"Прекрасная пленница" - читать интересную книгу автора (Этель Стивенс)

ГЛАВА II

Улица Сосье, старинная Цанкат Туила, дремала, обласканная послеполуденным солнцем. Несколько мулов и ослов, навьюченных бурдюками из овечьих шкур с оливковым маслом или вязанками зелени, все в струпьях и ссадинах и сопровождаемые целыми тучами мух, медленно тащились по ней, многострадальные и терпеливые, терпеливее своих западных сородичей, поскольку на долю их выпадало много больше невзгод. Шелудивые верблюды, такие же хилые и так же облюбованные мухами, задрав головы, неприятно фыркая и поднимая пыль, проходили мимо ларьков мясников, мимо продавцов плодов и овощей и веселых лавчонок с пестрыми ситцами. Нищие в лохмотьях мирно беседовали друг с другом; старик-калека, на самом припеке, непрерывно вопил: «Мескин! Мескин!» и громко читал молитву Аллаху, всеблагому и милосердному. А между ними всеми ловко сновал босоногий продавец кофе, держа в каждой руке по несколько крошечных, с рюмку величиной, чашек с длинными ручками, и угощал правоверных.

Вдруг все звуки покрыл протяжный и резкий, не от мира сего, зов, несшийся откуда-то сверху. Его подхватили и повторили сотни других голосуй. Некоторые из торговцев поднялись и, оправив свои бурнусы, тихо, по двое и по трое, направились и ближайшую мечеть, одну из ста сорока мечетей города Молитвы. Другие взялись за свои четки, нищий продолжал вопить.

Один торговец, из менее набожных, перешел к своему соседу-пирожнику и уселся рядом с ним на циновке.

- Мир тебе!

- Мир тебе!

Пирожник подозвал разносчика кофе.

- Два кофе.

- Наступают жаркие дни, - вздохнул первый торговец-фруктовщик. - Скоро все иностранцы покинут город. Сегодня с поездом не приехало ни одного.

- Останутся те, что копают там, за городом, будь они прокляты!

- Говорят, нашли что-то новое.

- Голую женщину, бесстыдную мраморную штуку.

Фруктовщик слушал почтительно: пирожник был человек ученый и в родстве со святыми людьми.

- По-твоему такие вещи надо бы уничтожать?

- Разве не сказано в Коране, что не должно творить или терпеть кумиров? А эти христиане не только сами поклоняются голому мужчине и Мариам, его матери, и многим другим, но еще чужих богов откапывают.

- А по нашим святым мечетям шатаются сколько им вздумается! Собаки!

- Это ты повторяешь слова Большого Человека?

- Да, он много раз говорил.

- Однако сын твой не мало зарабатывает, показывая этим собакам мечети, - заметил пирожник, в котором внезапно заговорило чувство юмора.

- Так что же? Пускать их бесплатно, что ли? Глупо было бы. А что слышно о Большом Человеке?

- Он молчит. Время все еще не пришло.

- В Марокко уже многое сделано. Я читал сегодня, что там правоверные совсем уничтожили французские отряды.

- Мало ли что пишут газеты!

- А правду ли говорят, будто Большой Человек сейчас здесь, в городе?

- Ты поздно встаешь, Мустафа. Я сам видел утром Двуликого. Проходя мимо, он окликнул меня по имени, подал мне семь фиников и сказал, чтобы я три съел сам, а остальные роздал четырем надежным друзьям - это, мол, принесет мне счастье.

- Как он благосклонен к тебе, - с оттенком зависти проговорил фруктовщик. - И кому же ты роздал финики?

Пирожник замялся, потом ответил смущенно:

- Я отдал все четыре Азизе, танцовщице.

- А-а! Должно быть, ты у нее искал счастья! - лукаво заметил его собеседник. - Да хранит тебя Аллах!

Почти в это же время Сан-Калогеро, Риккардо и обе девушки прогуливались по базарам. В противоположность тунисским, в Керуане базары совсем крытые, так что там прохладнее, темнее, и воздух сильнее насыщен запахом благовоний. В этот день все лавки принарядились в честь праздника Муледа. Стены были задрапированы желтыми, белыми и оранжевыми шелками, затянуты дорогими коврами. Хозяева облечены в богатые, красивых оттенков одежды. Повсюду развешаны цветные фонарики и стеклянные люстры: с наступлением темноты весь город должен был быть иллюминирован.

Здесь было не так богато, как в Тунисе, но девушкам все казалось ново. Сан-Калогеро многие знали, и один из торговцев пригласил их присесть рядом с ним на прекрасный ковер и выпить кофе с душистым печеньем.

Джоконда свободно беседовала по-арабски с их хозяином. Сан-Калогеро прислушивался с интересом, как вдруг почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Позади стоял один из его рабочих-арабов, запыхавшийся, потный.

- Сиди! Иди скорей! - шепнул он Джованни на ухо.

- Что такое? Что случилось?

Араб оглянулся кругом. Во всех лавках-ячейках этого торгового улья сидели их хозяева, то потягивая кофе, то куря, то играя в домино или читая Коран.

Слышался сдержанный гул голосов, нежный аромат носился в воздухе.

- Не могу говорить здесь. Пойдем, сиди, нужно!

Джованни окинул его подозрительным взглядом.

- Чего ради я побегу, неизвестно почему?

Араб нагнулся к самому его уху и что-то прошептал. Джованни не изменился в лице, но поднялся.

- Мне очень жаль, - сказал он, обращаясь к девушкам, - но нам с Риккардо придется проводить вас в отель…

Хотя он говорил спокойно, но девушки тотчас догадались, что не все благополучно, и простились со своим хозяином.

- Неприятное известие? - дорогой спросила Джоконда Сан-Калогеро.

- Пустое: недоразумение между одним из моих рабочих и властями. Мы живо уладим это. А вечером успеем посмотреть иллюминацию.

Шедшая позади Риккардо Аннунциата сказала с оттенком иронии:

- Мне, конечно, не соблаговолят сказать, в чем дело?

- Я и сам понятия не имею, - холодно, несколько обиженно ответил Риккардо.

- Риккардо, - вдруг неожиданно мягко заговорила девушка, - отчего бы нам не быть друзьями, по крайней мере? Я знаю, что часто бываю невозможна, но я это не нарочно… Помиримся?

Риккардо невольно улыбнулся:

- Это, во всяком случае, приятнее состояния вооруженного перемирия, в котором мы пребывали до сих пор.

- Значит, мир?

- Да, мир.

Он взял протянутую ему руку и задержал в своей.

- В сущности, все это было нелепо, раз нам все равно придется пожениться, - сказала она.

Он с неожиданной для самого себя страстностью пожал ей руку. Она подняла на него глаза и улыбнулась.

Проводив девушек до отеля, Джованни повернул в сторону вокзала.

- Что случилось?

- Джузеппе прислал за мной этого араба, там что-то неладно.

Они молча шагали, араб следовал за ними. Не доходя до вокзала, услышали шумный говор. У решетки вокзала стоял допотопный экипаж, запряженный серым арабским конем. А по ту сторону решетки оживленно жестикулировали и спорили десять-двенадцать человек, среди которых были и европейцы и арабы.

- Это экипаж кади, - с ударением сказал посланный Джузеппе.

- Погодите, Джованни! - остановил Риккардо друга. - Давайте выработаем раньше план действий.

- Проще всего известить полицию.

- Ничуть не бывало, - горячо возразил Риккардо, - вы и не подозреваете, что тут замешано. Если вам дорого счастье Аннунциаты и Джоконды, не вызывайте полицию.

- А что если вагоны будут осмотрены по дороге в Тунис? Каково будет мое положение? Что-то надо сделать.

- Пока надо сказать, что в этих ящиках - снаряжение для вашего лагеря, присланное вам из Туниса в виду того, что в округе неспокойно.

- Заявить притязания на снаряжение? Но в четырех вагонах не меньше восьмидесяти ружей. К чему такое количество? Как я объясню?

- До ружей дело не дойдет. Начальник станции не знает ведь, что платформы с двойным дном Мы можем вернуться ночью и забрать ружья. А теперь идем.

Когда они подходили, от группы отделились и направились к ним взволнованный начальник станции и еще более взволнованный таможенный офицер.

- Месье Сан-Калогеро! Выясните недоразумение! Господин кади утверждает, что эти ящики присланы ему, и в доказательство предъявляет письмо Си-Измаила. А ваш человек заявляет, будто они представляют собственность лагеря в Эль-Хатере и без вашего разрешения никому выданы быть не могут.

Кади, необычайно тучный человек в монументальном тюрбане, подхватил сказанное начальником станции, рассыпался в уверениях, и все присутствующие заговорили разом, каждый во весь голос.

Как только ему удалось вставить слово, Джованни сказал:

- Мне очень жаль вступать в конфликт с господином кади, но я тоже рассчитывал получить из Туниса кое-что с этими же вагонами, и, судя по внешнему виду ящиков, не сомневаюсь в том, что они присланы мне.

- У мсье нет письма в подтверждение его слов, - заявил кади, с торжествующим видом помахивая своим документом.

- Письмо, конечно, есть, но вряд ли стоит посылать за ним в Эль-Хатеру. Нельзя ли проще разрешить спор? Быть может, господин кади согласится сказать, что должно быть в его ящиках?

- Одежда и книги, - сказал тот, моргая черными, как бусинки, глазами. - Си-Измаил посылает их для бедных учеников «зауйи» при одной из мечетей.

Джованни улыбнулся.

- Чего же проще? А в моих ящиках должно быть снаряжение для нашего лагеря в Эль-Хатере. В Тунисе ходят слухи, что здесь неспокойно, и мне присылают средства защиты. Спорить незачем: достаточно вскрыть ящики, чтобы выяснилось, кому они принадлежат.

- Я протестую, - вскричал кади, весь побагровев, - это оскорбительно и для Си-Измаила, и для меня.

- Но почему же, - пытался его успокоить начальник станции. - Предложение вполне разумное.

Препирательства продолжались некоторое время, но, в конце концов, таможенный офицер, хотя и очень неохотно, стал вскрывать первый ящик.

Начальник станции, с видом арбитра, смотрел ему через плечо.

- А-а! Книги! - воскликнул он вдруг.

Сенсация! Приунывший было кади приободрился! Джованни смутился.

Но Риккардо, опустившись на колени возле ящика, просунул в него руку и вытащил книгу Коран в пергаментной обложке. Засунул руку еще раз.

- Это не книги, - крикнул он, вытаскивая картонную коробку.

Начальник станции осторожно раскрыл ее затем нагнулся над ящиком. Минута напряженного молчания.

- Мсье Сан-Калогеро, - сказал начальник станции, выпрямляясь, - вы правы.

- Бесполезно вскрывать другие ящики, - мрачно заявил таможенный офицер. - Я удовлетворен.

- Все удовлетворены, я полагаю, - улыбнулся Джованни. - Я уверен, господин кади, что ящики с книгами и одеждой для ваших бедных студентов прибудут в свое время.

Потерпевший поражение кади, весь бледный от гнева, уселся в свой экипаж. Толпа разошлась.

Риккардо и Джованни поблагодарили начальника станции, гордого сознанием, что он сыграл в этом деле роль Соломона, сдали на его ответственность ящики и, в сопровождении Джузеппе, вышли со станции. Солнце садилось, и рельсы горели, как расплавленные. На белых домах играли красные отблески.

Пока они шли к отелю, небо темнело, краски наката угасали. На юге мрак наступает сразу после захода солнца. Джованни и Джузеппе простились с Риккардо. В гостиной Риккардо застал одну Аннунциату, - Джоконда переодевалась у себя наверху. В комнате, с пестрой деревянной обшивкой, было почти совсем темно. Риккардо привлек Аннунциату к себе и поцеловал ее.

- Ты серьезно хочешь, чтобы мы были друзьями? - спросил он.

Она не отвечала, но и не вырывалась, даже как будто доверчиво прижималась к нему. Он был удивлен. Неужто это та самая девочка, которая с таким негодованием отнеслась недавно к его поцелую? Он целовал и целовал ее, недоумевая, чем объясняется ее покорность. Но вдруг она вырвалась с негромким восклицанием:

- Не надо, Риккардо! Я не могу… - Глаза ее были полны слез.

- Что такое? Что с тобой? - спросил он и, обняв ее, подвел к окну и усадил в кресло.

Потом повернул выключатель.

- Скажи, - уже другим тоном заговорила Аннунциата, - уладилось ли дело? Что это было?

Риккардо улыбнулся.

- Столкновение Джузеппе с таможенными. Пустяки.

- А я испугалась. У меня было такое чувство, будто что-то угрожает нам.

- Надеюсь, оно рассеялось? - шутливо спросил Риккардо.

- Нет… не скажу.

Он рассмеялся и обнял ее за плечи, успокаивая как в тот день, когда умер ее фламинго.

Спустилась ночь. Оставивши на дороге автомобиль под охраной Джузеппе, Риккардо и Джованни в сопровождении одного мальтийца прокрались на вокзал. Но когда, оторвавши одну-другую планку в первой платформе, они хотели вытащить содержимое тайника, - оказалось, что там пусто. Даже циновки были убраны. То же самое повторилось и на остальных платформах. Риккардо внимательно осмотрел вагоны и открыл, что у всех второе дно бесшумно выдвигалось наподобие ящика. Те, кому предназначались ружья, уже успели побывать здесь!