"Бесы в Париже" - читать интересную книгу автора (Картун Дерек)

Глава 9

Адмирал Кент Брубек тридцать пять лет прослужил в военно-морских силах США, и ничего удивительного, что, имея за плечами такое прошлое, он относился к Генри Киссинджеру с некоторой неприязнью и весьма подозрительно. Ему решительно не нравилось, что самый обыкновенный университетский профессор, в речи которого звучит какой-то смутный акцент, ухитрился остаться ключевой фигурой внешней политики Соединенных Штатов, хотя и не занимает больше никаких постов. Адмирал был человек прямолинейный, все называл своими именами: лопату — лопатой, жопу — жопой, а западных коммунистов — русским охвостьем. Дураком он при этом отнюдь не был, ему были присущи незаурядная житейская ловкость и хитрость, которые он успешно скрывал, чему в немалой степени способствовало безудержное и громогласное хвастовство, свойственное его профессии.

В свое время он стал самым молодым адмиралом на флоте, а теперь президент именно ему предложил возглавить Центральное разведывательное управление — именно в тот момент, когда престиж этой организации был на нуле, руководство рассорилось с сенатом, и всем было известно, что результаты ее деятельности жалки до крайности. И эти факты его биографии объяснялись отнюдь не милостью Божьей и не расположением фортуны. Он сам намечал себе высшие посты и прокладывал к ним дорогу локтями и зубами. Киссинджер для него был еще одним, кому ради карьеры на многое пришлось пойти, он воплощал в глазах Брубека все, что было плохого в вашингтонских коридорах власти.

Тем не менее в брюссельском аэропорту, подойдя к «Боингу-707», предоставленному в их распоряжение руководством НАТО, он своей ручищей обнял Киссинджера и провозгласил сердечно:

— Привет, Генри, отличный ты малый!

На что доктор Киссинджер, ни в коей мере не введенный в заблуждение этим медвежьим, а потому опасным дружелюбием, ничего не ответил.

Самолет поднялся в воздух. Сидящим вдвоем в переднем салоне (двое охранников находились в другом отсеке, позади) доктору и адмиралу принесли две порции шотландского виски. Это была первая возможность поговорить наедине о том, что им предстояло делать в Париже.

— Эти взрывы могут дестабилизировать структуру наших западных союзников, — высказался доктор Киссинджер. — Ведь можно предположить, что если на выборах коммунисты Франции получат значительную поддержку, то этому примеру последуют в Италии, а позднее — в Испании и Греции.

— Хемминг постоянно держит меня в курсе дел, — ответил адмирал. — Он считает, что как раз коммунисты и организовали эту кампанию террора.

— Сомневаюсь, — возразил Киссинджер. — Не их стиль. Откуда, кстати, Хемминг получает сведения?

— Источники информации мы держим в секрете, — коротко ответил адмирал.

— Наверняка сидит за столом и читает газеты, а потом ужинает с разными незначительными деятелями, у которых денег больше, чем здравого смысла. В подобных ситуациях у наших людей развивается болезненное воображение. За двадцать лет я не получил от ЦРУ ни одной толковой информации, все они не стоили и бумаги, на которой написаны. А бумага раньше была дешевая!

Доктор улыбнулся своей маленькой шутке.

— Когда вы поработаете подольше в этом ведомстве, Кент, — продолжал он, — вы сами убедитесь, что там врут все, абсолютно все. А начальство больше всех. Даллес имел обыкновение немедленно увольнять каждого, кто признается, что он чего-то там не знает или не может сделать. И эти ребята все силы кладут на то, чтобы угадать, что именно хотелось бы услышать руководству, и только это ему и сообщают. На факты всем наплевать…

Адмирал нахмурился. Может, все это и верно, но ему не нравилось слышать такое от Киссинджера.

— Так что будем делать? — задал он вопрос.

— Сначала попробуем воздействовать на французское правительство, чтобы оно хоть что-то делало. Это просто: мы им немного пригрозим. Они угроз терпеть не могут, сразу разобидятся и начнут бранить нас на свой манер, но при этом прислушаются. Никому в Европе наши деньги и власть не внушают такого трепета, как французам. Поэтому они и устроят вокруг нашего появления шум. Вот увидите.

— Ну, а если наши люди немножко поработают?

— Президент Соединенных Штатов и так в ужасе от мысли, что ваши люди могут вмешаться в чужие дела, Кент. Просто в ужасе!

— Напрашивается вывод, что у нас за президент.

— Отсюда можно сделать вывод, что он не доверяет ЦРУ, поэтому он вас туда и назначил.

Это недавнее назначение для Киссинджера оставалось загадкой, он считал адмирала Брубека вполне подходящим человеком, чтобы командовать авианосцами на Тихом океане, но весьма сомнительным приобретением в качестве руководителя ЦРУ.

До самого Парижа они продолжали пить виски, и ко времени приземления самолета на военном аэродроме в Виллакубле, проблема, стоявшая перед ними, с места не сдвинулась и симпатией друг к другу они не прониклись.

Чиновник, встречавший их возле самолета, был из аппарата премьер-министра, а не с набережной Орсей.[2] Присутствовал еще генерал из американского посольства. Они обменялись приветствиями и на посольской машине поспешно направились к великолепным чертогам отеля Мерис.

Там доктор Киссинджер переоделся в смокинг и через два часа был уже на пути в высшую военную школу — ему предстояло прочитать лекцию о роли дипломатии в разного рода противостояниях мировой политики.

Адмирал Брубек удалился в свою комнату, велел принести туда ужин и позвонил по телефону. Через полчаса он встретился с Рольфом Хеммингом. Они курили, пили виски со льдом, и Хемминг обстоятельно рассказывал о том, как идут дела. Адмирал говорил мало, задал только несколько вопросов. Он был из тех, кто слушает собеседника внимательно, но делает вид, будто не особенно ему верит. Это свойство нередко принимают за проницательность, но тут это была простая осторожность: променяв военно-морские силы, где он чувствовал себя как рыба в воде, на полный фантомов и миражей мир разведки, адмирал Брубек неважно разбирался в этом мире. Тут говорили вещи, которых он не понимал, ссылались на давние события, полагая, что он в курсе дел, а он был не в курсе. Кто, черт возьми, эти Сорель, Парето и Спенглер, которых Хемминг то и дело цитирует как идеологов террора? Бакунин — имя показалось лишь смутно знакомым… Что это за штука — «кодекс Наполеона»? Всего этого он не знал, но вовсе не имел желания обнаруживать свое невежество, задавая вопросы.

Постепенно Хемминг, продолжая свой длинный и дотошный отчет, перешел от дипломатических проблем к конкретным делам, и тут адмирал почувствовал себя в своей тарелке и обрел наконец уверенность. Несколько раз он кивнул и невнятно высказал одобрение по поводу того, о чем докладывал Хемминг.

Лекция доктора Киссинджера содержала отточенные формулировки, была убедительна и несколько сдобрена цинизмом, что очень понравилось слушателям, которые вообще были склонны восхищаться этим человеком, пришедшим из мира реальной политики, и его государственным умом. Была какая-то завораживающая логика в его утверждении, будто в определенных обстоятельствах и в некоторые исторические периоды цель оправдывает средства (хотя мысль эта была выражена весьма осторожно и элегантно).

В отличном расположении духа, довольный собой, доктор Киссинджер добрался до отеля Мерис и уже к полуночи был в постели. Ему хотелось бы поспать по возможности часов восемь. Назавтра в десять утра предстояла трудная встреча в Елисейском дворце. К счастью, сон его был крепок, и он не слышал двух взрывов, которые прогремели в полумиле от отеля где-то во втором часу ночи.



Вот хроника событий, предшествовавших взрывам.

В четыре часа пополудни фургон из магазина Бон Марше проехал по улице Фобур Сент-Оноре мимо расположенного на углу улицы Соссэ министерства внутренних дел, возле входа в Елисейский дворец сбавил скорость и остановился напротив дома № 88. Водитель остался за рулем. Из кабины вышли двое мужчин в белых куртках, открыли задние дверцы, вытащили большую картонную коробку и поставили на тротуар. Надпись на коробке гласила: «Холодильник». Когда эти двое подняли коробку и понесли в дом, фургон тронулся с места и остановился за углом. Дежурный полицейский у ворот дворца догадался, что водитель не хочет загораживать и без того узкую и перегруженную транспортом улицу Фобур Сент-Оноре. «Вот если бы все водители так поступали», — подумал он.

Один из грузчиков постучался к консьержке.

— Мы доставили покупку для мадам Тьери, из магазина Бон Марше.

— Второй этаж, дверь прямо.

Они не спеша донесли коробку до второго этажа и прислонили к стене. Тут оба скинули белые куртки, под ними оказались форменные куртки служащих газовой компании. Один нажал кнопку звонка. Слабый, задыхающийся голос немолодой женщины ответил: «Сейчас!»

— Из газовой компании. В доме запах газа, мы посмотрим вашу плиту.

— Но у меня газом не пахнет.

— Нам надо самим убедиться. Такова инструкция в случае утечки.

Женщина все еще держала дверь чуть приоткрытой, глядя на пришедших с недоверием. Беранже улыбнулся ей, и это ее успокоило. Дверь распахнулась.

— Идите за мной.

Жан-Поль закрыл за собой дверь. Проходя позади хозяйки через холл, он приемом каратэ — ребром правой кисти — сильно ударил ее. Раздался слабый хруст, и женщина медленно осела на пол Жан-Поль опустился рядом на колени, пальцами стиснул ей ноздри, а ладонью другой руки зажал рот. Так он держал руки около минуты, потом поднялся.

— Все в порядке. Можно устанавливать ружья.

Они вдвоем втащили контейнер из коридора, заперли входную дверь и, убедившись, что в квартире больше никого нет, занесли его в гостиную, из окон которой был прекрасно виден двор Елисейского дворца.

— Ну я пошел, — сказал Беранже. — Желаю удачи.

— Чего тут дел-то, — отозвался Жан-Поль.

Он проводил Беранже до входной двери, снова запер ее и вернулся в гостиную, к контейнеру. Беранже тем временем спустился по лестнице, на ходу бросил консьержке «спасибо» и, выйдя на улицу, сел в фургон, который тут же тронулся с места. В машине он снял накладные усы и парик. Вскоре фургон остановился на одной из боковых улиц в северной части города. Водитель позвонил из автомата на борт «Марии Луизы» и сообщил, что покупка доставлена благополучно.

За это время Жан-Поль успел открыть картонную коробку и разложить ее содержимое на полу гостиной. Там были два противотанковых ружья марки «Армбраст-300», изготовленных в Италии по чертежам западногерманской фирмы «Мессершмит-Болков-Бом». К ним были приложены два бронебойных снаряда, способных с расстояния трехсот метров пробить 30-миллиметровую стальную пластину. Оружие было выбрано толково: оно действовало без сильной отдачи, без пламени, вспышки, без шума и без дыма. Идеальное оружие, чтобы стрелять из закрытого помещения, — большинство ружей такого калибра в подобных условиях опасно для стреляющего.

У Жан-Поля был большой опыт: в считанные минуты оба ружья оказались собраны и готовы к бою.

Теперь надо было как-то убить время. Он перетащил тело мадам Тьери в спальню, стер отпечатки пальцев со входной двери и принялся искать телевизор. В квартире его не оказалось, и он выругался про себя. Зато в кухне нашлись остатки цыпленка и немного фруктов — пригодится на ужин. Правда, к его великому неудовольствию, из выпивки тут оказалась лишь бутылка сладкого слабого вина. Спиртное бы пригодилось — не принимать же всерьез запрещение пить во время операций.

Он расположился на диване в гостиной, выкурил три сигареты, аккуратно загасив каждую о полированную поверхность низенького столика, вытянул ноги и проспал до восьми вечера. Разбудил его телефонный звонок. Трубку он снимать не стал, и телефон вскоре затих. Тогда он перерезал провод взятым в кухне ножом, принес в гостиную вино и еду и с аппетитом поел. Никакие операции на его аппетит не влияли. «Нервы? А где они, мать их…» Эту хвастливую фразу он любил повторять.

Час ночи, настало время действовать. Он все проверил: не заперта ли дверь на черную лестницу, работает ли его карманный фонарик и хорошо ли завязаны шнурки ботинок. Детали — это важно. Потом осторожно открыл окно и выглянул. Двое полицейских дежурили у входа в Елисейский дворец. Уличные фонари и лампы во дворе смутно освещали фасад дворца, построенного в стиле неоклассицизма, — отсюда до него примерно сто пятьдесят метров, половина того расстояния, на которое бьет его оружие. Никаких проблем!

Встав коленями на подоконник, Жан-Поль поднял одно из ружей к плечу. Второе, тоже заряженное, лежало слева, у колена. Каждое предназначено на один-единственный выстрел, потому и понадобилось их два, так настоял штаб: случалось, такое оружие отказывало, давало осечку.

Жан-Поль снял предохранитель, взял на мушку ступени дворца и нажал курок. Толчок, свист снаряда — значит, ружье исправно. Мгновение спустя прогремел взрыв — снаряд разбил отделанную камнем стену над лестницей. Жан-Поль отбросил сработавшее ружье, схватил другое. Между двумя выстрелами — оба снаряда угодили в стену — прошло едва ли пять секунд. Полицейский бросился во двор, раздались свистки, из сторожевой будки выскочили еще охранники. До Жан-Поля, когда он с черного хода выбегал из квартиры, донесся звон разбитого стекла и грохот осыпающихся камней.

В потемках он поднялся по служебной лестнице, держа в памяти план, который нарисовала Ингрид, и, не зажигая фонарика, повернул на верхнем этаже в коридор, отыскал четвертую дверь слева и оказался в туалете как раз в тот момент, когда открылась одна из дверей дальше по коридору: видно, кого-то из прислуги разбудили взрывы.

Жан-Поль вылез через окно на карниз, который огибал все здание вплоть до того места, где оно примыкало к такому же жилому дому, стоящему на соседней улице. Скупо посветив фонариком, он обнаружил чуть дальше открытое окно и, дойдя до него, спрыгнул в чью-то спальню. Пока он, светя фонариком, искал дверь, раздался испуганный вскрик, но когда обитательница комнаты решилась зажечь свет, незваный гость уже был в коридоре. По лестнице он спустился благополучно, никто его не видел. Оказавшись на улице, торопливо зашагал прочь, подальше от Фобур Сент-Оноре. По пути в пассаж Сен-Дени ему тоже никто не встретился.

— Говна пирога! — похвастался он, появившись в мастерской, где его ждали Ингрид, Виктор и Беранже.

— Здорово! — похвалила Ингрид. Она даже улыбнулась ему. Жан-Поль только взглянул на нее: он еще докажет этой суке, что есть на свете настоящие мужики.



Заголовок в парижском выпуске «Интернэшнл геральд трибюн» был набран самым крупным шрифтом: «ELYSEE PALACE SHELLED» — «Обстрел Елисейского дворца…

Серьезный ущерб. Пострадавших нет.

Означает ли это правительственный кризис?»

Генри Киссинджер, завтракавший в своем номере, положив перед собой газету, улыбнулся. Может, это и случайность, что такое произошло как раз перед его встречей с французскими лидерами, но лучшего времени для диверсии он и сам бы назначить не мог. Теперь никто не решится утверждать, будто ситуация под контролем. Куда уж тут! Если президентский дворец обстреливают чуть ли не в упор!

Он допил апельсиновый сок и принялся за кофе.

— Помяните мои слова — это коммунисты! — произнес адмирал Брубек, как только они встретились. — Палить по президенту республики — это же надо! Наверняка чертовы коммунисты.

— Вовсе не обязательно, — не согласился Киссинджер. — Им-то это совершенно ни к чему.

Он уже не надеялся, что ему удастся хоть в чем-то убедить адмирала, и бросил эти попытки. Ничего хорошего подобное упрямство не предвещало ни ЦРУ и никому другому.

В 9.45 в гостинице появилась аскетическая фигура Вэллата.

— Небольшие изменения в организации встречи, — кисло сообщил он. — Президент и премьер-министр примут вас в министерстве морского флота на площади Конкорд.

— Что, дворец не в порядке?

— Не то чтобы не в порядке, но предстоит уборка. В министерстве будет удобнее.

Лицо Вэллата осталось безучастным: американцев он терпеть не мог.

В министерстве их провели в комнату для конференций, где высокий потолок был расписан в стиле рококо — нимфами, сатирами и купидонами. Под всем этим великолепием их уже ждали президент и премьер-министр. Присущее президенту чувство превосходства и самоуважения подсказывало ему, что не следует с готовностью принимать советы, даже если они исходят от президента Соединенных Штатов и если в качестве советчика выступает сам знаменитый доктор Генри Киссинджер. И тем более странно ему, президенту республики, принимать у себя руководителя ЦРУ. Уж газеты постараются эту встречу расписать. Да и сам он чувствует, что для Франции тут никаких выгод не будет. Он обменялся рукопожатием с американцами, не явив на своем лице ни малейшего подобия улыбки. Его примеру последовал и премьер-министр. Американцы, с самого начала взявшие неодобрительный и строгий тон, также не улыбнулись. Вэллат с мрачно-официальным видом исполнял обязанности секретаря.

Когда они уселись — Вэллат с приготовленным блокнотом и нацеленной в него шариковой ручкой, — президент выдавил из себя несколько невнятных приветственных слов и попросил доктора Киссинджера изложить свое дело.

— Мне поручено лично самим американским президентом, — начал Киссинджер, — передать вам на словах, а не в письменной форме… — Он чувствовал, что французский президент предпочтет именно эту форму. — Речь идет о стабильности обстановки во Франции, которая для него… (и т.д. и т.п.). Недавние взрывы вызвали в Вашингтоне серьезную тревогу. Наш президент хотел бы убедиться, что ситуация находится под контролем. Кроме того, под определенным углом зрения союзники Франции в Америке даже больше, чем сами французы, заинтересованы в результате предстоящих выборов. Победа левых сил, это нетрудно понять, создала бы серьезные проблемы…

Гортанный голос доктора Киссинджера звучал монотонно. Президент республики устремил свой взгляд в пространство, то же самое волей-неволей пришлось сделать и премьер-министру. Когда говоривший наконец замолчал, президент откашлялся и произнес:

— Но это наши внутренние дела, доктор Киссинджер. Мы ведь не приезжаем в Вашингтон, когда у вас негры бунтуют.

— Если Францией завладеют коммунисты, это станет европейской проблемой, а стало быть, и мировой, — возразил Киссинджер, — Соединенные Штаты не могут остаться безучастными. Выборы в восемьдесят первом году, когда коммунисты вошли в правительство, вызвали, как вы знаете, отголоски и у нас. Недавние события увеличивают возможность того, что коммунисты и дальше продвинутся к власти. Повторяю: Соединенные Штаты не могут равнодушно взирать, как развиваются дела.

— Это что, угроза?

— Никоим образом, господин президент, но я уполномочен заявить, что Соединенные Штаты готовы сделать все возможное в пределах известной и принятой международной практики, чтобы помочь французскому правительству выйти из затруднительного положения.

— Мне неизвестно, чтобы французское правительство обращалось за такого рода помощью.

— Совершенно верно. Но мы полагаем, что ситуация может измениться.

— А если изменений не воспоследует?

— Тогда можно ожидать, что наше правительство предпримет определенные шаги — по крайней мере финансового и коммерческого характера.

Премьер-министр вмешался в разговор:

— Вы собираетесь атаковать франк?

Киссинджер пожал плечами.

— Наши банки хотят себя защитить. Казначейство США не может им воспрепятствовать, если они сочтут, что обстановка во Франции нестабильна. То же самое относительно крупных американских корпораций, чьи интересы связаны с Францией, и тех, что покупают французское оборудование и материалы, — что мы им скажем? Только одно: будьте осторожны!

Наступило молчание.

— Передайте вашему президенту, — заговорил французский президент, — что я ценю проявленный им интерес, однако вынужден отказаться от участия США в той деятельности, которую мы предприняли для устранения своих временных затруднений. Вы можете быть совершенно уверены в том, что мы с ними справимся. Что до предстоящих выборов, то они касаются французов и только французов.

— А почему это сегодняшняя встреча происходит не в президентском дворце? — Внезапный вопрос адмирала прозвучал так, как если бы он находился у себя на юте.

Президент твердо глянул в его по-детски голубые глаза.

— По той причине, адмирал, что в моем кабинете идет ремонт.

Адмирал сардонически хмыкнул, будто собирался засмеяться, но у него не получилось.

— Вас обстреляли, — заявил он. — Не понимаю, какого черта вы это терпите. Всем известно: это же коммунисты.

— Благодарю за совет, — ответил президент. — Он, безусловно, обнаруживает глубокое понимание нашей сложной политической ситуации.

Он встал:

— Господа, могу только добавить следующее. Мне представляется, что вы стремитесь подтолкнуть нас к административным — то бишь полицейским — мерам против коммунистов. Думаю, в субтропическом климате Вашингтона это могло бы выглядеть логичным. Именно этому, вероятно, я обязан высокой чести беседовать не с кем иным, как с руководителем ЦРУ. Но должен заявить, что я решительно отказываюсь быть втянутым в какие-либо действия, способные привести к гражданской войне в нашей стране, — к войне, победу в которой я никоим образом не смог бы гарантировать.

Он устремил на адмирала холодный взгляд.

— Здесь вам не колония, адмирал. Не Ла-Пас, не Сантьяго и даже не Буэнос-Айрес. Это Париж. Не считаю возможным продолжать нашу беседу. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания президенту США и желаю приятно провести время, пока вы еще у нас.

Они снова обменялись рукопожатиями. Отпуская руку премьер-министра, доктор Киссинджер заметил:

— Пожалуйста, не забудьте: правительство не в силах влиять на то, что могут предпринять наши банки. Как бы потом не пришлось пожалеть.

Он пожал плечами, тонко улыбнулся и удалился вслед за массивной фигурой адмирала.

— Давайте встретимся с этим вашим Хеммингом сегодня, — предложил он, когда они спускались по лестнице.

— Я это организую, Генри, — согласился адмирал и добавил: — Вот чертовы дураки!



Рольф Хемминг занимал дорогую квартиру в шестнадцатом округе, недалеко от Булонского леса. Она была полностью перестроена согласно его несколько своеобразным вкусам — Хемминг был гомосексуалистом. Светильники венецианского стекла в гостиной бросали нежный свет на двери, покрытые в несколько слоев лиловой краской. Обюссонские ковры были великолепны, а столовую украшали две прелестные головки Греза, повешенные слишком уж напоказ, будто в картинной галерее. Удобные, глубокие диваны и кресла были обиты платной бледно-серой материей, на некоторых обивка была цвета кофе с молоком. Все это производило впечатление одновременно и некоторой вульгарности, и старомодной изысканности. Черный слуга, уроженец Сомали, с великолепной мускулатурой, был в белой национальной одежде с золотой вышивкой.

Доктор Киссинджер осторожно присел на один из диванов. Адмирал остался стоять спиной к открытому окну, откуда веяло угнетающей уличной жарой. Рольф Хемминг, такой же фатоватый, как его жилье, и такой же старомодный с виду, расположился в кресле. Было четыре часа пополудни. Им подали коктейль «Кровавая Мэри».

— Мои осведомители, — начал Хемминг, речь его была изысканно-манерной, — говорят, будто это дело рук коммунистов, которые рассчитывают, что дестабилизация послужит им на пользу во время выборов. Население захочет ценой своих голосов купить мир и спокойствие…

— Чепуха, — возразил Киссинджер. — Даже французские коммунисты не такие идиоты, а уж они-то — одни из самых глупых в Европе.

— Мне не кажется это столь уж неумным, доктор Киссинджер, — не согласился Хемминг. — В этой стране люди всегда голосуют за тех, на чьей стороне, как им кажется, успех. Так они поступали в прошлом и, согласно прогнозам, точно так поведут себя и в данном случае.

— Кто этот ваш осведомитель?

Хемминг взглянул на адмирала, но ответил Киссинджеру:

— Вы задали трудный вопрос, сэр. Я не уверен, что имею право говорить о своих источниках информации.

— Не имеете! — резко сказал адмирал. — Я уже обсуждал эти дела с Хеммингом, Генри. Я доверяю этому источнику.

— Но это же чушь! — повторил Киссинджер. — И скажите мне такую вещь: почему они никого не арестовали? Уж не думаете ли вы, что их полиция вообще ни на что не способна?

— Отчасти действительно ни на что не способна, а отчасти коррумпирована.

— А мы-то действуем в этом направлении, Кент?

— Хотел бы я, чтобы это было так. — Адмирал пожал плечами.

— Есть у вас контакты с французской полицией или с контрразведкой?

Хемминг кивнул. Если Киссинджер рассчитывал на более подробный ответ, то его ждало разочарование.

— Может, вы знаете, насколько они продвинулись в распутывании этой проблемы?

— Знаю, доктор Киссинджер. Они очень далеки от того, чтобы ее решить.

— Все эти взрывы и нападения — действительно дело чисто внутреннее?

— Полагаю, что это так, но Москва их наверняка одобряет.

Киссинджер сделал нетерпеливый жест. Эти люди так же безнадежно увязли в своей школярской демонологии, как русские — в своей. Спорить с ними — просто время терять.

— Будь что будет, — сказал он. — Но мы должны придать этому делу интернациональный характер, чтобы получить возможность вмешаться на законных основаниях. Если оставить это французам, они все просрут. Сегодня утром мы их слегка обескуражили — надеюсь, они поняли насчет банков. Но надо искать и другие пути.

— Вы на самолет рассчитываете успеть, Генри? — неожиданно спросил адмирал.

Киссинджер глянул на часы:

— Да, пошли.

— Возьмите машину, нам с Рольфом надо еще немного потолковать. Скажите шоферу, чтобы вернулся за мной.

Когда Киссинджер вышел, Брубек повернулся к Рольфу Хеммингу:

— Ну, а теперь перейдем к делу. Вы говорите, что я могу встретиться с этим пидором Пеллереном — их министром обороны?

— Я договорился, что сегодня вечером вы встретитесь на квартире одного надежного человека — его сотрудника.