"Полигон" - читать интересную книгу автора (Кузнецов Сергей)

Глава вторая

Я продолжал стрелять, одновременно снимая куртку и свитер — должны же остаться хоть какие-то сухие вещи! Получалось, но медленно и очень неудобно. Тут пистолет сухо щелкнул, выстрела не последовало — кончились патроны. Бросив оружие, я промчался в световой зоне до парапета и, перемахнув его, неловко упал в воду.

Вода оказалась настолько ледяной, что у меня перехватило дыхание, а сердце, кажется, пропустило пару ударов; вынырнув, я в панике хватал ртом воздух и оглядывался, ища Аделаиду, но заметил ее не сразу. Она барахталась довольно далеко от берега, то исчезая под водой, то из последних сил выныривая. Я, стараясь двигаться быстро, фыркая и отплевываясь, поплыл к ней.

Намокшая одежда стала тяжелой, сковывала движения, тянула вниз; вода была вязкой, как мазут: мне казалось, что я не плыву, а бултыхаюсь на месте. Холодом сводило зубы, пальцев рук я не чувствовал вообще. Сейчас только не хватает, чтобы свело руку или ногу — тогда все... Шумно дыша, медленно, но я приближался к Аделаиде.

Позади меня, на набережной, грохнул взрыв, блики света пошли по воде, и сразу раздался многоголосый рев ночных тварей. Неужели Лесику удалось зацепить главаря? Прошло около минуты, я почти доплыл до Ады, и прогремел второй взрыв. На то, чтобы оглянуться, не было ни сил, ни времени.

Лицо Аделаиды — та его часть, что оставалась над водой — было мертвенно-бледным (кажется, в «Титанике» у Уинслет и ДиКаприо в конце был на лицах такой грим). Непослушными пальцами я рванул ее вверх и на себя.

— Я... не умею... плавать... — скорее угадал, чем услышал, я.

Свободной рукой я наотмашь ударил ее по щеке и закричал:

— Держись за меня! И греби, греби, как можешь!

Мы добрались до берега на одной силе воли — только потому, что я очень не хотел сгинуть в реке, да еще в такой компании. Ада совсем не помогала; она вцепилась в меня намертво обеими руками и все то время, пока я тащил ее, была в обмороке.

Лесик помог нам вылезти. Маленькую, но ставшую удивительно тяжелой Аду мы с трудом втащили на берег. Я боязливо оглядывался.

— А... где?..

— Разбежались, — спокойно сказал Лесик. — Первым же взрывом разорвало главаря, они заорали, растерялись, сбились в кучу... Тогда я бросил гранату в самую гущу. Для них это было уже слишком.

Я смотрел на развороченный в двух местах асфальт и валявшиеся здесь и там разорванные и простреленные трупы мутировавших тварей. Сейчас они казались мне еще больше и. уродливее. Из какой преисподней они взялись?.. По сравнению с тем, что я пережил минувшей ночью, война в банке казалась теперь детской забавой.

С меня стекала ледяная вода Серебрянки, тело бил озноб. Не помню, как дотащился до ярко горевшего костра и повалился на землю, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Напротив Леонид осторожно опустил Аделаиду; она все еще была без сознания.

Лесик сказал:

— Артем, попробуй раздеться, сейчас разотру тебя...

— Чем?

— Не стал вчера говорить... Фонари и биты — не вся моя добыча.

С огромным трудом я разделся, улегся на вонючее тряпье. Как сквозь пелену ощущал, как он растирает водкой мне грудь, ноги, переворачивает, растирает спину, заворачивает в тряпки, помогает придвинуться поближе к огню...

— Нужно было... Начинать с нее... Она — женщина... — медленно ворочая языком, сказал я. — Ей хуже...

— Знал бы ты, в каких переделках мы с ней побывали! — весело сказал Лесик. — Сегодняшнее — не самое страшное... Но жизнь ты ей спас.

— Да ладно... — Я махнул рукой, проваливаясь в забытье.

Пять часов спустя я был совершенно готов к походу. Одежда и обувь практически высохли, я отдохнул, насколько это было возможно, и чувствовал в себе силы на дальний переход: озера расположены на южной окраине — отсюда это далеко, идти придется пешком, поскольку вряд ли кто из автомобилистов (если я даже такового и встречу) согласится подвезти подозрительного мужика, выглядящего и пахнущего, как бомж.

Правда, боезапас на нуле; остается надеяться, что удастся каким-то образом пополнить его в пути.

Я прикинул направление с точками остановок на ближайшее время: Холодные озера — мама — квартира Сотникова (я не мог не выполнить его просьбу, пусть даже спустя время). Дальше пока не заглядывал — достичь бы хоть одной из намеченных целей...

День был пасмурный, но без дождя. Лесик и Ада, кутающаяся в тряпки, вышли проводить меня.

— Ухожу, — сказал я, — держитесь. Я ваш должник.

— Свои долги, — сказал Лесик, — если они и были, ты отдал. Спасибо, что помог отстоять убежище и спас Адку.

Они с Адой снова были пьяны — успели отметить победу в неравной битве. Все было, как в ту ночь, когда я появился здесь. Словно и не бились со страшными тварями несколько часов назад. Хотя... Безобразные трупы, разбросанные повсюду, не давали забыть.

— Мы все здесь уберем, — сказал Лесик и икнул.

— Только не сбрасывайте трупы в Серебрянку, — сказал я.

— Нет, мы стащим их на пустырь у свалки и сожжем.

— Уверен, что они не вернутся?

Он мутно посмотрел на меня.

— Ик... уверен. Они никогда не возвращаются. Да и вести их сейчас некому. А если вернутся, что ж... Значит, такая судьба. Найди Харона. Он много знает. Поторопись. Думаю, есть люди — ик! — которые хотят не дать ему поделиться знаниями.

Я пошел по набережной не оглядываясь, но все равно точно знал: они стоят и смотрят мне вслед.

С рюкзаком за спиной, в котором болтались медикаменты, и «Макаровым» с пустой обоймой в наплечной кобуре под курткой я уходил все дальше и дальше от убежища этих странных людей.

Некоторое время я шел по набережной, зорко оглядываясь по сторонам, а когда река резко взяла вправо, перешел дорогу и углубился в жилые кварталы. По-прежнему не встречалось ни одной живой души, но звуки... Их я слышал постоянно. Стрельба, крики, неразборчивые команды в мегафон...

Очень скоро я понял, что город играет со мной в некую жуткую игру. Пару раз я шел прямо на звуки, но не специально, а потому, что так пролегал короткий путь к Холодным озерам. Какофония перестрелок и криков долгое время не приближалась, хотя я шел достаточно быстро, а потом вдруг непостижимым образом оказывалась за моей спиной, продолжая звучать так же естественно (если только можно назвать естественными звуки городского боя в мирное время).

Сначала я в замешательстве останавливался, на мгновение теряя ориентацию: ведь бой должен быть впереди, как же он оказался сзади?! Я сбился с курса? Но не поворачивать же мне назад? Или поворачивать?.. Потом я перестал обращать внимание на странности. Значит, так и должно быть. Анализировать — потом; сейчас надо добраться до озер и переговорить с Хариком.

На моем пути — по-прежнему никого; не встречались даже бездомные собаки или кошки, хотя этой живности в нашем городе всегда было богато.

Иногда, пересекая какие-нибудь до боли знакомые с детства места, дворы, переулки, я вдруг понимал, что не узнаю их сейчас. Все было так... и не так одновременно. Вот этот дом — высокий, кирпичный, постройки сталинских времен (здесь жили двое моих одноклассников, один потом поступил в МАРХИ и перебрался в столицу), должен быть десятиэтажным и трехподъездным, а в нем — двенадцать этажей и два подъезда. Или магазин «Промтовары» — он всегда стоял у самой дороги, я же заезжал сюда две недели назад... А теперь перед ним довольно большая автостоянка, а сам магазин отодвинут ближе к торцу поликлиники. Что за наваждение?.. На этом месте был ряд гаражей, а сейчас — детская площадка и футбольное поле, причем краска на каруселях и воротах облупилась, качели скособочены, а песочница вовсе имеет древний вид.

Город продолжал играть со мной в свои игры...

Один раз в переулок, зажатый между домами, по которому я быстро шел, позади меня въехала машина, грузовой фургон. Я ее отчетливо слышал: дребезжащий, тяжелый звук старенького фургона я не спутаю ни с чем. Машина шла довольно резво, и водитель два раза коротко гуднул. Наконец, хоть кто-то, подумал я, шагнул в сторону, давая дорогу и обернулся. Никакой машины не было и в помине.

Когда закончится вся эта дьяволиада — перечитаю Стругацких; кажется, у них было нечто подобное, в «Пикнике...» или где-то еще...

Выходя на большой пустырь, я услышал звук низко летящего вертолета и, нимало не смутясь, продолжал свой путь, полагая шум вертолетных винтов очередной «обманкой». Но город старался не повторяться в приемах своей игры. Вертолет появился.

Он вылетел из-за башни впереди и промчался надо мной — действительно, довольно низко. От неожиданности я остановился, не зная, что предпринять, а вертолет появился снова. Кажется, меня оттуда заметили.

Я задрал голову, глядя вверх. Из кабины высунулся человек в больших пилотных очках с мегафоном; он кричал мне что-то, но из-за шума винтов было не разобрать. Вертолет сделал круг, второй; все это время мне что-то кричали. А когда они заходили на третий круг, у самых моих ног взорвались два фонтанчика пыли... Э-э, брат, да они палят в тебя!

Я заметался по пустырю, потом рванул к приоткрытой двери проходного подъезда, уже внутри оступился и чуть не упал; это меня спасло: сзади от выстрела разлетелось стекло на входной двери на уровне моей головы.

Я вжался в самый дальний и темный угол подъезда, не решаясь подниматься на этажи. Вертолет все не улетал, он то удалялся, то возвращался вновь. Стрелок ждал моего появления.

Я успокоил дыхание и огляделся. Ничего необычного. Двери лифта, лестница наверх, лестница вниз, в подвал, только угадывается в темноте. Налево — двери парадного, выход на улицу. Если они будут продолжать кружить над пустырем, придется выходить из парадного и...

— Кто здесь? — спросил хриплый старческий голос снизу, со стороны подвала.

— Человек, — ответил я.

— Уверен?

Странный вопрос.

— Допустим.

— А чего здесь?

— Так над пустырем это... вертолет. Палят почем зря.

— И чего?

— А того! — разозлился я. — Чуть не убили! Да не прячься, отец, покажись! Нехорошо как-то: ты меня видишь, я тебя — нет...

— Вот еще! Кто тебя знает! И давай, парень... Выметайся. Нечего тут... Может, они и не зря палят-то!..

— Ну ты жук! — сказал я. — Вот ведь вошь поднарная! На смерть толкаешь?! А если не уйду?

Невидимый дед странно помолчал.

— А не уйдешь... Я тебя прямо тут положу, — послышался металлический щелчок, будто защелкнули двустволку. — Не доводи до греха. Ты ж все правильно сказал: я тебя вижу, а ты меня — нет...

Я шагнул в сторону парадного.

— Не туда! — окликнул дед. Я так и видел, что он повел стволами. — Уходи, как пришел.

— Прихвостень ты немецкий, недобиток, — душевно сказал я. — Как тебя, полицая, наши в сорок пятом не вычислили...

Дед не ответил. Обиделся, наверное.

Я медленно двинулся к выходу на пустырь, рискуя каждую секунду получить дуплет в спину. Выглянул. Вертолета слышно не было: похоже, улетел...

Я быстро пошел прежним курсом.

Время близилось к полудню, из сплошной засады облаков стало проглядывать солнышко. Настроение поднялось. Вот за этими домами через дорогу начинался Есенинский парк, а там и до Холодных озер рукой подать.

Я выглянул из-за угла дома и понял, что напрямки не пройти, придется в обход, да и то с максимальными предосторожностями. Парк был оцеплен вооруженными бойцами внутренних войск, у многих — собаки, здоровенные овчарки, все как одна на взводе, нетерпеливо мечутся, негромко подлаивают. Хорошо, что меня от них отделяет приличное расстояние — иначе обязательно бы учуяли... Кого же ловят? Впрочем, мне нет до этого дела, не должно быть. У них своя задача, у меня своя.

Пришлось сделать приличный крюк, но в конце концов я вышел к Холодным озерам.

Если смотреть с высоты, озера имеют форму слегка уродливой восьмерки (всего их два, побольше и поменьше, узкими местами тянутся друг к другу), за одним исключением: они не связаны между собой, между ними — широкая полоса земли, на которой обычно располагаются на отдых семьи с маленькими детьми: именно в узких местах озер мелко и самая теплая вода. А вообще свое название озера получили из-за обилия подземных ключей; они не дают воде застаиваться, обновляют ее, очищают. Но зато и не позволяют озерам хорошенько прогреваться даже в самую жаркую летнюю пору. Вода всегда прохладная, никогда не увидишь барахтающихся в ней по часу школьников — нигде, за исключением естественных лягушатников. Там очень мелко, ключей поблизости нет, это место для вовсе уж малышни; их родители, чтобы искупаться, уходят на боле глубокие места.

Окружает Холодные озера сосновый лес, местами подходя довольно близко к воде. Именно на этих участках весной и летом больше всего комаров. Загорать по соседству с подступившими соснами отваживаются самые невосприимчивые к комариным укусам — или становящиеся невосприимчивыми уже здесь, путем обильных возлияний. Лесной массив, соединяющий озера с южной окраиной города, сильно прорежен, превращен в Есенинский парк с асфальтированными дорожками.

Прошлой весной городские и областные власти взялись за благоустройство этого живописного уголка. Огородили некую территорию, организовали платный вход — деньги чисто символические, идущие на уборку и охрану порядка. Машину теперь нужно оставлять довольно далеко от озер. По берегам дефилируют молчаливые крепкие ребята в рубашках с закатанными рукавами и дубинками на поясах (окрестные мальчишки прозвали их «белыми эсэсовцами»): следят за порядком, осаживают или удаляют с территории пьяных и дебоширов. На значительном удалении от воды с середины мая выставляются аккуратные сборно-разборные домики; здесь в наличии стандартный для подобных мест отдыха ассортимент: чипсы, сухарики, жвачка, сладкая вата, чупа-чупсы, кола-спрайт, светлое пиво (только в жести).

И вся эта пасторальная прелесть с прошлого года носит название «Зона отдыха Холодные озера».

Но сейчас еще слишком холодно. В будке на входе никого нет, ворота замотаны на цепь и закрыты на замок. Пришлось, кряхтя и не очень ловко, перелезать через забор; к счастью, он это позволяет, и пацаны, чтобы не платить деньги за вход, не глядя перемахивают препятствие. В таком деле главное — не налететь сразу же на хмурых ребят с дубинками, следящих за порядком... а то ведь они запросто могут перебросить обратно!

Вон она, лодочная станция на Большом озере, пристань. На воде — ни одной лодки, на зиму они увозятся, а сама станция консервируется с 15 сентября по 15 мая. Чуть в стороне на пригорке — домишко, если верить словам Лесика, база таинственного Харона, перевозчика душ умерших в царстве Аида.

Я прошел по перешейку между Большим и Малым озерами, поднялся на пристань и для начала внимательно осмотрел лодочную станцию. Ничего необычного, на дверях — большой ржавый замок... Постоял на пристани, глядя на воду. То там, то здесь плескалась рыбешка; рыбаков в утренние часы тут хватает, а весной они сидят целыми днями. Ничего выдающегося не достают, просто так, из спортивного интереса, на корм кошкам. Сегодня не было ни одного, и это странно: пенсионеры начинают выбираться порыбачить с первых чисел марта, а сейчас почти апрель... Или уже апрель? Не важно.

Все стало плохо в этом мире, и лишнее доказательство тому — отсутствие рыбаков на озерах...

Я поднялся на пригорок, к дому Харона.

Одноэтажный, все окна плотно занавешены. Изнутри не доносится ни звука.

Я взбежал на крыльцо и постучал в дверь.

Подождал... По-прежнему — ни звука. Я постучал снова и еще подождал. Похоже, пустышка. Райком закрыт — все ушли на дискотеку, как говаривал один острослов-одноклассник перед закрытым окошком пивного ларька.

Где ж искать-то?..

И в этот момент очень близко, из-за самой двери, глухой голос медленно произнес:

— Кого принесло?

— Извините, — громко сказал я, — я ищу Харона... Мне сказали, что он может...

— Нет его здесь, — перебил голос.

— Подскажите, — торопливо закричал я, — где его можно найти?! Он мне очень нужен!

— Не знаю...

Что-то в интонации, с которой была произнесена эта короткая фраза, подсказало мне: врет.

Я подошел, наклонился и сказал в замочную скважину:

— Открывай. Иначе побью стекла и подожгу дом. Харон спасибо не скажет.

За дверью подумали, завозились, задвигали чем-то, похожим на засов. Приоткрылась тонкая щелка.

— А сам-то ты кто?

— А вот пустишь — и представлюсь обязательно.

Дверь открылась.

Помнится, актер Георгий Милляр замечательно воплощал на экране разного рода нечисть из русских сказок — леших там, Кощеев Бессмертных... Но особенно ему удавался образ Бабы Яги. В этом никто из более поздних исполнителей роли этого неоднозначного персонажа с ним сравниться не мог.

Нельзя сказать, что передо мной стояла одна из таких милых старушек — скорее, это была ее мама или даже бабушка (если может быть бабушка у Бабы Яги). Во всяком случае, выглядела она гораздо древнее самой Яги. Всклокоченные седые космы, череп, обтянутый морщинистой кожей, глубоко посаженные маленькие злобные глазки — зато большой, натурально крючковатый нос, нижняя челюсть мелко дрожит, будто пережевывает очередного удачно зажаренного Иванушку Дурачка. Серый застиранный халатец на тщедушном тельце, на плечах — серый же пуховый платок. На тонких ногах с желтой пергаментной кожей и вылезшими сине-черными венами — большие черные мужские ботинки без шнурков.

Она посторонилась, пропуская меня внутрь и, совсем как сказочный персонаж в исполнении Милляра, повела носом.

В доме было сумрачно и затхло. Наверное, летом здесь довольно уютно, сейчас мне вдруг расхотелось разговаривать со старушенцией — уйти бы поскорее...

Я прошел в комнату и сел за стол у окна.

— Душновато у вас... мамаш. Проветрили бы.

— Да уж после тебя обязательно, — язвительно сказала она. — Вон какой духан принес...

— Мне нужен Харон, — сказал я. — Очень нужен. Он ведь сыном вам приходится?

— Внуком.

— Тем более. Скажите, как мне его отыскать. Заплатить мне вам нечем, да вы, поди, и не взяли бы денег...

— Почему это? — даже оскорбилась она. — Кто ж от них, родненьких, по доброй воле откажется?..

Разговор зашел в тупик. Я сидел и оглядывал комнату. Обстановка была довольно спартанской, без излишеств, но в то же время имелось все необходимое, чтобы жить тут летом: плита, умывальник, маленький выключенный холодильник со слегка перекошенной, облупившейся дверцей, полки с посудой, зеркало, узкая, аккуратно застеленная пледом старенькая тахта, небольшой встроенный шкаф, стулья, одно продавленное кресло...

М-да... Но если она не скажет — что? Бить стекла, поджигать дом?

— Извините, — сказал я, — напрасно пришел. Честное слово, я не желаю Харону зла. Мне нужна его помощь.

— Он не помогает.

— То есть как? — удивился я. — Он же работает здесь на лодочной станции! Разве не его работа — спасать тех, кто тонет?

— А ты что, тонешь?

— Можно сказать...

Она молчала.

— До свидания. — Я пошел к двери.

Она почти дала мне уйти и остановила у самого порога.

— Вернись. Сядь.

Странная старуха... С каждым ее словом комичного в ней становится все меньше, а жуткого — все больше.

Я вернулся и сел.

— Чаю хочешь? — спросила она таким тоном, будто приглашала бродягу разделить с ней шикарный ужин в отеле «Мариотт».

Я помотал головой. Она села напротив.

— Ты не похож на бомжа... Хотя нет. Похож, и воняешь, совсем как они, но ты не бомж.

— Я охранник из банка. А внешность — издержки обстоятельств.

— Досталось тебе?

Я пожал плечами. Жаловаться не хотелось; я здесь не за тем.

— Харик действительно очень нужен?

— Очень, — сказал я настолько проникновенно, насколько мог, разве что слезу не пустил.

— Хочешь, чтобы он показал Выход? — продолжала допытываться она.

Говорить или нет? Она может умолкнуть в любой момент, мне придется уйти, а главное сейчас — узнать, где Харон.

— Не только, — сказал я. — Он может свести с Человеком Равновесия.

— Зачем тебе?! — Маленькие глазки недобро вспыхнули. — Просто узнай, где Выход. Человек Равновесия — слишком сложно, он тебе не по зубам.

— Я не собираюсь его есть. Очень хочется общнуться... — сказал я с такой замечательной ненавистью, что старуха некоторое время изучала меня, как мне показалось, с удивлением. — А вот вы... Понимаете что-нибудь в том, что происходит?

— Я все понимаю, — надменно изрекла она. — Ты молод. А для меня в мире загадок не осталось...

— И что же делать? Как выжить? Как спастись?

— Тебе?

— Всем. Я — только часть их.

— Ты не часть. Ты — это ты. Каждый индивидуален и отвечает за себя. Не бери больше, чем можешь унести.

Тьфу! Ну всякая Чебурашка лезет в философы и пытается меня поучать!

— Есть цель, — продолжала старуха. — Иди к ней. В пути поймешь многое. Остальное поймешь, когда достигнешь цели.

Где-то я слышал нечто подобное...

— Я видел один фильм... — начал я.

— Ты не Нео, — перебила она, — а я не Пифия[5]. Вообще-то она была негритянкой...

Вот тебе и раз! Она смотрела «Матрицу»?! Интересно, а Человек Равновесия никем ей не приходится? Внучатым племянником, например...

— Ты не герой и можешь не осилить путь, — сказала она, — но должен постараться. Ладно, к делу. Внука попробуй найти в Нижнем городе. Улица Равиковича, семь, шестнадцать. Если доберешься до Нижнего города, это само по себе будет подвигом. Я почти уверена, что дома его нет: слишком многие ищут, но поговорить, кажется, хочешь ты один, остальные — чтобы убить. Остерегайся в первую очередь Диких байкеров, Каракурта и Багиру. Впрочем... тебе (она сказала это с нарочитым презрением) нужно остерегаться всех. И не болтайся безоружным.

— Прошлой ночью я дрался с крысами... — зачем-то сказал я — наверное, задело ее презрение. — Не осталось ни одного патрона, автомат бросил...

— Дрался с крысами? — переспросила она. В ее глазах мелькнуло нечто, похожее на удивление. — И остался жив?

— Как видите. Нам удалось убить главаря.

— Этого долго никто не мог сделать. Молодец... Щелкунчик одолел Мышиного короля... Но проблема не решена. Найдется другой главарь.

— Уничтожить их всех невозможно.

— Но стремиться к этому надо... — как-то очень по-свойски сказала она. — Я кое-что скажу тебе о Нижнем городе, чтобы ты был готов. Сейчас повсюду много чудес, но больше всего их именно там. К тому же... Они объявили себя Независимой Административной Единицей со своим мэром и полицией, сокращенно — НАЕ. Смеются: «Мы всех НАЕ...»

— Послушайте, если за Хароном идет охота — почему он не прячется здесь?

— Так его отыщут еще скорее, слишком многим известно про этот дом. Пару раз до тебя его уже спрашивали... А в Нижнем городе у него есть не только враги, но и друзья. А я пока тут... прибираюсь, готовлю дом к летнему сезону.

— Думаете, он состоится?

— Жизнь покажет...

— Когда я шел к вам, парк был оцеплен солдатами...

— Они и сюда приходили. Обшарили дом, лодочную станцию. Думала — вызовут водолазов, чтобы проверить, не скрывается ли кто на дне озер... Кажется, двое сотрудников ФСБ из Москвы и с ними журналист — то ли «Московских новостей», то ли «МК»...

— А вы говорите — летний сезон. До завтра бы дожить...

С озер я выбирался с еще большими предосторожностями, чем шел сюда. Но оцепление сняли, и внешне в парке все было спокойно.

Любопытно, когда иссякнет мой лимит неприкосновенности, исчезнет тот невидимый щит, что защищает меня от смерти почти неделю? Я выбрался невредимым из супермаркета, хотя в серверной, где я прятался, преследователи были от меня в двух шагах. Ночные горе-разбойники, напавшие на Сергея и Полину, дали мне возможность выстрелить первым — совершенно удивительный случай, принимая во внимание звериное чутье их главаря (а в том, что такое чутье у него было, я не мог ошибиться!). Я не погиб в банке, хотя смерть тысячу раз ходила рядом, и я слышал ее дыхание... Когда подорвали «мерс», я знал совершенно точно, что все — абзац... Потом несколько дней лежал без движения под мостом, ничего мне не было нужно — я только ждал смерти, но снова ничего не случилось. Во время странного, страшного, фантасмагорического нападения крысиных орд на двух получекнутых бомжей и одного слабосильного банковского охранника ни одной твари не удалось добраться до меня; а ведь Лесика укусили по меньшей мере дважды, да и Аде наверняка досталось! Я не утонул в Серебрянке и даже умудрился вытащить Аду, после чего не свалился с воспалением легких, а, как огурец, через несколько часов был готов к новым свершениям. Что-то есть в этом ненатуральное, ван-даммовско-шварценеггеровское, этакое Рэмбо восемь с половиной, проход игры «Doom» на бессмертии игрока...

Да, безусловно: обстоятельства, в которых я оказался, можно обозвать, мягко говоря, нестандартными. Но из этого вовсе не следует, что я выбран этими обстоятельствами (или чем-то еще) на роль героя, спасителя мира, борца со злом. В литературе таких героев — несчетно, все они разные, но я не подхожу ни под один тип: большего эгоиста, труса и перестраховщика трудно представить! После того, как я чудом уцелел, вырвавшись из-под огня из банка, я должен был немедленно нестись выполнять последнюю волю погибающего шефа — узнать, что с его семьей. А я завис в бомжатнике, лежал в вонючем тряпье и жалел себя. Ну кто из литературных персонажей поступил бы так же?.. Почему я, получив весьма сомнительные доказательства отъезда жены и сына в Москву, успокоился на этом, не стал захватывать в одиночку какую-нибудь телефонную станцию, телеграф и главпочтамт, не пытался связаться с Гансом? И почему у меня ощущение, что все, что нужно делать в моей ситуации, я делаю как-то вяло... без огонька?

Ответ может быть только один: потому что я не герой. Первым мне об этом сказал Человек Равновесия, потом пытался убедить Лесик, что быть героем и защищать других — дурь. Эти другие, после того как их защитишь, тебя же первого и раздавят. Нужно думать о себе и спасать себя. В крайнем случае — свою самку и свой выводок. Сегодня — бабка Харона. Они все правы. Я не Нео и главное — не хочу им быть. Выбор пал не на того. И это будет блистательно доказано, как только закончится мой лимит везения, а это произойдет довольно скоро.

...В доме, где жила мама, так же как и в моем, не работал лифт. Пришлось подниматься на десятый этаж пешком.

— Вы кто? Что вам надо? — раздался встревоженный голос матери за дверью, когда я коротко позвонил.

— Мама, это я!

— Какая я вам ма... Артем?!