да, – согласилась женщина. – Главное – это дыхание. Он истекает кровью, – добавила она.

– Но кровь не хлещет, – распорядился я.

– Нет, не хлещет, – неохотно подтвердила женщина. – Просто сочится, но я волнуюсь за него. Он такой славный человек, мистер Грей.

– Пусть полежит так до моего прихода, – приказал я.

– Я подожду вас, – пообещала прислуга.

– Послушайте, миссис Сандерсон. У меня самого есть молоденькая дочь, и я не хотел бы, чтобы ваше либо ее имя попало в полицейский отчет или в суд и было напечатано в газетах в связи с каким-то грязным делом. Бог знает, что за этим может быть. Подумайте о себе, миссис Сандерсон. Уходите немедленно и забудьте все, что вы видели. Я буду там через пару минут. Мы сами разберемся в этом неприятном деле. За это нам платят.

– Именно это я и собиралась сделать, доктор.

– Ну вот и делайте, миссис Сандерсон. Отправляйтесь потихоньку домой. Только не захлопните дверь.

– Ну, если вы настаиваете, доктор, но мне не хотелось бы оставлять его одного.

– Да я здесь за углом, – заверял я. – Ничего с ним не случится за эти несколько минут.

Я вернулся к Бобу и Лиз и поднял их. До Бейсвотера мы добрались почти через два часа: повсюду ремонтировали дороги. Я припарковал машину за домом Жижи и поспешил в его квартиру, надеясь не столкнуться с привратником или лифтером, если таковой там имелся.

Миссис Сандерсон оставила дверь чуть приоткрытой. Жижи лежал распростертый на кровати. Он был весь в синяках и царапинах, слегка сочилась кровь. Я положил руку ему на плечо и попытался разбудить его. Одежда его была насквозь мокрой.

– Бригадир Лоутер, – слабым голосом сказал он. – Боюсь, придется отменить обед.

– Бог с ним, с обедом. Что, черт возьми, произошло?

Я оглядел квартиру. Она походила на мебельный отдел магазина Харродс – вся эта позолота, шелк, побрякушки.

– Что это вы нарядились, как хиппи? – спросил Жижи.

Я пошел в ванну, принес мокрое полотенце и вытер кровь с его исцарапанного лица. Пол ванной комнаты был залит водой, повсюду валялись куски мыла, мочалки и полотенца.

– Конспирация, Жижи, – сказал я. – Спецзадание. Не имею права говорить.

Жижи поморщился от болезненного прикосновения материи к ссадинам на щеках и подбородке.

– Понимаю, – ответил Жижи. – Разведка. Я только недавно читал книгу об этом.

– Это прекрасно, что вы все понимаете, но объясните, что с вами случилось?

– Карты, – произнес он. – Я задолжал в игорном клубе три тысячи. Они думают, что я не хочу платить, а у меня просто нет денег.

Я кивнул:

– Просто нужно закрывать дверь, Жижи.

– Я не смогу работать в ближайшие несколько дней, – волновался Жижи. – То есть видок у меня будет отменный, пока не спадет опухоль.

– Да уж.

– Дайте мне зеркало, – попросил Жижи.

Я снял в ванной одно из зеркал и отдал ему. Он тщательно изучил себя и сделал вывод:

– Лучше, наверное, не сопровождать вас в посольство завтра.

– Наверное, лучше позвонить туда. Извинитесь и предупредите, что я приду один.

– Не стоит беспокоиться. Они никогда ничего не забывают. Они будут ждать вас в любом случае.

Я кивнул и пошел в гостиную. Никаких особых разрушений, кроме разбитой пепельницы и опрокинутого торшера.

– Позвать доктора, Жижи? – предложил я.

– Нет, я просто отосплюсь.

– Если вам что-нибудь понадобится – звоните, – сказал я.

В ответ Жижи только тихо застонал. Перед выходом я задернул шторы и зажег электрический камин. Я почти бегом завернул за угол, где в грузовике меня ждали Лиз и Боб.

– Его избили, – сказал я. – Он весь в кровавых подтеках.

– Избили? За что? – спросил Боб.

– Говорит, что за карточный долг, три тысячи фунтов. Долг, который он выплатить не может.

– И что ты уже замыслил? – поинтересовалась Лиз.

– А что если он попросит меня заплатить за него этот долг, чтобы его не избили снова?

– Ну и что в этом такого? – сказала Лиз. – Он ведь посредник в нашем деле.

– Это выглядело бы естественно, – согласился Боб. – На его месте любой бы так поступил. Что тебя смущает? Любой бы обратился к тебе.

– Меня настораживает то, что он не обратился ко мне.

В магазарийском посольстве в Белгравии меня ожидали в час дня. Боб и я оба были в гражданском. В сыром утреннем воздухе вяло колыхался посольский флаг. Медная табличка с надписью «Республика Магазария. Посольство» была до блеска начищена, как и болтавшаяся под ней ручка дверного звонка. Я потянул шнурок – дверь мгновенно отворилась.

– Входите, сэр, – пригласил элегантный негр в черном костюме и ослепительно белой рубашке.

В холле неподалеку стояли еще двое в таком же одеянии, наверное, на случай наплыва шляп, пальто и зонтов. Холл был огромный. Пол из белого и черного мрамора. Два старинных зеркала, в которых отражалась огромная ваза со свежими цветами, потерявшихся в роскошной позолоте стен. На деревянном постаменте красовалась табличка «Отдел виз», у подножия лестницы стоял большущий живописный портрет человека в феске с надписью «Наш Президент». Рама слегка перекосилась. Швейцары в черных костюмах открыли двойную дверь, ведущую из холла, и пригласили меня войти. Я очутился в приемной с кожаными креслами, совершенно новыми, которые были расчетливо расставлены вокруг журнального столика со стеклянной поверхностью. Всюду валялись журналы «Автомобиль», «Что в мире», «Знаток» и какие-то инженерные издания. Не успел я сесть, как дверь в дальнем углу отворилась, и ко мне, улыбаясь и протягивая для пожатия руку, направился молодой человек.

– Бригадир Лоутер? – уточнил он. И не дожидаясь ответа, сказал: – Меня зовут Али Лин. Военный министр неожиданно должен был заняться другим делом, и он попросил начать обед без него.

Он снова улыбнулся. По-английски он говорил отточенно и бегло. На нем был костюм от «Букс Бразерс», рубашка, застегивающаяся внутрь и форменный галстук, принадлежность которого я не смог определить. Он провел меня через пару маленьких смежных комнат в довольно просторную столовую. Жалюзи на окнах делали свет желтым и очень солнечным. Лучи падали на пол, где все было накрыто для трапезы в восточном стиле. На шесть персон. Пиалы с орешками, соленьями и сластями были расставлены на скатерти из тончайшей дамасской стали, вокруг которой лежали мягкие кожаные подушки. Два негра заняли места. На них были арабские головные уборы и темные очки. На стенах висели шкуры антилоп и леопардов. И ковры тоже – мягкие кирманские и шелковые цветастые из Кашана. Старинные мужурские коврики для молитвы сочетались с современными кавказскими. По моим подсчетам, в комнате ковров было на двадцать тысяч фунтов – я знаю в этом толк. Мы сели. Официант в накрахмаленном белом жакете подъехал ко мне с тележкой, уставленной напитками. Я заметил, что два негра потягивают воду.

– Мне что-нибудь безалкогольное, – заказал я.

– А мне виски, – сказал Али.

– Тогда и мне тоже, – передумал я, и официант налил тройную порцию в тяжелую рюмку.

Я разбавил выпивку водой. Али последовал моему примеру. Он поднял бокал со словами:

– Ваше здоровье.

– До дна, – ответил я.

– Я взял на себя смелость пригласить вашего шофера пообедать с нами. Думаю, вы не будете возражать, – сообщил Али.

– Нисколько, – ответил я, стараясь недвусмысленно показать, что я счел его выходку знаком дурного тона.

Боб вошел неуклюже и застенчиво. Он отлично справлялся с ролью. Взял бокал, сдернул с головы фуражку и начал топтаться на месте, пытаясь одновременно держать бокал и фуражку.

– Присаживайтесь, – пригласил Али. – Рядом с бригадиром.

– Здравствуйте, сэр, – поздоровался Боб, но не сел.

– Привет, Катрайт, – холодно ответил я.

– Я бы лучше поел на кухне, – промямлил Боб, переминаясь с ноги на ногу.

– Ни в коем случае, – возразил Али. – И слышать об этом не желаю.

– Эта заграничная еда мне не идет, – аргументировал Боб.

– Ерунда, – подбадривающе улыбнулся Али. – Я лично выберу для вас то, что вы будете есть. Вам понравится.

Боб сел рядом со мной. Али хлопнул в ладоши. Вошли четыре официанта. На них были красно-зеленые фартуки. Они поставили перед нами серебряные подносы. Четыре куриных блюда, от которых исходил запах кориандра и меда, маленькие шарики молотой баранины, которые Али назвал кефта и настойчиво предлагал Бобу, рис, заправленный шафраном, маслины и йогурт в огромных графинах, – все это было перед каждым гостем и сопровождалось еще круглыми, чуть ли не двухфутового диаметра дисками арабского хлеба, запеченного в духовке до золотистой корочки.

Али взял себе хлеб и жадно разломал его руками. Он умело поддерживал разговор в течение всей трапезы, высказываясь по любой теме: от состояния лондонского театра до тягот сверхзвуковых полетов. Али руками выкорчевывал из курицы лакомые кусочки и протягивал их Бобу, как это принято у арабов. Когда мы наелись досыта, слуги поднесли нам медные пиалы и принялись поливать наши измазанные жиром руки теплой ароматизированной водой. Затем подали воздушные, посыпанные сахаром турецкие сласти с блестящими капельками розовой воды. Тут же последовал турецкий кофе в высоких расписанных орнаментом сосудах, пылающих от раскаленных углей. Я взял в рот мундштук и вдохнул холодный дым. Несколько минут мы молча курили. Али предложил нам ликеры и бренди, я отказался, и Боб послушно повторил мои слова.

– Вы довольны оказанным вам гостеприимством, – в голосе Али прозвучал лишь едва заметный намек на вопрос.

Я кивнул. Али повернулся и плотно сжатым кулаком ударил по кожаной подушке. Затем, откинувшись на нее и отщипнув кусочек халвы из серебряной вазы, произнес:

– А теперь вы, несомненно, хотели бы встретиться с военным министром. – Он вонзил зубы в лакомство.

– Разве он не присоединится к нам? – удивился я.

– Увы, – пояснил Али. – Все это время его кое-что связывало.

– Связывало? – повторил я. Мне показалось, что со стороны Али было не очень-то вежливо ограничиться таким объяснением.

– Вот именно, – сказал Али. – Но вы будете иметь возможность повидать его, прежде чем он уедет в Африку.

– Разве он собирался уезжать в Африку? Он не говорил ничего об этом, – не переставал удивляться я.

– До сегодняшнего дня он и сам об этом не подозревал. Для него это полнейшая неожиданность.

– Когда он уезжает?

– Специальным грузовым рейсом, вылетающим из Лондона через девяносто минут. Мы договорились, что его возьмут.

– Грузовой самолет. Это, должно быть, не очень приятное путешествие, – предположил я.

– Да уж, очень неприятное, – согласился мой собеседник.

Он поднялся и повел нас на встречу с военным министром. Мы прошли длинный коридор и поднялись по лестнице. Наверху нас ждали еще два негра в черных костюмах. Один из них распахнул перед нами дверь в комнату, куда и повел нас Али. В этой комнате не было ни картин, ни украшений, ни ковров. На усыпанном опилками полу, среди стопок старинной фарфоровой посуды и ваз стояли наполовину упакованные ящики из-под чая. Возле камина находился огромный ящик с надписью «Воздушный груз в Ушару, республика Магазария. Не кантовать. Верх».

Али сделал знак тем двум, которые сопровождали нас в комнату.

– Военный министр готов принять вас, – объявил он.

Он махнул рукой, и его слуги ломиками вскрыли контейнер. Внутри сидел военный министр мистер Авава, неподвижный и официальный, как Рамзес Второй, созерцающий Нил. На нем была только синяя полосатая пижама. Лодыжки и запястья были накрепко привязаны к трону, на котором он восседал. На рту была широкая повязка, над которой блестели два распахнутых в ужасе глаза военачальника. На одном рукаве пижамы я заметил пятно крови.

– Давайте, – с издевкой сказал Али. – Теперь можете заняться с военным министром делами.

Я не ответил. Али достал свой золотой портсигар, выбрал сигареты с длинющим фильтром и хлопком закрыл портсигар. По лицу военного министра поползла капелька пота, его глаза неотрывно следили за движениями Али, приближавшегося к контейнеру. Али нашел спичку в кармане и тщательно исследовав ее, он осторожно чиркнул по шершавой поверхности фанеры поближе к лицу министра. Не торопясь, он прикурил.

– Отрадно видеть, что вы, джентльмены, проявляете скромность и покорность, которой так славятся ваши соотечественники, – помпезно начал Али. – Может, вы позволите мне подробнее остановиться на ваших талантах и достоинствах. Вы обещали нашему военному министру продать ему определенный тип оружия…

– Противотанковые ракеты, – услужливо подсказал я.

– Именно, – подтвердил Али Лин. – Танковые войска остались на нашей стороне. Теперь уже не важно, какое это оружие. – Али улыбнулся. – Наш военный министр подал заявку на приобретение британской военной техники в том же порядке, как производится продажа оружия дружественным странам. Увы, с сожалением должен признать, что мы не входим в их число. Вы же, при этом, предложили нам выход из этой ситуации, да еще и по разумной цене. Вы убедили его в том, что груз (на который у вас, несомненно, есть все необходимые документы) содержит оружие. К тому времени, как мой военный министр обнаружит, что в контейнерах в действительности находится только металлолом, вы успеете исчезнуть. Не очень замысловатая махинация, но наш общий друг не слишком-то умен. – Али удалился от ящика, но военный министр не сводил с него испуганных глаз. – Этот парень, которого вы видите перед собой, преследует свои цели. Ваше оружие нужно ему не для того, чтобы укрепить страну. Оно потребовалось ему, чтобы совершить свою собственную революцию и сесть на трон. Да, именно на трон, поэтому-то мы и предоставили ему это почетное место на время путешествия домой в Магазарию.

Эти слова вызвали улыбку на лице одного из охранников.

– Мы старались на благо Магазарии, – пытался протестовать я. – Я написал множество статей на тему африканского национализма. Мне хочется видеть вашу нацию могущественной.

– Будьте добры, закройте рот, – прервал Али. – Ничего вы не писали. И ничего вы не хотите. Вы мелкий уголовник. – После внезапной вспышки гнева к нему снова вернулась холодная сдержанность. – Дайте мне договорить, бригадир Лоутер. Здесь, в Лондоне, я присутствую в качестве того, что в эпоху эвфемизмов изволят называть Шефом безопасности. Мы имеем досье на вас и на вашего шкодливого младшего дружка, и на даму тоже. И все детали, которые не удалось узнать моим людям, были сообщены мистером Гутри Греем. Такой незадачливый адвокат, в среде друзей известный как Жижи. И такой же помощник и друг республики Магазария, как я чемпион по плаванию в ванной. Как видите, мы вели слежку за нашим военным министром уже несколько месяцев. – Он хлопнул в ладоши.

– Если вы вздумаете применить силу, мы будем жаловаться в министерство иностранных дел, – пригрозил я.

– Да, – Али говорил успокаивающе, как с душевнобольным. – Конечно.

Сзади нас схватили несколько охранников и начали выталкивать из комнаты. Боб лягнул одного из них в лодыжку, вывернулся и, нанеся мгновенный удар другому, ринулся по коридору.

– Браво! Вызывай полицию, Боб, – крикнул я ему вслед.

Вверх по лестнице ему навстречу бросились три охранника, дежуривших в холле, но Боб закинул ногу на перила и поехал вниз, минуя грозных соперников. Однако внизу его ждал четвертый стражник, который грудью принял удар ног летящего сверху Боба и согнулся в три погибели. Оба покатились по полу холла, как спутанный клубок молотящих конечностей. Они сбили столик, с которого упала ваза, в свою очередь столкнувшая на пол золоченое зеркало и две картины маслом. Раздался леденящий душу грохот. Вся комната на мгновение застыла. Я даже подумал, что они оба убиты. Но свалка медленно упорядочивалась. Сотни мелких зеркальных осколков отражали каждое движение. Я стоял на верху лестницы в крепких объятиях трех охранников.

– И старого тоже можете отпустить, – скомандовал Али своим людям. – Помоги своему неразумному другу, – бросил он мне. – Мы только хотели проводить вас до двери.

Я поспешил спуститься вниз и принялся освобождать распростертые тела от обломков картинных рам и мебели. Охранник был без сознания, Боб держался за голову и скулил от боли. Я попытался поднять его.

– Ему нужен доктор, – сказал я Али.

Тот уставился на меня:

– У нас только знахари. А я всего лишь безграмотный абориген.

– Забери меня отсюда, – простонал Боб.

Я обхватил его и почти понес к двери. Али и стражники стояли на верху лестницы. На их лицах не было ни малейшего следа каких-либо эмоций, не было даже интереса к происходящему. Я почувствовал, что краснею от стыда.

– Вылезайте из этой хибары, сэр, – приказал полковник Мейсон.

Я встал и отдал честь, что здесь, в узкой палатке, было равносильно акробатическому трюку. Это была наша первая встреча после того, как я потерял сознание от взрыва далеко в пустыне.

– Не надо отдавать честь, Лоутер, – осадил он меня. – Вы уже не в армии. Вы возвращаетесь в Каир под трибунал и с этого момента считаетесь арестованным. Будете принимать пищу, не выходя из палатки. И ни с кем не общаться. Не хочу, чтобы вы разнесли эту заразу по всей части. Как только у меня появится свободный офицер для вашего конвоя, я отправлю вас складывать вещи.

Полковник Мейсон был полноватым человеком примерно сорокалетнего возраста, и, говоря все это мне, он как-то нелепо вытягивался по стойке смирно. Каждый вечер он надевал бриджи и начищенные сапоги, но днем носил танкистский комбинезон, который совсем не соответствовал его званию. Комбинезон был замасленным, и на одном рукаве была дырка, прожженная сигаретой.

– Завтра снова в бой, – сказал он. – Но вы с нами не идете, конечно.

Через зеленый брезент проникал яркий солнечный свет, который рассеивался по палатке, как под водой.

– Что с моим сержантом, сэр? Сержантом Брайаном Тетфордом.

– Он погиб, – сказал Мейсон и внимательно посмотрел на меня.

– А я думал, у него только обгорела нога. Я же разговаривал с ним после взрыва, не может быть, чтобы он умер.

– Много чего можно на это сказать, Лоутер.

– Да, сэр, – спокойно ответил я. Как странно, бывает ведь, что лицо человека загорает дочерна, а уши остаются розовыми.

– Ну вот и все, – заключил полковник Мейсон. – Не желаю вам зла, Лоутер, но мой рапорт никак не облегчит вашего положения.

– Мне не нужна ничья помощь, – сказал я. – Ни ваша, ни кого другого.

Мы смотрели друг на друга целую вечность. Глаза у него были светло-голубые, как у Лиз. Лицо казалось непроницаемой маской. Он как-то скованно повернулся и пошел, но у выхода из палатки задержался:

– Я пришлю вам пару сигарет и глоток чего-нибудь.

– Благодарю вас, сэр, – ответил я.

Тяжело дыша, он побрел прочь по белому песку.

Ворота посольства с грохотом захлопнулись за моей спиной.

Я помог Бобу проковылять через площадь Белгрейв. Добравшись до разноцветных перил уличной ограды, Боб облокотился на них и постарался убедить себя, что у него все цело. Глядя на его разодранные колени и слипшиеся от крови волосы, я утешал себя мудростью Сан Цу, который говорил: «Генерал, идущий в наступление, не желая славы, и отступающий, не страшась позора, чьи помыслы только защитить свою страну и верой и правдой служить владыке, и есть истинное богатство королевства». Мы отступали. Я помог Бобу влезть в машину, уверяя его, что все будет хорошо.

– Ты что, спятил? – возмутился Боб. – Твоего дружка Ававу упаковали, как рождественский подарок. Ты же слышал, они почтой отправляют его домой на праздники, как жирную индейку.

– Меня голыми руками не возьмешь, – сказал я. – Этот провал не такой уж неожиданный. Мы еще обсудим наши планы.

Я хотел подбодрить его. Вегетиус, римский полководец IV века, в таких случаях говорил так: «Не допускайте, чтобы ваши войска заподозрили, что вы отступаете, желая выйти из боя. Скажите им, что ваше отступление – это уловка, чтобы заманить врага в ловушку и добиться преимущества».

Уже в машине я набросал несколько возможных вариантов контрнаступления. Боб не поддавался:

– Заткнись, Сайлас, будь любезен. И не смей обращаться со мной, как с пятилетним малышом.

Когда мы прибыли в «Честер», швейцар – тучный человек в голубой форме и блестящей фуражке – подскочил, чтобы открыть нам дверь, но при виде Боба в разорванной в клочья одежде и с ссадинами с запекшейся кровью по всему лицу, он отпрянул.

– Моего приятеля сбила машина, – объяснил я.

Швейцар не спешил оказать помощь.

– Мы остановились в этой гостинице, – добавил я. – Напротив Будлз на него налетел какой-то новенький «роллс» с откидным верхом.

– Я помогу вам, – наконец произнес швейцар, вытягиваясь в струнку.

Он схватил Боба своими мясистыми ручищами и потащил к лифту.

Лиз встретила нас на пороге номера Боба.

– Что случилось? – спросила она.

– Все, что только могло, – признался я и уже для швейцара добавил: – При выходе из Будлз Боба сбила машина. – При этом я многозначительно подмигнул Лиз.

Она кивнула:

– Так вы не получили деньги?

– Нет, – раздраженно сказал я. – Не получили.

Она отвернулась от меня и начала помогать прислуге укладывать Боба. Он со стонами катался по постели. Швейцар предложил позвать врача, но я сказал, что я сам врач, дал ему десятку, и он удалился, рассыпаясь в благодарностях.

Я раздел и укутал Боба. Полбутылки виски приведут его в чувство. Я налил ему виски, но он потребовал кока-колу. Я дал ему, что он хотел, а виски выпил сам.

– И что мы будем делать? – спросил он.

– Не волнуйся, – успокоил я. – Спи, и это приказ. – Я улыбнулся.

Боб отдал честь и лениво уполз обратно в свои простыни.

В дверь постучали.

– Войдите, – крикнул я. Это был дружок Боба. – Да. Вы что-то хотели?

– Боб в порядке? – поинтересовался он.

– Мистер Аплярд совершенно здоров. Спасибо, – ответил я.

– Мне сказали, что его ранили. – И он сделал несколько шагов по направлению к постели.

– Это ты, Спайдер? – спросил Боб.

– Да, дружище, – ответил официант. – Я тут прослышал, что тебя немножко помяли.

– Его сбила машина, – поправил я. – Если это вас так интересует.

– Новенький «роллс», – развивал мысль официант. – Швейцар сказал мне.

– Все в порядке, Спайдер, – уверял Боб.

– Принести тебе тарелку супу?

– Я хочу немного поспать.

– Это лучше всего, – согласился официант. – Я знаю, что это такое.

– Неужели? – съязвил я.

Официант пояснил:

– Но к счастью, те ребята, с которыми я столкнулся, ездят на мотоциклах.

– Если нам что-нибудь понадобится, мы позовем вас, – сказал я.

– Можете звать меня в любом случае, сэр, – отозвался парень.

Я так и не понял, была ли это грубость с его стороны? Кивком головы я отпустил его.

– Спайдер хороший, – сказал Боб.

– У тебя все хорошие.

Боб не возражал:

– Но действительно, они почти все хорошие.

Минуту или две я не сводил с него глаз.

– Я придумаю что-нибудь, Боб, – пообещал я и выключил свет.

– Не сомневаюсь, что ты что-нибудь придумаешь, Сайлас, – пробормотал Боб в подушку.

Я пошел в номер к Лиз.

– Расскажи мне, что случилось? – потребовала она. Я все объяснил.

– И что мы будем дальше делать, Сайлас? – спросила она.

– Все будет в порядке, гусеничка, – ласково сказал я.

Она прижалась ко мне. Она была испугана, как и Боб. Иногда мне приходит в голову, что они могут умереть с голоду, если я вовремя не ударю в гонг к обеду.

– Я люблю тебя, Сайлас, – сказала Лиз.

– И я люблю тебя, гусеничка.

– Ты бы мог прожить без меня? – прошептала она.

– Ты прекрасно знаешь, что нет, – ответил я и почувствовал, как она еще сильнее прижалась ко мне и облегченно вздохнула.

– Сколько у нас осталось денег?

– Пять тысяч шестьсот шестьдесят четыре фунта восемьдесят шиллингов и четыре пенса, – сказал я.

– И нужно заплатить за коттедж.

– Есть еще три машины и эта чертова куча лома, – добавил я. – Но мы и близко не получим того, что заплатили.

– Тебе никогда не бывает страшно, Сайлас?

– Иногда бывает.

– Ты умеешь это скрывать.

– Да, умею, – сказал я. – Ты просто не знаешь этих признаков.

– А что это за признаки?

– Один из них – это когда я отказываюсь отвечать на вопросы.

– Но сейчас ведь тебе не страшно. Ну, не очень страшно.

– Не теряй чувства меры, – прервал я. – Мы находимся в роскошном номере в «Честере». И нам только нужно нажать кнопку, как будут поданы еда и питье и нас по-всякому обслужат. У нас на счету в банке больше денег, чем некоторые семьи зарабатывают за всю жизнь. Не теряй чувства меры.

– Наверное, это и есть храбрость – не терять чувства меры.

– В чем-то ты права.

– Не бросай меня, Сайлас.

– Так вот какого ты обо мне мнения? Мы чуть только оступились, а ты думаешь, что настал конец света. Чего это я брошу тебя? – спросил я. – Ты нужна мне больше, чем я тебе. Кто заменит тебя? Ты мне только скажи, и я, может быть, подумаю о том, чтобы бросить тебя. – Я сжал ее руку и притянул к себе.

– Не надо шутить, – сказала она. – Ты можешь найти себе массу девушек, которые могут делать то, что делаю я. Массу.

– Ну, ну, детка, – успокаивал я.

Я знал, что ее нужно уговорить. Я прижал девушку к себе, и мы долго стояли, не говоря ни слова. С Парк Лейн доносился гул вечернего транспорта. Парк был укутан туманом, но по-настоящему большие деревья могли не беспокоиться: им было видно все сверху. Я нарушил молчание:

– Ты считаешь меня какой-то машиной. Ты думаешь, что я не способен на человеческие чувства: любовь, страх, боль или голод – только потому, что стараюсь не показывать их. Но меня пожирают страх и боль, и я так люблю тебя, что, просыпаясь по утрам, я боюсь открыть глаза и не увидеть тебя. Когда ты идешь за покупками в магазин, я хочу быть рядом, чтобы тебя не сбил автобус. Ты разговариваешь с другим мужчиной, и я уже знаю, что потерял тебя. Когда ты смотришь на меня, мне кажется, будто ты видишь перед собой морщинистого старика, который до смерти боится остаться один.

– Нет, – возразила Лиз. – Нет. – Она поцеловала меня и обняла так крепко, будто хотела остаться возле меня навсегда.