"Герцог и я" - читать интересную книгу автора (Куин Джулия)Глава 13Остаток недели пролетел почти незаметно для Дафны. Саймона она не видела несколько дней, даже подумала было, что он уехал из города, но Энтони сообщил ей, что побывал в доме герцога, чтобы уточнить кое-какие подробности брачного контракта. К большому удивлению Энтони, Саймон наотрез отказался принять приданое. Ни одного пенса! В конце концов они пришли к соглашению, что деньги, оставленные отцом как приданое Дафны, будут положены на отдельный счет, попечителем коего станет Энтони, а его сестра получит право хранить их или тратить по своему усмотрению. — Можешь сберечь их для своих детей, — сказал ей Энтони. Дафна в ответ улыбнулась, хотя ей хотелось плакать. Несколько позднее, когда оставалось два дня до свадьбы, Саймон нанес визит в дом Бриджертонов. Они встретились с Дафной в гостиной. Она сидела, выпрямившись, на софе, покрытой камчатной тканью, сцепленные руки лежали на коленях. Образец, как она сама считала, благовоспитанной и сдержанной английской леди. А внутри у леди были сплошные нервы, и они разгулялись вовсю. Никогда раньше ей не стоило такого напряжения быть с Саймоном наедине. Даже когда она замечала в его глазах признаки страсти и сама, видимо, отвечала тем же, ее не оставляло ощущение надежности, она чувствовала себя покойно. Сейчас было — или ей так казалось — по-другому. Она хотела надеяться, что ненадолго, что вскоре вернется ощущение того, что рядом с ней верный, надежный друг. Если, упаси Бог, с ним и в нем не произойдут какие-то изменения. — Добрый день, Дафна. Он стоял в дверях, заполнив весь проем своей красивой высокой фигурой. И сам он все так же красив. Если постараться не замечать кое-какие почти исчезнувшие следы под глазами и на подбородке. Но лучше это, чем пуля в сердце! — О, Саймон, — отвечала она с подчеркнутой любезностью, как того требовал этикет, — как приятно вас видеть. Что привело вас к нам в дом? Он с насмешливым удивлением взглянул на нее, подошел ближе. — Как? — спросил он. — Быть может, мы не помолвлены? Я что-то напутал? Она покраснела. — Да, конечно, — произнесла она уже совсем другим тоном. — Я говорю не совсем то. Он уселся в кресло напротив нее. — Если не ошибаюсь, — сказал он с легкой улыбкой, — мужчинам положено наносить визит тем, с кем они обручены. Разве леди Уислдаун ничего не сообщала вам об этом старом правиле в своих хрониках? — Я не очень увлекаюсь чтением ее произведений, — ответила Дафна, постепенно обретая их прежний стиль общения. — Но мама, кажется, что-то говорила по этому поводу. Они обменялись улыбками, и она с облегчением подумала, что все уже налаживается, уже недолго трепетать ее душе, но последовавшее молчание вернуло ее на прежние позиции. — Вам уже не больно? — спросила она наконец. — Синяков почти не видно. — В самом деле? — Саймон повернулся в сторону большого зеркала в позолоченной раме. — Да, они изменили цвет на более привлекательный. Зеленый. — Скорее, фиолетовый. — Вы так думаете? Не поднимаясь с кресла, он слегка наклонился к зеркалу. — Впрочем, вам виднее, — согласился он. — Хотя ваше утверждение весьма спорно. — Так болят или нет ваши синяки? — повторила она. — Только когда о них кто-нибудь напоминает. Или пристально всматривается в них. — Попытаюсь не делать ни того, ни другого, хотя это нелегко. — И третьего, надеюсь, тоже? — спросил он. — Чего «третьего», ваша светлость? — Не наносить мне сокрушающего удара. Самого сильного из всех, которые я получал когда-либо в область глаза. Она не удержалась от смеха, и снова ей сделалось легче. — По правде говоря, — опять заговорил Саймон, — я заявился к вам не совсем случайно. — Он протянул ей небольшую, обтянутую бархатом коробочку. — Это для вас. У нее прервалось дыхание. — Для меня? — переспросила она, открывая коробочку. — Но почему? Снова благодушное удивление мелькнуло в его взгляде. — Потому что, — ответил он, — согласно древним традициям, тем, кто вступает в брак, необходимы обручальные кольца. — Ох, какие глупости я говорю сегодня. Я не сразу поняла… — Что этот предмет называется кольцом? Чем же оно вам показалось? — Я не подумала, — растерянно объяснила она, — что вы… должны… вам полагается… Она замолчала. Ей не понравились оба эти слова: «должны» и «полагается», а третьего подобрать не могла. Но, как бы то ни было, Саймон подумал об этом и преподнес кольцо. Сделал подарок. Чему она была несказанно рада. Так рада, что чуть не забыла поблагодарить. — Спасибо, — все-таки сказала она. — Это, наверное, фамильное кольцо? — Нет! Слово прозвучало так резко, что она вздрогнула. — О, извините. Наступила еще одна неловкая пауза. — Я подумал, — сказал он потом, — что вам больше понравится иметь свое собственное. Все кольца и другие драгоценности Гастингсов принадлежали кому-то. Это кольцо я выбрал специально для вас. Дафна уже успела простить ему резкость и чувствовала, что еще немного, и она растает от благодарности. — Я вам так признательна, — произнесла она. — Не хотите получше разглядеть его? — спросил он не очень любезно. — И для этого хотя бы вынуть из коробки? — Конечно, — торопливо сказала она. — Как глупо с моей стороны. Подобной красоты она, пожалуй, не видела! Так по крайней мере ей казалось. Спрятавшись в уютном гнезде, на нее смотрело золотое изделие с большим изумрудом и двумя бриллиантами по бокам от него. Словом, прекрасное кольцо — красивое, дорогое, но не чересчур кричащее о своей дороговизне и не безвкусное. — Чудесно, — прошептала она. — Я уже полюбила его. — Это правда? — Саймон, сняв перчатки, вынул кольцо из коробки. — Посмотрите хорошенько. Оно ваше и только ваше и должно свидетельствовать о вашем вкусе, не о моем. Дафна с некоторой укоризной бросила на него взгляд. Зачем портить такой радостный момент ненужными, чтобы не сказать — занудливыми замечаниями и предупреждениями? — Наверное, наши вкусы все-таки в чем-то совпадают, — с легким вздохом заметила она. Саймон тоже вздохнул, но с облегчением — он и не предполагал, насколько важным для него было знать, как она отнесется к его первому подарку. И теперь ему стало спокойнее. Он также ощущал напряженность между ними, его угнетали паузы в разговоре, вспоминались прежние беседы, когда плавно текла речь и ничто, казалось, не мешало ощущению, что рядом с тобой истинный друг. И желанная женщина… — Могу я надеть кольцо вам на палец? — спросил он. Она кивнула и принялась стягивать перчатку. Но Саймон вмешался в этот процесс, начал сам медленно и осторожно снимать ее: с каждого пальца, постепенно, не торопясь. В этом незамысловатом действии была подлинная эротичность — точно так же он снимал бы с нее одежду. Дафна не могла сдерживать взволнованных вздохов, когда ее пальцы, один за другим, освобождались от перчатки. Эти вздохи, чуть приоткрытые губы возбуждали его еще больше. Слегка дрожащей рукой он бережно надел кольцо на ее палец. — Как будто прямо для меня, — сказала Дафна, слегка двигая рукой так, чтобы камни на кольце лучше отражали лучи света. — Как красиво! Саймон не отпускал ее руку, она была такой нежной и теплой. Потом поднес ее пальцы к губам. — Очень рад, что оно вам понравилось. Это были не просто вежливые слова — он действительно испытывал радость. — Откуда вы знали, что я люблю изумруды? — спросила она. — Я не знал. Просто они напоминают мне ваши глаза. — Господи, Саймон! — Она не удержалась от громкого восклицания. — Что вы такое говорите? У меня глаза карие. Вы меня спутали с кем-то. Она вскочила с места, подошла к зеркалу, вгляделась в свое отражение. — Конечно, карие, — подтвердила она. — В основном да, — согласился он. — Но приглядитесь внимательнее… Смотрите по краям зрачка… Видите? — Ой! — воскликнула она снова после подробного изучения своих широко раскрытых глаз. — Вы правы. Никогда раньше этого не замечала. Он опустился в кресло. — Скоро вы поймете, — сказал он с важностью, — что я вообще всегда прав. Она ответила ему саркастическим взглядом. — Как вы это заметили? Я говорю о цвете глаз. Он пожал плечами и небрежно ответил: — Всего-навсего внимательно вглядываясь в них. Дафна продолжала исследовать свои глаза и пришла наконец к неожиданному выводу: — Подумать только! Оказывается, они целиком зеленые. — Ну, этого я бы не сказал. Вы явно переборщили. — Сегодня зеленые — я вижу. Саймон усмехнулся: — Как вам будет угодно. Но подождем до завтра. Она вздохнула. — Я всегда завидовала Колину. Вот у него глаза так глаза. А какие ресницы! Совершенно не мужские. Зачем они ему? Это придает мужчине изнеженный вид. — Думаю, что юные леди, влюбленные в вашего брата, считают иначе. — Но мы-то можем не очень считаться с их мнением, не правда ли? — Пожалуй, так. — Скоро вы поймете, — повторила Дафна недавнее утверждение Саймона, — что я тоже всегда права. Он довольно громко рассмеялся. Дафна не поддержала его, она испытующе смотрела ему в лицо, словно вспоминая что-то. — Как хорошо, — сказала она и прикоснулась к его руке. — Сейчас мы почувствовали себя совсем так, как в прежние дни… Стало легче говорить… И дышать. Правда? Он кивнул, удивляясь, что ощутил то же самое, что она, и задержал ее руку в своей. — Так будет у нас и впредь, верно? — продолжала она. — Легко и просто. — Да, — ответил он, хотя знал, что это не правда. Между ними вполне возможны согласие, мир — все, что угодно, но, увы, все будет уже не так, как было вначале. Дафна улыбнулась, прикрыла глаза, прислонила голову к его плечу. — Это хорошо, — сказала она, не открывая глаз. Несколько мгновений Саймон не сводил взгляда с ее радостного, успокоенного лица. «Во что бы то ни стало, — решил он, — я обязан сделать ее счастливой. Чего бы это мне ни стоило… Но как?» В последний вечер пребывания Дафны в качестве мисс Бриджертон ее мать постучала к ней в спальню. Дафна сидела на постели, и негромкий стук всколыхнул в ней воспоминания детства, когда мать и отец приходили пожелать ей спокойной ночи. — Войдите! — крикнула она. Вайолет Бриджертон вошла с чуть смущенной улыбкой на лице. — Дафна, — сказала она, — у тебя есть несколько минут, чтобы поговорить со мной? Никогда еще Дафна не видела свою мать такой смущенной, чтобы не сказать — растерянной. — Ты здорова, мама? — спросила она с беспокойством. — Что с тобой? Какая ты бледная! — Я совершенно здорова, дочь моя, — почти прежним тоном отвечала Вайолет. — Просто мне нужно… я считаю необходимым с тобой поговорить. — Ох! — не сдержала громкого вздоха Дафна. Она ожидала этого, но не определила до сих пор, хочется ли ей выслушивать наставления и пожелания матери по поводу предстоящей семейной жизни и связанных с этим достаточно интимных проблем. Подруги рассказывали, что все матери накануне свадьбы дочерей непременно напутствуют их, раскрывая то, что считают секретами брака и что нужно знать девушке перед тем, как стать женщиной, — все эти такие ужасные, гадкие, но нестерпимо интересные вещи для невинных ушей. Однако выпытать какие-то определенные захватывающие дух подробности у замужних молодых женщин Дафне еще не удавалось; те загадочно улыбались и отвечали: сама скоро узнаешь. Это «скоро» стало сейчас для нее завтрашним днем. Вернее, завтрашним вечером. Ночью… Но отчего у матери такой вид, будто ей, а не Дафне предстоят все эти испытания? — Может быть, ты сядешь, мама? — сказала она, указывая на место рядом с собой. Вайолет вздрогнула, словно дочь предложила ей опуститься на раскаленную сковородку. — Да, да, — произнесла она, — я это и хотела сделать. Она села, сложила руки на коленях и замерла. В этих обстоятельствах Дафна посчитала необходимым взять инициативу на себя и начать разговор, столь трудный для матери. — Ты, наверное, хочешь поговорить со мной о свадьбе? Вайолет молча согласилась с этим предположением. — Видимо, о первой брачной ночи? — уточнила Дафна. Мать покачала головой, но это было не отрицание, этим она давала понять, как трудно начать разговор. — Просто не знаю, как об этом говорить, — призналась наконец она. — Такая деликатная тема. Будучи не в состоянии помочь, Дафна молчала. Ведь не может быть, чтобы мать не нашла подходящих слов. С ее-то опытом. Еще бы, восемь детей! И мать заговорила: — Видишь ли, дорогая, есть вещи, которые тебе следует знать… заранее… Я имею в виду то, что должно произойти завтра ночью… у тебя с твоим мужем… Понимаешь меня? — Пока нет, мама, — отвечала Дафна, опуская глаза. — Но я слушаю. Говори, не прерывайся. Леди Бриджертон, казалось, была несколько шокирована нескрываемым интересом, проявленным дочерью, и с явной натугой продолжала: — Видишь ли, все мужчины… я хочу сказать, твой муж… то есть Саймон… ведь он станет завтра… — Да, мама, — с явным нетерпением подтвердила Дафна, — он, надеюсь, будет моим мужем. Если состоится свадьба. Вайолет с неодобрением воззрилась на дочь. Что это? Неужели она осмеливается отпускать шуточки в такие минуты… Иронизировать в то время, когда родная мать собирается посвятить ее в таинство брака, в святая святых отношений между мужчиной и женщиной. С легким стоном, стиснув зубы и глядя на дочь невинными голубыми глазами, Вайолет призналась: — Мне трудно сказать то, что я должна. Ведь ты первая из моих дочерей, кто выходит замуж. О подобных вещах я еще не говорила ни с кем. — О каких вещах, мама? Издав еще более громкий стон, Вайолет выпрямилась и с решимостью человека, бросающегося в ледяную воду, сказала: — В первую ночь после свадьбы твой муж будет ожидать от тебя исполнения твоего супружеского долга. Она осмелилась наконец взглянуть на дочь. На лице у той было написано полное согласие со сказанным и ожидание новых слов. Может быть, самых главных. — Ваш брак должен быть освящен… э-э… ритуалом. Эти слова не вызвали смятения у Дафны. — Конечно, мама, — согласилась она, потому что знала об этом. — Он придет к тебе в постель! Дафна наклонила голову. И про это она уже слышала. А также читала. — Он будет… твой муж… — продолжала леди Бриджер-тон, — предпринимать некоторые действия… как бы это сказать… интимного характера. Понимаешь?.. Ах, нет, ты не понимаешь… Дафна чуть приоткрыла рот, дыхание участилось. Ей сделалось интересно: что же поведает наконец мать? Какие это действия? — Я пришла сказать, — услышала Дафна, — что твои супружеские обязанности не должны показаться тебе чересчур неприятными. Наверное, они и не могут такими быть, подумала Дафна, иначе зачем все люди во все века стремятся… желают этого… Она почувствовала, что к щекам прилила кровь, и уже готова была задать вопрос, когда мать продолжила: — Я говорю так, потому что знаю: некоторым женщинам бывают не по душе эти… э-э… интимные вещи. Дафна не без удивления обратила внимание на то, что мать покраснела, наверное, сильнее, чем она сама, но еще больше поразило ее то, что она сейчас услышала. — Неужели? — спросила она. — Тогда отчего же все… многие девушки и женщины так ищут знакомства с мужчинами? Зачем наши служанки… уединяются с лакеями? — Ты видела? — строго спросила мать. — Кто именно? Я не позволю, в моем доме… — Пожалуйста, не отвлекайся оттого, о чем начала говорить, мама. Я ожидала этого разговора всю последнюю неделю. Леди Бриджертон легко сменила роль разгневанной хозяйки на роль заботливой матери. Тем более что последняя больше соответствовала ее натуре. — Ты в самом деле ждала, Дафна? — Разумеется, мама. — Как я рада это слышать. Так о чем мы говорили? — Ты сказала, что некоторым женщинам не нравятся… неприятны их супружеские обязанности. — Я именно так утверждала? Хм-м… Что ж… Видишь ли… Дафна заметила, что носовому платку в руках матери грозит быть разорванным в клочья. Когда руки немного успокоились, она продолжала: — Собственно, все, что я собиралась тебе сказать… В общем, я хочу, чтобы ты знала: эти обязанности вовсе не неприятны, даже наоборот… И если двое любят по-настоящему друг друга… а я уверена, что герцог… — Я его тоже люблю, мама, — помогла ей Дафна. — Конечно, конечно, дорогая. — Дочери показалось, что мать заговорила с большей легкостью. — Если это так, тогда то, о чем мы говорим, не может быть неприятным, поверь мне. А значит, нет причин волноваться и нервничать. Кроме того, уверена, герцог будет осторожен. — Осторожен? Но разве… Дафна вспомнила его бурные объятия в саду у леди Троубридж и не менее неистовые поцелуи. Разве при этом нужна осторожность? Зачем? Леди Бриджертон поднялась с постели Дафны, давая понять, что ее миссия окончена: она сказала о самом главном. — Спи спокойно, дочь моя. — Но, мама… Тебе больше нечего сказать? — Ты хочешь узнать… услышать что-то еще? — неодобрительно спросила мать, направляясь к двери. — Да, — решительно ответила Дафна. И стремительно бросилась к выходу, преградив матери путь. — Ты не можешь на этом закончить разговор, мама! Леди Бриджертон кинула беспомощный взгляд в сторону темного окна, и Дафна подумала, что, будь комната на первом этаже, мать спаслась бы сейчас через него бегством. Но спасения не было. — Дафна, — выговорила леди Бриджертон через силу. — Пропусти меня. Та не двинулась с места. — Мама, — сказала она, — я не услышала от тебя, что должна делать я? — Твой муж знает. — Но я не хочу выглядеть полной дурой, мама! Леди Бриджертон застонала еще громче, чем до этого. — Ты не будешь выглядеть дурой! Поверь мне… Мужчины сами… Она умолкла, однако Дафна осталась не удовлетворена ответом. — Что сами, мама? Что? — допытывалась она. — Ответь, пожалуйста! Не только лицо, но шея и уши леди Бриджертон сделались пунцовыми. — Они сами… — промямлила она, — умеют получать удовольствие. Уверена, — в ее голосе зазвучала гордость, — он не будет разочарован… Не посмеет… — Но… — Хватит с меня твоих «но», Дафна Бриджертон! — твердо произнесла мать. — Я сказала гораздо Больше того, чем напутствовала меня собственная матушка. Не волнуйся и делай все для того, чтобы зачать ребенка. Дафна всплеснула руками и вскрикнула: — Что? Леди Бриджертон издала нервный смешок. — Разве я забыла тебе сказать, что от этого бывают дети? — Мама! Что за шутки! Она отошла от двери, но Вайолет уже не стремилась вырваться из комнаты. Глядя в лицо дочери, она твердо сказала: — Это твой святой долг… Иначе говоря, в результате этих отношений в постели у тебя появится ребенок. Несколько позднее. Дафна задумчиво воззрилась на мать. — Значит… Выходит, они были у тебя целых восемь раз, мама? Эти отношения? Леди Бриджертон моргнула. В лице ее что-то произошло: похоже, она не могла решить, плакать ей или смеяться. — Нет, дочь моя, — ответила она, наконец справившись с собой. Дафна задумалась. Если эти самые супружеские обязанности оканчиваются появлением ребенка, то ей придется обходиться без них… Но если так, она не сможет выполнить своего долга перед супругом. Где же тут выход? Спросить бы у матери, но тогда она выдаст тайну Саймона, доверенную только ей… Как быть? — Не восемь раз, мама? — попыталась она выяснить хотя бы это. — А сколько же? Больше? Или меньше? Леди Бриджертон почувствовала, что начинает сердиться на свою не в меру любознательную дочь. — Я сказала «нет», — ледяным тоном проговорила она. — И вообще, Дафна, все эти вещи очень индивидуальны, если можно так выразиться. И не обязательно каждый раз появляются дети… Многие мужчины и женщины делают это просто потому, что им нравится. Дафна широко открыла глаза. — Просто нравится? — Ну… да. Я, кажется, ясно сказала. — Значит, это похоже на… как если мужчина и женщина целуются? — Совершенно верно, — с видимым облегчением подтвердила Вайолет. — Очень похоже. — Она с подозрением вгляделась в дочь. — Дафна, ты целовалась с герцогом? Дафне показалось, что все ее тело сделалось такого же цвета, как щеки матери. — Возможно, это было, — ответила она. Леди Вайолет сделала несколько шагов назад, предостерегающе помахала пальцем. — Дафна Бриджертон, — произнесла она тоном прокурора, — у меня не укладывается в голове, что ты могла совершить такое! Неужели ты забыла все мои предупреждения о том, что мужчинам нельзя позволять никаких вольностей? — Какое это имеет значение, мама, если мы вот-вот поженимся? Леди Бриджертон вздохнула: — Это так, но все же… Впрочем, ты права, дочь моя. Ты выходишь замуж за герцога, и если он осмелился поцеловать тебя, то, вероятно, уже тогда знал, что сделает тебе предложение. Дафна с восхищением смотрела на мать. Ее логика, моментальная смена настроений были великолепны. Театр на дому. — Спи спокойно, — заключила леди Бриджертон, всем своим видом показывая, что с честью выполнила взятую на себя миссию и может теперь почить на лаврах, — я покидаю тебя, дочь моя. — Но у меня еще есть вопрос, мама! И не один… Однако леди Бриджертон величественно взмахнула рукой и поспешно ретировалась, и Дафна не стала преследовать ее по коридорам и лестницам на глазах у всей семьи и у слуг, требуя, чтобы мать до конца разъяснила ей все светлые и темные стороны семейной жизни. Она снова уселась на постели и задумалась. Мысли ее были вот о чем: если, как сказала мать, суть супружеских отношений в том, чтобы появились дети, а Саймон не может по каким-то причинам их иметь, как же он будет осуществлять — или как об этом сказать правильнее? — эти самые отношения? И наконец, самое, самое главное — что они такое? Дафна подозревала, что больше всего они, наверное, должны напоминать поцелуи, иначе отчего все матери, тетки и прочие почтенные дамы так зорко оберегают губы своих воспитуемых девушек? А еще, подумала она и снова залилась румянцем, эти отношения связаны, видимо, и с девичьей грудью… Она поежилась, вспомнив, как в том злополучном саду Саймон прикасался к ней и как в эти минуты словно из-под земли возник ее старший брат. Конечно, Энтони вел себя грубо, был неприятен ей, даже страшен, но разве его поведение не способствовало тому, что Саймон стал ее супругом? Причем произошло это, можно сказать, в считанные часы. Дафна вздохнула. Не радостно и не с грустью — просто вздохнула. Мать посоветовала ей не волноваться, но как можно сохранять спокойствие, если не знаешь, что тебя ожидает во взаимоотношениях с мужем. В том, что с особой интонацией называют «супружескими отношениями». А что касается Саймона… Если он не станет их выполнять, поскольку не может (не хочет?) иметь детей, то следует ли считать их мужем и женой? Правильно ли это? Есть над чем задуматься, есть от чего голове невесты пойти кругом. Было немало хлопот, суматохи, волнений — все, как у всех. И от свадебного торжества у Дафны остались, в общем, какие-то отдельные, разрозненные впечатления. Глаза матери, наполненные слезами, какой-то странный, чуть охрипший голос Энтони, когда тот сделал несколько шагов вперед и «передал» Дафну будущему супругу. Гиацинта слишком быстро разбрасывала лепестки роз, и к тому времени, когда Дафна подошла к алтарю, их уже не осталось. А Грегори умудрился три раза громогласно чихнуть, как раз перед тем как они собрались давать свои супружеские клятвы. Еще она хорошо запомнила выражение лица Саймона, с каким он произносил клятву. Ей показалось, что оно было чрезмерно сосредоточенным, слова он выговаривал негромко, но очень отчетливо: каждый слог отдельно. В общем, был неимоверно серьезен в этот момент, даже трогателен, если к нему можно применить это слово. Дафна тоже прониклась значительностью момента и произносимых слов, когда они с Саймоном стояли перед архиепископом. Ей подумалось тогда, и от этой мысли на душе сразу стало легко, что человек, говорящий э эти минуты так, как Саймон, не мог не чувствовать того, что говорил, пускай это были не его собственные слова, а торжественные клятвы обряда. «…Те, кого соединил Господь, да не пребудут они порознь…» Дафну охватила дрожь при этих словах, у нее ослабли ноги. Сейчас, через какое-то мгновение, она будет навечно принадлежать этому человеку. На всю жизнь. Саймон медленно повернул к ней голову, его глаза пристально смотрели на нее, словно спрашивая: как тебе все это? Что ты ощущаешь? Она слегка кивнула, отвечая больше самой себе, нежели ему, и думая в это мгновение: правда ли или ей только почудилось, что в его взгляде появилось облегчение? «…А теперь я объявляю вас…» Грегори чихнул в четвертый раз, за которым незамедлительно последовал пятый и шестой (неужели он простудился, негодник?), и окончание фразы архиепископа — «…мужем и женой» — почти не было услышано. А Дафной овладел неудержимый смех, он просто рвался из горла, и она стискивала губы, чтобы удержать его, не забывая при этом сохранять серьезное выражение лица, приличествующее моменту. Каким-то чудом ей это удалось. Кинув мимолетный взгляд на Саймона, она увидела, что тот смотрит на нее с удивлением, но одновременно и с пониманием. Уголки его губ тоже начинали подрагивать. От этого ей сделалось еще веселее. «…Можете поцеловать новобрачную…» Саймон так поспешно схватил ее в объятия, словно только этого и ждал в течение всей церемонии. А поцелуй был таким страстным и долгим, что немногочисленные присутствующие все как один вздохнули, выразив тем самым не то удивление и зависть, не то восхищение. Теперь бывшие жених и невеста могли расслабиться и позволить копившемуся в них смеху вырваться наружу, не вызывая изумления или нарекания публики. Просто они радовались тому, что произошло, — разве это так странно? Позднее Вайолет Бриджертон говорила, что поцелуй показался ей самым необычным из всех, которые приходилось видеть в подобных или иных случаях. Грегори, после этого ни разу не чихнувший, заявлял, что ничего более противного, чем поцелуи, на свете вообще нет. Старый архиепископ, ко многому, вероятно, привыкший за свою жизнь, некоторое время выглядел слегка озадаченным. Зато Гиацинта Бриджертон, которая в свои десять лет, вероятно, начинала уже интересоваться значением поцелуев в жизни человека, задумчиво сказала, что, по ее мнению, они прекрасно поцеловались. А то, что сразу же рассмеялись, — что ж, наверное, это означает, что им предстоит много смеяться потом, в будущем. Чем же это плохо? Вайолет Бриджертон, услышав эти рассуждения, ласково стиснула руку девочки: — Ты права, Гиацинта. Смех — очень хорошая вещь. И хорошее предзнаменование. Так я хотела бы думать… А вскоре разнеслись слухи, что новоявленный герцог Гастингс и его герцогиня должны стать самой счастливой из молодых супружеских пар за последние десятилетия, если не столетия. Ведь кто еще так громко до непристойности заливался смехом, стоя под венцом? |
||
|