"Человек в тумане" - читать интересную книгу автора (Садкович Николай Федорович)

Глава восьмая

Получив приглашение на прием в советское посольство, Дэвид предложил Катлин поехать с ним.

– Возможно, нам удастся что-либо узнать об интересующем вашу подругу человеке. Лучше всего спросить первого секретаря. Я встречался с ним раньше, и он всегда был очень любезен.

Вряд ли Дэвиду действительно хотелось что-либо сделать для какого-то поляка, так неожиданно появившегося между ним и Катлин. Скорее всего теперь он старался дольше быть возле девушки и помочь ей понять всю нелепость случайного, как он думал, легкомысленного увлечения. Просто некоторое время ее не надо оставлять одну.

Ничто не выдавало его горьких размышлений, и Катлин даже подумала не без легкой обиды, что Дэвид слишком спокойно отнесся ко всему этому… Она согласилась поехать.

Однако возможность побывать в советском посольстве и радовала и пугала девушку. Там она встретит советских людей. Представителей того нового мира, о котором с увлечением рассказывал Ян, который для него был так дорог. С другой стороны, поверив сообщению в газете, Катлин не могла избавиться от чувства страха и неприязни к людям, пытавшимся увезти ее Яна.

Когда в маленьком автомобиле Дэвида они подъехали к дому посольства, вдоль тихой зеленой улицы стояло много машин, и швейцар в цилиндре, обычно дежуривший у въезда в квартал иностранных посольств, указывал прибывающим место стоянки.

Женщины в вечерних платьях, с оголенными плечами и руками, шурша подолами, поднимались по ступенькам крыльца, бросая косые, оценивающие взгляды на платья идущих рядом, улыбались, выражая вполне искреннюю, натренированную радость встречи со знакомыми.

Мужчины в темных костюмах и белых сорочках были солидно-степенны. Не отличался от них и Дэвид. Катлин взглянула на него как бы со стороны и увидела спокойного, со вкусом одетого, уверенного в себе джентльмена, пожалуй, немного стареющего. За круглым вестибюлем, в дверях, ведущих в зал, высокий седой англичанин в красной ливрее наклонился к Дэвиду и тихо спросил:

– Имя?

Дэвид ответил. Человек в ливрее выпрямился и неожиданно громко объявил:

– Мистер и миссис Браун!

– Вот как? – Катлин улыбнулась. – Миссис Браун?

Дэвид тоже улыбнулся и виновато развел руками.

– Конечно, он несколько поторопился.

Катлин не успела ответить. К ним спешил первый секретарь посольства. Белокурый, моложавый мужчина, хорошо говорящий по-английски, с едва заметным, скорее шотландским, чем русским, акцентом.

Дэвид представил ей секретаря – Иван Васильевич. И Катлин почему-то вспомнила, что, кажется, так звали многих русских царей, а последнего звали Ники.

Секретарь встретил Дэвида, как старого знакомого, – радушно и весело. Это понравилось Катлин. Она полагала оказаться в обществе чопорных дипломатов, каких показывают в кинохронике при вручении верительных грамот, и готова была к скучному, осторожному разговору, в котором обязательно, так ей казалось, каждая фраза означает совсем другое, чем ее прямой смысл. Но добродушная простота и веселая общительность мистера советского дипломата совсем не походила на то, что она ждала.

Секретарь увлек их к длинному, уставленному всевозможными закусками и винами столу.

Гости закусывали и пили стоя, держа тарелки в руках и не отходя от стола. Все же свободное место нашлось, и Дэвид и секретарь выпили по большой рюмке, а Катлин только попробовала знаменитую русскую водку. Она показалась ей горькой и слишком крепкой.

Вокруг стола и по всему залу шли оживленные беседы. В одной компании обсуждались еще не остывшие новости из Суэца, в другой спорили о достоинствах и недостатках спектакля, поставленного знаменитым Лоуренсом Оливье, в третьей рассказывали «Фани сториз» – смешные эпизоды из жизни провинциалов. Завязывались новые знакомства. Катлин становилось скучно. Кто-то громко постучал ножом по тарелке. Веселый шум оборвался.

– Леди и джентльмены, – сказал человек, которого Катлин никак не могла увидеть из-за спин высоких мужчин, – позвольте мне от имени советской делегации выразить благодарность пригласившим нас в Лондон коллегам…

– Это главный архитектор Москвы, – шепнул Дэвид, – академик.

Катлин без интереса прослушала короткую речь академика, как и ответное слово президента выставки «Идеальный дом». Ее больше интересовали те русские, которые живут и работают в Лондоне… Какие они, эти русские?

Когда окончились речи, секретарь повел ее и Дэвида в комнату, где стоял большой, пузатый самовар. Пожилые леди и джентльмены пили чай.

Катлин взяла чашку и задержалась у самовара. Настоящий русский самовар до этого дня она видела только на картинках всегда вместе с кокошниками боярышен и запряженными в сани тройками красивых коней. Теперь она с любопытством смотрела, как в его выпуклой полированной поверхности отражалось все: мебель, цветы, люди. Когда кто-нибудь подходил к самовару близко, он становился коротким и широким, отдаляясь – превращался в длинного и тонкого, точно в зеркалах «комнаты смеха». «Странное общество окружает меня», – с улыбкой подумала Катлин.

В комнате становилось тесно. К самовару подходили, оживленно беседуя, все новые и новые гости. Некоторых из них Катлин узнавала. Это были известные писатели, артисты и даже очень популярный в Англии священник. Возле гостей были русские. Они поддерживали разговор, угощали бисквитами, фруктами, словом, выполняли функции любезных хозяев. Катлин с любопытством наблюдала за ними и думала: «Зачем этим людям нужен Ян? Что они хотят от него?»

Словно угадав ее мысли, Дэвид осторожно спросил секретаря:

– Не известно еще, чем кончилась история на Лейстер-сквере?

– Простите, какая история?

– Ну с тем поляком… В газетах писали, будто какие-то русские пытались увезти его… на пасху, в воскресенье.

Катлин затаила дыхание, боясь расплескать чай.

– Мелкая провокация, не больше, – ответил секретарь, – никого и никто не пытался увезти… Вы же знаете, что репортеры этой газеты не отличаются чистоплотностью.

– Ах, вот оно что, – как-то поспешно и не очень ловко Дэвид замял свой вопрос. – Вы недавно летали в Москву? На нашем новом самолете?

Они заговорили о самолете, но Катлин почувствовала, что в голосе секретаря появились новые нотки. Скоро он заметил кого-то в толпе гостей и, извинившись, прервал разговор.

– Вы не знакомы с корреспондентом, сопровождающим наших архитекторов? Нет? Он как раз был тогда на Лейстер-сквере и может рассказать вам.

Секретарь поймал за руку и подвел к Дэвиду молодого человека.

– Знакомьтесь, мистер Браун, – мистер Сердоба… Думаю, вам интересно будет побеседовать.

– О, разумеется! – охотно согласился Дэвид, пожимая руку Геннадию.

– Нет, нет, Дэвид, – тихо сказала Катлин, – пожалуйста, не сейчас. Уже поздно и… я, мне необходимо домой.

Геннадий взглянул на побледневшую девушку и подумал: «Что это с ней? Неужели выпила водки и…»

– Это он! – сказала Катлин уже в машине.

– Он? Тот самый поляк? – изумился Дэвид.

– Нет, тот русский, что хотел схватить Яна… Ну, поляка на Лейстер-сквере. С ним был еще второй, я его тоже заметила теперь на приеме…

– Вот оно что, – протянул Дэвид. – Хорошо, Катлин, можете обещать вашей подруге, что я займусь этим. – В голосе Дэвида проскользнула ироническая нотка. Выдержав паузу, он продолжал: – Вы знаете Гарри Кейс? Он бывал у меня, ну такой, всегда в охотничьей куртке. Мы вместе учились. Теперь он служит в одном управлении и, я думаю, поможет узнать кое-что…

Катлин не отвечала. Она подумала о том, что «одно управление», может быть, есть не что иное, как «Интеллидженс сервис», а вмешательство этой организации в судьбу Яна не входит в ее расчеты. Еще не поздно отказаться от помощи Дэвида и его школьного друга. Достаточно сказать, что, в конце концов, не так уж важна для нее эта история с приятелем подруги, что она заинтересовалась уличным певцом из простого, христианского человеколюбия, не больше, и Дэвид, наверное, даже обрадуется…

Но, начав, Катлин уже не могла остановиться. Решив прибегнуть к помощи Дэвида, она не собиралась впутывать какую-то подругу, это получилось неожиданно для нее самой. Но не собиралась Катлин и раскрывать все до конца. Она надеялась, что, услышав ее просьбу, Дэвид подумает не больше, чем может подумать о невесте уверенный в себе мужчина. В худшем случае, он сочтет ее поведение случайным, легкомысленным увлечением сумасбродной девицы, и только. Конечно, даже такое мнение о ней может ускорить официальную помолвку. Дэвид уже пробовал заговорить о помолвке по дороге в посольство. Что ж, тогда придется открыть все. Открыть ее тайну. Будет ли и тогда счастье таким же полным, как теперь, когда берегут его только два человека?

Есть ли на свете любовь с первого взгляда или нет, над этим Катлин не задумывалась. Она знала лишь, что с того дня, когда в маленьком приморском городке, на берегу залива св. Георга, Ян пропел для нее свою песню, жизнь как бы разделилась на «до» и «после».

Она еще не знала, что принесет ей завтрашний день, но сегодня вся трепетала от воспоминаний вчерашнего. Стоило услышать его голос, и у нее кружилась голова, будто перед прыжком с большой высоты. Она уступила этому чужому, бедному, плохо говорящему на ее языке молодому мужчине с решимостью полного самозабвения, самоотверженности, никогда не подозреваемой в себе раньше. Она принадлежала ему уже без стыда, боясь даже думать о том, что это может когда-либо кончиться…

– Заедем к нам? – спросил Дэвид, замедлив ход машины у поворота на Риджен-стрит. – Мама будет очень рада… Она хотела бы поговорить с вами относительно некоторых приготовлений.

– Ах, нет, Дэвид, – Катлин вздрогнула от его голоса, – я не могу. Мне… Меня ждет дома подруга… И я очень устала.

Сергей и Геннадий бродили по улицам центра.

Так много разных лиц… Спокойные, казалось, бездумные лица англичан не отражали ничего. Ни забот о семье, ни перемены погоды, ни изменений в политике. «Я иду туда, куда мне нужно идти, и это касается только меня».

Живые смуглые лица южан, итальянцев или французов, с горячими глазами и несдержанной мимикой, которой помогают подвижные быстрые руки. Ни на минуту не останавливаясь, они реагировали на все, все обговаривали, одобряя или посмеиваясь. Строгие, гордо застывшие лица жителей Азии, тая неразгаданную мудрость, проплывали сквозь толпу, как по безлюдной пустыне. Черные лица ямайцев, недавно прибывших из британских колоний, готовые расплыться в улыбку и произнести вежливо-покорное: «эскюз ми, сэр».[7] Чем-то недовольные холеные лица богатых туристов, проходящих с подчеркнутой независимостью денежного превосходства.

Лица бедных людей, рабочих, мелких чиновников или кокетливых продавщиц магазинов не были ни сердиты, ни добры, ни глупы, ни умны, они обыкновенны, будто когда-то знакомые и все же другие, чем те, к которым привык дома Геннадий.

– Вы знаете, – сказал он, – живя среди своих, этого не замечаешь, но, честное слово, я не думал, что на земле так много разных людей… То есть, люди как люди, а вот лица их, выражение совсем другое… Конечно, дело привычки.

– Возможно, – ответил Сергей, – дело привычки.

И еще Геннадий подумал: «Как скучны стали улицы, словно вот-вот пойдет дождь».

Даже на площади Пикадилли, наполненной будничной суетой, не было в этот час ни празднично одетых гуляющих обывателей, ни шумных туристов, ни подвыпивших американских солдат. Тихо и на Лейстер-сквере. Два старых негра в белых халатах, с совершенно седыми курчавыми волосами, похожих на негативы фотографий, подметали щетками мостовую, лениво перебрасываясь шутками с торговцем жареными каштанами. Торговец примостил свою жаровню как раз на том месте, где Геннадий встретился с Янкой.

– А что, если спросить у полиции, – предложил Геннадий, увидев медленно проходящего полисмена, – адрес того старика с гармошкой? Наверное, он знает.

Это была счастливая мысль. Странно, как они раньше не догадались. Но Сергей возразил:

– Лучше спросим швейцаров кинотеатров или хотя бы вон того торговца каштанами.

Веселый словоохотливый продавец знал старого музыканта. Зовут его Билл, это верно. Билли Хамильтон, а живет он где-то в городке Бакинхем, что возле Лондона. Точного адреса он не знает, но если вы зайдете в бар «Робин Гуд», там должны знать, где живет Билл. Во всяком случае в прошлом году он сам видел Билла в этом баре. Скорее всего, он сидит слева, возле камина, и пьет свое пиво. А если подождать до субботы, тогда уж наверняка он будет здесь со своим молодым партнером-поляком.

– Вы слыхали, как этого поляка хотели ограбить? Целая история. На пасху я уезжал помогать брату, он держит лоторею в Ричмонде, и в праздники одному трудно управиться, так что сам я не видел, но Джим, вон тот подметальщик, рассказывает: была перестрелка, и полиция одного ранила, кажется, русского, из этих, знаете? Это счастье, что я уехал к брату, не то обязательно бы ввязался, и тогда неизвестно, кого могли ранить.

– А мой брат Кенни так и сказал: «Хорошо, – говорит он, – что у нас полиция в каждом квартале, все же, если завелись деньги, надо быть осторожным!» Ну, скажите, разве он не прав? Да, да, поезжайте прямо в «Робин Гуд», там вы найдете его адрес, только это не близко и на вашем месте, джентльмены, я взял бы по пакетику жареных каштанов на всякий случай, очень хорошие каштаны… Благодарю вас.

Минуя серое здание континентального вокзала «Виктория стейшен», такси въехало на мост «Воксхолл». Дальше, по ту сторону Темзы, теснились длинные, уныло-однообразные коробки торговых и промышленных здании. Они то отодвигались друг от друга, то беспорядочно громоздились по косогорам, заставляя автомобиль вилять по узким изломанным проездам под виадуками.

Наконец, вырвавшись на широкую и красивую улицу «Денмарк хил», дорога пролегла через холмы, украшенные новенькими коттеджами и палисадниками. Стало тише, спокойнее, чем вблизи Темзы. Редкие автомобили, обгоняя друг друга, то выскакивали по изогнутой ленте асфальта на вершину холма, то ныряли вниз, надолго пропадая. У перекрестков белели аккуратные стрелки с четкой надписью: «Ту кристалл палас» – дорога вела к «Хрустальному дворцу», теперь уже не существующему. Он сгорел много лет назад, лишь его красивое имя сохранилось за круглой, поросшей травой площадкой, с уродливо торчащими, поржавевшими железными фермами на вершине холма.

Сергей мог бы рассказать кое-что о «Кристалл паласе», но он не решился потревожить Геннадия, молча глядевшего в спину шофера.

– Мы еще не выехали из Лондона? – вдруг спросил Геннадий. – Сколько еще осталось до этого городка?

Сделав петлю, дорога падала вниз к желто-красным крышам домов, столпившимся у подножья холма. Началась полоса новых пригородов, «городов-сателлитов», каким был и Бакинхем.

– Как наш минский тракторный или автомобильный район, – подумал Геннадий, глядя на ровные порядки небольших домов и высаженные у тротуаров деревья. – Только пивных больше.

Они подъехали к полутораэтажному дому со скошенной крышей, отделанному серой бетонной крошкой и перекрещенными деревянными планками. Фасад этого недавно построенного дома напоминал древнее жилище героев шервудских лесов. На длинном, торчащем над тротуаром копье покачивалась на ветру жестяная вывеска с изображением Робина Гуда. Легендарный стрелок держал в одной руке лук и стрелу, в другой кружку пенящегося пива. Это был популярный «Паблик бар», или, как сокращенно называют англичане свои пивные, «Паб».

Вряд ли верно называть «Паб» пивной в обычном понимании этого слова. В провинции «Паб» – скорее маленький клуб, чем место хмельного времяпровождения. Пьяный и шумный человек в английском «Пабе» – явление редкое. Сюда приходят жители ближайших кварталов, завсегдатаи, чтобы провести вечер за стаканом слабого пива в компании хороших знакомых, соседей. Не торопясь, они обсудят новости, посмотрят программу телевизионной передачи, сыграют партию в настольные кегли, а то и поспорят, произнеся иногда, по меньшей мере, пять или даже десять фраз, чья футбольная команда станет чемпионом страны и сможет ли новый премьер так же остроумно, как это делал сэр Уинстон, ответить на вопросы об американских военных базах. Потом все согласятся, что – нет, новый премьер не сможет также остроумно, как сэр Уинстон, ответить насчет этих проклятых американских баз, и, утомленные спором, разойдутся по домам.

Когда Сергей и Геннадий прошли за стеклянную перегородку, отделявшую большой зал от малого, они сразу увидели старого музыканта. Продавец каштанов не ошибся. Билл Хамильтон сидел слева, возле камина, и пил светлое пиво. Он был один, только у конца длинной стойки пожилой бармен тихо беседовал с толстым, астматически дышащим человеком.

Геннадий сразу узнал старого музыканта. Обрадовавшись, он опередил Сергея и, протянув руку, сказал по-русски:

– Здравствуйте.

Старик поднял голову, взглянул на Геннадия добрыми, грустными глазами и, вероятно, решив, что он не расслышал, спросил:

– Пардон?

– Гуд ивнинг,[8] – поздоровался Сергей.

– Гуд ивнинг, – ответил старик, вяло пожав протянутые руки.

Сергей придвинул стул и присел между стариком и Геннадием.

– Мы хотим поговорить с вами, если разрешите, об одном частном деле…

Билл помолчал, уставившись в черное жерло камина, потом тихо ответил:

– У меня нет никаких дел. Ни с кем… Я один…

– Скажите ему, что мы друзья Янки, – торопил Геннадий, – большие друзья. Что мы русские.

– Русские? – резко переспросил Билл, не ожидая перевода. – Что вы хотите от меня?

– Мы друзья того парня, который выступал с вами, – объяснил Сергей.

– Вы пришли от него? Где он?

– Нет, мы не от него. Мы ищем его уже третий день.

– Мы хотим, чтобы вы нам сказали, – вставил Геннадий, – где он? Янка Валькович, Ян. Вы же знаете…

Старик повернулся к Сергею.

– Что он сказал?

Сергей перевел. Старик пристально и, как показалось Сергею, враждебно посмотрел на Геннадия.

– Нет, – ответил он, покачав головой, – это ошибка, джентльмены. Я никого не знаю. Сожалею, но это ошибка.

– Какая же ошибка? – разволновался Геннадий. – Вы помните, на площади в воскресенье. Я узнал его, и он меня. Потом Янка чего-то испугался и побежал, а меня полиция задержала. Вы тоже куда-то ушли… Помните? В воскресенье…

Геннадий говорил быстро, и его нетерпение невольно передалось Сергею, переводившему каждое слово.

– Слушай, Джордж! – обратился к бармену старик, неожиданно поднявшись с табурета. – Не оставил ли я прошлый раз у тебя на кухне свою трубку?

– Похоже на то, Билл, – ответил бармен, не отрывая взгляда от русских и распахивая низкую дверцу стойки, – я так и думал, что это твоя трубка, поди, посмотри…

– Благодарю тебя, Джордж, – сказал Билл, проходя за стойку и скрываясь за темной ширмой.

Сергей понял, что старик просто уходит от них. Нечего было и думать задержать его.

Бармен наклонился через стойку и сухо спросил:

– Чем могу служить, джентльмены?

– Мистер Хамильтон, вероятно, не вернется сюда? – в свою очередь спросил Сергей.

Бармен пожал плечами.

– Не можете ли вы сообщить нам его адрес?

– Мне кажется, я знаю всех ребят из нашей полиции. Вы что, новенькие или прямо из «Скотленд ярда»? – В голосе бармена прозвучала насмешка.

– Ах, вот оно что, – улыбнулся Сергей. – Мы не из полиции, но нам очень нужно знать, где живет Билл.

– Каждый живет там, где он должен жить, но не каждый должен знать, где именно живет другой!

Довольный своим ответом, бармен улыбнулся толстяку, тот хрипло одобрил:

– Все в порядке, Джордж.

– Благодарю вас, – Сергей надел шляпу и легонько потянул Геннадия за рукав, – идем, здесь мы ничего не узнаем.

Сырой, холодный ветер раскачивал на мокром асфальте желтый свет фонарей. Подняв воротники и поеживаясь, Сергей и Геннадий направились к стоянке такси.

– Почему он не захотел разговаривать с нами?

Геннадий не мог успокоиться. Сергей тоже не понимал странного, оскорбительного поведения старого музыканта.

Его беспокоило еще и другое.

– Если верить мистеру Хамильтону, ваш Янка удрал не только от нас, но почему-то и от него…

– Вы думаете, что старик действительно не знает, где Ян?

– Трудно утверждать что-либо определенное. – Сергей не хотел раньше времени разочаровывать и без того огорченного парня. – Все как-то странно и… пока ничего не ясно, нам не следует впутываться. Мы не дома.

– Не дома. – Геннадий прикрыл глаза.

Вдруг эти два коротких слова растянулись в бесконечную линию, поднялись тяжелой стеной, за которую удалось только заглянуть.

Не дома – это по другую сторону. Это далеко от места рождения, от близких друзей. Так далеко от моего привычного мира, что кажется почти нереальным.

Вот открою глаза, и все исчезнет. И чужой желтый туман, и сверкающие электрические вывески, и приснившийся Янка, геройски погибший в бурную ночь на реке…

В самом ли деле он встретил его?

Геннадий улыбнулся.

– Помнится, заблудились у нас на Полесье два школьника, – боясь, как бы после сегодняшней неудачи Сергей вовсе не отказался от поисков, и желая подбодрить его примером, осторожно заговорил он. – Заблудились среди болот. Все уже считали их погибшими, а они целую неделю прожили на островке, как робинзоны. Тогда о них так и писали – «Полесские робинзоны». Боже мой, что поднялось! И лесники, и охотники, и комсомольские отряды, и самолеты… Словно эти два мальчугана всем были дети родные… Тут, конечно, другое… Тут англичане…

– Не думайте, – перебил Сергей, поняв, что он хотел сказать, – англичане тоже умеют поднимать всех на ноги. Вот недавно пропал в Каире один лейтенант. Из тех, что задержались после событий на Суэце. Тут тоже не спали.

– Нашли?

– Да, только поздно. Он задохнулся в железном шкафу, в котором его прятали. Кажется, не арабы. Говорят, лейтенант был замешан в каких-то темных делах.

– Простите, Сергей, – прошептал Геннадий, – мне показалось, за нами следят…

– Не оборачивайтесь, – быстро сказал Сергей, доставая сигарету. Пытаясь прикурить, защищая от ветра огонек зажигалки, он повернулся. Шагах в десяти от них серая фигура человека метнулась было в сторону и остановилась. Похоже, что фигура не твердо держалась на ногах. Всмотревшись, Сергей громко спросил:

– Мистер Хамильтон?

Старый музыкант пошатнулся.

– Русские, – проговорил он дрожащим голосом и быстро шагнул, вытянув вперед руки, – уйдите отсюда! Что вы хотите от нас? Мы бедные люди… Прошу вас, уйдите! Джентльмены, оставьте в покое моего мальчика! Он никогда, – слышите? – никогда больше не пойдет с вами…

Геннадий не понимал слов, но его обрадовало неожиданное появление старика, и вместе с тем он с удивлением увидел, как Билл Хамильтон, сняв шляпу, взволнованно, чуть не плача, просит о чем-то Сергея.

– Ол райт, мистер Хамильтон, – сказал Сергей. – Успокойтесь, сначала мы должны вам кое-что объяснить. Пойдемте, здесь холодно…

Рисунки и записи: Серия рисунков последовательно расположена на нескольких страницах.

Сделанные, видимо, в разное время, потом они были подчинены одной теме.

Записи длиннее обычных. Целая глава, даже с контурами своеобразного сюжета.

«ХОЛОДНЫЙ ДОМ» и «КРИСТАЛЛ ПАЛАС».

Старые дома и улицы, словно иллюстрации к Диккенсу, памятники романтическому представлению юности.

Нельзя судить сегодня об Англии по Диккенсу, как нельзя судить о России по Достоевскому. Хотя первая допускает больше возможностей. Она не изменила свой мир! Будем объективны!

Рядом с набросками кривых переулков «Уайт-Чепел» яркая литография красивого и величественного «Кристалл паласа». Вот он, построенный в счастливое время всемирной выставки в Лондоне на высоком холме окраины города. Он возвышался над «Холодным домом» как символ процветания и надежды.

Сооруженный из стекла и стали, он сиял даже в тумане.

– Вокруг жили разные люди. Жили между «Холодным домом» и «Хрустальным дворцом». Между отчаянием и надеждой.

Однажды дворец рухнул. Сгорел. Хрусталь рассыпался мелкими осколками простого стекла. Не война причина тому. Он не выстоял. Он был обречен еще до рождения.

Акварель: Круглая площадка на вершине холма. Поднятые к небу изогнутые, ржавые фермы. Трава и старый, местами проломанный деревянный забор.

Все, что осталось от «Кристалл паласа».

А «Холодный дом» уцелел.

Он сохранил своих квартирантов, хотя многие из них изменились. Вот портрет пожилого джентльмена… Не сразу узнаешь его, встретив на улице, но все же это мистер Чедбенд.

Еще портрет. Похоже, что это мистер Сквирс. Он несколько осовременился, приспособился к окружению.

Здесь же старая английская иллюстрация бедняжки Джо, удивительно избежавшего влияния времени. Лохмотья, большие в темных впадинах глаза и худые голые руки.

Между тем вырос и утвердился на британской земле добропорядочный и осторожный мистер Тьюлер.

Герберт Уэлс разглядел его раньше других.

Рисунок маленького домика с садом и гаражом.

Все обнесено плотным забором. Таким плотным, что, кажется, сквозь него не проникнет ничто, мешающее истинно английскому образу жизни.

Жестокая война всколыхнула всех честных британцев.

Только эта уютная усадьба осталась в стороне. Война едва задела ее своим разрушительным крылом, не повалив забора, через который не доносились чужие страдания. М-р Тьюлер так отгородился от мира, что не увидел собственного сына, ставшего социалистом, борцом и… арестантом королевской тюрьмы.

Фотография: Конная полиция теснит демонстрантов на углу узкой улицы Даунинг-стрит. Дом на Даунинг-стрит – резиденция премьер-министра.

Овеянное военными бурями, потрепанное горячими восточными ветрами английское знамя стало линять и меж косых лучей его рисунка выступило четкое слово: «Компромисс!» Это нарисовано черным и желтым карандашами. Листок английского календаря. День смены премьер-министра. Беспорядочная россыпь газетных вырезок, кадров из хроникальных киновыпусков.

Во всех газетах, с экранов всех кинотеатров и телевизоров прогремели слова нового лидера: «Британия была, есть и будет Великой!»

Кто это сказал?

Да никак все тот же м-р Тьюлер. (Рисунок.) Он стоит, подняв кружку пива и так высоко задрав полысевшую голову, что не видит сидящего рядом, хохочущего парня из Пентагона. (Рисунок.) А парень хохочет над провалившейся авантюрой, над позором Англии, не сумевшей удержать Суэцкий канал.

«Британия была, есть и будет Великой!»

Не потому ли, что прав Герберт Уэлс: «Англия держится на двух китах – технике и лицемерии».