"Полигон" - читать интересную книгу автора (Кузнецов Сергей)

Глава третья

Мама была до крайности возбуждена и не говорила — выстреливала пятьсот слов в минуту. Можно было смело подавать сведения в Книгу рекордов Гиннесса.

— Посмотри на себя, на кого ты похож?! Откуда ты взялся?! Чем от тебя так мерзко воняет?! Я подогреваю мясо с картошкой, иди есть! Или нет — сначала в ванную... Одежду сложи в пакет! Да завяжи его покрепче: не хочу, чтобы в квартире пахло, как в притоне у бомжей... Что происходит в городе, можешь ты мне объяснить? Убивают людей! Мне звонила Роза Карапетовна, какие-то подонки хотели поджечь дверь ее квартиры, она истратила на них весь газ из баллончика... Но она звонила Мне, пока еще работали телефоны! Теперь связи ни с кем нет, телевизор не показывает, я понятия не имею, что происходит в мире... Зачем ты болтаешься по городу, нужно сидеть дома! Вчера за гречкой заходила соседка, она сказала, что захвачен и разграблен ваш банк, погибло много народу... Впрочем, я не очень ей верю, она известная сплетница и всегда все приукрашивает и преувеличивает... Артем, ты слышишь меня?!

— Да, мама, я слышу.

— Напротив нас, за школой, вчера была перестрелка. Все время, пока стреляли, я просидела на полу в дальнем углу комнаты. Ты смеешься?

— Нет, мама, я не смеюсь.

— Ты смеешься! Это очень некрасиво с твоей стороны. Я прекрасно знаю: шальная пуля могла попасть в окно в любую секунду, меня могло ранить и даже убить! Ты такой же бессердечный, как твой отец!..

Я медленно и с наслаждением брился стареньким тупым одноразовым станком, думая о том, что эта ситуация тоже абсолютно выходит за общепринятые рамки жанра приключенческого боевика: разве у Рэмбо посреди миссии была возможность забежать к маме — просто так, покушать, переодеться, помыться, отдохнуть? Да у него и мамы-то не было. Дэвид Морелл его мама, писатель, придумавший гору мышц и минимум мозгов...

— Ты совсем меня не слушаешь! Я уже третий раз спрашиваю, чем ты столько времени занимаешься?..

— Читаю Бодлера в подлиннике, — сказал я, сделал неловкое движение и порезался. — Мам, ну что я могу делать над раковиной с бритвой и кисточкой?

— Ты такой же грубый, как твой отец! — Она фыркнула. — Фу! Лучше я буду разговаривать с тобой из кухни! Как же ты провонял!

— Спасибо.

— Пожалуйста! В нашем доме никогда не было таких запахов, а после тебя придется серьезно озонировать воздух! Кстати, то прекрасное средство, которое привезла в прошлом году из Швейцарии Роза, помнишь, она ездила туда к сыну — оно у меня еще осталось!..

Мама тридцать пять лет проработала врачом в детской поликлинике, из них последние пятнадцать — главным. Родители ее обожали и очень расстраивались, когда она пошла на повышение: она славилась безошибочностью ставленных диагнозов. Зачем-то освоила два иностранных языка (отец подтрунивал над ней: «Русский матерный и на всякий случай — латынь, мало ли, пригодится для работы... »; но на самом деле это были французский и итальянский). Преподавала в медучилище. У нее был несомненный талант педагога, ученики, в том числе бывшие, ее боготворили.

Я же вместе с ней жить не мог. Если быть честным, не мог никогда, хотя очень любил.

Она хотела, чтобы сын пошел по ее стопам, стал врачом, на худой конец — учителем. А сын с детства был сорвиголова и признавал только мужские профессии, в число которых медицина и педагогика не входили.

Папа был военным, летал на сверхзвуковых истребителях, всегда ходил чуть сгорбившись и имел потрясающее чувство юмора. Эта профессия, по моим понятиям, входила в число мужских... Но один из полетов закончился трагично, и мать сказала: «Если не хочешь моей смерти, ты не станешь этим заниматься». Она всегда была немного... экзальтированной особой, склонной к преувеличениям, но в тот момент я видел, что фраза сказана абсолютно серьезно: отца она любила и смерть его переживала тяжко. Собственно, она до сих пор не совсем смирилась с его отсутствием и говорит о нем в настоящем времени.

Я выбрал нечто среднее, как мне казалось, но не самое лучшее: окончил школу милиции, несколько лет проработал по специальности, но ушел, понимая — не мое. Впрочем, работа охранником в банке тоже было не совсем мое. «У такой матери — такой сын», — говаривала Роза Карапетовна, вкладывая в эту фразу бездну смысла. Эта престарелая армянка, самая преданная мамина подруга, вообще обожала афористичность; иногда за эту тягу мне хотелось ее тихо удавить.

...Расслабившись в горячей ванне, в пене, я обязательно уснул бы, но мама требовательно постучала в дверь.

— Артем, выходи. Я согрела ужин.

Есть почти не хотелось: глаза слипались, я клевал носом, честно пытаясь слушать, о чем она говорит. Мама поставила рядом с тарелкой большую кружку крепкого кофе, и жизнь сразу стала веселее.

— Тебе удалось узнать, как доехали Ольга и Димочка? — спросила она.

Я уставился на нее.

— Что ты об этом знаешь?

— О чем? Что ты отправил их в Москву? Но ты мне сам сказал... Ты так и не смог связаться с Гансовским? Это ужасно... С четверга на пятницу мне приснился неприятный сон, я хотела попросить Розу растолковать, ты помнишь — она виртуоз в этих вопросах, но телефон уже не работал...

Я глотнул кофе, отложил вилку и сказал:

— Мама. Ответь, только честно: я похож на сумасшедшего?

— Сейчас нет. А час назад, когда ты появился... Я не могла поручиться за твое душевное здоровье.

— Хочу кое о чем тебя попросить. Сейчас я расскажу, что произошло со мной за последние несколько дней... А ты постарайся послушать и воспринять эту историю, как рассказ твоего сына, а не бред твоего сумасшедшего сына. Договорились?

Ее насторожили мои слова; она кивнула, но на всякий случай слегка отодвинулась от стола вместе с табуреткой. Но мне было все равно; если она даст еще одно подтверждение отъезда жены и сына, я переживу любую ее возможную реакцию на мой рассказ.

Стараясь не травмировать маму излишними подробностями виденного мной, опуская некоторые эпизоды и плавно покачивая повествование «на волнах моей памяти», я рассказал все со дня поездки в «Центральный». Умолк и выжидательно посмотрел на нее.

— Ну что, ты до сих пор считаешь, что я в здравом уме?

— Очень странно, Артемочка... Ты как будто ждешь, что я отвечу отрицательно...

— Конечно, жду! — сказал я с нервным смешком. — Услышать такую дикую историю и по меньшей мере не покрутить пальцем у виска...

— Твой ужин совсем остыл, — сказала мама. От ее экзальтации и возбуждения не осталось и следа: передо мной сидел словно другой человек. — Подогреть?

— Да к черту ужин! — Я отхлебнул остывшего кофе. — Что ты думаешь?

— Я? Думаю, что Оля и Димочка уехали в Москву... да нет, мне это абсолютно точно известно, поскольку ты сам посадил их на поезд... И еще я думаю, что тебе нужно искать этого... Харона. Только он знает, что происходит и как можно попытаться изменить страшный ход событий.

— Все это похоже на мистический бред, — сказал я, — или бредовую мистику. В начале двадцать первого века, в небольшом, никому не нужном городке в средней полосе России... Я бы еще понял, если б подобные события происходили в столицах — их там постоянно колбасит... Но у нас... И не локализовать моментально, в течение пяти-шести часов такую страшную катастрофу, допустить гибель стольких людей, пустить на самотек... У меня никак не укладывается в голове. Будто я очнулся после того удара в другой стране.

— А может, так и есть?.. — пробормотала мама. — Что можно предположить? Массовый гипноз, испытание нового психотропного оружия? Завтра мы проснемся и поймем, что кошмар кончился, все живы...

— Только это завтра все не наступает, — с ненавистью сказал я.

— Ничего, сынок. Ничего... Из любой ситуации, самой безнадежной, обязательно есть выход. А часто — не один. В нашем случае это Харон. Кстати, тебе известно, что он за человек?

— До вчерашнего дня я вообще не подозревал о его существовании, хотя летом мы все выходные проводим на озерах.

— Вот еще одна странная нестыковка... А я слышала о нем много раз и, кажется, даже видела... Такой высокий, с благообразной внешностью, с бородкой, похожий на попа... Но Роза Карапетовна...

— Мама, только не сейчас!

— Подожди, послушай. Это важно. Муж Розы погиб. Это случилось довольно давно...

— Я помню. Он утонул. Семь или восемь лет назад.

— Да, но ты не знаешь, где он утонул и при каких обстоятельствах. — Она сделала эффектную паузу. — На Холодных озерах. Тогда еще в помине не было Зоны отдыха, но лодочная станция была. День выдался так себе, солнце почти не появлялось... Роза и Армен делали ремонт в кухне, устали, и Армен уговорил Розу сделать перерыв, прогуляться на озера. Роза не знала, что он захочет искупаться, но отговаривать не стала: июль, день хоть и пасмурный, но теплый, муж с восьми утра возился с потолком и обоями... Он заплыл довольно далеко, на середину Большого озера. То ли свело ногу, то ли сердце прихватило в холодной зоне — а он человек-то уже немолодой! — он стал тонуть.

— И что?

— Харон был в этот момент в лодке и совсем недалеко от Армена. Так говорила Роза. Две минуты — и он бы успел. Но, знаешь, какая странность... Роза стояла на берегу и видела: Харон греб, что есть сил. Но лодка стояла на месте. Харон дал Армену утонуть.

Я чуть не сплюнул от досады.

— Мама! Но ты-то, здравомыслящий человек! Неужели всерьез думаешь...

— Думаю, — упрямо сказала она. — Не верю в мистику, чертей, барабашку, Дракулу и Стивена Кинга. Но здесь — думаю. Харон подплыл, когда все было кончено, нырнул с лодки, вытащил мертвого Армена... Плакал над ним на берегу... Но — Роза не станет врать или приукрашивать...

— Да, — сказал я, — она просто выбрала виновного в гибели мужа. Зачем он, немолодой и уставший, полез в воду, где столько ключей?! Почему больше никто не видел, что лодка Харона стояла на месте?

— Не знаю... Он мог отвести глаза людям, всем — кроме Розы, потому что она очень любила мужа. Такое бывает... Артем, я ни в чем не пытаюсь тебя убедить, но... Будь поосторожней, ладно?

— Вот это самое «будь поосторожней», — сказал я с раздражением, поднимаясь, — можно было сказать без преамбулы. Мне есть, во что переодеться?

— Я приготовила.

К моему собственному удивлению, в брюки пятилетней давности, рубашку и еще более старый свитер, невесть каким образом оказавшиеся у мамы, я прекрасно влез. Впору пришлись и битые жизнью ботинки, а болотного цвета ветровка с заедающей молнией завершила экипировку.

Из зеркала на меня смотрел чисто выбритый и вымытый ретро-Армеев, удалой защитник обездоленных, победитель мирового зла. Может, никуда не ходить?.. Внутри вдруг проснулась теплая и сопливая жалось к себе. Ну какого лядова именно я?! Могу поклясться — выбор неудачный\ Откуда могли взяться «Болеро» Равеля и музыка Эннио Морриконе? Сейчас в пору заказывать похоронный марш!

— Мама, — сказал я. — Я отправляюсь в Нижний город и почему-то абсолютно уверен, что не вернусь. Ты... сильно не расстраивайся, ладно?

Ничего глупее и сентиментальнее нельзя было придумать. Мамины глаза были сухими.

— Все будет нормально, сынок.

Сгустились сумерки. Точного времени я по-прежнему не знал: в доме мамы все часы стояли. Провонявший рюкзак я не взял, так что ни медикаментов, ни сухого пайка не было. Из оружия — «узи» на плече с пустой обоймой и «макаров» в кобуре под мышкой, тоже без единого патрона. Замечательный спаситель человечества.

Чем больше темнело вокруг, тем оживленнее становилась какофония звуков. Мне чудилось дыхание огромного зверя, осторожные шаги за спиной, ехидный и гаденький смех, гортанный голос, отдающий короткие команды... Я то и дело хватался за автомат, каждый раз забывая, что обойма пуста. Пару раз вдалеке слышался стрекот вертолета; я кидался под тень деревьев и домов, но машина ни разу не пролетела над моей головой.

На улицах ни одного человека. Окна домов большей частью темны, плотно зашторены, но в некоторых нет-нет да и промелькнет блик света. Значит, живые, нормальные люди в этом городе еще остались... Просто те, кто не уехал, попрятались по домам, выжидают, чем все кончится... К тому же Галина Андреевна говорила что-то о введении чрезвычайного положения и комендантского часа. Или я путаю?

И всех этих, спрятавшихся за задернутыми шторами, должен облагодетельствовать именно я?

А как же слова бабушки Харона: не бери больше, чем можешь унести? Я-то могу притаиться так же, как эти, за шторами: засесть хоть у себя, хоть у матери и ждать, чтобы кто-нибудь разрешил неразрешимое, спас, когда спасение невозможно, победил в заведомо проигранной войне... Тогда кой черт несет меня куда-то?!

Я совершенно точно знаю, как вести себя на работе, в том числе при возникновении так называемых нештатных ситуаций. Но нештатная ситуация в жизни, да еще такого масштаба — нечто принципиально иное. Здесь потеряется и более уверенный в себе человек и лучший боец (во всех смыслах), чем я.

Нет, но начал-то я «за здравие»: удало действовал в супермаркете, одной левой отбил Сергея и Полину (тоже мне, Клинт Иствуд из Жмеринки!). Где-то глубоко в душе грела надежда: все сон, пройдет ночь, и все станет, как прежде... А раз — сон, почему не погусарствовать?!

Но «чем дальше в лес, тем толще партизаны»: чем страшнее, тем меньше сил и храбрости, тем чаще хочется оглянуться... Сзади наверняка стоит широкоплечий гигант с базукой и вот такими мышцами — его возьмите, он вам сейчас всех победит... Но нет никого. Ни сзади, ни сбоку. А есть Артем Армеев, рефлексирующая личность, которой больше всех надо, скромный охранник из банка с несомненным стрелковым талантом и зачатками перспективного, растущего, так сказать... Будущего сотниковского зама.

Теперь нет ни самого Сотникова, ни должности его зама... Да и банк скорее всего канул в небытие, расстрелянный и разграбленный...

А я? Куда иду я? Зачем?

Искать полумифического Харона, допустившего несколько лет назад преступное бездействие (по словам всегда раздражавшей меня Розы Карапетовны)... Да полно — жив ли он? А если жив — не заржет ли мне в лицо, не затрясет ли благообразной бороденкой: с ума ты соскочил, милейший Артем Александрович! Знать ничего не знаю, ведать не ведаю! Никакого Человека Равновесия никогда в глаза не видел, про какой-то там Выход сейчас от тебя впервые услышал... А что тебе там напел бомж Лесик, так по нему не одна психушка плачет, как говорится, «ищут пожарные, ищет милиция»... Он оттого и в бомжи подался, чтобы принудительно лечить не начали!

И вот тогда — все. Тупик. Это только в романах и фильмах все складно и логично. А в жизни как раз никто этого не обещал. Тем более — в моей нынешней жизни... Что тогда делать? Даже не застрелишься: патронов-то нет!

...В доме прямо передо мной, в неосвещенном подъезде, ногами на улицу лежал человек.

Я насмотрелся смертей за эти дни, и, решив не подходить, уже огибал дом, когда услышал, как человек застонал и пошевелился.

Да что же это такое?! Почему мне всегда больше всех надо?! Да пьяный он, оклемается и поползет к себе; квартира наверняка в этом доме... Но ноги уже несли меня назад, потому что я знал: он не пьяный, а я должен попытаться ему помочь.

Я присел над человеком. Это был довольно хорошо и дорого по нашим меркам одетый мужчина, немного моложе меня, темноволосый, с коркой запекшейся крови на полголовы. Было впечатление, что его сильно избили, потом чем-то тупым и тяжелым ударили по голове и бросили умирать.

Он протяжно застонал, согнул правую руку, попытался упереть ее в пол и приподняться... Бесполезно. Он затих; я с тоской огляделся. Как бы попытаться выяснить, кто он такой? Я осторожно и не с первого раза перевернул его на спину. Все лицо в крови, на левой скуле — огромный синяк. Я похлопал по карманам стильной кожаной куртки. Что-то есть...

Во внутреннем кармане оказался бумажник. В бумажнике, помимо денег в рублях и в валюте, кредитной карточки — удостоверение сотрудника московского еженедельника «Время» Алексея Мочильского. Замечательная веселая фамилия. Не тебя ли, дружок, искали в парке и на озерах наши доблестные бойцы? И кому в таком случае удалось до тебя добраться? Уж не бандитам — точно; те портмоне бы не оставили...

Я стоял и оглядывался в растерянности. Теперь, зная, кто он, и что он живой, уже не бросишь. На тащить назад к матери — далеко. Можем не дойти. И потом, не хочу подвергать ее риску; неизвестно, с какой степенью интенсивности его ищут, вдруг пойдут по квартирам?

И тут я вспомнил. Именно в доме, на пороге которого я нашел господина журналиста, живет мой бывший одноклассник и приятель по жизни Вася Бухло, Василий Алибабаевич, как мы прозвали его в детстве после выхода «Джентльменов удачи». Уже то, что у обоих великолепные «говорящие» фамилии, подсказывает мне: идти нужно к Васе.

Алексей Мочильский открыл глаза и почти твердо сказал:

— Положите... на место.

Я снова наклонился к нему.

— Ты идти можешь?

— Это... вряд ли, — сказал он. — Ног... не чувствую.

Я тащил его по лестницам на третий этаж, наверное, целую вечность. Еще столько же звонил и тарабанил в железную Васину дверь, за которой было темно и тихо (но за соседними дверями определенно возникло оживление, вызванное моим вторжением; дверь, правда, никто не открыл). Только не это. Никак нельзя, чтобы он уехал!

Мочильский сидел на полу, прислонившись к стене и свесив голову. Вот, дружок Алеша, мы с тобой попали!

Устав ломиться, я обессиленно уселся рядом. Идти с ним я никуда не мог, бросить его здесь — тоже.

— Вася, твою мать, — негромко сказал я, — куда ж ты свинтил, когда так нужен?!.

Очевидно, Вася стоял за дверью и слушал, потому что немедленно после этой фразы раздался глухой голос:

— Кто?

Я подскочил к двери и обрадованно заорал:

— Алибабаич, открывай! Это я, Артем!

Загремели засовы, дверь приоткрылась:

— Ты чего, офигел, в такую пору по гостям шляться?..

— Вася, помоги, — сказал я. — У меня тут раненый и... идти нам больше некуда.

Дверь открылась, Вася вышел: взъерошенный, опухший, в пижаме.

— Бредишь? Какой раненый?

Я кивнул на Мочильского. Тот поднял голову и сказал:

— Добрый вечер.

Вася Бухло, вопреки говорящей фамилии, спиртного в рот не брал, даже пива. А все потому, что был заядлым автомобилистом, «водилой от бога», и, кажется, даже в младенчестве первым его словом было не «мама», «папа» или «дай», а «би-би-ка». Он обожал хорошие машины и скорость. Еще в школе, в старших классах, начал принимать участие в ралли на картингах среди юниоров, много раз побеждал. С возрастом страсть к гонкам не прошла, но участвовать в них он стал гораздо реже: все потому, что несколько раз серьезно бился, а однажды чуть не погиб. В двух заездах соревновался с шоуменом и гонщиком Николаем Фоменко, фотография, на которой они стоят в обнимку и улыбаются, висит над камином в гостиной. «Ну, как «Секретовский» композитор и автор текстов — он супер, — говорил Вася. — Шоумен неплохой, в смысле — телеведущий. А гоняю-то я не хуже...» Одно время Вася жил в Питере, работал в нелегальной фирмочке, перегонял иномарки из Финляндии и других европейских стран; в этом деле ему не было равных. Фирму накрыли, а Вася каким-то чудом выскочил. Он вернулся в город на «фольксвагене» самой последней модели того года, со всеми, как он говорил, «наворотами». Несколько раз, в период его безработицы и безденежья, я пытался пристроить Васю водителем в банк, его согласны были взять возить сразу председателя правления. Но Вася, поклонник «чистого искусства», не желал ставить свои таланты «на службу капиталу», к тому же считал, что перерос халдейскую должность водилы банкира.

Сейчас он — хозяин двух автосервисов «полного цикла» по иномаркам и машинам российского производства. Впрочем... сейчас — это до страшных событий, которые начали происходить в городе неделю назад.

— Эльку и дочерей я вывез, — говорил он, укладывая Мочильского на шикарном кожаном диване в гостиной. — Женщинам и детям оставаться в городе нельзя, когда такое творится...

— А сам?

— У меня бизнес. Куда ж я уеду. Правда... Вчера одну мастерскую сожгли, и зама моего, Кольку, покалечили. «Дикие байкеры», твари, ненавижу. Забросали бутылками с зажигательной смесью, а у меня ж там, ты знаешь, масла, краски... Сгорело — только в путь. Слава богу никто не погиб. Побудь с ним, я приготовлю компрессы, мазь...

Еще одной Васиной страстью было самолечение. Сказывались неудачные гоночные заезды. Все, как один, врачи в его понимании были коновалами (исключение составляла лишь моя мама, к которой Вася относился с почтением, граничащим с благоговением); лечиться предпочитал дома, для чего в его аптечке (которая занимала две стены в кладовке) были собраны все возможные и невозможные медикаменты, а отдельный шкаф в кабинете отдан под медицинские справочники. Вася зорко следил за новинками в этой области, выпускаемыми известными немецкими и швейцарскими фирмами, приобретал их по не самым дешевым ценам и очень гордился, что в его аптечке есть все, а его жена, которую он заставлял читать справочники и смотреть телепередачи по медицине (его телевизионным кумиром была доктор Елена Малышева), может защищать докторскую... по нескольким направлениям в медицине. «Васек, это фобия», — . говорил я. «Невежи! — фиглярствовал он. — Придет день, и вы поймете...»

— Ты какими судьбами? — спросил он, хлопоча вокруг журналиста.

— Иду в Нижний город, — сказал я. — Ищу одного паренька...

— На ночь глядя?! Может, у меня переночуешь?

— Спасибо, Вася, но дело не терпит...

— Как вы допустили, чтобы стало так гнило?.. — подал голос журналист. Мы с Васей посмотрели на него.

— Алексей, удалось что-то выяснить? — спросил я.

Он закашлялся.

— Много... чего. Ощущение, что ваш город — это центр вселенского зла. Все самое плохое, что только может быть, скопилось здесь. Но главное — болезнь приобрела необратимые формы. Такое не лечится. Еще две-три недели — и вашего города не будет.

— Как?! — сказали мы с Васей в один голос.

— Мнение субъективное... Но мой журналистский опыт... подсказывает, что довольно точное. И есть факты. Они все здесь. — Он поднес руку к голове и скривился от боли.

— Да не шевелись ты! — прикрикнул Вася. В его голосе и взгляде был страх.

— Кто тебя так отделал? — спросил я.

Журналист несколько минут молчал, собираясь с силами. Говорить ему было трудно.

— В городе я три дня. С первого же начали звонить в номер с угрозами. Потом на меня вышел майор ФСБ из Москвы, он здесь еще раньше. Вместе мы сделали пару вылазок... Угрозы не прекращались, позавчера на балкон номера попала граната, но не взорвалась почему-то. Просроченная, наверное. — Он хрипло рассмеялся. — Мне пришлось из гостиницы уходить... С фээсбэшником мы прятались в городе, попутно собирая информацию, ночевали где придется... Прошлой ночью нас обложили в Есенинском парке. Майора ранили, и я... — Он умолк. — В общем, я его бросил. Должен был остаться кто-то, кто донес бы информацию до власти — но не местной, с ней все ясно... До столичной. А сегодня... Ну, это не грабители. Напали вчетвером. Думаю, команды убить у них не было. Пока били, один все время орал: предупреждали тебя, предупреждали... Потом удар — и темнота. Пока ты, — он посмотрел на меня, — не начал меня переворачивать и обшаривать.

Он замолчал. Вася вновь принялся хлопотать, менял компресс на голове, смазывал синяки и ссадины на теле и руках, все время что-то негромко и успокоительно бормоча. Я сидел напротив, в кресле, и смотрел на них.

Все нереально, совершенно фантастично и дико — то, что происходит. И в то же время: пасти рычащих, как собаки, огромных крыс, обстрел банка, смерть Левы на моих руках в супермаркете... То, что рассказывала Галина Андреевна... Как все это могло на нас свалиться?

— Ты примерно представляешь, что можно сделать? — спросил я.

— Наверное, — сказал журналист, — ввести войска, как в Чечню. Обязательно МЧС — куда ж без них... Создание комиссии по выходу из кризиса. Жесточайшее наведение порядка. Контроль, ежечасный контроль из центра. Расследование каждого отдельного случая, будь то убийство, мародерство, взрыв, поджег... Мы еще не знаем, что творится в области и других населенных пунктах по соседству. Стоило бы выяснить, как далеко распространилась чума. Я не политик, не мент, мне сложно... Но то, что я узнал... по-настоящему катастрофично. Организм города на грани. Некоторые его органы уже сгнили и воняют — например, правоохранительные. Скоро спасать будет некого и незачем, а наводить порядок — негде. Ты слышал, что творится в Нижнем городе — там, куда ты идешь?

— Они объявили себя Независимой...

— НАЕ, — сказал Алексей и закашлялся, отталкивая руку Васи с компрессом. — Херня. Это десятая часть. Не ходи. Ты не вернешься.

Мне стало так себя жалко, что я чуть не заплакал. Но, сглотнув комок, сказал:

— Не могу. Я должен.

— Ну и дурак, — сказал журналист и отвернулся.

Я поднялся, вышел в коридор и позвал оттуда Васю. Мы прикрыли дверь в комнату, я негромко сказал:

— Очень тебя прошу, Алибабаич... Подлечи его и вывези. Только не затягивай с этим. А вдруг он прав?

— Не волнуйся, все будет в лучшем виде.

— Один человек ничего сделать не может! — закричал из комнаты Алексей и зашелся в тяжелом кашле.

Я посмотрел на дверь в комнату и сказал:

— Вась... Может быть, случайно... Понимаешь, у меня все оружие без патронов...

Он молча ушел на кухню и вернулся с чем-то, зажатым в кулаке. Протянул руку и разжал кулак. На ладони лежали четыре патрона от пистолета «Макаров».

— Чем могу, — сказал он.

Я забрал патроны, сунул в карман и открыл дверь.

— Артем, — сказал он. — Убивать не страшно?

— Страшно, — сказал я. — Очень страшно.

До Серебрянки я добрался без приключений, научившись сохранять спокойствие и не шарахаться от каждого звука, каким бы жутким он ни был. Вот сейчас через мост, там пару кварталов — и окраина Нижнего города...

Совсем рядом вдруг загуляли лучи фонарей, послышались шаги и зычная команда:

— Стоять!

Я понесся по набережной к мосту. Они — следом. Их было не меньше четырех человек.

— Я кому сказал! — закричал тот же голос. — Стоять! Стреляю!

Я начал резать зигзагами. Мост был совсем рядом, но что с того? Он длинный, довольно узкий, пешеходная зона; зигзагами не помечешься!

Загрохотали выстрелы. Били сразу на поражение.

Я не бежал — летел, казалось, не касаясь земли. Преследователи не отставали. Нужно огрызнуться, бился голос в моей голове, огрызнуться, понял? Огрызнись, иначе на мосту подстрелят!

На бегу я выдернул из-под мышки «Макарова». Подаренные Алибабаичем патроны я вставил в обойму сразу, как только вышел на улицу. Один патрон был уже в стволе; осталось только снять с предохранителя.

Взбежав на мост, я обернулся. Отсюда тускло освещенная набережная и люди на ней, бегущие к мосту, были прекрасно видны. Они были похожи на патруль — офицер и трое солдат. Но я не стану разбираться, патруль это или нет.

Я тяжело дышал, руки дрожали. Но на несколько секунд я заставил себя сконцентрироваться, замереть — и дважды выстрелил. Один из солдат, словно споткнувшись, распластался на набережной; офицер, бегущий впереди, схватился за руку. Но они не остановились.

Я повернулся и припустил по мосту, шарахаясь от парапета к парапету, не давая им бить прицельно.

Мост остался позади. На этой стороне Серебрянки было еще темнее. Я сбежал на набережную, в панике огляделся, увидел неподалеку дом с приоткрытой дверью подъезда и помчался к нему. Трое продолжали гнаться, я слышал позади себя тяжелый топот; но стрелять перестали. Ну что, очень спокойно сказал в голове маленький Армеев, доигрался в ковбойцев? Сейчас и закончится твой лимит неприкосновенности.

И в этот момент сзади закричали:

— Крысы!!! Товарищ капитан, назад!

Я оглянулся на бегу.

Через пустырь на набережную двумя потоками устремились полчища серых тварей, отсекая патрулю пути к отступлению, оставляя лишь один выход — через парапет в воду. Солдаты и офицер заметались, начали палить во все стороны. Крысы медленно, смакуя, сжимали полукольцо. Я слышал их визги и рычание.

От одного из потоков отделилось несколько и понеслось за мной.