"Дело о картине Пикассо" - читать интересную книгу автора (Константинов Андрей)ДЕЛО О КРАДУЩЕМСЯ ЧАБАНЕ…И вот тут начался спектакль. — Подсудимый Усманов, у вас есть ходатайства? — седовласый судья Жданько равнодушно глянул поверх очков туда, где за решеткой сидели скованные одной цепью семеро членов «банды Скоморохова». Мой бывший боевой товарищ поднялся, обвел зал мутным взглядом и пророкотал: — Мин урысча белмим! Минга переводчик киряк! По залу пронесся гул недоумения. «Скомороховцы» во главе с главарем-депутатом оскалили зубы. Мгновенно подскочил с места вертлявый адвокатишко: — Ваша честь, мой подзащитный Марат Усманов по паспорту — татарин, он недостаточно хорошо владеет русским языком, ему требуется переводчик… Слова его потонули в раскатах хохота. Я тоже не смог сдержать улыбки — Марат в своем репертуаре. Своими розыгрышами он доводил до белого каления весь полк. Как-то перед Новым годом позвонил в штаб и объяснил пропойце-замполиту на ломаном русском, что Баграм занят воинами Аллаха, все командование дивизии приняло ислам, остался только один неверный — он, замполит… За эту шутку Марата едва не отдали под трибунал. И то правда — шути, да знай меру. — Ага, — устало-иронично посмотрел в зал судья Жданько. — Выходит, господин Усманов, закончив Высшее Рязанское десантное училище и отслужив десять лет в советских вооруженных силах, так и не выучил русский язык? Как же вы получили звание майора, Усманов?.. Вы, видимо, надеетесь затянуть процесс до бесконечности… Скажу сразу — не выйдет. Марат приложил руку к груди и пламенно воскликнул: — Хаерле судьялар! Менин сезге аитасе бергенэ бар: сектэм мин сезнэ аузэне! В зале ни один человек не знал татарского, но каждый понял, что подсудимый послал судью с заседателями куда-то очень-очень далеко. Наконец Марат увидел меня. В глазах его вспыхнули молнии… Я не хотел с ним встречаться. Я знал, что тот Марат — отчаянный жизнелюб и весельчак — остался где-то далеко, в чужой стране. В Питере нас было полтора десятка. Благодаря Киру — Кириллу Потапову — мы изредка собирались вместе. Два года назад нас стало еще меньше. Погиб Костя Пирогов, парень, которого я когда-то вытащил из горящего Ми-8. Пропал без вести в Псковской области Вася Сомов. Поехал проведать семью — и не вернулся… Марат ни разу не участвовал в наших застольях. У него была другая жизнь. Услышав о том, чем он занимается, я сперва не поверил. Но как-то увидел Марата в «Астории» вместе с депутатом Юрием Скомороховым, в окружении быковатых молодцев. Марат заметил меня, но не подошел. Я тоже сделал вид, что мы не знакомы. Из газет я узнал, что Марат стал помощником Скоморохова, а потом вместе со своим боссом оказался в «Крестах»… Вот тогда я поверил. Окончательно поверил. У меня и в мыслях не было с ним встречаться. Но нашей «Явке с повинной» в очередной раз потребовалась сенсация. И Спозараннику пришла в голову гениальная идея: «А пусть Зураб Иосифович сделает интервью со своим однополчанином!» Прокурорская следачка долго и недоуменно изучала бумагу, подписанную Обнорским, расспрашивала — кто я да зачем мне это надо, выбегала советоваться с начальством… И наконец с улыбкой извинилась: мол, никак, Зураб Иосифович, невозможно! Тогда я обратился к адвокатам Марата и передал свою просьбу. Марат захотел увидеть меня лично. В глазах его вспыхнули молнии. И Марат закричал: — Амира, магара буру ва чапан-о пайда ку. Вей хамрайят кумак хагад кярд! Я готов был поклясться: ни один человек не понял, что Марат перешел с родного татарского на чужой дарийский. Ни один, кроме меня. Собственно, только ко мне, ко мне одному, он и обращался. «Князь, пойди в пещеру и найди там чабана. Он тебе поможет», — вот что сказал мне Марат. — Все, Усманов, хватит паясничать, — поморщился судья Жданько. — Заседание перенесем на ноябрь. Будем надеяться, что подсудимый вспомнит к тому времени родной язык. — Амира! Магара! Чапан-о! — крикнул Марат, прежде чем его увели. А я сидел как контуженный… как будто рядом разорвалась мина. Осколки прошелестели, но в голове остался назойливый однообразный звон. Увы, мой боевой товарищ все-таки тронулся. Марат не разыгрывал спектакль — у него действительно поехала крыша. Как он сказал? «Пойди в пещеру и найди чабана…» Ага. И скажи чабану, что его заблудшая овца уже никогда не вернется в стадо — она совсем-совсем плохая стала… Вах! Бред какой-то. — Зураб Иосифович. — Строгий голос бесшумно вошедшего в кабинет Спозаранника отвлек меня от грустных мыслей. — Как у нас движется дело с поиском пропавшего Чижика-Пыжика? — Плохо движется, Глеб Егорович, — вздохнул я. — Тридцать скупок цветного металла обошел — нет нашей птички! Птичка-птичка, птичка-нэвеличка… — А что с интервью? — Не будет интервью, Глеб Егорович. В нескольких словах я пересказал Спозараннику то, что случилось с моим товарищем. Детали и эмоции я опустил. Спозаранник задумался. — Вы уверены, что правильно его поняли, Зураб Иосифович? — Да куда уж правильней… — Печально, — вздохнул Глеб, покидая кабинет. В курилке весело болтали Завгородняя и Железняк. Обе улыбнулись мне, не прерывая свою трепотню. — В «Фишке» — там топота одна, — увлеченно рассказывала Света, — андеграунд, злачное место. Я ему говорю: куда угодно, только не в «Фишку»! Уж лучше в «Манихани» или в «Пещеру»… Я так и застыл с зажигалкой. Огонек зажигалки трепетал как душа грешника. — Вах, Светик, что ты сказала, да? Обе девушки уставились на меня с изумлением и некоторой опаской. Зажигалка нагрелась, обожгла руку… Я чертыхнулся и повторил вопрос: — Ты сказала — «Пещера»? «Пещера», да? — Ну да, Зураб, — усмехнулась Завгородняя. — Странно, что ты не знаешь об этом клубе — очень прикольное место, тусовочное. — Света, — приложил я руку к сердцу, — обещай, что ты сегодня же разделишь со мной радость от посещения этого замечательного клуба! Завгородняя фыркнула. — Князь, извини, не могу разделить твою радость — иду в другое место. Но показать тебе, где «Пещера», — запросто… Что это ты вдруг заинтересовался? — Спецзадание, — уклончиво ответил я. Без Светы я бы и правда не нашел эту «Пещеру». Вроде бы она в центре города, недалеко от Лиговки. Но попробуй догадайся, что этот фешенебельный модный клуб находится за железной дверью внутри поросшего сорняками земляного холма. Кажется, там было когда-то бомбоубежище… Потом — бомжеубежище, потом — клуб. Все логично и исторически корректно. Я выпил уже вторую бутылочку пива «Миллер» и сел от барной стойки ближе к танцполу, за свободный столик. — Дай мобильник, пожалуйста, маме позвонить, — подбежала ко мне фигуристая красноволосая девочка лет пятнадцати с пирсингом в носу. Подняла на меня глаза и восхищенно присвистнула: — Баскетболист? — Почти, — улыбнулся я, протягивая свой «Эрикссон». — Я Настя, — сказала девочка. — Я Зураб. — Можно, с тобой посижу? Я сейчас, мигом. Крошка убежала с моим мобильником. Я вдруг подумал, что всегда испытывал неприязнь к герою набоковской «Лолиты». Но, наверное, наступает возраст, когда этот парень становится тебе как никогда понятен. — Спасибо, — прыгнула в кресло рядом со мной Настя. И вновь уставилась на меня восхищенным взглядом. Стоп… При виде тебя, детка, я вспоминаю свою дочь Лауру и ее подруг… — Ты откуда приехал, Зураб? — Из Грузии. — А почему один? Я пожал плечами. — Возьми мне «Мартини». Я подумал, что не разорюсь… Настя, покачиваясь под музыку, прислонилась головой к моей груди. Малышка, хоть я и вспоминаю про свою дочь, но ведь ты — не она, правда? Ты с маленькими упругими грудками, с узкими плечиками, с маленьким крепким тельцем, с дурацким пирсингом в носу — о, как дядя Зураб разволновался, да? А это что? Видеокамера, возле прожектора, над танцполом. Еще одна… — Кацо! — скомандовал кто-то. Я повернул голову. Два круглолицых румяных крепыша в черных костюмах, похожие, как близнецы. Чуть поодаль — смуглый худой брюнет с вдавленными глазами. — Наш клуб — частная территория, и вам может быть отказано в праве присутствовать здесь без объяснения причин, — отчеканил один крепыш. — Так что съебывай, — добавил другой. Я помог Насте сойти с танцпола и внимательно вгляделся в охранников. — Если нетрудно, назовите хоть одну причину… — Здесь не место журналистам, особенно тем, кто работает в «Золотой пуле». — Почему вы решили, что я оттуда? — Догадайся. Мобильник — «позвонить маме»… Пробивка через GSM — «Эрикссон» зарегистрирован на «Золотую пулю». Неплохо у них дело поставлено. Я оглянулся — Насти рядом уже не было… Да, совсем неплохо дело у них поставлено. — Правильно мыслите, — подтвердил первый крепыш. — Рекомендуем вам освободить помещение. — Иначе говоря, пиздуй отсюда, — добавил второй. Смуглый и худой молчал. Я осторожно кивнул, приподнял руки и повернулся ко второму крепышу: — Извините, да? — Ну что еще? — презрительно скривил губы тот. — У вас соринка… Сжав двумя пальцами нос охранника, я произвел еле заметный финт. Крепыш влетел лбом в барную стойку и огласил помещение визгливыми матюгами. Его товарищ быстро сунул руку под пиджак… Определенно, не за сигаретами или визиткой. В принципе, у меня была целая секунда или полторы, чтобы его уработать. Но не за этим же я сюда пришел. — Мне нужен Чабан, — сказал я. — А меня зовут Князь. — Так бы сразу и говорил, — еле заметно улыбнулся третий, тот, что с вдавленными глазами. — Почему ты сразу не сказал мне, что пришел от Марата? — спросил меня Чабан в своем кабинете. Я пожал плечами: — Хотел сперва присмотреться. Чабан на первый взгляд казался тщедушным — килограммов пятьдесят живого веса. Но я-то видел, что он свит из одних узлов и жил. Я подумал, что в драке он опасен. Очень опасен. А выправка военная… Наверняка за плечами — ГРУ. Алжир, Йемен, Афган, Абхазия? Скулы азиатские. Смуглый до черноты. Но по-русски говорит без акцента. Чабан поймал мой взгляд и усмехнулся: — Пойдешь к нам на службу? Поучишь для начала уму-разуму бестолочей-охранников. Рекомендация Марата для меня много значит. Материальные вопросы решим вмиг. Я покачал головой: — Нет, дорогой. У меня совсем другая работа. Чабан кивнул: понимаю, мол, и не настаиваю. Стена его кабинета была уставлена мониторами. Чабан пощелкал одним из пультов. На самом большом мониторе я увидел верзилу в расстегнутой белой рубахе, с цепью на мохнатой груди. Рядом с ним — юная смазливая девица. Бог мой, это же мы с Настей! Вот мы танцуем, вот ко мне подходят два крепыша, чуть поодаль стоит Чабан… Он улыбнулся (опять едва-едва): — Завтра Марата переводят в больницу Газа. Приходи в полночь к Александро— Невской Лавре. Тебя будет ждать черный джип «Мицубиси». Не бери с собой никаких документов. И оружия тоже не бери, не надо. — А диктофон можно? Подумав, он кивнул. Охранники проводили меня настороженными взглядами… Почему-то я им не понравился. Странно. Охранники — люди нежные и ранимые. Но и я тоже — беззащитный и трепетный, как юный тюльпан под порывами ветра. Почему же я им не понравился? Нехорошо, да? В джипе сидели двое. Разговаривать со мной они не стали. Без лишних слов протянули «корочки» на имя некоего Хасанова, члена городской коллегии адвокатов. Когда мы подъехали к больнице, я сунул эти «корочки» в окошко на КПП. Наверное, то была перестраховка, потому что паспорт у меня никто не спрашивал. Я шагнул в темный коридор больницы, и дверь сзади меня захлопнулась. Вдали еле-еле мигала лампочка. Стоило мне сделать несколько осторожных шагов вдоль стены, как вдруг что-то твердое ткнулось в мою спину. Я медленно поднял руки. Меня затолкали в дверь кабинета. Зажглась настольная лампа, и я услышал чей-то хохот. Марат, одетый в спортивный костюм, держал в руке шариковую ручку, которой только что тыкал мне в спину, и хохотал громко и раскатисто. В кабинете не было никого, кроме нас двоих. На столе — раздолбанный компьютер и куча папок, в углу сейф, на стене портрет Путина. Неплохо живут зеки — распоряжаются начальственными кабинетами… Мы обнялись… мы обнялись, и что-то между нами произошло. — Князь, старый черт! Совсем не изменился… — Да и тебя, старина, годы не берут. Что делаешь в больнице? — Отдыхаю от «Крестов». Хотя и там тоже на условия грех жаловаться. Хочешь чаю? Он набрал на телефоне три цифры, распорядился — и тут же в кабинете неслышно появился цирик с электрочайником. Марат шумно прихлебывал из жестяной кружки, хитро поглядывая на меня. — Что тебя привело ко мне, Князь? — Работа… Тебе передали, что мне нужно интервью? — Передали. Один только вопрос, Зураб. Почему ты не нашел меня раньше? Два, три, пять лет назад? Почему ты не подошел ко мне тогда, в «Астории»? Я медленно закурил. А почему, действительно, я не подошел тогда? — Ты не обращался ко мне, потому что мы были по разные стороны баррикад, да? Ведь ваша контора — ментовская? Я молчал. — А что сейчас изменилось, Князь? — Марат по-прежнему улыбался, но во взгляде его было что-то холодно-жутковатое. — Ты решил, Князь, что я уже не жилец, что меня можно использовать по полной программе? Слепить матерьяльчик на стоху баксов? Я не знаю, как это произошло, но… что-то щелкнуло в голове, как щелкает ударник задетой растяжки, и я бросился на Марата. Мы опрокинули чайник, рассыпали стопку бумаг, уронили лампу. Я почувствовал на своем горле стальные пальцы. Видимо, придется ответить тем же… После моего ответного захвата глаза Марата налились кровью. В кабинет вбежал цирик, но Марат прохрипел ему: «Вон!» — и тот моментально исчез. Сквозняк гнал по полу листы бумаги. Я ослабил хватку. Марат откашлялся, глотнул чаю и усмехнулся: — Ты в хорошей форме, Зураб!.. А вот я уже не тот. Я повернулся к окну. Больничный двор был едва-едва освещен одиноким фонарем. Где-то лаяли собаки. — Презираешь меня, Зураб? — в голосе его звучала укоризна. — Презираешь криминальных авторитетов, урок, бандосов? Забыл, как нам с тобой приходилось убивать? Или ты считаешь, что на войне — можно? А какая, в сущности, разница… — Я пойду, да? — Подожди, Князь. Прости меня. Я не дам тебе сейчас интервью, но я скажу тебе одну очень интересную вещь. К убийству Каценельсона никто из нас не имеет отношения. Ни Скоморохов, ни я, ни все остальные члены нашей так называемой ОПГ. Я не смог сдержать удивления: — А как насчет остальных девяти убийств и пяти покушений? — Не хочу о них говорить. Я говорю только о Каценельсоне. Помнишь? Он был застрелен на улице. Глухарь. Насколько я знаю, ребята из УБОПа кое-что распутали. Обычный разбой. Вроде вышли на след. Но почему-то дело застопорилось. Мало того, следачку Петриченко уволили из прокуратуры. И присоединили это убийство к нашему делу. Оказывается, у покойного Каценельсона и Юрия Палыча Скоморохова был конфликт бизнес-интересов. На одежде Каценельсона обнаружили — представь себе! — мои отпечатки. И отпечатки Лазуткина. Можешь поверить, чтобы мы вдвоем его пристрелили из одной «тэтэхи» и оставили там свои пальцы? И чтобы Скоморохов это организовал? А ствол, кстати, так и не нашли. — Ты хочешь, чтобы я об этом написал, Марат? — Я хочу, чтобы ты выяснил, кому и зачем понадобилось на нас вешать лишний труп. А после этого я дам тебе интервью. Любое. Какое хочешь. Прямо в коридоре Агентства на шею мне бросилась незнакомая юная блондинка и в тихом ужасе закричала: — Зачем ты сюда пришел? Господи, кого только не заносит в нашу «Золотую пулю»! А девочка, кстати, ничего… — Зачем пришел? Соскучился, если ты меня ни с кем не перепутала, родная, — улыбнулся я и попытался чуть отстранить ее. Но незнакомка силой затащила меня в бухгалтерию. — Тебе не надо сюда приходить, понимаешь? — со слезами прокричала она. — Не надо!.. — И вдруг припала прямо к моим губам. Обалдев, я машинально ответил на поцелуй… Господи, как мне избавиться от этой нимфоманки? — Стоп, снято! — воскликнул из угла усатый здоровяк в очках, в котором я узнал режиссера Худокормова. Только сейчас я заметил, что свет в бухгалтерии слишком яркий, что прямо у окна — камера, возле которой суетится оператор. Худокормов хлопнул меня по плечу: — Отлично, Ашот! Только будь пораскованней. Ведь Жора Армавирский — хозяин жизни, он считает, что ему все дозволено. Захотел — явился прямо на работу к своей девушке, без предупреждения. Жлоб такой, интеллигентствующий жлоб! И при озвучании добавь немного южного акцента. Я едва не задохнулся от такой наглости. — Какого акцента, да? Какой я вам Ашот? — Я, конечно, мог бы сказать больше, но — женщины кругом. — Вот-вот, отлично! — захлопал режиссер в ладоши. — Ой! — всплеснула руками девушка. — Ян Геннадьевич, это ведь не Капланян! Это Зураб — он здесь работает, в Агентстве! — Вы смерти моей хотите! — вздохнул здоровяк. — А куда запропастился Капланян? Извините, батенька, — снова похлопал он меня по плечу. — Если не найдем Ашота — вас будем снимать в роли Армавирского. …В свое время я был расстроен, когда Обнорский забраковал мою новеллу. Моего героя — журналиста Резо — вообще пришлось вычеркнуть из сценария. Но, оказывается, я вполне могу сойти за Армавирского! Может, податься в актеры? Вот Соболин уже вовсю у них снимается… Обнорский и Спозаранник внимательно выслушали мой рассказ о встрече с Усмановым. — Завязываем, — нахмурился шеф. — Даже если все правда, даже если повесили на них лишний глухарь, что с того? Трупом больше, трупом меньше… Почему мы должны из-за этого рыть землю? Согласен, Зураб? Я молча кивнул. Я думал точно так же, как Обнорский. Вот только для него Марат Усманов был одним из многочисленных героев криминальной хроники. А для меня… Я ничего не сказал, я просто кивнул. Я выслушал очередную порцию наставлений педанта Спозаранника. Я договорился с кем-то о встрече. Я бегал по коридору, натыкался на съемочную группу, шутил, познакомился с Капланяном и еще с несколькими актерами. А поздно вечером зачем-то залез в архив наших сводок и нашел через «ищейку» все, что у нас было про убийство Юрия Каценельсона — генерального директора НПО «Водопад». Труп бизнесмена обнаружили полтора года назад, возле его дома. По первоначальной версии, Каценельсон оказал сопротивление уличным грабителям и получил две пули — в легкое и в живот. На месте происшествия преступники обронили мобильник. Но почему-то дело забуксовало. Дважды прекращалось, потом снова возобновлялось. А полгода назад обвинение в убийстве Каценельсона предъявили членам банды Скоморохова, уже давно арестованным по другим делам. Почему бы и нет? Поработали с распечаткой мобильника, вышли на «скомороховцев», собрали доказательную базу… Скорее всего, так и было. У Марата поехала крыша. От пролитой крови. Я вышел из Агентства, зашел в бистро и взял сто граммов коньяку. Потом повторил дважды. Легче не стало. …Карабинов промокнул лысину платком и вздохнул: — Что, Гвичия? Пришел просить за дружка своего? — Так точно, товарищ полковник. Пожалуйста, выслушайте меня… Мне было что рассказать. О том, как Марат своими руками демонтировал люк, чтобы вызволить из БТРа закрывшегося изнутри механика. Этот парень-таджик решил не даться «духам» живым и зажал в обеих руках гранаты с выдернутыми чеками, но «духи» почему-то не тронули БТР… О том, как Марат разжимал механику сведенные судорогой пальцы… А еще я видел, как он, Марат, нещадно матерясь, под огнем вытащил ножом осколок из ноги солдата, прижег рану горящим порохом и остановил кровь… — Все знаю без тебя, Гвичия, — остановил меня Карабанов. И вдруг рявкнул: — А оружием торговать — это достойно советского офицера? — Так ведь не «духам» продал же — своим, из соседней части, товарищ полковник. Ребята попросили выручить — он и пошел навстречу… Карабанов помолчал минуту. Достал из-под стола грязную бутыль, порвал на клочки бумагу, плеснул в жестянку спирт и завороженно смотрел, как сгорает его последний шанс подвести Усманова под трибунал. Вылив остатки спирта в кружку и заглотив их, он устало произнес: — Иди, Гвичия. Пусть твой дружок тебе спасибо скажет… Это было в другой жизни. Мы были наивными. Мы были еще совсем наивными. Мы думали, что самое паскудное — это война… — Зураб! — услышал я нежный, но испуганный голос жены. Я стремительно сел в кровати и встряхнул головой. — Опять кричал, да? Извини, родная… Спи. На кухне налил холодного чаю, закурил. Нервы. Возраст. Уже пятый десяток. Но у меня есть теплая квартира. Есть любимая жена. Есть интересная работа. У Марата в ближайшие годы ничего подобного не будет. Но ведь он сам все это выбрал. Разве кто-то его заставлял? Хорошо бы посоветоваться с Шахом, но он запропал в Москве — рванул туда к своей зазнобе Тане. Счастливый… Влюбленный дурак. Я тихо оделся, накинул куртку, бесшумно покинул квартиру. Час ночи. Сырость, ветер, листопад… Остановил ржавую «шестерку». Молодой человек в очках за полтинник довез меня до «Пещеры». Сам не знаю, зачем я туда поехал. Ночные молодежные забавы — не для меня. Я вовсе не мечтал еще раз помериться силами с тамошними охранниками. Мне не нужен был Чабан. У меня не было никакого желания еще раз просить его о встрече с Маратом. Тебе просто нужна та рыжая малолетка, Зураб… Охранники были новые, незнакомые. Они не подали виду, что удивились хмурому высокому кавказцу, пришедшему с дождя. Вроде бы глубокая ночь — а молодежь веселится, танцует, хохочет… Я взял у стойки виски со льдом, присел на высокий стул — это место не просматривается видеокамерой. Сделать успел только пару глотков… — Зураб, — дернула меня за рукав Настя. — Ты не обижайся на меня! — Как можно? — улыбнулся я. — Ну вот и хорошо. У тебя есть презервативы? — А тебе есть восемнадцать? — Какой ты душный, — поморщилась девочка. — Чабан — твой отец? — Нет, он мой любовник. Бывший. Тебя это волнует? Дай сигарету. Мы вышли на улицу. Зашли под козырек, чтобы спрятаться от дождика. Сигареты вспыхивали как стоп-сигналы. — Тебе нужна помощь, Зураб? Я пожал плечами. Нужна ли мне помощь? Наверное… — Наверное. Но я не знаю, чем ты можешь мне помочь… — Зато я знаю. Рядом аптека, купим что надо… И зайдем к подруге. — Не говори глупости, девочка. — Смотри, Зураб, я пожалуюсь знакомым скинам! Они ненавидят хачиков. — Разве я хачик? — Конечно, хачик. Другого прозвища ты не заслуживаешь. — Тебя давно не пороли? — Давно! — Хочешь? — Хочу. — В другой раз. — Дурак… Вздохнув, я посмотрел вслед Насте и выбросил окурок. Домашний телефон бывшей следачки Ольги Петриченко найти оказалось несложно. Голос у нее был хриплый, прокуренный и нетрезвый, несмотря на утренний час. Знаю ваше Агентство, — рассмеялась она в трубку. — Что-то вы совсем перестали ловить мышей… Вот раньше читала вашу «Явку с повинной» от корки до корки… — Ольга Михайловна, — мягко произнес я, — говорят, что последним вашим делом в прокуратуре было убийство Каценельсона… — Ой-ой-о-о-ой! — издевательски протянула следачка. — Ой, куда вы забрались, ребята… Думаете, вы сильнее, чем Кроха? Наивные… Пинкертоны хреновы… Кроха всех переживет — и нас… и вас вместе с вашим Обнорским… — Какая кроха? — обалдел я. Следачка хрипло захохотала: — Мальчики… Девочки… Спите спокойно. И счастливых вам снов… Я ничего не понял и отправился покурить. — Жора, — обратился я к Зудинцеву. — Что за авторитет такой — Кроха, не слышал? — Ну ты даешь, Князь! — присвистнул опер. — Ха-ха! Кто ж не знает Михаила Никитича Крохоняткина! — А что он контролирует? — Он контролирует, к твоему сведению, областное управление юстиции. Первый зам начальника! Таких людей надо знать, Князь… Зудинцев ушел, а я почесал в затылке… Таких людей надо знать! Еще пару недель назад за уличными столиками возле пивной на Чайковского к вечеру не найти было места — здесь вовсю оттягивался личный состав УБОПа. А теперь столики пусты. Дышать осенним воздухом за кружкой пива предпочитают лишь несколько чудаков. Среди них — пенсионер, молодая парочка да мы с Шиллером. Шиллер — не поэт, а полковник УБОП. В наши кружки с «Невским» так и норовили залететь опавшие листья. Полковник был усат, мордат и грозен. Он тушил бычки мимо пепельницы, стучал кружкой по столу и кричал: — «Убойный» отдел главка — дети против нас, салаги! Сравни их раскрываемость и нашу! А, Зураб? Ты мне нравишься… Так закрыть всех «скомороховцев», как это мы сделали — у них кишка тонка… — Я возьму еще пива, полковник, да? — Сиди! Сам возьму. Так вот, насчет Каценельсона. Ты почему заинтересовался, Зураб? Не хитри со мной! Я тебе так скажу — суд разберется, они это совершили или не они. На Скоморохове столько трупов, что им всем на три пожизненных хватит… — А кто все-таки на самом деле убил Каценельсона, полковник? Шиллер на миг застыл. — У тебя дети есть, Зураб? — Четверо. — А у меня один. Балбес! И вот представь — приходит ко мне человек, которого я давно знаю по службе. И говорит мне: спасай! Сына моего, говорит, подставили! Влипнуть может серьезно. Я прошу тебя, говорит, как отец отца — дай ему шанс… Незаметно я нащупал диктофон в барсетке, но… Нет, не могу записывать втихаря. Шиллер побагровел от пива. Он схватил за задницу девушку, убирающую столы. Та взвизгнула. Шиллер передразнил ее. — Чертова шлюшка… но попка как орех. — Успокойся, полковник, — произнес я как можно внушительней. — Есть! — собрался Шиллер. — Все в порядке, командир, — показал он свои ментовские «корочки» подошедшему охраннику. И снова повернулся ко мне. — Понимаешь? У меня ведь тоже сын, с которым завтра то же самое может случиться. Потеряет где-то свой мобильник, а его к какому-нибудь убийству привяжут… Так, Зураб, теплее, еще теплее. — Крохоняткин? — обронил я наугад. Шиллер на мгновение протрезвел. Я видел, как он с ужасом прокручивает в памяти всю нашу беседу. — Такой раскрываемости, как у нас, в главке никогда не будет! — выкрикнул он, но как-то не очень уверенно. И для пущей убедительности добавил: — Давить бандюков, давить, на хуй! Пепельница разлетелась под его кулаком, и к нам вновь поспешил охранник… Мы с Зудинцевым грелись на лавочке под последними лучами осеннего солнца, когда Родя Каширин выскочил из подъезда, давясь от хохота: — Бабушка Крохоняткина-младшего послала меня в таких непарламентских выражениях, что я потерял дар речи! Сказала, что ее внука уже искал один черножопый… Извини, Зураб, но она имела в виду тебя! Я вздохнул. Врезать бы Роде, да не солидно как-то, без пяти минут миллионер, наследник заокеанской тетки… если не врет, конечно. Но, кажется, не врет. Сияет как медный котелок и пьян каждый день. — И все-таки бабуля, надо отдать ей должное, — торжествующе продолжил Родион, — посоветовала зайти к приятелю внука, Лехе Бычкову. — А адрес? — спросил Зудинцев, меланхолически щурясь на солнце. — Адрес у нас в кармане, — усмехнулся Каширин. — По странной случайности гражданин Бычков регулярно задерживался в нетрезвом виде на старушке-«мазде», принадлежащей Виктору Крохоняткину. Кореш Вити обитал в соседнем доме-«корабле». Обоссанный лифт доставил нас прямо к дверям его квартиры. — Кто там? — раздался женский голос. — Пэрэпись населения! — почему-то выпалил я со злостью. Ребята захохотали, и Каширин зычно добавил: — Впиши себя в историю России! Дама в атласном халате и в бигудях выглядела эффектно, ничего не скажешь. Слегка напоминала нашу Агееву. Со столь же кокетливой, как и у Марины, интонацией она заметила: — Что-то не очень похожи вы на переписчиков! Да и до переписи еще две недели. — Мы пошутили, — признался Каширин. — Нам нужен наш товарищ Алексей Бычков. — А-а…— Дама была разочарована. — Ищите его в ближайших разливухах… А сюда больше не являйтесь… переписчики. Дверь перед нами захлопнули. — Надо было с ней познакомиться поближе, — мечтательно произнес Зудинцев. — Может, узнали бы что… — Мы и так узнали достаточно, — махнул рукой Каширин. — Жаль только, фотки Бычкова у нас нет. Зато Крохоняткин присутствует. — Он гордо продемонстрировал ксерокопию «несгибайки», добытую в паспортном столе за коробку конфет. — Кроха-сын к отцу пришел, — продекламировал Зудинцев. — И сказала Кроха, — подхватил Родион. — «Я на зону не хочу, мне и здесь неплохо»… А в Аргентине еще лучше. В первой же рюмочной мы взяли по сотке, по пиву и по паре бутербродов. — А я, ребята, скоро ухожу из Агентства, — вздохнул Зудинцев, разминая «Беломорину». — В угрозыск возвращаюсь… — Обнорский в курсе? — спросил я. — Не-ет… Пока не знаю, как ему сообщить. — Ну, Жора, ты даешь, — присвистнул Каширин. — Неужели по ментовской зарплате истосковался? — Значит, так, — рубанул рукой Зудинцев. Видно, эта тема была ему не очень приятна. — Во-первых, я начальником отдела иду — там деньги неплохие. — А во-вторых, не в них счастье, — подколол его Родион. Мы взяли еще по сотке. — Пора работать, — напомнил нам Георгий и подозвал пожилого буфетчика… Конечно, парня на «несгибайке» он не признал. — Мы не менты, не думай, — попытался я успокоить мужика. Но тот лишь криво усмехнулся. Осенний воздух после смрадной разливухи опьянил нас еще больше. — Неохота мне уходить, ребята, — рассуждал Зудинцев, пыхтя «Беломориной», когда мы переместились в следующее подвальное кафе. — Ведь Агентство для меня — та же ментовка. Вот ради чего мы сейчас пашем в выходной день? — Ради меня, Георгий, — ответил я. — А если тебе понадобится — я буду пахать ради тебя. — Не в этом дело. — Зудинцев досадливо махнул рукой. — Мы пашем и не задаем себе вопрос: что нам за это будет? — Потому что для нас важен процесс! — приподнял я палец. — Верно, Зураб! — воскликнул окосевший Каширин. — Для нас как для настоящих самураев важнее всего путь, а не результат! И мы обязаны его пройти до конца… Сколько там еще осталось разливух? — У меня и в ментовке выходных почти не было, — продолжал рассуждать Зудинцев. — Вот только разница в том, что будучи опером я мог этого Крохоняткина закрыть на трое суток. И никакой бы папаша меня не остановил… — Не заливай, Жора, — пьяно усмехнулся Каширин. — Да пошел ты! — Георгий не на шутку разозлился. Чтобы успокоить ребят, я взял еще водки. И показал «несгибайку» буфетчице. С тем же результатом. Повезло нам лишь в пятой разливухе. Усатый служитель барной стойки, посмотрев на фото, перевел взгляд на нас. Купюра в пятьсот рублей моментально исчезла в его кармане. — Это Спайдер, — сказал усатый. — Бывает частенько, но в последние дни куда-то запропал. Вздохнув, я достал сто баксов. Повертел купюрой перед жадными глазами буфетчика, затем убрал ее в карман и написал на клочке номер своего мобильника. — Знаешь, что надо сделать? Тот кивнул. — Князь, ты соришь деньгами! — укоризненно воскликнул Родион, когда мы шли, пошатываясь, по вечерней набережной. — Не в них счастье, сам же сказал, — хохотнул Зудинцев. — Ты думаешь, я из-за наследства? — ощетинился Родя. — Плевать я хотел. Но Аргентина — это же… это же море, солнце, танго… — Футбол, — подсказал Жора. — Да, и футбол. — Да брось ты, Родя, какой футбол? Вот в октябре наши будут грызунов иметь. Прямо, между прочим, в Тбилиси. А, Зураб? Как думаешь, вставят наши вашим? — Не вставят. — Это почему же, генацвале? — А мы свет отключим, — ответил я. Родя и Жора захохотали. Я затянул «Сулико», ребята подхватили. Редкие прохожие испуганно обходили трех пьяных самураев стороной. На здоровье я никогда не жаловался и не знал, что такое похмелье. Но в это утро почувствовал вдруг, что расследование обходится мне слишком дорого — оно бьет не только по карману, но и по печени. К счастью, мне удалось убедить Обнорского, что в результате мы можем получить сразу две сенсации. Во-первых, найти истинных убийц Каценельсона… А во-вторых — взять наконец интервью у Марата. Хотя, честно говоря, я не жаждал с ним новых встреч. — Ага! — радостно воскликнул мне в лицо невысокий лысоватый бугай в кожанке, едва я шагнул на порог Агентства. — Ну наконец-то, — подхватил другой, долговязый, махнув перед моим лицом красными «корочками» с золотой тисненой надписью «МВД России». — Послушайте! — возмутился я. — Вы задолбали меня с вашим сериалом! Я не снимаюсь у вас, я здесь работаю, понимаете, да? — Да кто ж в этом сомневается, Зураб Иосифович? — ласково произнес лысый. — И мы, с позволения сказать, не актеры, «корочки» у нас самые настоящие — проверьте! — Пройдемте, господин Гвичия, побеседуем, — пригласил долговязый. Мне показалось, он почему-то смущался. — Кстати, Обнорский дал добро на нашу с вами встречу. Мы расположились в кабинете отсутствующего шефа. Ксюша моментально принесла нам кофе. — Нас интересует ваш знакомый Усманов, — с усмешкой начал лысый. Я улыбнулся в ответ: — Да, у меня есть такой знакомый. Что дальше? Долговязый достал из папки бумажку и монотонно зачитал: — Вы в один год с ним закончили Рязанское высшее десантное училище и вместе принимали участие в боевых действиях в составе ограниченного контингента Советских вооруженных сил в Афганистане… — Ну да, более того — мы три года служили в одном и том же полку. А в чем дело? — А в том, что Марат Хусаинович вчера ночью скончался в тюремной больнице имени Газа от сердечной недостаточности, — произнеся эту фразу, лысый пристально посмотрел мне в глаза. Моя вежливая улыбка медленно таяла. Я не видел нужды в том, чтобы это скрывать. Я вспомнил, как сквознячок нес над полом листы бумаги. И голос Карабанова: «Иди, Гвичия. Пусть твой дружок тебе спасибо скажет…» И голос Марата: «Ты решил, Князь, что я уже не жилец?» Я все это вспомнил мгновенно. И стало мне худо. А дальше начался классический спектакль — со злым и добрым следователем. Ребята хотели узнать, не встречался ли я каким-то образом с Усмановым в последние дни. Я вполне резонно отвечал, что прокуратура мне в такой встрече отказала, и, значит, никаких иных возможностей повидать своего товарища у меня не было. Опера, видать по всему, были тертые и вскоре поняли, что выжать из меня ничего не удастся. — Я одно не могу понять, — заметил я на прощание. — Если Усманов умер от сердечной недостаточности, то почему УБОГТ занимается этой смертью? — Зураб Иосифович, — укоризненно протянул лысый. — Вы же опытный человек! И знаете, наверное, что в последнее время почему-то многих интересных людей настигают инсульты и инфаркты. Причем внезапно! Вспомните хотя бы Зюзина… — А телефончик наш не выбрасывайте, — сказал мне, пожимая руку, долговязый. Когда они ушли, я щелчком направил визитку в корзину для бумаг… попал. Тошно мне было — край. Земляной холм, в котором размещалась «Пещера», был покрыт опавшими листьями. Охранники на этот раз попались знакомые — те самые крепыши, которых я недавно поучил вежливости. Один из них при моем появлении тут же снял со стены трубку телефона, негромко сказал несколько слов, дождался ответа и, не глядя на меня, произнес: «Проходите!» Чабан в дорогущем шелковом костюме, при галстуке, ароматно дымил трубкой. Внешне он был сама любезность. Но в его сухом рукопожатии я ощутил скрытую угрозу… Впрочем, это могло мне показаться. — Виски, коньяк, джин? — Виски, если не шутишь… — Вижу, у тебя есть вопросы, Князь? — улыбнулся Чабан, наливая «Red Label» в пузатый бокал. — Есть. Почему умер Марат? Чабан осклабился еще больше. Я вгляделся в бездну его глаз. Я увидел десятки оборванных жизней. — Хочешь анаши, Князь? Я помотал головой. Чабан неторопливо забил косяк, затянулся. Знакомый запах вскружил мне голову. Я зажмурился. Передо мной сияла белая гора. Вился дымок костра. Раздавался орлиный клекот. Откуда-то издали мне приветливо помахал рукой Марат. — Беда Марата в том, что он почему-то считал себя одиноким волком. Так же, как и ты, Князь. Мне кажется, ты тоже плохо кончишь. Нельзя отрываться от коллектива, нельзя! Я говорил ему об этом много раз. Коллектив решил — Марат должен взять на себя то, что он не совершал. За это и Марату, и всем нашим товарищам по несчастью дали бы минимальные сроки. Слова Чабана катились замедленным камнепадом с вершины горы. — А упрямец Марат почему-то решил все делать по-своему. Зачем-то выдал наши корпоративные тайны тебе. Ты начал копать там, где не следует. И по неопытности сразу засветился… Самым лучшим для тебя будет забыть обо всех покойниках — и о своем друге, которого не вернешь, и о Каценельсоне… Которого, к слову, тоже не вернешь. Я очень надеюсь, Князь, что ты последуешь моему совету. — А если нет? Чабан сокрушенно покачал головой: — Мне кажется, ты благоразумный человек… Ветер швырял в лицо дождь. Машины проносились, не обращая внимания на мою поднятую руку. Наконец притормозил «Рафик». Стряхнув с себя воду, я сел рядом с водителем, и тут же сзади в машину запрыгнула девушка в черном кожаном плаще. Холодные ладони закрыли мои глаза. — Настя? — Молчи! Едем прямо, поворачиваем на Растанную и до первого перекрестка… В квартире громыхала музыка. Какая-то металлическая дребедень. То здесь, то там мы натыкались на чьи-то обкурившиеся тела. — Кто тут? — заглянула за ширму, где мы уединились, заспанная девица с распущенными волосами. — Настюха, ты? О, какого дядю привела… — Брысь! — рассмеялась Настя. Ее ледяные ладошки скользили по моему телу, было щекотно и приятно… — Какой ты классный, Зураб! — Ты тоже, девочка. Только зачем тебе этот пирсинг в носу? — Тебе что, не нравится? Просто ты отстал от жизни… — Наверное… А тебя устраивает твоя жизнь? — Какой ты душный… — Я же классный. — А иногда очень душный. Мы пили шампанское из горла. К нам за ширму регулярно кто-то забредал — то ли по ошибке, то ли намеренно. Мне даже пришлось громко выругаться. После этого визиты непрошеных гостей прекратились. Квартира затихла. Дым рассеялся. Я осторожно отодвинул спящую Настю и оделся. — Оставь мне свой телефон, Зураб, — вдруг сказала Настя. Я написал номер на бумажке и наклонился к ней. Поцелуй длился минут пять… или десять… или час. Я не помню. Пошатываясь, я поднялся до своей квартиры и присел у двери. Видеть спящую жену я сейчас не хотел. Осень наступала как белогвардейцы в психической атаке. Скоро облетят все листья, потом пойдет снег. Он надолго покроет этот город. Наверное, месяцев на семь. Пусть он скроет под собой все то, о чем вспоминать мне не хочется. Чабан, «Пещера», Марат, «скомороховцы», полковник Шиллер, красноволосая Настя… Просто перелистнута еще одна страница в книге жизни… Ты перелистываешь страницу. Потом еще одну… потом еще. Какая-то из них может оказаться последней. И может случиться, что не успеешь дочитать ее до конца. Ты стал сентиментален, Зураб. А все — годы… Я давно переключился на другие расследования и забыл об истории с моим боевым товарищем. Я стал приходить домой вовремя, и жена прекратила дуться. А в Агентстве продолжали сновать киношники во главе с неугомонным и громогласным Худокормовым. Сегодня у нас был двойной праздник — съемочная группа отмечала свой 500-й кадр, а мы провожали Зудинцева в угрозыск. Если, конечно, проводы можно назвать праздником. Журналисты и актеры слились в едином веселье. Шум, тосты, звон бокалов не смолкали. Гитара кочевала из рук в руки. Зудинцев и актер Юрий Птичкин, обнявшись, нестройно выводили: «А волны и стонут, и плачут…» На моем плече лежала голова Агеевой. Прижавшись ко мне, она жаловалась на Обнорского, Спозаранника, Повзло, на дочку Машу… — Марина, все переживем, какие наши годы, да? — подмигнул я. — Ах, вы, восточные мужчины, такие неверные, — кокетливо произнесла Агеева и прижалась ко мне еще сильнее. Зазвонивший мобильник я достал из пиджака левой рукой, поскольку правой обнимал Агееву. — Это Настя. Пожалуйста, Зураб, будь осторожен… Я не успел ничего спросить — она повесила трубку. Я нахмурился. Все, что я хотел забыть, внезапно снова о себе напомнило. Я шутил, смеялся, травил анекдоты, отвешивал Агеевой витиеватые комплименты. И поднимал один бокал за другим… Но мобильник зазвонил снова. — Спайдер здесь, — сказал мужской голос. — Не понял, да? — Вам звонят из кафе на Новочеркасском. Спайдер здесь. — Теперь понял, — ответил я. — Еду. Поймав мой взгляд, Зудинцев мгновенно протрезвел и вопросительно посмотрел в сторону коридора. Я кивнул. Георгий приподнялся, Птичкин, оставшись без поддержки, икнул и сразу же упал лицом в холодец, приготовленный нашей Тамарой Петровной. Я ему даже завидовал. Каширин ни за что не хотел расставаться с дочкой актрисы Лены Черкасовой — красоткой Лизой. Его пришлось вытаскивать в курилку едва ли не силой, но корректно — миллионер все-таки. — Что будем делать? — спросил я. — А что ты предлагаешь, Князь? Я вздохнул: — Дайте мне в долг сто долларов — и я поеду. — Уверен? — осторожно спросил Зудинцев. — Дело чести, — ответил я. — Деньги у меня есть. — Георгий хлопнул себя по внутреннему карману. — Получил сегодня последнюю зарплату в нашей «Золотой пуле»… Но одного мы тебя не отпустим. Правда, Родион? Тот после паузы кивнул. Видно было, что расставаться со своей Лизой ему не хотелось. Мы спустились и подошли к служебной «четверке». — Я самый трезвый, ребята, — сказал Родион, садясь на водительское место. Вот так. Доживу до старости — буду рассказывать внукам, что в извозчиках у меня миллионер был. Худой, как макаронина, бритоголовый Спайдер, он же Крохоняткин-младший, настороженно озирался по сторонам. Он начал подозревать, что его привезли вовсе не в милицию. — Твой папа тебя уже не отмажет, — медленно произнес Зудинцев, разминая «Беломорину». — Потому что дело об убийстве бизнесмена Каценельсона передано специальной бригаде Генпрокуратуры… Георгий отчаянно блефовал, но перепуганный юнец верил этому бреду. — Между прочим, гражданин Крохоняткин, я забыл представиться — начальник отдела городского управления уголовного розыска полковник Зудинцев! — И Георгий достал из кармана новенькие «корочки». — А беседуем мы не в моем рабочем кабинете, а на нейтральной территории только потому, что сейчас у нас встреча, так сказать, неформальная, без протокола. — Жора-а, — спотыкаясь, влетел в кабинет в дупель пьяный Юрий Птичкин, размахивая ополовиненной бутылкой «Флагмана». — Мы еще не спели одну песню… Подхватив служителя муз и отобрав бутылку, Каширин аккуратно вывел его. — Вот, между прочим, следак из Генпрокуратуры, — моментально сориентировался Зудинцев. — Празднует успех предстоящего дела. Видишь, какие у нас коллеги, — у них сплошной праздник! Так что, Крохоняткин, будем говорить? Тот кивнул. — Только налейте водки… Каширин плеснул Спайдеру «Флагмана» в пластиковый стаканчик: пей, сучонок… — Черт-те что, — задумчиво сказал Георгий, рассматривая вынутую из сейфа портативную видеокамеру. — Я с этой хреновиной никогда в жизни дела не имел. А ты, Князь? Ты, Родион? Мы честно признались, что и наш опыт общения с заграничной техникой невелик. — Железнячка умеет! — воскликнул вдруг Каширин. — Позвать? Нонна Железняк, которую только что оторвали от праздничной компании, все поняла правильно. Сделав воздушный поцелуй Спайдеру, уставившемуся на ее бесстыдно открытые ноги, она села напротив и включила камеру. Крохоняткин-младший, допив водку, произнес дрожащим голосом: — Это не я… Это все Фосген… — Какой еще Фосген? — возмутился Каширин. — Леха Бычков, у него прозвище такое. И пистолет его… Как рассказал нам Виктор Крохоняткин, именно Фосген подбил его заняться уличными разбоями. Две попытки были успешными, только навар оказался небольшим — мобильник да мелкие суммы денег. А Каценельсона они пасли несколько дней. Знали, что тот от автостоянки до дома идет пешком. Тачка у него навороченная, денег при себе наверняка немало. Только вот молодые люди не рассчитали, что господин Каценельсон одного вида пистолета не испугается, и мужиком он окажется слишком здоровым… А Крохоняткин умудрится потерять на месте убийства свой мобильник. — И кто же из вас двоих стрелял? — спросил Зудинцев. — Он… Фосген… — Иного ответа мы и не ждали, — захохотал Каширин. — Вот только ты все равно пойдешь как соучастник… — Не пугай парня, Родион! — одернул его Зудинцев. — Нонна, у тебя камера работает? Так… Скажи-ка нам, Виктор Михайлович, ты сразу обо всем отцу рассказал? Слайдер кивнул. — Он меня чуть не убил… А потом отправил нас с Фосгеном к нашим родственникам в Крым на три месяца. Сказал, чтобы мы сидели тихо и не высовывались. Когда мы вернулись, оказалось, что это убийство уже повесили на каких-то бандитов… — Пусть скажет, куда пистолет дели! — не выдержал я. — Так…— успокоил меня жестом Зудинцев. — Слышал вопрос? — Его Фосген спрятал. В котловане у станции Сортировочная. Могу нарисовать. — Рисуй, — приказал Зудинцев. — Зачтется. Руки пацана дрожали. Мне нисколько не было жалко молодого подонка. — Нет, — покачал головой Зудинцев, глянув на каракули. — Так мы ни черта не найдем. Как ты со своим Фосгеном связь держишь? Спайдер вздохнул: Трубы у него нет, дома почти не бывает — боится. Мы обычно через чат общаемся — я с домашнего компа, а он в Интернет-кафе тусуется… Зудинцев посмотрел на нас озадаченно: — Коллеги, переведите! — Серость ты, Жора! — рассмеялась Нонна и включила компьютер. — В это время твой Фосген бывает в И-нете? Спайдер кивнул: — Как раз только в это время и бывает… — Диктуй адрес чата. И перестань пялиться на мои колени. Спайдер сглотнул слюну и попросил еще водки. Мы с Зудинцевым и Кашириным наблюдали за экраном. Сейчас в чате: Муртало, Кайзер, Lala, qqq, Ledi Di, Папа Римский, Fosgen… — Давай заходи, — приказала Нонна, Пожалуй, только она одна из всех нас сохраняла невозмутимость. Даже Жора был несколько возбужден. Крохоняткин постучал по клавишам, в окошке «пароль» появилось несколько звездочек, а в строчке участников добавился Spider. Столпившись, мы уставились на экран. Разноцветные строчки сменяли друг друга стремительно — мы с трудом успевали их прочитывать. Fosgen: Салют, Spider!-))) Ledi Di: Ме-э… Муртало: Чиво-чиво? Папа Римский: Месячные у нее — шо тут непонятно? — Скажи ему, что у тебя серьезная проблема, — распорядился Зудинцев. Spider: Привет, Fosgen. Дела очень херовые ((( Lala: А кто обещал меня тра-а-ахнуть? qqq: He я. Наверно Спайдер обещал… Fosgen: А чо случилось-то? — Стой! — закричал я. — Скажи ему вот что… Нет, я сам скажу! Я сел за компьютер вместо Спайдера и начал стучать по клавишам. Муртало: Я щас РАМШТАЙН слушаю — обалдеть!!! Spider: Нашу игрушку надо перепрятать. Lala: Муртало, ну и дерьмо ты слушаешь!-)) Fosgen: Spider, ты ничо не перепутал? Spider: He, не перепутал! Срочно надо забрать ее оттуда. Если мы это не сделаем — будет пиздец… Ledi Di: Spider, ты грубый и ни хуя не женственный… Fosgen: Понял. Встречаемся там через сорок минут. Spider: OK. Конец связи. — Молодец, Князь! — весело посмотрел на меня Зудинцев, раскуривая очередную «Беломорину». — И ты, Спайдер, тоже молодец. Твоя помощь следствию непременно зачтется. Если все было так, как говоришь, то вообще обойдешься условным сроком… В общем, мужики, берем камеру и едем на ночные съемки. — Ребята, а вы не забыли, что с техникой обращаться только я умею? — осведомилась Нонна. — Ты нам все покажешь и останешься здесь, — распорядился Зудинцев. Но Нонна охладила его пыл: — Не слишком ли раскомандовался, подполковник? Ты пока еще не в угрозыске. — Ребята, не ссорьтесь, да? — взмолился я. — Нонна, я считаю, что тебе не надо ехать. Не женское это дело. Я до сих пор не мог себе простить историю с «Успехом», в которую мы с Шахом втравили Нонку. — И я думаю, что мы справимся без тебя, Нонна, — присоединился Каширин. Но правнучка матроса Железняка решила идти до победного… — Тогда ищите себе другого технического консультанта! Вон, вся съемочная группа гуляет — они будут рады ночным съемкам… В распахнувшуюся дверь ввалился Юрий Птичкин с возгласом: — Ночные съемки! Дубль пятый… Жора, дай я тебя обниму… И тут же рухнул на пол. — Готов, — вздохнул Зудинцев. И обвел нас испытующим взглядом. — Зураб, вы с Нонной едете на машине Модестова. Мыс Родионом и с этим хлопцем — на «четверке». — Только, чур, Модестову ни слова! — приказала Нонна. Мы гнали сквозь дождь, пролетали перекрестки на желтый свет. Я старался вести дряхлый модестовский «гольф» осторожно, но мне надо было не отстать от Каширина, поскольку дорогу я знал смутно. Замигал светофор, «четверка» с ребятами попыталась объехать притормозивший «КамАЗ», чтобы успеть проскочить перекресток… Но, «затанцевав» на скользкой дороге, машина со скрежетом впялилась правым боком прямо в подножку «КамАЗа». Я затормозил и прижался к тротуару. Морщась от боли и прижимая к себе руку, из раскореженной машины вывалился Зудинцев. — Твою мать! — орал он на водителя «КамАЗа», хотя тот явно был не виноват. — Князь, Родька грудью треснулся, нужно в травму везти. Езжайте без нас. А я еще за хлопцем послежу… Э-э, где он? Стой!.. Тень Спайдера метнулась через дорогу и скрылась в черной подворотне. Ну это ты зря. Теперь уже твой папочка тебе не поможет. Я быстро сел за руль и, махнув Георгию рукой, рванул вперед. Минут через двадцать мы были возле станции. — Включи свет, Зураб, — сказала Нонна, разворачивая план местности, нарисованный Спайдером. — Кажется, вот он — котлован. Оставь машину в кустах, пойдем пешком. Мы пробирались мимо товарных составов. Ветер со свистом рвал листву и хлестал нас по щекам. Гудели проходящие поезда, летели цепочки освещенных окон электричек, вибрировали рельсы. — Князь, хочешь согреться? — Нонна достала из плаща фляжку с коньяком. Мы отхлебнули по глотку. — Зачем ты здесь, Нонна? — с улыбкой спросил я. — Почему не дома, не с детьми? Почему на холодном ветру? — А мне казалось, Князь, что ты хорошо разбираешься в женщинах, — усмехнулась Нонна. — А ты… эх, ты. Я не стал уточнять, что она имела в виду. Мы стояли на краю котлована. Нонна снова развернула бумажку с каракулями Спайдера, и я посветил ей зажигалкой. — Вон та бетонная плита, напротив, — показала Нонна. — Под ней тайник. — Тогда готовь камеру… — А она готова. И уже настроена на ночной режим. — Ты удивительная девушка, Нонна. Мы присели под кустами на мою расстеленную куртку. — Тихо, Нонна. Смотри! Невысокая тень в плаще-дождевике крадущейся походкой приближалась к бетонной плите. Нонна подняла камеру и бесшумно включила ее. Я замер. Но и тень замерла тоже. Между нами было меньше десяти метров. И вдруг я растерялся. Что делать дальше? Сейчас Фосген достанет «тэтэху» и спокойно уйдет. И мы уже никогда не докажем, что они со Спайдером причастны к убийству. Но пока он не достал оружия, брать его тоже нельзя — у нас не будет доказательства. Выходит, надо дождаться, пока у него в руках появится пистолет… И выйти с ним один на один? Я бы сделал это, если б рядом не было Нонны. Господи, будь опер Зудинцев — он бы сообразил, как с нами действовать… Но нет Зудинцева, нет. И рассчитывать я могу только на себя. Прошли секунды — и тень в дождевике начала стремительно удаляться от серой плиты. За сеткой дождя она выглядела почти бесплотной. Еще пять-десять секунд — и она совсем растворится в темени и дожде. Я пригнул Нонну к земле и крикнул, что есть мочи: — Фосген! Не двигаться! Уголовный розыск! Тень обернулась, вскинула руку — и мое плечо обожгло болью… Улыбка Чабана была укоризненной. Белые зубы светили сквозь ночь. Я не мог этого видеть, но я видел все четко, в деталях. Снова полыхнула вспышка в темноте, и я непонятно как ощутил, что пуля, выпущенная из ТТ с глушителем, летит прямо в объектив видеокамеры, к которому припала Нонна. Взметнувшись телом навстречу Чабану, я принял эту пулю, затем еще две… но одну так и не успел. Я физически ощущал ее полет, но ничего не мог сделать. А открыв глаза, я увидел сияющий караван хребтов. Клекотали орлы, дымились костры, гуляли отары овец. Сидели за длинными столами люди, пили чачу и вино, закусывали дымящейся бараниной и горячим хлебом, испеченном на тамдыре. Я увидел своих родителей, своего дедушку-чекиста, с которым никогда в жизни не встречался. Я увидел своих однополчан, с которыми попрощался еще пятнадцать лет назад. Я увидел сгоревшего год назад в своей квартире Костю Пирогова. И услышал радостный крик «Амира!» — Марат Усманов махал мне рукой с рогом, наполненным до краев грузинским вином. Мир был искрящимся и прекрасным… …искрящимся… …и прекрасным… |
|
|