"Дело о картине Пикассо" - читать интересную книгу автора (Константинов Андрей)

ДЕЛО О КЕШЕ-КРАСАВЧИКЕ

«Агеева Марина Борисовна — заведует архивно-аналитическим отделом Агентства. Муж, Агеев Роман Игоревич, гендиректор ООО „Монолит-СтройСервис“. Двое детей — дочь Мария, студентка юрфака СПбГУ, сын Сергей, учащийся средней школы.

В последнее время Агеева самостоятельно провела ряд успешных расследований, не имеющих, правда, прямого отношения к деятельности «Золотой пули». Руководством Агентства рассматривался вопрос о переводе ее в отдел расследований. Но из-за импульсивного характера Агеевой и ее склонности к авантюрам директор Агентства Андрей Обнорский отложил решение этого вопроса на неопределенный срок».

Из служебной характеристики

В тот вечер я включила электрический плед — господин Хохмачев из «Ленэнерго», претендующий на губернаторское место, несмотря на нулевые температуры окружающей среды, не позаботился о том, чтобы в домах будущих избирателей было тепло, — и смотрела любимый фильм «Однажды в Америке», который весь вечер с перерывом на девятичасовые новости крутил Первый канал. И вот когда Роберт Де Ниро вышел из тюрьмы и я окончательно поняла, что за таким мужчиной я бы отправилась в огонь и в воду, в дверь позвонили. «Опять Агеев ключи забыл», — я раздраженно нашаривала тапочки в прикроватном пространстве, с трудом отрывая восторженный взгляд от экрана телевизора.

— Мам, откроешь? — донеслось из комнаты сына. Как будто, если я не открою, он соизволит приостановить виртуальный захват внеземной цивилизации.

Я сменила выражение лица на более благожелательное, потому что за дверью стоял не муж, а Лена Черкасова. Прима Комиссаржевки играла в телесериале «Все в АЖУРе» героиню моих новелл Марину Ольхину. Выглядела она ужасно. Это стало еще более очевидным, когда я перестала разглядывать ее в глазок и открыла дверь.

— Леночка, да на вас лица нет! — встревоженно воскликнула я.

Между актерами, снимающимися в сериале, и сотрудниками нашего Агентства завязались трогательные дружеские отношения после вечера знакомств, организованного Обнорским. Он считал, что для вхождения в образ лицедеям следует непременно познакомиться с прототипами своих героев. Надо сказать, что я и здесь утерла нос коллегам. Актриса, которую выбрали на роль Марины Ольхиной, солировала не только на сцене Комиссаржевки, но и на съемочной площадке сериала. Леночка Черкасова была чудо как хороша — глазастая, с высокой грудью, ногами, как у Марлен Дитрих, и непревзойденным талантом перевоплощения. Лена пришла на вечеринку с дочкой Лизой, прехорошенькой восемнадцатилетней особой, очень похожей на мать. Лиза училась на первом курсе Академии театрального искусства и, надо сказать, виртуозно пользовалась как своими внешними данными, так и азами профессионального мастерства, полученными в институте. Представители сильной половины «Золотой пули», к всеобщему неудовольствию женщин Агентства, наперебой оказывали Лизе знаки внимания. Особенно в этом преуспел Каширин. Наше знакомство с Леной не ограничилось одним вечером — я посмотрела все спектакли с ее участием, а однажды мы распили с ней бутылочку французского вина у меня на кухне и засиделись до утра, болтая о разных женских глупостях.

— Марина, мне нужна ваша помощь, — с порога начала Черкасова. — Я не знаю никого, к кому бы еще могла обратиться. Что делать? Кого вызывать — «скорую» или милицию? Мне кажется, он не дышит. — Лена судорожно всхлипнула и уткнулась носом в пестрый шейный платок, который сжимала в руках.

— Кто?!

— Иннокентий. Я пришла, а он лежит на полу и не дышит. У него вот здесь, — Лена постучала наманикюренным пальчиком по затылку, — кровь запеклась.

— На себе не показывай, примета плохая, — немедленно отреагировала я. — Иннокентий, он кто?

— Он знакомый… близкий… или, как сейчас говорят, бой-френд моей дочери, — выдавливала Лена одно слово за другим. — Мы должны были сегодня встретиться. Он живет здесь рядом, через мост. Марина, я одна боюсь возвращаться в квартиру. Пожалуйста, побудь со мной рядом до приезда милиции.

— Постой, а зачем тебе понадобилось встречаться с этим Иннокентием?

— Понимаешь, я стала замечать, что у них с Лизой не все гладко. Последнее время они стали часто ссориться. Лиза ходила как в воду опущенная, часто плакала, но со мной не откровенничала. Вот я и хотела с ним поговорить, выяснить, в чем дело. Пришла, дверь не заперта, и он там лежит… А ведь они собирались пожениться…

— Лена, про их ссоры — милиции ни слова! Учти, ты мне ничего не говорила, а я ничего не слышала. Поняла?

— Как скажешь, — вздохнула Лена. — Никогда не думала, что попаду в такой переплет. Одна надежда на тебя.

Перспектива лицезреть труп на ночь глядя, надо сказать, мало меня порадовала. Я с детства боюсь покойников. Вид человека, покинувшего этот мир, вызывает у меня почти мистический ужас. И сколько я себя ни убеждала, что это всего лишь отжившая плоть, от которой теперь уже столько же вреда, сколько и проку, брезгливость и страх не проходят. Но Лена, начитавшись наших новелл, похоже и вправду поверила в мой детективный талант. Ударить перед ней в грязь лицом я не имела права.

— Подожди, я только предупрежу сына, — покорно сказала я.

Иннокентий лежал в прихожей рядом с расставленной стремянкой, на верхней ступеньке которой я заметила электрическую лампочку. «Все понятно, — подумала я, — менял лампочку, упал и не очнулся». Молодой человек, а бой-френду Лизы Черкасовой на вид можно было дать не больше 25 лет, лежал в такой неестественной позе, что помощь врача совершенно очевидно ему была уже не нужна.

Лена, оказавшись в квартире, немедленно рухнула на стул и зарыдала в голос:

— Кешенька, что же это такое?! Как же мы без тебя теперь… А ведь какой красавчик был…

«Ох уж эти мне актрисы, — подумала я. — У них никогда не поймешь, когда они играют, а когда живут реальной жизнью…» Впрочем, слушая Ленины причитания, я не могла отделаться от ощущения, что самую малость она все же переигрывает.

Кеша и впрямь был необыкновенно хорош собой. Рослый, крепкий, с прямым носом, большим, ярко очерченным ртом. На шее поблескивала золотая цепь. Я пододвинула к себе консоль с телефоном и набрала «02».

До приезда милиции я успела уложить Лену в кровать, напоив ее валерьянкой, и провести первичный осмотр места происшествия. Руководствуясь исключительно соображениями профессионального долга, я заглянула в карман Кешиной кожаной куртки, висевшей в прихожей, и раскрыла стоявшую на консоли рядом с телефоном барсетку. В сумочке я обнаружила толстую пачку зеленых банкнот. Я уже хотела было засунуть ее обратно, как вдруг заметила, что держу в руках купюры по одному доллару.

— Он всегда крутым хотел казаться, — послышался у меня за спиной жалобный Ленин голос.

Мне стало неудобно оттого, что она застала меня роющейся в вещах ее несостоявшегося родственника.

— Лиза говорила, что у него никогда не было много денег. Он брал сто долларов и разменивал по одному, чтобы впечатление производить. Доставай, что там у него еще? — ободрила меня Лена, заметив мое замешательство. — Может, поймем, кто его так невзлюбил… смертельно.

В барсетке, помимо документов и денег, я нашла упаковку презервативов.

— Я точно знаю, что с Лизой он этими штучками никогда не пользовался, — всхлипнув, заметила Лена. — Он говорил, что хочет ребенка.

Из потайного кармашка барсетки я извлекла несколько фотографий молодых красивых женщин.

— Знаешь кого-нибудь из них? — спросила я у Лены.

Черкасова отрицательно качала головой, один за другим откладывая снимки.

— Знаю только ее, — с горькой усмешкой сказала Лена, протягивая мне фотографию собственной дочери. — Я догадывалась, что она у него не единственная.

— А теперь, Лена, пока не приехала милиция, посмотри, не пропало ли что-нибудь из квартиры, — скомандовала я, на минуточку вообразив себя Анастасией Каменской.

— Я уже посмотрела, все на месте. Вот только галстучного зажима нет, а след на рубашке остался. Мы с Лизой привезли его из Лондона. Не бог весть что, но все-таки — голова дракона с двумя маленькими брюликами-глазами.

Я решила, что зажим мог отскочить и завалиться куда-нибудь, когда Кеша падал со стремянки. Тщательно обследовав все закутки в поисках дорогой Лениному сердцу вещицы, мы столкнулись с необходимостью передвинуть труп, чтобы выяснить, не придавил ли Иннокентий собой ювелирное изделие. Превозмогая брезгливость и страх, мы перекантовали окоченевшее тело. Зажима так и не нашли, зато извлекли из-под правой Кешиной ноги красную женскую перчатку-крагу.

— Твоя? — спросила я Лену.

Актриса отрицательно покачала головой.

— Может, Лиза забыла?

— Нет, это исключено, — испуганно сказала Лена. — Елизавета терпеть не может красный цвет. Она считает его вульгарным.

В дверь позвонили. Лена бросила на меня затравленный взгляд и пошла открывать милиции. Я последовала за ней, и, пока она возилась с замками, незаметно спрятала красную перчатку в карман своей меховой курточки от Стефании Сарье, висевшей в прихожей.

Оперативников было трое — молодые, симпатичные, циничные. Один из них узнал Елену Черкасову, правда, не по театральной сцене. Он вспомнил, что видел ее в рекламных роликах, где задорная блондинка с потрясающей фигурой при помощи бульонных кубиков делает счастливой семью из трех человек и одной собаки породы фокстерьер. Опознание актрисы сопровождалось комплиментами и восторженными улыбками. Присутствие остывающего Кешиного тела поклонников таланта актрисы ничуть не смутило, несмотря на то, что Леночка, давая показания, не стала скрывать, что погибший, выражаясь языком протокола, был сожителем ее дочери. Она прекрасно знала, что у нее и у Лизы железное алиби — в сегодняшнем спектакле Лена играла главную роль, а Лиза участвовала в массовках. Мать и дочь весь вечер были на сцене, где их могли видеть сотни зрителей.

Разглядывая меня, оперативники напрасно морщили лбы и почесывали коротко стриженные затылки.

— Расслабьтесь ребята, — просто сказала я им. — Я в кино не снимаюсь, я Ленина приятельница и сотрудник Агентства журналистских расследований.

Последнюю фразу я произнесла с особым пафосом, пусть мальчики взбодрятся и не абы как отнесутся к расследованию преступления.

Как ни странно, вечер, проведенный в обществе актрисы, оперативников и криминального трупа — сотрудники убойного отдела ничуть не сомневались, что рана на Кешиной голове нанесена тупым тяжелым предметом — не отразился на состоянии моей нервной системы. Я не мучилась бессонницей и кошмарами, и на следующий день, отдохнувшая и преисполненная оптимизма, появилась в родном Агентстве. Охранник сказал, что ключи от кабинета забрала Горностаева. Я поспешила к ней, гадая, что заставило вечно опаздывающую Валентину прийти ни свет ни заря. Горностаева сидела в гостевом кресле и с завидным аппетитом один за другим поглощала из литровой банки пупырчатые корнишоны. Ах вот оно что! Мои подозрения нашли наконец-то вещественные доказательства!

— Сидишь беременная, бледная, как ты переменилась, бедная, — процитировала я кумира своего поколения, запуская процессор.

— Я, Марина Борисовна, пожалуй, на УЗИ не буду разоряться, чтобы определить пол будущего ребенка. Зачем, когда вы меня насквозь видите. Хотите огурчик?

— Скрипку угостишь, — отказалась я и уточнила: — Рассольчиком. Он, наверное, обмывает радостную весть. Третий день на работе не появляется.

— Скрипка ничего не знает, — помрачнев, промолвила Валентина. — И неизвестно, когда узнает. В отпуск сбежал, как будто чувствует, что допрыгался.

— На первых месяцах, Валюша, у малыша формируется нервная система. Если ты будешь ворчать и неуважительно отзываться об отце ребенка, он родится похожим на тебя. Разве ты этого хочешь?

— Нет, не хочу. — Беременная Горностаева проявляла поразительную покладистость. — Скоро из нашего Агентства все мужики разбегутся. Про Спозаранника слышали?

— Нет! — Я всплеснула руками. — Неужели кто-то из сотрудниц агентства носит под сердцем его ребенка?!

— Ну что вы, Марина Борисовна! Разве вы не знаете, что Глеб никому из наших не доверит носить ничего своего. Он уходит на телевидение. Ему предложили вести аналитическую программу. Он молчал из суеверия, не был уверен в том, что спонсорам понравится пилотный выпуск. А спонсорам так понравилось, что они чуть ли не удвоили финансирование проекта и предложили нашему Глебушке зарплату, от которой он не смог отказаться.

Посовещавшись, мы с Валентиной решили без необходимости не высовываться из своего кабинета, чтобы не попасть под горячую руку Обнорского. А горячился он страшно, когда люди из Агентства уходили не по его высочайшему соизволению.

К вечеру глаза у меня слезились от компьютерного сияния, поясницу ломило, ноги сводило. Пластическая операция, на которую я согласилась год назад, сыграла со мной злую шутку — начальники теперь требовали с меня как с молоденькой. Но на сегодня я покончила со всеми аналитическими справками, досье и мониторингами и начала собираться домой. Я уже погасила монитор, когда в кабинет робко протиснулся Родион Каширин.

— Марина Борисовна, у вас на доктора Зарицина ничего нет? — спросил он, стараясь дышать в сторону, но сивушный выхлоп долетел до меня, несмотря на все его старания. Последнее время Каширин гулял напропалую. Он мог не появиться на работе, даже не удосужившись придумать благовидный предлог, объясняющий его отсутствие. Поговаривали, что виной всему — большие деньги, полученные им в наследство от какой-то аргентинской тетушки.

— Ты, Родион, на часы смотришь? — поинтересовалась я очень неласково. — Заявку оформи по всей форме, и завтра с утра милости просим. А на сегодня лавочка закрыта.

— Можно я прямо сейчас заявку напишу и на столе у вас оставлю, чтобы вы утром пришли и это… сразу бы мне… побыстрее?

— Как только — так сразу, но учти, что наш отдел утром мониторит прессу, а потом, по личной просьбе Андрея Викторовича, готовит досье на кандидатов в депутаты от СПС. Ты будешь следующим, обещаю, — добавила я ободряюще, заметив плаксивое выражение на опухшем Родином лице.

Тяжело вздохнув, Каширин сел за мой стол и начал оформлять заявку. Заглянув через плечо расследователя, я увидела, что в левой руке он держит премилую вещицу. Я ее никогда раньше не видела, — но кое-что о ней слышала. Формулируя текст заявки, Каширин, словно врач-мозговед из маленькой психиатрической больницы, нервно вертел в пальцах зажим от галстука в виде головы дракона.

Я поняла, что еще не скоро попаду домой…

— Родион, откуда у тебя эта вещь? — строго спросила я.

— Это брошь досталась мне по наследству от бабушки, — не глядя мне в глаза, пробубнил Родион. — Девятнадцатый век, старинная работа, хотел прицениться в антикварном — сколько за нее могут дать.

— Какое наследство? Какой век?! — воскликнула я. — Это не брошь, Родион, а зажим, который еще вчера красовался на галстуке молодого, жизнерадостного и любвеобильного мужчины. Теперь этот мужчина труп, а принадлежащую убитому тяжелым предметом по голове вещь я вижу у своего коллеги! Или ты говоришь правду, или мы идем к Обнорскому!

Родион уронил голову на грудь и с минуту сидел, уставившись невидящим взглядом в недописанную заявку.

— Я его не убивал, — слабым голосом произнес он. — Я только слегка придушил. Но когда я уходил, он был живой, очень даже живой.

— Откуда ты знаешь убитого? — спросила я, направив свет настольной лампы прямо Родиону в лицо.

— Я решил посмотреть на него, хотел понять, что она в нем нашла, — умная, красивая, талантливая. Я посмотрел, но так ничего и не понял.

Из сбивчивых и обрывочных фраз, которые выдавливал из себя Каширин, я поняла, что он по уши влюбился в Лизу Черкасову, с которой познакомился на нашем совместном вечере журналистов и актеров. Стал добиваться взаимности и — натолкнулся на жесткий отпор. Обожаемая Лизочка не хотела даже смотреть в его сторону, она любила другого — прощелыгу, самца, дешевого пижона и коварного изменника.

— Я бы смирился, если бы он был достойным такой девушки человеком, но он оказался негодяем.

Применив на практике методы расследовательской деятельности, Каширин выследил соперника и установил за Кешей круглосуточное наблюдение.

— Он встречается одновременно как минимум с четырьмя женщинами! — кричал Родион, войдя в раж.

— Две из них — это его бабушка и мама?

— В том то и дело, что нет! Они все его любовницы — брюнетки, блондинки, малолетки, взрослые женщины. И ее он включил в свою коллекцию! Я все выяснил. Одна бизнес-леди, директор торгово-закупочной фирмы, его содержит, купила ему квартиру, в которую он водит других, по доверенности отписала ему машину. Другая — ждет от него ребенка! Еще с двумя он делает это одновременно!

Выяснив столь пикантные подробности из жизни возлюбленного своей Елизаветы, Каширин отправился к Кеше домой, чтобы сказать ему, что он подлец и должен отказаться от Черкасовой. В ходе перепалки Родион пару раз брал Иннокентия за грудки и встряхивал. Уже оказавшись на улице, Каширин заметил, что держит в руке какую-то железку, безделушку. Он сунул ее в карман, даже не разглядев толком.

— Больше между нами ничего не было, — заключил Родион. — Я рассказал все, как было. Прошу вас, Марина Борисовна, не рассказывайте ничего Обнорскому. Мне и так хреново.

Я конфисковала у Каширина зажим, чтобы передать его Лене или Лизе, и пообещала никому ничего не говорить. До выяснения всех обстоятельств.

Иннокентия Сергеевича Хвостова хоронили на Южном кладбище. Тащиться на эти похороны мне страшно не хотелось. Но, во-первых, Лена Черкасова просила не бросать их с Лизой среди совершенно чужих людей, которые придут на кладбище проводить Кешу в последний путь.

— Мы же никого не знаем, ни родственников, ни друзей его, — жалобно говорила мне Лена.

А во-вторых, как гласит известная детективная примета, убийца непременно должен присутствовать на похоронах своей жертвы. Почему бы мне не разгадать, кто он? Нужно же развивать дедуктивные способности и запасаться новыми сюжетами для написания очередной новеллы для сборника «Волосатая дуля» — так я окрестила нашу книжную серию «Все в АЖУРе».

Короче, через весь город я тащилась на это кладбище, чтобы стоять на холодном, пронизывающем ветру и утирать слезы, которые текли ручьями вовсе не от горя, а от погоды. Со стороны я вполне могла сойти за еще одну безутешную Кешину пассию. Помимо Лизы Черкасовой в скорбной похоронной процессии их было еще как минимум три. Причем одна беременная. Об этом мне шепотом поведал Кешин брат Володя — шустрый молодой человек, отдававший распоряжения и наличные рубли могильщикам.

— Вы знали моего брата? — прошептал он мне на ухо заговорщицким шепотом.

— Вашего брата я видела всего лишь раз, и то мертвым.

— Так я и думал. Иначе я бы вас запомнил. Иннокентий рассказывал мне обо всех своих женщинах. Я знал, что он плохо кончит. Нельзя играть с огнем. Разве можно жить одновременно с четырьмя во всех отношениях приятными дамами и при этом не допускать мысли о том, что какой-нибудь из них это может не понравиться? Вон, видите бизнес-вумен в норковой накидке? Она лет на пятнадцать старше Иннокентия. Генеральный директор торгово-закупочной фирмы. Это она купила для него квартиру в престижном районе, по доверенности машину отписала, деньги на карманные расходы выдавала. Думаете, он ее за это на руках носил? Как бы не так. На руках он носил вон ту, в черном берете. Когда он с ней связался, девушке еще восемнадцати не было — под статьей ходил! Теперь она тоже носит. Под сердцем его ребенка. Вы думаете, его это вразумило? Ничего подобного. Как только он об этом узнал, тут же сделал предложение одной из тех двух — точно не скажу, так похожи, все время путаю.

У края могилы, тесно прижавшись друг к другу, стояли две экстравагантные особы лет под тридцать. Правая — точная копия левой, одним словом, близнецы.

— Свадьба сорвалась, потому что невеста узнала, что суженый спит с ее родной сестрой, как две капли воды на нее похожей. Перепутал, думаете? Вовсе нет. Пребывал в здравом уме и твердой памяти. Но та, первая, его простила. И сестру простила. И уже очень скоро они любили его вдвоем. Потом появилась эта маленькая студенточка-актрисулька. — Володя пренебрежительно кивнул в сторону Лизы.

Слушая Кешиного брата, я в буквальном смысле остолбенела. Надо было бы прервать эту возмутительную откровенность, но я не смогла. Похоже, братцы стоили друг друга. Один развлекался, другой подсматривал в замочную скважину. Вряд ли у Вовы есть шанс унаследовать кого-нибудь из Кешиных подруг. Как говорится, не вышел ростом и лицом. Кладбищенские хлопоты отвлекли Владимира Хвостова, его призвали произнести речь. Пока он говорил траурные фразы загробным голосом, я разглядывала присутствующих женщин. Когда очередь дошла до близняшек, я невольно встрепенулась. Одеты они были совершенно одинаково, но руки одной из девушек облегали ярко-красные перчатки — краги. Поразительно похожие на ту, что мы с актрисой Черкасовой обнаружили на месте преступления! А вот на другой перчатки были обыкновенные, черные. Я с нетерпением ждала, пока брат Вова закончит говорить, чтобы задать ему интересующий меня вопрос.

— Скажите, вы знакомы с девушками-близняшками?

— Нет, — немедленно отозвался Хвостов. — Брат сам посвятил меня в подробности своей частной жизни. Проиллюстрировал наглядно. Фотографии любимых носил с собой. Иногда мне казалось, что все эти хитросплетения он организует только для того, чтобы вызвать мое возмущение. Согласитесь, у нормального человека иной реакции на Кешины авантюры быть не может? Но я его любил и, если хотите, жалел.

Дальше брат Владимир излил мне все свои нравственные страдания, вызванные недостойным поведением брата Кеши, перечислил, загибая пальцы с черными ободками под ногтями, попытки его образумить.

— А как зовут сестер, вы знаете? — прервала я Хвостова.

— Регина и Карина. Фамилия армянская… Мирзоян, что ли? Точно, Мирзоян. А вам зачем?

Я решила отблагодарить болтливого родственника за ценные сведения.

— Есть все основания предполагать, что одна из них, а может быть, обе были на месте преступления.

— Да?!! — Мне показалось, что Владимир, услышав об этом, испытал невероятный душевный подъем. — Я же говорил, что когда-нибудь одна из них узнает про остальных, и Кеше не поздоровится. Так и есть! Ах, если бы я был в городе в день убийства! Но ведь меня не было. Я, знаете ли, торговый агент, коммивояжер. Все в разъездах да в командировках. Про Кешу узнал только на следующий день, когда вернулся из Пскова. Да, дела! Милиция знает?

— Пока нет, но Агентство журналистских расследований, которое я представляю, работает в тесном сотрудничестве с правоохранительными органами. Вы слышали про Малявку, убийцу Переселенцева? Так вот, его выследили и поймали наши ребята и сдали в милицию. — Я не могла удержаться от того, чтобы не похвастаться заслугами родной организации.

Польщенный знакомством, Владимир пожал мне на прощание руку и оставил домашний телефон, попросив держать его в курсе расследования.

На следующий день я озадачила Каширина поисками в адресной базе сестер Мирзоян. Двадцатидевятилетние Карина и Регина жили на Каменноостровском проспекте и держали небольшую и, похоже, не очень прибыльную дизайн-студию. По моей просьбе Каширин позвонил девушкам и попросил их о встрече, объяснив, что ему есть что рассказать им о смерти Иннокентия Хвостова. Близнецы согласились, назначив встречу в ресторане «Токио».

— Вы как хотите, Марина Борисовна, а я там в рот ничего возьму за такой ценник. Скажете, что я ваш телохранитель. Охране трапезничать не положено. Недавно в ресторане на площади Островского небезызвестный вам господин Енотов осуществлял прием граждан по личным вопросам. К нему по очереди и казанские приезжали, и чеченские. Несколько часов кряду заседали. А охранники все это время столики занимали аккурат на линии огня и ни крошки в рот не брали.

«Какого черта этот Каширин ломает комедию, — подумала я. — Все Агентство знает, что денег у него теперь, как у дурака фантиков. Бедная Лукошкина целый месяц таскалась в Инюрколлегию, оформляла документы на право его вступление в наследство. Может, не привык еще парень к большим деньгам, а может, и в деле с Кешей водит меня за нос. Надо держать с ним ухо востро».

Минут через десять к ресторану подъехали девочки Мирзоян. Я, представившись, заняла с сестрами один столик, Каширин занял другой, заказав себе жасминовый чай.

— Больше ничего, — пресек он попытки принятой в заведение на роль японки прехорошенькой казашки навязать ему деликатесы японской кухни. — Чайник побольше принесите, я здесь у вас долго сидеть буду.

Сестры, испуганно переглядываясь, расселись напротив меня и приготовились слушать. Я достала из сумочки красную перчатку, которую прихватила из квартиры убитого Кеши, и протянула ее Регине и Кристине.

— Это ваша?

— Моя, — робко кивнула одна из девушек. Они назвали себя, но я уже через минуту забыла, кто есть кто. Поразительное сходство.

— Эта перчатка, — начала я ледяным тоном, — была найдена на месте убийства Иннокентия Хвостова. Если быть точной, ее извлекли из-под правой ноги его окоченевшего трупа.

Девушки ахнули в один голос и с отвращением посмотрели на роллы с тунцом, которые поставила перед ними официантка. Памятуя о том, что вину преступника устанавливает суд, я предоставила близняшкам возможность реабилитировать себя, не доводя дело до крайностей.

— Вы можете объяснить, как перчатка там оказалась?

Регина и Карина с виноватым видом покачали головами.

— Нельзя ли поподробнее? — попросила я.

— Мы не видели Кешу уже…— Девушки уставились друг на друга и беззвучно шевелили губами, подсчитывая дни, когда они не видели Иннокентия. Дни сложились в месяц. Серьезная заявка на непричастность к убийству.

— Что вы можете сказать про перчатку?

— Да ничего особенного, — сказала одна.

— Кроме того, что раньше их было две пары, — добавила другая.

— Когда это раньше, и что теперь? — почти теряя терпение спросила я.

— До похорон мы красные перчатки не надевали, — сказала одна.

— Мы достали обе пары из шкафа, потому что обещали похолодание, — сказала другая.

— Ну и что с ними случилось дальше?

— Одна перчатка пропала, — сказала одна.

— Мы ее искали, но не нашли, — добавила другая.

— Вы можете предположить, куда она подевалась? — спросила я.

Девушки переглянулись и синхронно пожали плечами.

Какое-то время мы сидели молча. Я обдумывала, каким вопросом вывести сестер на чистую воду. Ничего дедуктивного в голову не приходило.

— Вы знакомы с братом Иннокентия Владимиром Хвостовым?

Девушки синхронно закивали головами. Положительно эти девицы сделали бы блистательную карьеру в театре кабуки. Жаль, что туда принимают только мужчин.

— Вы познакомились с ним на кладбище?

На этот раз сестры затрясли головами.

— То есть вы познакомились с ним раньше?

Если они снова закивают, я взорвусь. Должна же я удостовериться, что у прелестниц не нервный тик!

— Мы познакомились с Владимиром год назад, — заговорила, по-моему, Регина, хотя нельзя исключать, что это была Карина. — Он пришел к нам в дом и пытался нас воспитывать. Это он рассказал сестре перед свадьбой, что мы с Иннокентием встречаемся.

Я подобралась на стуле, как тигрица, учуявшая добычу.

— Когда вы виделись с Владимиром Хвостовым в последний раз?

Девушки снова переглянулись, словно беззвучно обменялись информацией.

— Он приезжал к нам двадцать второго сентября, — сказала одна.

— Он пришел, чтобы рассказать о какой-то девушке, которая ждет от Кеши ребенка, — продолжила другая.

— Вот урод! — не выдержала я. А про себя подумала, что в этой странной истории все хороши, но преступник только один.

— Ну ладно, девоньки, вы гут доедайте, а мне пора. Верить вам или нет, я еще не решила. Надо кое-что предпринять.

Сестры совершенно одинаковым сосредоточенным взглядом проводили красную перчатку, которую я небрежно засунула обратно в сумочку.

— Нам не нужны неприятности, — сказала одна.

— Мы готовы заплатить вам пять тысяч долларов, если вы отдадите нам перчатку обратно, — добавила вторая.

Я склонила голову набок, выражая смутные сомнения.

— Восемь, — сказала одна.

— Десять, — добавила другая.

— Подумаю, — кивнула я обеим и вышла из-за стола.

— Кто-то из них врет. Это очевидно, — меряя шагами собственный маломерный кабинет, рассуждала я. Родион Каширин внимательно отслеживал мои перемещения от одной свежеоштукатуренной стенки до другой. — Наиболее вероятно, что врет Вова Хвостов. Хотя есть вероятность, что Володя не врет, а недоговаривает, а сестры на него наговаривают. Но вообще я больше склонна не верить мужикам.

— Да что вы, Марина Борисовна, мучаетесь, проверить надо, где находился на момент смерти Иннокентия Хвостова его старший брат Хвостов Владимир.

— В том-то и дело, что Хвостова-старшего в городе не было. Он коммивояжер. Слыхал про таких? В командировке он был.

Родион тяжело вздохнул и больше версий выдвигать не стал.

— Сам подумай, Родя, какой у простого российского коммивояжера может быть мотив для убийства собственного брата? — горячилась я оттого, что не могла найти ответы на собственные вопросы. — Хотя постой-ка… Завтра же, Каширин, узнай, на кого оформлена квартира, в которой жил покойный Хвостов. Неужели эта бизнес-вумен в норковой накидке, которую мне показал Владимир на кладбище, обалдела настолько, что купила стопятидесятиметровую квартиру, стоимостью как минимум сто тысяч баксов, на имя ветреного любовника?

На следующий день выяснилось, что бизнес-вумен не опозорила честь отечественного предпринимательства и квартиру зарегистрировала на себя.

— Но Кеше она сказала, что это подарок, — говорил Каширин, к полудню вернувшийся с передовой. — У мальчика, как сказала мне эта Лариса Павловна, были понты. «Я, — сказала мне эта далеко не молодая женщина, — понимала, что удержать Иннокентия могу только при помощи денег. Но отписать ему квартиру и машину, чтобы он сделал мне ручкой?! Я еще не выжила из ума. Я всего лишь обещала ему это сделать за хорошее поведение. Что не мешало Кеше хвастаться направо и налево, что он стал законным владельцем крутой недвижимости».

— А в заключение нашей беседы, — отчего-то порозовел Каширин, — она сказала, что вообще-то устала от общения с этим глупым мальчиком и… пригласила меня в ресторан.

— Ты согласился?

— Нет, я ведь умный, — скромно потупился Каширина.

— Ну и дурак, — неожиданно подала реплику Горностаева из-за своего крайнего правого стола. — Кто от халявной жрачки отказывается? Поел бы от пуза, а потом бы умничал.

Родион обиделся на «дурака» и, гордо вскинув умную голову, отправился в свой отдел.

Итак, последняя возможность заподозрить Вову Хвостова пропала. Наследовать брату после Кегли было нечего. Теперь подозревать с одинаковой долей вероятности можно и бизнес-вумен, и близняшек, и даже Родиона Каширина. И зачем я ввязалась в это дело? Как будто мне больше всех надо?

В Агентстве начались повальные увольнения. Разругавшись с Обнорским в пух и прах, хлопнула дверью Лукошкина. Начал сниматься в сериале по нашим книгам Володя Соболин и, кажется, не собирался возвращаться к журналистике. Светке Завгородней предложили выгодный модельный контракт… Шаги немногих остававшихся гулко звучали в пустых коридорах. С уходом Спозаранника работы у меня заметно поубавилось. Закрыв окно наскучившего пасьянса, я решила прогуляться и заглянула в репортерский отдел, где круглые сутки работал телевизор, подстраховывая составителей сводок — вдруг что-то важное пропустят. Как ни странно, все репортеры куда-то разбежались, даже Ани Соболиной, редактировавшей в этот день сводку, на месте не оказалось. На экране мелькала заставка аналитической программы петербургского телевидения «Город за неделю». Страна готовилась к общенациональному празднику — Дню рождения президента. Молоденькая корреспондентка на улице совала под нос прохожим микрофон с гигантской поролоновой насадкой и спрашивала, что бы они бы подарили Путину на день рождения, если бы получили приглашение в гости. Во Владимире Владимировиче, надо сказать, есть что-то такое неуловимое, благодаря чему он нравится женщинам. Я не стала переключать программу. И вдруг на экране появилось знакомое лицо.

— Я бы подарил президенту собаку — щенка спаниеля, — говорил Владимир Хвостов, застигнутый камерой на пересечении Каменноостровского и Большой Пушкарской. — Почему? Ну, во-первых, собака — это лучший друг человека, а во-вторых, Путин любит собак. Это ничего, что у него две уже есть. Прокормит и третью на президентскую-то зарплату.

В правом нижнем углу кадра стояла дата: 20 сентября 2002 года. Я вдруг вспомнила, что именно вечером этого дня в дверь моей квартиры позвонила актриса Елена Черкасова. Это был последний день жизни Иннокентия Хвостова.

Мне повезло, девочка-корреспондентка, делавшая уличный опрос для программы «Город за неделю», только что вернулась с выезда и почти сразу смогла подойти к телефону.

— Агеева Марина Борисовна, агентство «Золотая пуля» — представилась я. — Скажите Оксана, когда вы снимали уличный опрос, который только что прошел в эфир?

— Двадцатого сентября. А что?

— Вы уверены, что все синхроны были отсняты именно в этот день?

— Ну конечно.

— И тот, где мужчина на Петроградской говорит о том, что подарил бы Путину собаку?

— Да в чем проблема-то? — в тоне девушки появилось раздражение. — Что-то не так?

— Вы не волнуйтесь, у вас все получилось замечательно, — сказала я и зачем-то соврала: — Просто этот мужчина, который попал к вам в кадр, находится в федеральном розыске.

— Ну да?! — Оксана немедленно сменила гнев на милость. — Мы можем предоставить вам видеозапись. А что он совершил?

— Подозревается в убийстве, — многозначительно ответила я. — Я вас очень прошу, Оксаночка, я пришлю к вам молодого человека, а вы перегоните ему, пожалуйста, всю сегодняшнюю передачу на «VHS».

Ну и дела, подумала я, повесив трубку, и потянулась за сумочкой, где в потайном кармашке лежал обрывок блокнотного листа с домашним телефоном Владимира Хвостова.

— Здравствуйте, Володя, это Марина Борисовна Агеева из Агентства журналистских расследований. Помните меня? Мы встречались при весьма печальных обстоятельствах.

Может быть, мне показалось, но особой радости в голосе Кешиного старшего брата я не услышала.

— Да-да, конечно, я припоминаю.

— Я хочу, Владимир, попросить вас о встрече, — как можно доверительнее сказала я. — Дело в том, что мы совершенно запутались в этих женщинах, которые проводили время с вашим братом. У нас есть основания подозревать как минимум двоих из них в его смерти.

— Но я не понимаю, чем я могу помочь?

— Знаете, тогда на кладбище я была в таком невменяемом состоянии, хотя, конечно, эта смерть меня почти не касается. Мне бы хотелось еще раз услышать от вас, что Иннокентий рассказывал о каждой из них.

— Ну хорошо, где вы хотите встретиться и когда?

— Давайте на Старо-Невском. Там есть такое тихое местечко, называется «Распутин»…

— Знаю, — неласково оборвал меня Владимир, — я буду там в пять часов.

Прикрепляя миниатюрный микрофон к вороту моего свитера от Унгаро, неловкий Каширин сделал зацепку. Но я так была сосредоточена на предстоящем разговоре с предполагаемым преступником, что ограничилась одним грозным взглядом.

Для свидания с Владимиром Хвостовым я увесила себя фамильными драгоценностями, как новогодняя елка. По моим расчетам, этого молодого человека должен был прельстить блеск бриллиантов и изумрудов. Я решила заставить его поверить в то, что он унаследовал после смерти брата способность без памяти влюблять в себя состоятельных женщин. Это по моим расчетам должно было отвлечь его от сути моих расспросов. Первые минут пятнадцать Хвостов вел себя крайне нелюбезно. Пока мы пили чай. Потом я поинтересовалась, не голоден ли он.

— Я чувствую себя неловко оттого, что вытащила вас сюда, нарушила какие-то планы. Вы наверняка еще сегодня не обедали. Я никогда не прощу себе, если не возмещу вам моральный ущерб. Здесь очень неплохая кухня. Как вы относитесь к карпаччо из лосося? Рекомендую.

Хвостов ломался недолго. Отведав карпаччо, он стал куда более любезным и опрометчивым. Я старалась, как могла, испепеляя собеседника тигриными взглядами.

— Я понимаю, что он ваш близкий родственник, но нельзя так изводить себя… Вы корите себя за то, что не смогли уберечь младшего брата от беды. Вы такие с ним разные. Не понимаю, куда смотрели эти женщины… Разве может быть в мужчине что-нибудь более ценное, чем надежность, верность и целеустремленность? Мне кажется, Владимир, что вы именно такой… цельный и надежный мужчина. Именно этого так не хватает порой нам, женщинам.

Бормоча всю эту ахинею, я думала о том, как бы Родион Каширин, сидевший ко мне спиной на другой половине ресторанного зала с наушником в ухе, не подавился пастой с морепродуктами. Если бы только мой муж Роман Игоревич Агеев знал, во имя чего его жена оплачивает ресторанные счета совершенно незнакомого мужчины! Возможно, он обозвал бы меня старой проказницей мисс Марпл и на неделю посадил бы всю семью в наказание за такие шутки на казенные пельмени. Хотя кто его знает, где и с кем мой муж обедает в рабочий полдень?

От моих тошнотворно льстивых речей, призывного блеска бриллиантов и сытной пищи Владимир разомлел настолько, что не заметил, как проговорился.

— Да, я до сих пор не могу прийти в себя после смерти брата. О покойниках либо все, либо ничего, но иногда меня зло берет. Он же был форменным вертопрахом и балаболом, мой братец. Деньги у него сквозь пальцы утекали. Он же ничего после себя не оставил, никогда не помогал престарелой матери, царство ей небесное, не говоря уже обо мне. А воображал-то! Доллары в карманах пачками. В милиции мне вернули эту пачку — в ней купюры по одному доллару! Это ж надо до такого додуматься. О том, что квартиру ему одна из женщин подарила, тоже врал. Я проверил через жилконтору и ГБР. Не так уж она его безумно любила, как он говорил. Обыкновенный второразрядный жиголо! Еще неизвестно кто кого имел — он их или они его. Вот что я думаю!

Так значит, Вова был уверен, что после смерти брата останется квартира! Кеша и ему соврал — и тем самым подписал себе смертный приговор.

— Вас вызывали в милицию?

— Вызывали. А что толку меня опрашивать?! Меня и в городе-то не было в день убийства. Менты Псков запрашивали, свидетели подтвердили, что работал я там целую неделю и никуда не отлучался. А брата я, наверное, месяц не видел до этого. Какой от меня прок? Пусть лучше баб его трясут.

Собственно говоря, больше мне ничего от этого типа было не нужно. Я уже с трудом вписывалась в выбранную на время встречи роль, когда Владимир Хвостов вознамерился назначить мне свидание.

— Я позвоню вам сама. По вполне определенным причинам я не могу оставить свой телефон, — говорила я, теребя на пальце обручальное кольцо. — Но я непременно позвоню и очень скоро.

Очень скоро Владимиру Хвостову было предъявлено обвинение в убийстве собственного брата — в том числе, на основании справки, видеоматериалов и диктофонной записи, поступивших из агентства «Золотая Пуля» в убойный отдел Каменноостровского РУВД. Опера тоже не бездельничали все это время — в мусоропроводе престижного Кешиного дома они обнаружили кусок стальной арматуры со следами запекшейся крови и сохранившимися отпечатками пальцев преступника.

— Не люблю дилетантов, — презрительно говорил мне Каширин. — Все свое «железное» алиби этот Хвостов построил лишь на показаниях какого-то псковского «баклажана», которого заранее задобрил двумя бутылками дешевой водки! Менты говорят, его и колоть особенно не пришлось. Сам через пять минут все рассказал. Мол, попросил хороший человек подтвердить, что был он во Пскове, говорил, что баба у него шибко ревнивая. Ему не жалко, он и подтверждал, пока к стенке не приперли.

Каширин несколько минут в нерешительности топтался на месте.

— Спасибо вам, Марина Борисовна, что не заложили меня Обнорскому. Поступил я, конечно, как последний придурок, мог бы и сам в историю влипнуть, и Агентство подставить. Вроде бы все закончилось, а сердце у меня не на месте…— Каширин протянул мне сложенный вдвое листок. — Вот, подаю сегодня заявление об увольнении.

— Господи, Родька, и ты уходишь, — всплеснула я руками. — Но у тебя хоть есть наследство от аргентинской тетушки! А что делать нам?

— А я вас всех скоро приглашу на свое ранчо! — воскликнул Родька и исполнил на прощание дикий темпераментный танец. Вероятно, латиноамериканский.