"Прекрасная пленница" - читать интересную книгу автора (Этель Стивенс)

ГЛАВА XIII

Риккардо написал дипломатическую записку Конрадену. Он решил не терять его из виду, в случае надобности - следить за ним.

Побуждало его к этому, с одной стороны, то, что, один Си-Измаил мог открыть ему местопребывание Мабруки; а Риккардо уже надоело всматриваться во все закутанные покрывалом фигуры, какие попадались ему навстречу на улице: глаза их ничего ему не говорили. С другой стороны, он хотел выяснить, что заставляло Си-Измаила скрывать свое настоящее имя от него, рядового иностранца.

В записке он приглашал Конрадена пообедать с ним в отеле «Палас», самом дорогом из тунисских отелей.

Ответ Конрадена гласил:

«Сожалею, но из дому сейчас не выхожу - открылась старая рана. Буду очень обязан, если вы пожалеете меня, одинокого, и согласитесь снова отобедать у меня».

Риккардо принял предложение и в условленный час направился в улицу, где впервые увидал карету с пунцовыми занавесями и услыхал звон браслетов Мабруки.

Конраден вышел навстречу молодому человеку.

- У вас вид усталый, - заметил он, здороваясь с ним. - Уж не влияет ли плохо на ваше здоровье наш климат? Даже южане с трудом мирятся с Тунисом в периоды, когда дует сирокко. Не забывайте принимать по утрам хинин.

Риккардо улыбнулся. Теперь, после его ночного приключения в Карфагене, в нем сильнее прежнего говорило странное чувство к этому человеку: какое-то непроизвольное влечение, близкое в то же время к ненависти.

Конраден как будто угадал его невысказанную мысль: совсем особенное выражение появилось в его холодных голубых глазах, когда он встретился взглядом с Риккардо. Казалось, что он читает в душе юноши.

Они сидели в той же роскошно отделанной комнате, со стенами, выложенными прохладным узорчатым кафелем, и с толстыми коврами на полу. В комнате носился запах благовонных курений, и Риккардо заметил в одном из углов зеленую глиняную жаровню, в которой еще тлели угли.

За столом прислуживал английской выправки слуга. Конраден заводил речь о всевозможных новостях дня, начиная с прихода в Тунис французского флота и кончая беспорядками в Марокко. Риккардо казалось, что он старается выведать его мнения.

Затем Конраден осведомился о здоровье Сицио Скарфи: кто-то говорил ему, пояснил он, будто здоровье синьора Скарфи оставляет желать лучшего.

- Он не совсем хорошо себя чувствует, - отвечал Риккардо, - ничего серьезного, нервы расходились… - И добавил лукаво: - У нас был в доме другой больной, которого привезли вы сами.

Было мгновение, когда на лице Конрадена отразилось замешательство, - так, по крайней мере, показалось Риккардо, - но он только переспросил:

- Я сам?

- Вернее говоря, ваш двойник, Си-Измаил.

- А кто же был этот больной?

- Мой родственник Сан-Калогеро. Си-Измаил подобрал его почти умирающим и привез к нам.

- Ему лучше, надеюсь?

- Настолько, что он уже собирается приняться за работу. В Эль-Хатере, близ Керуана, говорят, производятся интересные раскопки.

- Да, я читал в газетах.

Немного погода, Конраден спросил:

- А как ваша работа в конторе? Довольны вы? Возможно, что вам придется впоследствии взять на себя ведение всего дела…

- Пока нет никаких данных предполагать это, - осторожно ответил молодой человек.

- Деловая жизнь, пожалуй, покажется вам скучной, - небрежно бросил его собеседник. - Вас манят приключения, не так ли? Впрочем, приключения случается переживать и в Тунисе… даже на улице Каира.

Риккардо едва заметно вздрогнул, но по лицу его хозяина ничего нельзя было прочесть.

- Одними приключениями не проживешь, - был банальный ответ. - Рано или поздно приходится жениться и осесть на место. Да, кстати, - перевел он разговор, - я хотел бы посмотреть тунисную свадьбу.

- Немного бы увидели: несколько мулов, навьюченных предметами домашнего обихода, и несколько мужчин в парадных одеждах; женщины бывают закрыты покрывалами.

- Ох, эти покрывала, - вздохнул Риккардо. - Они каждую женщину превращают в загадку.

- У ваших соотечественников очень превратные понятия о мусульманской женщине. Говорят, будто она бесправна, терпит побои, будто любовь на Востоке - одна только чувственность. - Он рассмеялся. - Аскетическое христианство игнорировало половую жизнь или поносило ее. Брак именовался таинством, а семейная жизнь представляла собой сплошное кощунство. Восток же чтит пол, чтит материнство и с ним вместе - саму жизнь.

Риккардо слушал, наполовину лишь понимая. Этот человек как бы гипнотизировал его.

Было уже поздно, когда он вышел от Конрадена, и он невольно задержался на узкой улице, думая - не покажется ли карета с пунцовыми занавесками. Но не было кареты, не слышно было звона браслетов. Лишь два рослых офицера-зуава, сильно подвыпившие, возвращались из казино. Шел мелкий дождь. Воздух был теплый, как в оранжерее. Избегая авеню де Франс, Риккардо свернул в боковую улицу, как вдруг у него появилось ощущение, будто кто-то идет за ним следом. Он остановился. Никого. Остановился снова. На этот раз неприглядного вида мальчик-араб закуривал папироску на полпути от последнего перекрестка. Бурнус из верблюжьей шерсти был ему очевидно велик, и в руках он держал корзину. Риккардо продолжал свой путь, не обращая на него внимания, но подойдя к следующему углу, обернулся и увидел, что мальчик-араб, подобрав полы бурнуса и держась в тени у самых стен, бегом догоняет его. На этот раз сомнений быть не могло. Этот проходимец следит за ним. Риккардо прижался за углом, и мальчик попал прямо к нему в объятия.

- Пустите меня! - пронзительно закричал он на довольно сносном французском языке.

Риккардо крепко держал малого. Из-под складок бурнуса блеснул стальной клинок.

- Я ничего дурного не делал, - скулил мальчик.

Риккардо вырвал у него из рук кинжал.

- Идем в полицию. Арабской голытьбе не разрешается носить оружия.

- Нет, нет! - торопливо зашептал мальчик. - Я не могу. Я друг вам. Я знаю ваше имя - Риккардо Бастиньяни. Меня послали. Мне надо передать вам кое-что, но я боялся… посреди улицы. Пустите мою руку, я достану…

Риккардо отпустил левую руку мальчика, и тот пошарил у себя на груди под складками бурнуса. При этом на Риккардо пахнуло запахом, от которого кровь бросилась ему в лицо, - резким, пряным запахом, который распространяла вокруг себя Мабрука. Мальчик протянул ему бледно-желтый конверт.

- Теперь пустите меня, - капризно сказал он, - вы делаете мне больно.

Охваченный подозрением, Риккардо сорвал с головы мальчика капюшон бурнуса, совершенно скрывавший его лицо. Показалось густое покрывало.

- Мабрука! Вы! - воскликнул он.

Она тотчас перестала притворяться и заговорила своим обычным голосом.

- Да, я. Письмо от меня. Отпустите меня. Я боюсь, чтобы меня не увидели… с вами.

- Не отпущу. Такой случай в другой раз не представится. Пойдем со мной. Я достану карету, мы опять поедем в Карфаген, Мабрука, на одну эту ночь. - Он говорил, как в лихорадке.

- Я не могу, - возразила она. - Это была безумная затея. Я и без того зашла с вами дальше, чем нужно. Отпустите меня.

- Нет, выслушай меня, Мабрука. Мне надо видеть тебя сегодня. Я не хочу быть обманутым снова. Клянусь, если ты не пойдешь со мной, я не отдам тебя в руки первого попавшегося блюстителя порядка. Выбирай.

Она задумалась.

- Вы живете в доме номер тридцать четыре по улице Медресе эс-Слимания?

- Да.

- Комната ваша выходит на улицу или во двор?

- Во двор.

- На верхнем этаже?

- Да.

Она рассмеялась.

- Хороший номер! Я пойду к вам!

Риккардо немного растерялся.

- Но… это опасно… нас могут увидеть.

- Ключ у вас есть?

- От обеих дверей.

- Я иду с вами. Мы пройдем прямо к вам в комнату. В соседних с вашей комнатах никто не спит?

- Нет, она в стороне от других.

- Идем. Только вы должны обещать, что не будете стараться поцеловать меня, пока мы не обсудим вместе одного дела.

- Обещаю, - сказал Риккардо.

Он был в восторге от ее покорности, хотя покорность эта и смахивала на каприз, и твердо решил быть на этот раз смелее.

Знойный ветер гнал им в лицо мелкий теплый дождь. Это была ночь сирокко, бредовая ночь.

Они скоро дошли до арабского квартала и свернули на улицу Медресе эс-Слимания. Риккардо отпер тяжелую дверь. Мабрука скользнула бесшумно, как тень. Риккардо больше всего боялся наткнуться на Сальваторе, возвращавшегося из казино. Но внутренний дворик был пуст. Они благополучно добрались до комнаты Риккардо.

Мабрука стянула с кровати перинку и уселась на ней на полу, поджавши под себя ноги и с возгласом отвращения отбросив свой бурнус. Риккардо порывисто бросился рядом с ней на пол и прижался губами к ее обнаженным ногам, с которых она сняла туфли, войдя в комнату.

- Не оставляй, не оставляй меня так надолго, - повторял он, осыпая ее ноги безумными поцелуями.

- А ваше обещание? - крикнула она, отстраняя его.

Он притих, испугавшись, что их могут услышать. Некоторое время они оба прислушивались, но все было тихо кругом.

- Осторожно, - шепнула она. - Прочти сначала мое письмо.

- Сердце мое! Ради самого неба, поцелуй меня хоть раз. Сними это проклятое покрывало! Ведь ходят же другие танцовщицы без покрывала.

- Я объясню тебе: я дала обет не показывать моего лица мужчинам… кроме одного. Если я нарушу обет, мне грозит несчастье.

- Этот один - твой возлюбленный? - ревниво спросил он.

- Нет, не возлюбленный. - Она тяжело вздохнула.

- А кто же он?

- Я не могу сказать. Не будем говорить об этом. Читайте, читайте письмо. - Одной рукой она придерживала покрывало, будто опасаясь, что он в порыве страсти попытается сорвать его.

- Ты можешь сказать мне то, что в нем написано?

Она взяла у него из рук конверт, вскрыла его и протянула Риккардо письмо.

Он прочел:

«Если вы когда-нибудь попадете в неприятное положение из-за шампанского, и вам понадобится помощь, ступайте или пошлите кого-нибудь в Керуан, дом у стены, ближайший к Якорям Ноя. Скажите пароль: «Сиди-Бель-Гассан», на что вам ответят «Uatik sad», после чего начертите на пороге пятиконечную звезду. Точно придерживайтесь указаний».

Риккардо с недоумением воззрился на это послание.

- Что все это значит? Из-за шампанского? Разве я пьянчужка? Какие могут быть у меня неприятности?

- Тсс! Мне нельзя говорить.

- Значит, тут замешан Си-Измаил! - догадался он.

- Тсс! - испуганно шепнула она, хватая его за руку. - Больше я ничего не могу сказать тебе. Мне грозила бы беда. Он все может. Не спрашивай. Он по глазам моим узнал бы. Не спрашивай. Скоро сам узнаешь.

Все это начинало казаться Риккардо нелепым, он улыбнулся. Она напоминала ему ребенка, при взрослых увлекающегося очень страшной и очень таинственной игрой.

- В таком случае не следовало ничего говорить мне.

- Я хочу вам добра. У меня есть нежность к вам. Вы молоды - почти ребенок. И упрямы. Меня мучает мысль, что вам угрожает беда. Я боюсь за вас. Лучше всего вам действовать заодно с ним, а не против него. С ним нельзя бороться, от него нельзя уйти. Я как-то пыталась…

- Что тебе за дело до него? - крикнул он и порыве мучительной ревности.

- О-ла-ла! Не надо ревновать танцовщицу, да еще и немолодую. Танцовщицу, которая любит тебя лишь за то, что ты красив и еще не совсем взрослый. - Она прижалась к нему, и в этом движении была и ласка, и материнская нежность.

- Останься со мной! - вырвалось у него. - У меня есть немного денег. Я спрячу тебя поблизости, в квартале Медина, где тебя не найдет никто. Когда-нибудь я буду богат и дам тебе все, чего бы ты ни пожелала.

Он чувствовал, что она улыбается под своей вуалью.

- А моя свобода, ради которой я пожертвовала всем, что имела? Неужто ты думаешь, что я не была любима раньше? Не любила сама? Милый! Милый! - Она вдруг оборвала, потом заговорила другим тоном: - Я проголодалась, дитя! Достань мне чего-нибудь поесть.

Риккардо отшатнулся от нее с каким-то неприязненным чувством.

И повторила свою просьбу.

- Ты был моим гостем, я буду твоей гостьей. - И добавила с лукавой улыбкой: - Всыпь, если хочешь, сонный порошок в молоко.

Он с упреком посмотрел на нее. Шутка не понравилась ему.

Можно спуститься в кладовую и принести ей поесть, но как бы не услыхала Джоконда, мимо комнаты которой придется проходить.

Он вышел, из предосторожности запер за собой дверь на ключ и бесшумно скользнул вниз по лестнице.

Вернувшись, он отпер дверь, толкнул ее. В комнате было темно; свеча, которую он зажег, когда пришел с Мабрукой, потухла или была потушена.

- Мабрука! - шепнул он, протягивая руки.

Ему казалось, что он чувствует ее теплое дыхание. Уж не вздумала ли она играть с ним в прятки?

Полное молчание. Он ощупью отыскал спички, зажег свечу. В комнате не было никого. Он раздвинул занавеси, заглянул под кровать, в шкаф.

Мабрука исчезла.

Каким путем? Ведь дверь была заперта снаружи. У него вырвалось проклятие. Окно, положим, открыто, но до земли не меньше двадцати футов. При большой ловкости она могла через окно выбраться на крышу, а оттуда на террасу соседнего дома. Но там ей грозила бы неприятность: чужой, проникающий на женскую половину майританского дома, подвергается строгой ответственности.

Он лег в постель, встревоженный. Он не решился пройти еще раз мимо комнаты Джоконды и подняться на крышу, чтобы проверить, - не там ли Мабрука. Когда он пришел в себя после неожиданного ее исчезновения, гнев волной захлестнув его. Она вторично обманула его!