"Высокие башни" - читать интересную книгу автора (Костейн Томас)

Глава 2

На подоконнике хлопьями собирался снег, и пока барон де Лонгей разговаривал с посетителем, он посматривал, как падал снег, и решил, что к концу дня его будет его больше. Посетитель был купцом из города. Небольшой серенький мужчина, но, несмотря на внешнюю неприметность, он обо всем рассуждал весьма ядовито.

— Это новая меховая компания, — возмущался он. — Она прогорит. Это просто мыльные пузыри! — Он взволнованно жестикулировал. — Что вы скажете об этом, мсье ле Мойн? Простите, мне следует говорить мсье барон. Ничего? Хорошо.

Я приехал, чтобы сказать, что я отказываюсь в этом принимать участие.

— Многие из нас предпочли бы поступить так же, — сказал барон, глядя на проделки ветра, бросавшего клубы снега на шпиль церкви. Но как мы можем это сделать? Компанию организовали по решению королевского совета, а потом передали ее нам, и мы должны были распределить между собой ее акции. Неужели вы считаете, что нам позволят выйти из нее по собственному желанию?

Шарль внимательно взглянул на собеседника:

— Анатоль, все это очень неприятно. Вам прекрасно известно, когда это дело нам навязали, мы должны были взять на себя все акции и запасы мехов — десятки тысяч прогнивших бобровых шкур в разных складах и хранилищах. Нам навязали долг, к которому мы не имели никакого отношения. Неужели вы можете в чем-либо обвинить меня или еще кого-то в том, что вам придется принять участие в подобных делах?

В комнате было холодно. Барон привык к прохладе с тех пор, как пришлось экономить на углях, и его это уже не беспокоило. Но он видел, что его посетитель сильно страдал от холода.

Огонь в комнате еле тлел. Шарль решил было подкинуть дров, но потом передумал: «Почему я должен создавать комфорт для надоедливого посетителя? Если он замерзнет, то быстрее покинет меня».

— Почему бы нам не продать шкурки подешевле, пока это еще возможно? — спросил посетитель, потирая руки от холода. — Именно это я желал бы у вас выяснить.

— Анатоль, на этот вопрос мне легко дать вам ответ. Во Франции меховщики отказываются покупать меха. Они говорят, что у них скопились огромные запасы шкурок. Я уверен, что они предпочитают использовать подделку под бобра, чтобы получить более высокие прибыли.

— Почему мы не продаем меха в Италию, Германию, Голландию? Знаю ваш ответ, Шарль. Король не позволяет нам торговать ни с какой иной страной, кроме Франции.

Возмущение маленького купца было настолько огромным, что он позабыл об осторожности и внезапно выпалил:

— Король намерен нас разорить!

Манеры барона де Лонгея сразу изменились.

— Анатоль, не смейте этого говорить! — резко заметил он. — Попридержите язык! Дела не так плохи, как вам кажется… Компания может разориться, но владельцы акций могут не рисковать своими запасами и накоплениями. Король из лучших побуждений отдал нам торговлю мехами. Он не понимал, что ограничения, разработанные его министрами, могут принести обратный эффект. Если ему все разъяснить, он может отменить эти ограничения. Он не захочет нас окончательно разорить.

— Но сможет ли он помочь нам вовремя? — маленький человечек продолжал кипятиться. — Этот Жозеф де Марья! Он себя не забывает. Отчего он не предусмотрел, чтоб из устава изъяли нужные нам статьи? Иногда я о нем думаю… Неужели он действует в наших интересах, как он об этом говорит?

Шарль ле Мойн задумчиво потер подбородок.

— Иногда я тоже о нем думаю весьма нелицеприятно, — сказал он тихо-тихо.

Когда возмущенный посетитель покинул вновь испеченного барона, тот некоторое время о чем-то раздумывал. Потом вздохнул и оглядел комнату, как заключенный, который проводит в камере все время. Комната была небольшой и заставленной мебелью и шкафами. Вокруг лежали придавленные пресс-папье бумаги. На стенах висели полки, и на них тоже лежали бумаги. Было ясно, что стол принадлежал деловому человеку. Там валялись письма, а на некоторых из них висели и офици-альные печати. Там же лежали ряды очинённых перьев, рядом с пузырьком с чернилами стояла коробочка с песком.

Барон продолжал обдумывать проблемы, которые он обсуждал с посетителем, и очнулся только при звуке церковного колокола, громко звучавшего в ясном морозном воздухе. Он встряхнулся и, взглянув на стол, заваленный бумагами, подумал, с чего ему следует начать. Потом барон слегка усмехнулся, подошел к одной из полок и просунул руку за лежавшими там бумагами.

В руке у него оказался серебряный кувшин. Он поставил сосуд на стол и начал им любоваться.

— Никогда не видел ничего более прекрасного! — шептал барон. — Он великолепен! Какое совершенство линий!

Действительно, сосуд был красив. Он был высотой шестнадцать дюймов, с ручкой в виде лилии. В глазах барона сверкало восхищение истинного ценителя искусства. Он был вне себя от мастерства ювелира, нежно поглаживал горлышко кувшина и изящную изогнутую ручку.

Барон подумал о том, что молодой мастер, изготовивший этот необычный сосуд, когда-нибудь станет знаменитым, и многие коллекционеры будут везде разыскивать его работы. Когда наступит такое время, этот сосуд будет бесценным!

— Я должен им обладать, и никто об этом не узнает. А если им станет известно… Что ж, пусть болтают! Я ничем не нарушил соглашения. Могу поклясться, что никто из них не носит потрепанную одежду, как это делаю я! В течение пяти лет я трясся над каждым су и поэтому могу себе позволить небольшое безумство!

Мсье Шарль неохотно спрятал серебряный сосуд на прежнее место. Как бы желая воспротивиться строгому режиму экономии, к которому он принуждал всех членов семейства и себя самого, мсье Шарль решительно сказал вслух:

— Я покупаю эту вещицу!

В открытую дверь комнаты, где сидели его служащие, можно было слышать поскрипывание перьев. Там при слабом дневном свете трудились его служащие и переписчики. Барон, направляясь к лестнице, остановился и сказал:

— Зажгите свечку. Не стоит портить глаза, работая при слабом свете!

Купцы Новой Франции были весьма экономными людьми и не желали пускать пыль в глаза, поэтому первые этажи своих домов отводили под торговлю. Там располагались лавочки, работали служащие и находились расчетные книги, которые хозяин внимательно изучал, заперев на ночь ставни. В доме на рю Сен Пола, принадлежавшем Шарлю ле Мойну были сделаны кое-какие изменения, и они указывали на улучшившееся положение семейства. Внизу располагался светлый и просторный вестибюль, из него дверь вела в бывшую лавку. Но теперь это помещение использовалось в качестве гостиной. Эта большая комната была роскошно обставлена усилиями баронессы. Мебель прибыла из Франции и стоила немало денег.

Шарль помнил, когда там находились рулоны материй, лежавшие на полках, бочки с соленой рыбой, патока, ножи и корзины с бусами. Поэтому он всегда входил в гостиную с чувством некоторого неудобства и неловкости. Роскошные занавеси из синего руанского шелка, богатые пушистые ковры, в которых тонула нога, чудесные резные кресла, хрустальная люстра для шестидесяти свечей, в которой сейчас зажигали не более шести штук. Все это представляло такой удивительный контраст, что он задавал себе постоянно один вопрос: «Что бы сказал старик Шарль по этому поводу?».

В гостиной он нашел жену, сидевшую на кушетке возле огня. Ее колени прикрывало покрывало того же синего оттенка, что и занавеси, а на ее плечи была накинута теплая шаль, но баронесса выглядела замерзшей и грустной.

— Шарль, Шарль! — сказала она, повернув к нему голову, но стараясь держаться поближе к огню. — Какая жуткая зима! Я к ней никогда не привыкну, если даже проживу тут долго-долго! Шарль, дорогой, боюсь, что никогда не стану настоящей канадкой!

— Тебе следовало отправиться во Францию вместе с детьми, как я уже тебе говорил.

Он подошел к огню как можно ближе и начал отогревать руки.

— Иногда мне кажется, Клод-Элизабет, что тебе не стоит проводить тут зиму. Мое сердечко, ты как нежный цветок, и рождена для жизни на теплом юге. А сейчас у нас война…

— Ты думаешь, я оставлю тебя одного? Чтобы ты работал до бесконечности в холоде и без присмотра? Нет, Шарль, я предпочитаю оставаться тут.

— Возможно, из тебя не вышло хорошей канадки, — заметил он, улыбаясь жене, — но ты, дорогая, стала мне чудесной женой.

— Если бы получилось так, как мы задумывали! — вздохнула баронесса, глядя на странное сооружение, стоявшее с одной стороны очага, — тогда была бы одна комната, где я бы себя нормально чувствовала.

Это была печь, сооруженная по германской конструкции, но с отделкой галантных галлов. Внешняя ее часть вместо грубых железных листов была отделана глазурованной плиткой. И каждая плитка была украшена рисунком в синих и желтых тонах. Сверху помещалась фигурка в виде горгульи с гигантским торсом.

Эта печь была оригинальной модели, прикрывала одной стенкой вход в трубу камина и должна была собирать внутрь весь жар, который в ином случае стремился с потоком воздуха в небо. Печь должна была обогревать комнату. Но, к сожалению, так не случилось. Печь втягивала дым, а не жар. Каждый раз, когда ветер менял направление, в комнату из дверок печи и отверстий летела сажа. В печи было много щелей и отверстий, как у де Марьи — пуговиц на камзоле. Временами печь начинала грозно ворчать, все дверцы широко растворялись, и из нее валили огромные клубы дыма.

Барон взглянул на печь и нахмурился. Он не любил проигрывать.

— Я приказал, чтобы закрыли отверстие в очаг. Тебе не стоит больше беспокоиться. Обещаю найти механика, который сможет наладить эту печь.

— Дорогой Шарль, найди его побыстрее. Эта ужасная печь испортила мне всю цветовую гамму, мне пообещали, что печь будет обогревать меня зимой. Но если от нее нет никакого прока, нам стоит от нее избавиться.

Баронесса вдруг переключилась на другую тему.

— Наверно, письма еще не прибыли. Джордж сказал, что несколько писем доставили тебе, видно, он ошибся!

— Нет, он был прав. Они из Нью-Йорка. Английские поселенцы тоже люди, и хотя мы с ними воюем, они иногда оказывают нам услугу. Эти письма добрались к нам из поселений в Акади, их доставили по промерзшей земле люди на лыжах.

Они двигались вдоль реки Святого Иоанна к Квебеку. Но почту еще не разбирали.

Баронесса, волнуясь, спросила:

— Какие новости?

— Пришли письма от Пьера и Жан-Батиста. Им не повезло. Пьер написал, что половина людей, которые с ним отправились в поход, погибли. Он мне прислал список людей из Лонгея, павших на поле. Это длинный список, — барон не сводил взгляда с огня. — Пьер организовал еще один форт на реке и назвал его форт Д'Ибервилль, там остался Жан-Батист. Жан-Батист пишет, что пять раз перенес лихорадку и похудел на двенадцать фунтов.

— Мы за все платим очень большую цену… И это только начало.

Шарль помолчал, а затем тяжело вздохнул.

— Жан-Батист пишет, что вскоре они ожидают корабль с королевскими «невестами», и он не знает, что делать — им нужна крыша над головой.

— Мне хотелось, чтобы был найден иной выход. Они присылают сюда таких женщин…

— Что ты можешь предложить? Три лучшие женщины нашего поместья оказались «невестами короля». Я получил письмо от этой женщины, матери девочки…

— А, от нее! — казалось, письмо не заинтересовало баронессу, но потом она спросила: — Почему она написала тебе?

— Она беспокоиться о девочке, и она написала адрес, чтобы в случае чего мы могли с ней связаться… Письмо написано на хорошей бумаге. Она пишет о том, что покупает туалеты в парижских лавках, много путешествует. Через парижских банкиров она посылает деньги, чтобы девочка могла ими позже воспользоваться.

— Тогда все понятно. Эта развратница стала любовницей богатого человека. Возможно, их у нее несколько.

Барон покачал головой.

— Нет, я уверен, что она не развратница.

— Должна признаться, что мне не нравится, что мой муж переписывается с подобной женщиной. — Баронесса поспешила подсластить пилюлю и ласково улыбнулась. — Слава Богу, она находится на безопасном расстоянии.

Шарль уселся на кресло рядом с кушеткой.

— Пора нам что-то сделать с ребенком. До мне дошли слухи, что тетушка Сулетта охраняет ее, как львица единственного Детеныша. Она не позволяет девочке ходить в школу, организованную достойным отцом Франшевиллем. Мы должны поехать в замок и поговорить об этом с ней.

— Мы? Нет, дорогой Шарль. Ты! Я не стану переправляться через ужасную реку в такую погоду. Кроме того, тебе известно, что я побаиваюсь вашей тетушки Сулетты.

Барон ласково погладил ее руку.

— Бедная женушка! Я отправлюсь туда сам. Тебе не нужно появляться у старухи в ее логове.

— С самого начала я дала старухе слишком большую волю, — заявила жена Шарля. — Это было ошибкой, потому что потом она не стеснялась постоянно командовать. Когда мне приходится с ней разговаривать, меня всегда пробирает дрожь. Ты — мужчина и не можешь понять, как она на меня страшно действует. — Внезапно мадам Шарль ле Мойн замолчала, подумав о чем-то ином. Потом она заговорила на другую тему: — Шарль, я не испугаюсь холода и отправлюсь в замок вместе с тобой. Так мне представится шанс, которого я так долго ожидала.

Шарль недоуменно покачал головой.

— Я тебя не понимаю, дорогая…

— Неужели тебе не понятно? Нам придется показать ей ее настоящее место, дорогой. Если мы останемся твердыми в отношении ребенка, она наконец поймет, кто настоящая хозяйка. Шарль, увидишь, какой я буду стойкой.

— Вот так и нужно держаться, моя милая! Мы завтра же отправимся в замок, и нам следует оставаться твердыми.

И Шарль перевел разговор в другое русло. Они начали рассуждать о своих детях, которых они отослали во Францию до возобновления войны с Англией. Там находились все, кроме маленького Поля-Жозефа. Он был слишком мал, и его нельзя было отрывать от матери. Вошел слуга и задернул занавеси, подбавил дров в камин, пока там не начало бушевать пламя. Господа отогрелись и повеселели. Баронесса Шарль страдала от общего для всех людей из Новой Франции заболевания — ревматизма ног, но она мужественно терпела боль, отпивала вино из бокала и обсуждала городские слухи. Баронесса завистливо заметила, что Мари Терезе, жене Д'Ибервилля, повезло, и она сейчас находится в Париже и не страдает от тягот новой войны. В это время в дверь постучали, и слуга передал им письма.

Барон проверил печати и кивнул слуге.

— Это наша почта и здесь еще одно письмо от Пьера. Прости, но мне нужно его сразу прочитать.

— Конечно, мне тоже хочется узнать последние новости от… — и она начала перечислять, — от Пьера, Жозефа, Жан-Батиста, Габриэля и Малыша Антуана. Наши храбрые воины. Надеюсь, Жан-Батист уже поправился и больше не худеет.

Шарль ле Мойн сломал печать и начал читать письмо. Жена сразу поняла, что сообщенные ему новости не из приятных.

Мсье Шарль побледнел, но молча дочитал письмо до конца. Потом он поднялся с кресла. У него дрожали руки, когда он попытался собрать все листки и положить их в карман.

— Шарль! — воскликнула жена. — В чем дело? Что такое ужасное случилось на этот раз?

Муж медленно подошел к окну, держа в руках письмо. Он откинул занавес и уставился в темноту.

— Шарль, я очень волнуюсь!

Он подошел к огню, как лунатик, с абсолютно спокойным лицом, затем оперся рукой о каминную полку и склонил голову.

— Клодин, — прошептал он, — Габриэль умер!

— Нет, я не могу этому поверить, — у баронессы Шарль дрожал голос, — он еще мальчик, наш милый Габриэль! Он был… настолько полон жизни и смотрел вперед. Шарль, это какая-то ошибка! Я этому не верю!

— Никакой ошибки, — пробормотал мсье Шарль, — бедняга умер несколько месяцев назад.

— Он… его убили?

— Нет, он умер от лихорадки, — барон заговорил громче, — эта лихорадка унесла столько наших людей! Пьер пишет, что он хорошо себя проявил. Он был храбрым и решительным юношей и несколько раз отличался. Из него мог выйти хороший солдат. Возможно, такой, каким является Пьер.

Баронесса встала рядом с мужем и обняла его. Они не сводили взглядов с огня, и лица у них были бледные и грустные.

— Как он, наверно, возмущался в последний момент, — заметил Шарль. — Он не хотел умирать от дурной лихорадки в грязной таверне! Габриэль был уверен, что его ждет великое будущее. Он собирался в Париж и собирался стать выдающимся деятелем при дворе.

— Шарль, стоит ли все это наших жертв? Неужели ты собираешься продолжать? Ты и твои братья принесли немыслимые жертвы. Почему семейство ле Мойн должно всем жертвовать?

Казалось, Шарль ее не слышал.

— Меня мучает чувство вины перед Габриэлем. Он всегда говорил, что я был с ним чересчур суров и требовал от него слишком многого. Он даже мне как-то объявил, что уверен, что я его не люблю. Теперь, когда он мертв, я начинаю думать, не был ли я с ним слишком суров? Клянусь тебе, Кло-дин, я этого не хотел. Я просто понимал, что у него были некоторые отрицательные черты, и их следовало искоренить. Габриэль был гордым и эгоистичным юношей и мог оказаться в дурной компании, — он посмотрел на жену, и она поняла, какой удар ему нанесла смерть брата. — Я не хотел обижать мальчика. Бедняга Габриэль!

— Как грустно, что его погребли так далеко от нас! Мне страшно даже об этом подумать!

— Здесь в письмах есть объяснения. С ним до конца был священник, и его похоронили как положено. Тело завернули в красную шерстяную материю, а гроб заполнили душистыми травами.

— Он стал в нашем семействе четвертым, — мадам Шарль снова повторила вопрос: — Шарль, неужели необходимо продолжать? Неужели это дело стоит стольких жертв?

На сей раз он ее услышал, и у него заблестели глаза.

— Стоит ли это дело стольких жертв? Дорогая, мы должны продолжать оставаться твердыми. Мы обязаны идти дальше и закончить уже начатую работу. Я тяжело переживаю смерть Габриэля, но… уверен, что мы не должны поворачивать назад. Мы уже организовали постоянные поселения и тем самым много сделали для того, чтобы Франция могла провозгласить собственную империю к западу от Миссисипи. Продолжать? Мы должны продолжать и действовать до последнего гроша, пока не останется последний из нас. В нашем семействе осталось шесть братьев. Разве этого недостаточно?