"Солнце на стене" - читать интересную книгу автора (Козлов Вильям Федорович)ГЛАВА ВТОРАЯМы с Валькой Матросом устанавливаем арматуру в будке машиниста. Бряцают ключи, визжат гайки, плотно, до отказа налезая на болты. Матрос — огромный парень, с круглой, коротко подстриженной головой — отчетливо посвистывает носом. Как-то на тренировке Валька уронил многопудовую штангу. Она слегка задела его по носу. Вот с тех пор и появился этот тоненький свист. Вальке тесно в будке. Слышно, как внизу, под нами, возится Лешка Карцев, наш бригадир, и Дима. Они присоединяют к воздухораспределителю автотормозные трубки. До конца смены полчаса. Мы должны установить автотормоз. В прямодействующем кране — трещина. Завтра утром ОТК будет принимать наш «ишак» — так называют у нас на заводе маневровый паровоз. Матросу жарко, он сбросил замасленный ватник и работает в тельняшке без рукавов. На волосатых Валькиных руках наколки. Неизменный якорь, его обвила своим змеиным телом коварная русалка. Компас, который, очевидно, символически должен ориентировать Вальку в бурном житейском море, спасательный круг с надписью «Шторм» — так назывался танкер, на котором Валька плавал. Матрос — штангист. В тяжелом весе он второй год подряд чемпион области. Валька немного тугодум, но вообще добродушный парень. В нашей бригаде только он женат. Жена его, Дора, работает в яслях. Нянчит ребятишек и ждет своего, который, по Валькиным расчетам, должен появиться на свет первого мая. В крайнем случае пятого. В День печати. Вальке очень хочется, чтобы его сын — а в том, что будет сын, он не сомневается — родился в праздник. В мае много праздников. И если даже не в День печати, то уж в День радио непременно. В будку, загородив свет, заглянул Карцев. — Мы уже закончили, — сказал он. Лешка — человек немногословный. Мы не отвечаем. Я устанавливаю на кронштейн прямодействующий кран. В зубах у меня шпилька. Голова Карцева исчезла, зато появилась Димина. — Я вам помогу. Он протискивается в будку. Матрос ругнулся: видно, Дима на ногу наступил. Немного помолчав и посвистев носом, Матрос спрашивает: — Какой нынче день? — Среда, — говорю я. — Мать честная, до аванса еще три дня… — Сколько тебе? — спрашивает Дима. Он у нас самый благовоспитанный и чуткий. Не пьет, не курит и с девушками не гуляет. Впрочем, последнее — тайна. Дима красивый парень, и девчата в нашей столовой строят ему глазки. Но он на них не обращает внимания. Дима собирает портреты киноактрис мирового кино. Я не видел, но Матрос говорит, что у Димы два альбома. Есть такие красотки, что обалдеть можно… Где нашим девчонкам до них! У Димы густые темные волосы, прямой нос, карие глаза и нежные, пушистые, как у девушки, щеки. Дима еще ни разу не брился. Он очень любит своих папу, маму и прабабушку, которой скоро стукнет сто лет. Дима два года назад успешно закончил десятилетку. Мог бы поступить в институт, но пошел на завод. А в институт поступил на заочное отделение. Учится Дима прилежно, вовремя сдает контрольные работы. Однокурсники списывают у него. О Диме не раз писали в нашей многотиражке «Локомотив». И даже был очерк в областной газете. Иногда мы всей бригадой отмечаем какой-нибудь праздник. Например, чей-нибудь день рождения. Дима всегда идет с нами, но не пьет. Сидит, глазами хлопает и слушает наши дурацкие речи. Я как-то спросил, дескать, не противно тебе сидеть с нами? — Иногда противно, — признался Дима. — Не ходи. — А вы не обидитесь? — спросил он. Я нет. А вот Матрос обидится. Он, когда навеселе, начинает бить себя огромным кулаком в могучую грудь и приставать к Диме: «Салажонок ты. Вот, бывало, у нас на „Шторме“…» Дима внимательно слушал, что было на «Шторме», но водку все равно не пил. — Я не хочу, — говорил он, — мне противно. Дима был нашей сберкассой. Он честно отдавал две трети получки родителям, а те деньги, что оставались, мы забирали в долг. Ребята из соседнего цеха тоже, случалось, приходили стрельнуть до зарплаты. Дима никому не отказывал. Попадались и такие нахалы, которые брали в долг, а потом не отдавали. Дима никогда не спрашивал. А Матрос, который чаще других пользовался его казной, запоминал таких типов. И в день получки бесцеремонно требовал долг. Валька относился к Диме с нежностью. Матрос иногда вел с ним такие сентиментальные разговоры: — Ты мне только скажи, братишка, кто тебя обидит — башку оторву! Дима вздыхал, отворачивался. — Ко мне никто, Валь, не пристает, — отвечал Дима. — Да я за тебя… — Матрос свистел носом, скрежетал зубами и округлял пьяные глаза. — Ты мне только скажи, понял? — Как-нибудь и сам дам сдачи… — отвечал Дима. Матрос лупил себя ладонями по коленкам и громко хохотал: — Охо-хо, братишка, насмешил… Даст сдачи! Комарик ты этакий… Муха-цокотуха! Я понимал, что Диме тяжело слушать такие речи, но он терпел. …Матросу неудобно одалживать у Димы. Несколько дней назад он уже взял десять рублей. Валька садится на пол, снимает кепку и лезет пятерней в короткие рыжеватые волосы. — Как у тебя с монетой? — спрашивает он. — Сколько тебе? Матрос хмурит лоб, кашляет в кулак. — Этот, из котельного, отдал? — Отдал, — отвечает Дима. — А из инструменталки? Серега, что ли? — Десятки хватит? — спрашивает Дима. — Выручил, братишка, — обрадованно говорит Матрос. — Дурак ты, Димка, — говорю я. — Даешь деньги и не спрашиваешь, на что они. — Неудобно, — говорит Дима. Матрос роняет на железный пол ключ, сердито косится на меня. Но пока молчит. Только свист становится громче. — На глазах всего коллектива разваливаешь честную советскую семью. — Не городи, — подает голос Валька. — Пропьет он твои деньги, а… — И ты слушаешь его? — перебивает Матрос. — …а Дора его пьяного не пустит… — Такого не бывает, — бурчит Валька. — Куда, спрашивается, пойдет Матрос? — продолжаю я. — К нормировщице Наденьке, от которой в прошлом году муж ушел… Кстати, ты ему тоже в долг давал… — Ну и трепач! — багровеет Матрос. — Верно, давал… — начинает сомневаться Дима. — Честное слово, не на водку! — клянется Матрос. — Вчера Дора говорит, давай купим стиральную машину в кредит. Я ей говорю, зачем в кредит? Не люблю эту бумажную волокиту. Купим сразу. Ну, пошел и купил. — Какую машину? — спрашивает Дима. Я заронил в его душе червь сомнения. — «Ригу-пятьдесят», — не сморгнув, отвечает Матрос. — Если не врешь, Валька, — говорю я, — могу тоже червонец подбросить. Валька долго молчит. Сосредоточенно закручивает гайку. Он все-таки рассердился на меня. Особенно за нормировщицу Наденьку. Иногда он в самом деле заворачивает к ней. — Обойдусь, — наконец говорит он. Снова показалась лобастая голова Карцева. На скуле — мазутное пятно. Наш бригадир всегда трудную работу делает сам. — Все возитесь? — спрашивает он. — Леха, ты нам надоел, — говорит Матрос и бросает в ящик инструмент. Вслед за ним заканчиваем и мы с Димой. Бригадир открывает рот, но чем он нас хотел порадовать, мы так и не услышали: мощный заводской гудок плотно заткнул уши. |
||
|