"Во имя отца" - читать интересную книгу автора (Квиннел А. Дж.)

Глава 11

Полковник Олег Замятин считал себя большим специалистом в разгадывании всяческих головоломок. У него для этого были неплохие способности. Он отлично отгадывал кроссворды и был незаурядным шахматистом. К работе над этой головоломкой он приступил с одержимостью наркомана; в его распоряжении были трое таких же одержимых сотрудников и самый современный компьютерный комплекс в Советском Союзе.

Все три помощника сидели за своими рабочими столами напротив Замятина в просторной комнате. Замятин был сторонником совместного размещения начальников и подчиненных, чтобы следить за работой своих сотрудников.

Компьютер «Ряд 400» находился в подвале. Замятин был доволен своим новым подразделением и местом его размещения. Хотя строение и находилось на площади Дзержинского, но не в самом здании КГБ, а рядом с «Детским миром» — магазином, где продавали все, начиная от одежды для грудных детей и кончая спортивными товарами. Ирония такого соседства Замятину была непонятна. Миссия, которую выполнял Замятин по заданию Генерального секретаря ЦК КПСС, открыла ему все двери в коридорах власти. Теперь он по первому требованию мог получить все, что ему было нужно: и людей, и оборудование. На стене в их просторной комнате светилась гигантская электронная карта европейской части Советского Союза и близлежащих восточноевропейских стран. Мигающими огоньками были намечены все КПП, и по карте можно было следить за работой каждого из них. В информационном центре, который находился в соседней комнате, полтора десятка сотрудников обрабатывали все сведения и директивы, направляемые на периферию, а также управляли компьютерной сетью. Все это было организовано за каких-то четыре дня. А сам Замятин один из этих четырех дней провел в Риме, общаясь со старшими офицерами местной резидентуры КГБ. Он ознакомился с их планом действий по агентурному проникновению в Ватикан, одновременно покритиковав и похвалив их. Он одобрил наступательность этого плана, хотя его реализация и могла повлечь за собой высылку из страны нескольких сотрудников резидентуры. Но игра стоила свеч! Наконец, перед тем как отправиться в аэропорт, Замятин съездил в Ватикан.

Вечер был прохладным, хотя намного теплее, чем в Москве. Но Замятин все равно не снял свой плащ. Он вел себя как обыкновенный турист, пришедший поглазеть на столицу католической церкви. На площади Святого Петра он остановился напротив апартаментов папы. Глядя на освещенные окна, он представлял себе фигуру папы за одним из них.

Рядом с ним стояла пожилая чета из Америки. Повернувшись к мужу, жена сказала:

— Он, наверное, сейчас ест, милый?

На мужчине было клетчатое пальто и немецкая шляпа с зеленым пером. Он ответил:

— Не, он небось сейчас молится или занимается чем-то в этом роде...

Если бы так, подумал Замятин, направляясь к машине.

Три офицера, сидевших каждый за своим столом напротив Замятина, были майорами, и всем было за тридцать. Они были лучшими молодыми аналитиками в КГБ. Скорее учеными, нежели оперативниками. К удовлетворению Замятина, все они были освобождены от своей прежней работы и переведены к нему в подчинение. Вот уже три дня они перерабатывали всю информацию, поступающую в центр. Они работали молча, иногда совещались между собой шепотом. Офицеры обращались к Замятину только тогда, когда считали, что могут сообщить ему что-то значительное.

Усиление режима на границах привело к тому, что было задержано большое количество правонарушителей. Наркотики, религиозная литература, порнография задерживались па пути в Союз, а иконы, другая церковная утварь при вывозе на Запад. Был задержан человек, подозревавшийся в выполнении миссии курьера британской МИ-6. На границе с Финляндией были пойманы четверо диссидентов с поддельными документален. Но ничего не было такого, что хотя бы косвенно относилось к ватиканскому террористу. Конечно, председатель Госкоминтуриста попытался было поднять большой крик, так как это отпугивало туристов, но звонок от Андропова заставил его замолчать.

Замятин уже направил Андропову отчет о работе за первые двое суток. В докладе было изложено все, что группа предприняла или собирается предпринять. Сейчас Замятин работал уже над следующим отчетом. Ему, конечно, хотелось сообщить Генеральному секретарю что-нибудь значительное, но он понимал: Андропов, несмотря на свое нетерпение, сознает, что прошло слишком мало времени для достижения существенных результатов.

Замятин услышал голоса тихо говорящих между собой майоров, затем один из них обратился к нему:

— Товарищ полковник!

Замятин оторвался от работы и посмотрел на них. Обращавшимся был один из «академиков», самый талантливый и самый молодой, Борис Гудов. Он всегда выглядел вялым, а от его тела исходил неприятный запах, но он обладал исключительно острым умом. Сейчас его обычно сонные глаза были оживлены.

— Что случилось?

Гудов посмотрел на сидевшего справа от него майора Иванова и затем уверенно сказал:

— Четыре дня назад всем нашим агентам в западных секретных службах было дано указание заняться этим делом.

— И что? — спросил Замятин, вспоминая негативную реакцию на это решение со стороны некоторых руководителей КГБ.

— Вы помните о нашем человеке в БНД под кличкой Мистраль?

— Конечно, — Замятин его хорошо помнил.

Мистраль был внедрен в БНД в 1963 году, задолго до чистки, происшедшей после скандала с Гилламом.

Агент пережил эту чистку и постепенно поднимался вверх по служебной лестнице, пока не достиг вершины он стал заместителем директора БНД. Несмотря на столь высокое положение, его активно не использовали, надеясь, что в один прекрасный день он станет главой всей организации. И только страх Андропова за свою жизнь заставил его задействовать в операции Мистраля.

Гудов сказал:

— Им всем было приказано сообщать только информацию государственной важности или по деятельности секретных служб Ватикана.

— И что же?

Гудов похлопал по папке, лежащей у него на столе:

— Вчера Мистраль вышел на связь в Бонне с сотрудником резидентуры. Он передал досье, поступившее в БНД от третьей организации. В нем портреты двадцати четырех курсантов и семи инструкторов лагеря террористов Ибн Авад в Ливийской пустыне. Информация получена двадцать второго числа прошлого месяца.

Продолжайте, — сказал Замятин. Не то чтобы его обуревало нетерпение, просто он заинтересовался этим делом. Гудов продолжал тем же педантичным голосом, а остальные два майора внимательно смотрели на него.

— Товарищ полковник, по идее, это не так уж необычно. Все западные секретные службы, а особенно ЦРУ и Моссад, тратят много времени, стараясь пробить стену секретности, существующую вокруг подобных лагерей. Но эти сведения поступили не от них...

Теперь Замятин уже не мог побороть нетерпение. Он резко спросил:

— Так от кого же они получили эту информацию?

— От "Фонда поддержки церкви за «железным занавесом»!

Замятин нахмурился, но тут же улыбнулся.

— А, наш друг Беконный Священник... Дайте-ка это сюда.

Майор передал папку Замятину. Остальные смотрели на полковника. Тот кивнул им, и они тоже подошли к его столу.

Замятин медленно листал страницы. На каждой из них тушью были нарисованы лица мужчин и женщин анфас и в профиль. Под рисунками были даны краткие описания внешности. Наконец взгляды Замятина и его помощников, заглядывавших в папку через плечо полковника, остановились па изображении молодой и симпатичной девушки с восточными чертами лица. Майор Гудов указал на предложение в конце подписи: «Сексуально неразборчива, нимфоманка». Замятин пробормотал:

— Так, так. Источник этих сведений, видимо, занимался в этом лагере не только боевой подготовкой.

Гудов кивнул:

— Да, вы правы. Сейчас я вам еще кое-что покажу.

Через пять страниц они увидели строгое привлекательное лицо Лейлы. Опять Гудов указал на последнее предложение. Оно гласило: «Сексуально активная; наблюдаются садомазохистские наклонности».

Один из майоров усмехнулся и спросил:

— Как бы туда попасть?

Они все засмеялись, в том числе и Замятин, который почувствовал какое-то облегчение. Он сказал:

— Тебе туда ни к чему. — Он указал большим пальцем в сторону Гудова: — А вот Борис вскоре туда отправится. Присаживайтесь.

Они пошли к своим рабочим местам, сели и стали терпеливо ждать, что же скажет полковник.

Замятин просмотрел последние страницы и затем несколько минут задумчиво сидел не шевелясь. Наконец он поднял голову и властным голосом произнес:

— Майор Гудов, вы немедленно отправитесь домой, переоденетесь в гражданскую одежду, упакуете самые необходимые вещи и отправитесь на базу ВВС в Люблине, где вас будет ждать военный самолет, на котором вас доставят в Ливию. Там вас встретит старший офицер ливийских разведывательных служб, который сопроводит вас в лагерь Ибн Авад. Никто не должен фотографировать курсантов, но разведка это делает, будьте уверены. Вы должны будете сличить фотографии с рисунками. Фотографий будет на одну больше, чем рисунков. На ней и будет наш герой... или героиня. Это может быть и мужчина, и женщина, хотя, скорее всего, это все-таки будет мужчина, если, конечно, боевик папы не лесбиянка.

При этих словах никто не осмелился даже улыбнуться: тон Замятина не располагал к этому. Он продолжал:

— Затем вы опросите всех инструкторов и тех курсантов, которые были в лагере до двадцать второго числа прошлого месяца. Особенно тщательно опросите филиппинку и инструктора Лейлу. Все это вы должны сделать в течение двенадцати часов. Ваш отчет понадобится мне завтра к двадцати двум ноль-ноль. Постарайтесь поспать на пути туда и обратно. И не подведите меня. А теперь идите.

Майор Гудов встал, отдал Замятину честь и направился к двери. Но тут Замятин позвал его. Он протянул ему папку:

— Это вам понадобится.

Смущенный Гудов подошел к нему, но Замятин не был раздражен этим промахом: гениальные люди всегда витают где-то в облаках, опускаясь на землю, лишь когда их об этом попросят. Замятин даже не посмотрел на удаляющуюся фигуру Гудова, уже обращаясь к одному из оставшихся майоров:

— Товарищ Воронцов, вы подготовите транспорт для Гудова и свяжетесь с ливийской разведкой через нашего резидента в Триполи. Можете пользоваться особыми полномочиями.

— Есть, товарищ полковник, — Воронцов потянулся к одному из телефонов, стоявших у него на столе.

Замятин задумчиво посмотрел на последнего помощника, который ожидал приказаний начальника. Наконец тот сказал:

— Майор Иванов, вы закажете нам всем чай!

Иванов улыбнулся и взялся за телефон. Сделав заказ, он повесил трубку и вслух высказал свои мысли:

— Как же Беконному Священнику удалось внедрить своего человека в этот лагерь?

Замятин в ответ вздохнул.

— Мы, конечно, попытаемся это выяснить, но я боюсь, что у нас ничего не выйдет. Никто никогда не сможет до конца определить возможности этого чертова попа.

Он громко выдохнул воздух, взял в руки свой фломастер и с некоторой гордостью произнес:

— Но мы уже сидим у него на хвосте.

В конце своего отчета Андропову он написал: «У нас появилась реальная возможность установить личность исполнителя покушения, а также получить описание его внешности. Я полагаю, что эти сведения поступят ко мне еще до направления вам очередного отчета».

Архиепископ Версано чувствовал себя не в своей тарелке. Не то чтобы кресло, в котором он сидел, было неудобным, просто он находился в неприятной ситуации.

Папа мягко повторил свой вопрос:

— Что происходит, Марио?

Архиепископ недоумевающе покачал головой:

— Я абсолютно ничего не знаю, Ваше Святейшество. Единственное, что я знаю, это то, что все выглядит достаточно странно.

— Не просто достаточно, а очень странно, — ответил папа.

Он встал, подошел к своему столу и взял в руки лист бумаги. Потом он сказал Версано:

— Вот сообщение от кардинала Глемпа из Варшавы. СБ переворачивает все вверх дном, видимо, по прямому приказу из Москвы. Мы уже заявили протест, но это осталось незамеченным. Подобные же вещи творятся во всех странах соцлагеря. Их, похоже, не волнует мнение мировой общественности обо всем этом. Сотни наших людей были арестованы. Подобных случаев никогда раньше не было.

Он бросил документ и взял другой.

— Шеф нашей службы безопасности докладывает, что за последние два дня было предпринято три попытки подкупа в отношении производящих текущий ремонт в Ватикане рабочих. Им предлагали внедрить подслушивающие устройства. К счастью, эти рабочие оказались добрыми людьми и сразу же пошли к нему. Он сообщил об этом итальянской контрразведке, и те схватили итальянца с криминальным прошлым, который, как подозревают, имел связи с КГБ. Контрразведка, в свою очередь, проинформировала нас о том, что в городе резко повысилась активность КГБ. Так что Цибан очень беспокоится о нашей безопасности. А тебе кто-то угрожает, скорее всего «Красные бригады». Поэтому Цибан хочет отменить наш завтрашний визит в Милан.

— И что же, вы не поедете?

Папа бросил лист на стол, прошел к своему креслу и тяжело опустился в него:

— Мы ничего не будем отменять. Ты думаешь, что за этим стоит Андропов? Ты думаешь, что он попытается убить нас здесь, в Италии, в Ватикане?

— Нет, Ваше Святейшество, я так не думаю.

— Что же тогда все-таки происходит?

Версано скрестил свои длинные ноги. Его мозг лихорадочно работал. Он решал, как и о чем ему говорить. Наконец он, колеблясь, сказал:

— Ваше Святейшество, до меня доходили эти сведения. Я думаю, что тут, конечно, присутствует некоторая доля дезинформации. Я думаю, что это уловки некоторых людей.

— Объясни свою точку зрения.

Версано тряхнул головой и продолжил:

— Да, скорее всего, это именно так. Ваше Святейшество, вы знаете, что итальянские спецслужбы всегда были связаны с некоторыми людьми здесь, в Ватикане. Это стало очевидным после раскрытия ложи «П-2».

Папа вздохнул.

— Да, но мы всегда пытались ограничить подобные тенденции.

— Да, Ваше Святейшество, но все равно, похоже, что эти люди каким-то образом перехватили нашу информацию о вновь готовящемся на вашу жизнь покушении со стороны КГБ. А у некоторых из них длинные языки. Может быть, они слишком много говорили.

Папа оставался в полном недоумении.

— И что же из этого?

Версано ухватился за свою линию и прочно держался ее. Он продолжил:

— Так вот, может быть, они говорили и о возмездии.

Он переждал наступившую тишину, а затем сказал:

— Они об этом только говорили, вы же понимаете. Они очень вас уважают и были ошеломлены данными о возможной угрозе вашей жизни. Ведь это угроза не только для вас, но и для церкви. Каюсь, Ваше Святейшество, и моей первой реакцией на эту информацию был гнев. Конечно же, в подобных ситуациях мы должны сдерживаться, но это удается далеко не всем.

Папа уже начал улавливать суть рассуждений Версано.

— Ты знаешь об этом еще что-нибудь, Марио? Кто мог быть в это замешан? Судя по донесениям из Польши, можно предположить, что в этом может участвовать отец ван Бурх. Цибан сказал, что в «Руссико» тоже пытались вмонтировать подслушивающие устройства. Мы пробовали найти отца ван Бурха, но нам сказали, что он на Востоке, выполняет миссию доброй воли.

Версано пожал плечами:

— Вполне может быть, Ваше Святейшество, вполне может быть. Ведь такие поездки его обязанность.

Папа кивнул и сказал:

— Да, спаси его Господь. Но мы также помним, что этот священник всегда шел своим путем. Когда мы были архиепископом Кракова, ван Бурх иногда затевал такие вещи, о которых мы узнавали намного позже.

Версано успокаивающе произнес:

— Я буду внимательно следить за ситуацией, Ваше Святейшество, и сразу же докладывать вам, если обнаружу что-либо существенное. Я также попытаюсь выяснить, чем сейчас занимается отец ван Бурх и когда он вернется с Востока. Я думаю, будет лучше, если вы доверите это дело лично мне. Ведь Ваше Святейшество занято решением стольких других вопросов.

Иоанн Павел согласно кивнул, потер подбородок и скулы и грустно произнес:

— Для нас смерть кардинала Менини была тяжелым ударом. Мы молимся за его душу каждый день. Ведь он только-только начал проводить в жизнь важные начинания в своем ордене. Это для нас огромная потеря. А теперь нам сообщают, что вероятный кандидат на его место — кардинал Басконе.

Он поднял обе руки в отчаянии.

— Он опять радикализует этот орден. Мы, конечно, могли бы помешать этому, но мы не склонны поступать подобным образом. Могут возникнуть большие раздоры в самом ордене да и в церкви в целом.

И опять Версано стал утешать папу. Он был рад сменить тему разговора.

— Ваше Святейшество, я не думаю, что вам следует беспокоиться по этому поводу. У меня есть сведения о том, что у Басконе нет почти никаких шансов.

— Мы надеемся, что ты прав.

Наконец лицо папы снова преобразилось, и он, улыбаясь, сказал:

— Марио, как бы нам хотелось, чтобы ты поехал вместе с нами в Милан. Нам так не хватает тебя во время подобных поездок.

Версано улыбнулся в ответ.

— Мне тоже, Ваше Святейшество. Я думаю, что ситуация разрешится. Я твердо намерен сопровождать вас в вашей поездке на Дальний Восток.

Папа встал.

— Ничто не доставило бы нам большего удовольствия, Марио. Я прошу тебя сразу же дать нам знать, как только ты получишь какие-либо сведения по обсуждавшемуся делу. Оно нас очень беспокоит.

Он еще раз тяжело вздохнул.

— А ты знаешь, что в день смерти кардинал Менини был одет во власяницу? Его епитимья, видимо, обострила предсмертную агонию.

Версано покачал головой:

— Я ничуть этому не удивлен, Ваше Святейшество. Он был человеком с удивительно чистой душой. Я тоже молюсь за него.

С высоты своего роста Версано посмотрел на папу и успокаивающе улыбнулся:

— Во всем остальном можете всецело на меня положиться.

Папа улыбнулся и протянул Версано свою руку, а тот преклонил перед ним колено и поцеловал руку первосвященника.

Фрэнк выложил на стол фотографии паспортного размера. Одни были отчетливыми, другие — не очень. Все они были сняты скрытой камерой. На майоре была голубая рубашка с короткими рукавами и плохо сшитые джинсы. Он открыл свою папку и склонился над фотографиями. Сзади стоял резидент КГБ в Триполи, одетый в сафари и беспокойно озирающийся по сторонам. Рядом с ним находился и Хасан в бурнусе. Он был заместителем начальника ливийских спецслужб. Выглядел он очень раздраженным. Гудов был тут в роли большого брата, и, конечно, следовало выказывать ему почтение, но ливийцу не нравилась гудовская манера держаться.

Гудов быстро сверял фотографии с рисунками. Фрэнк помогал ему в этом — у него был хорошо наметанный глаз. Все заняло около десяти минут. Наконец Гудов медленно подвинул к себе единственную оставшуюся фотографию с изображенным на ней Миреком. Фрэнк сказал ему:

— Если это тот человек, которого вы ищете, то он вел себя прекрасно. Не задал ни одного вопроса и вообще никогда не вызывал ни у кого ни малейшего подозрения.

Гудов нетерпеливо хмыкнул в ответ:

— Принесите мне его дело.

Фрэнк подошел к железному шкафчику с делами на всех курсантов и достал, немного порывшись там, папку с документами на Мирека. На губах у него играла легкая улыбка, когда он протягивал папку русскому. Гудов взглянул на фамилию, написанную на обложке: Вернер. Он спросил у Фрэнка:

— Он что, немец?

Фрэнк покачал головой.

— Он прекрасно говорил по-немецки, но у него был акцент. То же самое и с английским. Я думаю, что он был из Восточной Европы. Может, чех или поляк... а может быть, даже и русский.

Гудов недоверчиво хмыкнул, повернулся к Хасану и грубовато спросил его:

— Откуда приехал этот человек?

Хасан невозмутимо ответил:

— Чтобы дать ответ на этот вопрос, я должен получить разрешение своего начальника, а может быть, даже самого полковника.

И тут Гудов взорвался. В течение двух минут он матерно ругался. Когда он окончил свою тираду, по его подбородку текла слюна. Хасан прижался к стене. Было видно, что гневные слова Гудова подействовали на него. Лицо Хасана было искажено от злобы и страха. Гудов вынул из кармана платок и вытер свой подбородок, а затем сказал, обращаясь к Хасану и делая ударение на каждом слове:

— Твой начальник приказал тебе оказывать мне всяческое содействие. Так что лучше расскажи мне то, что я тебе приказываю, иначе к закату ты будешь мертв.

Хасан не смел шевельнуться. Он, как робот, выдавил из себя:

— Он прибыл через Триест. Доплыл до Триполи на корабле «Лидия», кипрском, приписанном к порту Лимасол.

— Кто послал его? — рявкнул Гудов.

Хасан с трудом пожал плечами.

— Нам сказали, что немецкие «Красные бригады».

— У вас есть подтверждение этого?

— Нет. У нас никогда не бывает подтверждения. Вы же сами знаете, как работает наша система. Никто никому никогда не задает никаких вопросов. Мы готовим всех, представителей любых политических движений. Единственная черта, которая их объединяет, — это участие в террористической деятельности.

Его голос немного окреп, и он повторил:

— Вы ведь знаете, как работает наша система. Ведь КГБ сам создал ее для этого и других лагерей.

Гудов зевнул и спросил:

— А где сейчас это судно?

Хасан задумался на секунду, затем ответил:

— Оно постоянно курсирует между Лимасолом, Триестом и Триполи. Через несколько дней оно должно быть в Триполи.

Гудов повернулся к резиденту КГБ:

— Лаговский, я хочу, чтобы команда судна была допрошена. Вы займетесь этим лично. Выясните все, что они запомнили об этом человеке. Эта информация нужна мне в Москве через сутки после того, как судно ошвартуется в порту Триполи.

Лаговский подобострастно кивнул:

— Есть, майор.

По званию он был выше Гудова, но срочная шифровка, пришедшая перед прибытием майора в Триполи, не оставляла у Лаговского никаких сомнений насчет того, кто тут главный.

— И не забудьте об организаторе переброски из Триеста. Его нужно отыскать и допросить. Выбейте дополнительную информацию из Хасана и сообщите в Рим. А уж они доложат мне, в Москву.

— Есть, майор.

Гудов наконец открыл досье на Вернера. Там были отчеты всех инструкторов о ходе его подготовки. Гудов быстро просмотрел эти записи. Отчет Фрэнка как главного инструктора был в самом конце. Он смотрел на Гудова все с той же еле заметной улыбкой, пока майор читал его отчет.

— Этот человек серьезно работал по курсу подготовки и преуспел во всех его аспектах. Уезжая из лагеря, он был отлично морально и физически подготовлен для того, чтобы быть первоклассным террористом.

Гудов посмотрел на Фрэнка с вопросом в глазах. Фрэнк тихо сказал:

— Он лучший из всех, кого я когда-либо готовил. Лучшего я никогда не видел. Он — совершенное орудие убийства.

Гудов повернулся к фотографиям, лежавшим на столе, и спросил Фрэнка, показывая на них пальцем:

— Кто из этих людей еще находится в лагере?

Фрэнк быстро перебрал фотографии, оставив двенадцать. Гудов просмотрел их.

— А филиппинки уже уехали?

— Четыре дня назад.

— Жаль, очень жаль, — он повернулся к Лаговскому и указал на Хасана. — Попробуйте установить, где они сейчас. Очевидно, наш друг имел с одной из них интимные отношения. Ее нужно допросить.

Гудов взглянул на часы и нахмурился. Повернувшись к Фрэнку, сказал:

— Я займу ваш кабинет для проведения допросов. Сначала пришлите курсантов, затем — инструкторов. Вы будете последним, Фрэнк. Перед вами я допрошу Лейлу.

Тут Гудов неопределенно махнул рукой, и все присутствующие направились к двери. Фрэнк напоследок спросил Гудова:

— Не хотите ли кофе, майор?

— Нет, — ответил Гудов. Поколебавшись, он спросил Фрэнка: — У вас есть кока-кола?

Фрэнк усмехнулся:

— Конечно, есть.

— Тогда пришлите мне три охлажденные бутылки.

Собственно говоря, Гудов не рассчитывал на получение особо ценных сведений о Вернере ни от курсантов, ни от инструкторов, может быть, за исключением Лейлы.

Так все и произошло. Ему сообщили, что Вернер много слушал, но мало говорил. Он уже начал отчаиваться к тому моменту, когда в комнату вошла Лейла. Ее привлекательное лицо было совершенно бесстрастным. С другими допрашиваемыми Гудов был достаточно суров. С Лейлой он решил вести себя помягче. Не потому что она женщина, а потому что по ее лицу было видно, что это человек упрямый. К тому же он уже знал кое-что о ней. Она не любила, чтобы на нее давили или запугивали.

Гудов встал и протянул ей свою руку. Она крепко пожала ее. Затем майор указал ей на стул, и оба сели. Верхние пуговицы у нее на рубашке были расстегнуты, и он невольно загляделся на смуглую кожу чуть повыше ее груди. Она спокойно сидела, терпеливо ожидая начала разговора. Он сказал:

— Лейла, мы расследуем дело человека по имени Вернер. Мы пытаемся его разыскать. Мы думаем, что он агент империалистов или... сионистов.

Ее губы искривились, и она ответила:

— Он не был евреем. Это совершенно точно, потому что он не был обрезан.

Гудов изобразил улыбку:

— Да, но это не дает гарантии того, что он не был сионистом. Лейла, нам нужна ваша помощь. У вас с этим мужчиной были кое-какие отношения... несколько раз.

Она кивнула. Гудов уточнил:

— Сколько именно раз вы с ним спали?

Она призадумалась на секунду.

— Я не считала, майор. Восемь — десять раз.

— О чем вы говорили с ним?

— Ни о чем.

— Ни о чем! Лейла, — Гудов склонился к ней: — У вас с ним были интимные отношения... Вы занимались этим по меньшей мере восемь раз и ни о чем все это время не разговаривали?

Она глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза:

— Майор, постарайтесь меня понять. Я расскажу вам все, что смогу. Я никогда его больше не увижу. У меня в душе от общения с ним ничего не осталось. Это были чисто физиологические отношения. Я иногда занимаюсь подобными вещами с кем-нибудь из курсантов. И поверьте мне, мы обмолвились буквально парой слов... Видите ли, майор, меня это устраивало. И его, видимо, тоже. В тишине было лучше... Никаких лишних слов, никакой лжи, а всего лишь два слившихся в единое целое тела. Вы меня понимаете?

Гудов хорошо понял ее и поверил ей. Правда, он уже был близок к полному отчаянию, ведь он так надеялся на информацию, которую она могла дать. Он посмотрел на листок бумаги, лежавший на столе, на котором было изображено лицо Лейлы и написано замечание Вернера о ней: «Садомазохистские наклонности». Он уже собирался было задать ей вопрос, но тут она твердым голосом сказала:

— Майор, два часа назад я узнала, что вас интересует этот человек, и решила вспомнить о нем все, что только могла. Возьмите ручку, и я перечислю вам некоторые его особенности.

Немного удивленный, Гудов приготовился писать.

Она начала:

— Его кожа была слишком бледной даже для европейца, как будто он долгое время не был на солнце. Пока он был в лагере, он немного загорел, но очень старался не обгорать. У него узкий шрам длиной примерно десять сантиметров на правой ягодице и еще один, чуть повыше левого колена, раза в два короче, но достаточно широкий. Ноги у него нормальной длины для его роста, но очень крепкие. Пальцы достаточно тонкие, но сильные. У него много волос на теле, особенно на груди. Волосы в паху у него очень густые, очень темные и намного кудрявее, чем у обычного европейца. Половой член у него средней длины, не обрезан, мошонка довольно большая. Она остановилась на секунду, пока Гудов быстро дописывал ее слова. Он дописал «большая» и посмотрел на Лейлу. Она продолжала:

— Перед тем как приехать в этот лагерь, он долгое время не был с женщиной. Я сделала этот вывод из сексуального опыта с мужчинами, и он тоже упоминал об этом. Его половая активность выше средней. Он может совершить два полноценных половых акта в течение двадцати минут, а третий — где-то через час. Но он не эгоист. Он знает, как доставить удовольствие женщине, и, видимо, ему нравится это делать.

Опять она выдержала небольшую паузу.

— Также я заметила, что в ходе подготовки он доводил себя до полного изнеможения, делая упражнения из последних сил. Такое наблюдается только у исламских фанатиков и японцев. Я думаю, что им руководила сильная ненависть или еще какое-то чувство в этом роде.

Гудов записал слово «ненависть» и быстро спросил:

— А он не был садистом?

Лейла в ответ улыбнулась.

— Вы хотите знать, мазохистка ли я? Ну, в некоторой мере. Вернер не был садистом. Ему нравилось доминировать, но таков стиль большинства мужчин... И по правде, майор, это как раз и привлекает большинство женщин.

Гудов кивнул, как будто узнал что-то новое. Затем уголки губ у него грустно опустились. То, что она ему рассказала, можно было использовать лишь косвенно для составления общего портрета этого человека. А ведь он ожидал получить информацию о его прошлом, о его жизни, хоть какой-то след. Он надеялся, что вернется к полковнику Замятину не только с фотографией и внешним описанием террориста. Но сейчас Вернер представился ему в виде волосатой груди и большой мошонки. Лейла заметила разочарование Гудова и сочувственно сказала:

— Извините, майор, но, как я заметила, мы с ним почти не разговаривали. Я сомневаюсь, что он вообще с кем-нибудь в лагере разговаривал.

Гудов закрыл колпачок ручки и спросил:

— Даже с этой молоденькой филиппинкой?

Тут он заметил блеснувшую у нее в глазах злость. Она быстро улетучилась, но это уверило Гудова в том, что он узнал все, что знала Лейла. Оказывается, она не была такой уж бесстрастной. Ей было знакомо чувство ревности. Вернер имел власть над ней и пользовался ею, когда хотел того. Она ненавидела его. Он встал и сказал:

— Спасибо Лейла. Вы не попросите Фрэнка зайти сюда?

Они пожали друг другу руки, и она направилась к двери. Вдруг на полпути к двери она остановилась и повернулась к Гудову. Выглядела она при этом немного озадаченной.

— Майор, он сказал однажды что-то такое, что я совсем не поняла. Он сказал это, по-моему, дважды, каждый раз после оргазма... Он сказал это, обращаясь скорее сам к себе. Всего лишь три слова.

И что же это были за слова?

— "Kurwa ale dupa" — что-то в этом роде.

Гудов облегченно выдохнул воздух и поблагодарил свою счастливую звезду за четыре года, проведенных в Польше, и за польку, которой он увлекся в последние два года командировки. Улыбнувшись, он сказал Лейле:

— "Kurwa ale dupa"... Лейла, это польский язык. Это значит, что он очень тебя ценил. Что-то в этом роде!

Лейла задумчиво кивнула.

— Значит, он поляк. Это может вам как-то помочь?

— Конечно, и даже очень. Спасибо вам, Лейла.

Спустя полчаса Фрэнк наблюдал прощальным взглядом за Гудовым, забирающимся в вертолет. Майор был явно в приподнятом настроении, несмотря на жесткий график визита. Очевидно, его поездка не прошла даром. Сам Фрэнк говорил с ним недолго. Он поделился с ним некоторыми своими наблюдениями в отношении Вернера... Но кое о чем Фрэнк все-таки умолчал. Во-первых, он не рассказал Гудову о переданном Вернеру сигнале, в котором тому приказывалось не стричь волосы и отращивать усы. А во-вторых, он умолчал о ручке «Дэнби», которую подарил Вернеру. Наблюдая за облаком пыли, поднятым винтом вертолета, он недоумевал, почему он решил не рассказывать Гудову об этих двух вещах. Было очевидно, что Вернер, кем бы он ни был, серьезно заинтересовал КГБ. И инстинкт, видимо, подсказал Фрэнку, что в этом деле лучше побольше молчать.

Майор Борис Гудов оказался в Москве к шести часам вечера. Он не заснул в самолете ни на секунду, проведя все время полета над составлением своего отчета. Это была хорошая бумага, в которой, естественно, нашлось место для демонстрации блестящих способностей Гудова к дедукции. Он знал, что полковник будет проинформирован о времени прибытия самолета, и тем не менее не отправился сразу к Замятину, а пошел в подвальное помещение и побеседовал с маленькой, лет сорока, похожей на птичку женщиной, которая управляла компьютером «Ряд-400». Она внимательно просмотрела фотографии Вернера, понимающе кивая. В считанные минуты компьютер увеличил снимки и значительно улучшил их четкость. В течение последующих десяти минут машина идентифицировала изображения Вернера с банком данных, включающим в себя десятки тысяч единиц. Женщина сказала Гудову, что операция может занять до получаса времени. Майор не мог столько ждать и нервничал. Он был очень обрадован, когда через десять минут компьютер выдал установочные данные подозреваемого. Гудов оторвал перфорационную ленту с информацией и прикрепил ее к папке, в которой лежал его отчет. В семь часов Замятин лично поздравил его в своем кабинете. В половине восьмого уже был у Чебрикова, тоже удостоившись поздравлений. Казалось, что в тот день весь КГБ работал допоздна. Лицо Чебрикова помрачнело, когда он прочитал имя убийцы. Замятин стал было излагать данные о его прошлом, но был резко оборван. Очевидно, Чебриков знал про этого человека все. В половине девятого Чебриков пил водку в кремлевских апартаментах Андропова. Тот был облачен в цветастый шелковый халат.

Как бы оправдываясь, он произнес:

— Подарок жены.

Он закончил читать отчет, захлопнул папку и посмотрел на Чебрикова, сказав:

— Виктор, иногда мы принимаем решения, которые кажутся нам в тот момент очень мудрыми, но через некоторое время...

Он не закончил фразу, и Чебриков дипломатично заметил:

— Юрий, но такого нельзя было ожидать.

Андропов похлопал по папке и сказал задумчиво:

— Мирек Скибор... Да, эти чертовы попы не ошиблись в своем выборе. Они нашли человека с серьезным мотивом. Виктор, ты должен поймать его и сразу убить. Никаких вопросов. Немедленная смерть.

— Мы схватим его, — сказал Чебриков, придав своему голосу максимум энтузиазма. — Теперь, когда мы выяснили, кто он такой, можно считать, что он уже мертв.

Андропов подался вперед:

— Я хочу увидеть его труп, и как можно быстрее.

В Кракове профессор Стефан Шафер спешил закончить операцию. Он не то чтобы торопился в прямом смысле слова, просто действовал в более быстром, чем обычно, темпе. Это удивило хирурга-ассистента Вита Береду и хирургическую медсестру Дануту Песко. Но еще больше их поразило то, что после снятия зажима с почечной артерии и проверки внутренних швов на почке он повернулся к Береде и сказал:

— Доктор, наложите за меня внешние швы. У меня сегодня важная встреча за обедом, так что я очень тороплюсь.

Он отошел от операционного стола и направился в раздевалку. Береда через стол обменялся взглядами с Данутой Песко: та была крайне удивлена, как и он сам. Большинство известных хирургов оставляют право наложить внешние швы своим ассистентам, но профессор Стефан Шафер никогда не принадлежал к их числу и очень этим гордился. При операциях на почках разрезы бывают очень длинными и оставляют уродливые шрамы. А Шаферу удавалось накладывать швы так, словно он был хирургом в области пластических операций из Лос-Анджелеса.

— Наверняка что-то чертовски важное, — пробормотал Береда, принимаясь за дело.

Это что-то действительно было очень важным, но не в том смысле, что имел в виду Береда. Это была молодая начинающая актриса Халена Мареза, и Стефан Шафер был страстно увлечен ею.

Он приехал в ресторан «Вержинек» на пятнадцать минут раньше намеченного времени. Метрдотель узнал его и, поскольку Шафер был значительным лицом, провел доктора к уютному столику. Необычным было то, что Шафер сегодня здесь обедал. Обычно он встречался с Халеной за ужином, а в обеденное время легко перекусывал в больничной столовой.

Шафер заказал водку с содовой. Ожидая ее, он окинул взглядом элегантный зал. Это был дорогой ресторан. Здесь в основном бывали высшие чиновники, армейская верхушка, академики, а также люди, подобные ему, с высокой зарплатой. В отличие от большинства поляков его не особенно впечатляла роскошь интерьеров этого ресторана и высокое качество обслуживания. За время, что он провел на Западе, Шафер стал к этим вещам равнодушен. И вообще, будучи идеалистом, он все это не одобрял. Ему было бы лучше в каком-нибудь более тихом, менее роскошном месте. Но он знал, что Халене здесь очень нравится. Он предложил сходить сюда во время их первой встречи, чтобы произвести на нее впечатление. Сначала он подумал, что она приняла это приглашение только из-за того, что он мог сводить ее в это место. Но она быстро рассеяла эти его сомнения: со своей-то красотой она могла хоть каждый день бывать в подобных ресторанах. Ее веселость и внимание за тем ужином убедили его в том, что интерес Халены к нему был неподдельным.

В конце второй встречи она поцеловала его. Сначала легко, а затем все более страстно. Он пришел к выводу, что его «проблема» ее не волнует.

Ему принесли водку, и он взглянул на часы. До назначенного времени оставалось десять минут, а она всегда была точной. Это качество он в ней очень ценил. Он залез в карман пиджака, достал оттуда таблетку амплекса и быстро сунул ее в рот. Эта таблетка и указывала на его «проблему» — хронический неприятный запах изо рта. Что только он не перепробовал, чтобы избавиться от него. Он был достаточно симпатичным мужчиной и вообще по своей натуре привлекал женщин, но знакомства с ними никогда не длились долго из-за этой самой «проблемы». Он пытался использовать специальные диеты, но неприятные проявления исчезали лишь на время. Кардинального средства он найти не смог. У его деда были подобные проблемы, так что Стефан решил, что это наследственное заболевание, повторяющееся через поколение. Он начинал думать, что его любовь к Халене была обусловлена не только ее красотой, но и тем, что ей было явно мало дела до его недостатка. Стефан даже как-то сам упомянул о нем, но Халена просто рассмеялась и ответила:

— Наверное, у меня плохое обоняние. Я этого почти не замечаю. Выбрось это из головы, Стефан.

Он всегда раньше думал, что актрисы очень неразборчивые в связях женщины. Теперь он пришел к выводу, что если это и правило, то Халена — исключение из него. Прошел месяц с тех пор, как он впервые увидел ее. У них состоялось восемь свиданий. Она уже позволяла ему не только поцелуи, но и весьма смелые ласки: он даже ласкал ее обнаженную грудь, а она, кстати, никогда не носила лифчик. Обещание большего лишь светилось в ее огромных глазах. Однажды, когда они целовались в его машине, Стефан предпринял более серьезные попытки, но она остановила его и, почувствовав его разочарование, мягко объяснила:

— Не думай, что я — любитель подразнить, Стефан. Я хочу этого не меньше, чем ты, но у меня есть правило: сперва я должна узнать мужчину, понять, что люблю его.

— А ты думаешь, что можешь полюбить меня?

Она улыбнулась ему и сказала:

— А ты думаешь, что я стала бы попусту тратить свое и твое время? Дай мне еще немного времени. Я медленно ем, я медленно моюсь, я медленно одеваюсь, и я медленно влюбляюсь.

Он был ободрен и немного успокоен. Он знал, что в ближайшее время его желание будет сполна удовлетворено. Он вспомнил, как встретил ее на скучном банкете в университете. Они сперва обменялись буквально парой слов. Она, несомненно, была самой привлекательной женщиной, так что все местные плейбои помаленьку стали к ней клеиться. Он беспрестанно смотрел на нее, пока не встретился с ней взглядом. В конце концов она выскользнула из кружка своих новоявленных почитателей и подошла к нему с улыбкой:

— Я слышала, вы отличный врач. Но вы не похожи на эскулапа. Это — комплимент. Я хочу нарушить эти дурацкие нормы и задать доктору на банкете медицинский вопрос. Какое лучшее средство от похмелья?

Он серьезно ответил вопросом на вопрос:

— А это должно случиться с вами?

— Нет, просто моя соседка по квартире выпивает огромное количество водки. Пьет все время и уверяет, что только очередная порция и спасает ее от похмелья.

Он улыбнулся:

— Вообще-то, это правда. В медицине доказано, что несколько рюмок того, что вызвало похмелье, помогает... Но всего лишь несколько рюмок! Хорошо также немного подышать чистым кислородом.

Халена засмеялась:

— Я ей этого не скажу, а то она всю квартиру завалит подушками с кислородом.

Она взглянула на часы и спохватилась:

— Ох, мне надо идти, а то я упущу последний автобус.

— Я был бы рад подкинуть вас на своей машине.

— Вы уверены? Это достаточно далеко.

— Уверен, — твердо ответил Стефан.

Она опоздала всего на две минуты и вошла, поглядывая на часы. На ней была короткая дубленка и маленькая черная шапочка. Пепельные волосы ниспадали на лоб правильной челкой. Она помахала ему и зашагала между столиками. Все оглядывались ей вслед, и Стефан опять ощутил то приятное волнение, которое он всегда чувствовал, когда она пробиралась к нему сквозь толпу. Он поднялся из-за стола, и она чмокнула его в щеку. Носик у нее был ледяным. Она расстегнула застежку и протянула дубленку официанту. Под полушубком на ней было темно-синее шерстяное платье. Это был подарок Стефана, привезенный из Лондона, который он вручил ей во время предыдущей встречи. Халена покружилась перед ним:

— Ну как, идет?

— Это просто восхитительно. Ты неотразима.

Другой официант пододвинул ей стул. Она присела с восхищенным лицом. Он спросил:

— Ну что, какие у тебя хорошие известия?

Она подняла руку.

— Давай сначала сделаем заказ.

После того как официант пошел выполнять его заказ, она объявила торжественным тоном:

— Я еду на две недели в Москву.

— Да? А мне казалось, что тебе не нравится Россия.

Халена поправила его:

— Мне не нравятся русские, дорогой.

— Это роль в каком-то спектакле?

— Нет, Стефан. То, что мне предлагают, намного лучше роли. Это театральный семинар, который ведет Олег Табаков. А он великолепен, хоть он и русский. Там будут актеры из Венгрии, Чехословакии, Румынии — отовсюду. Это будет очень интересно, к тому же отнюдь не бесполезно для моей карьеры.

Стефан был рад за нее, но в то же время почувствовал некоторое разочарование. Конечно, она уезжает всего на две недели, но ему все равно будет очень недоставать ее.

— Это прекрасно, Халена. Как тебе удалось туда попасть?

Она, как обычно, озорно улыбнулась:

— А я и не была кандидатом на эту поездку. Академия отобрала Барбару Плански, но тут Шчепанский предложил ей роль в своем новом спектакле. Ох и везет же этой стерве! Вот ей и пришлось отказаться от поездки в Москву. Таким вот образом мне достался этот счастливый билет.

Стефан в ответ улыбнулся:

— Конечно, тебе очень повезло, но ты это заслужила. Когда ты уезжаешь?

— Пятого числа следующего месяца.

Она склонила голову набок и внимательно на него посмотрела:

— Стефан, ты будешь скучать по мне?

— Ты заранее знаешь ответ, Халена.

Она наклонилась вперед и положила свою руку на его.

— Тогда поехали со мной вместе.

Стефан вздрогнул от удивления. Он еще не успел ответить, а Халена уже настойчиво продолжала:

— Ты мне рассказывал, что уже не помнишь, когда последний раз был в отпуске. У меня будет много свободного от занятий времени. Мы даже сможем на несколько дней съездить в Ленинград. Говорят, он удивительно красив. Ирмина ездила туда в прошлом месяце, она была просто очарована. Попробуй взять отпуск, Стефан, попробуй. Мы будем вместе, вместе, Стефан!

Слово «вместе» и то, как Халена произнесла его, произвело на Стефана огромное впечатление. По его телу прошла дрожь.

— Я никак не смогу уехать на две недели, Халена. Сейчас это просто невозможно.

Но женщина была непреклонна.

— Тогда поезжай со мной хотя бы на несколько дней. Даже на выходные. Ну, Стефан, ну пожалуйста. Ну я тебя очень прошу, Стефан.

Она умоляюще жала его руку. Стефан улыбнулся:

— Я постараюсь, Халена, но всего на несколько дней. Я посмотрю, какие предстоят операции и лекции, и поговорю с профессором Скибинским.

Халена довольно рассмеялась, а ему нравилось, как она смеется. Тут он потянулся к стулу, который стоял рядом с ним, и положил на стол завернутую в подарочную бумагу коробку.

— Что это такое?

— Фотоаппарат.

— Это для меня?

— Ну конечно. Ты ведь говорила мне, что очень любишь фотографировать, но не можешь позволить себе купить какой-нибудь современный фотоаппарат. Это «Лейка». Один из лучших.

Халена обвораживающе посмотрела на него сияющими глазами и сказала:

— Спасибо, дорогой. Я собираюсь много фотографировать, и особенно тебя...

...После обеда, на пути домой в свою маленькую квартирку, молодая начинающая актриса остановилась у телефонной будки и сделала короткий звонок.

Два дня спустя профессор Роман Скибинский, главный хирург, обедал в том же ресторане с Феликсом Куровским, директором госпиталя. Отец Скибинского был полковником в довоенной польской армии и вместе с тысячами других польских офицеров был убит русскими под Катынью. Он никогда не верил тому, что жестокости во время войны творились только нацистами. После обеда, который проходил под обсуждение организационных вопросов работы госпиталя, они заказали кофе и бренди, и Скибинский сказал:

— Феликс, когда будет подготовлен новый бюджет по медицинскому факультету?

— Как обычно, в августе. Если, конечно, эти идиоты из Варшавы не потеряли свои счеты, которыми они пользуются при расчетах.

— Ты думаешь, что тебе выделят средства для оборудования новой патологоанатомической лаборатории?

Куровский громко вздохнул. Скибинский затронул больную тему. Вот уже пять лет он пытался вытянуть деньги на этот проект у министерства, но у него ничего не выходило. Все время от него отделывались обещанием: «В следующем году». Он сказал Скибинскому:

— Роман, ты же знаешь все не хуже меня. Я пытаюсь добиться этого вот уже несколько лет. Честно говоря, я уже отчаялся. Говорят, что весь бюджет министерства здравоохранения будет здорово урезан.

Подали кофе и бренди. Когда официант отошел, Скибинский спросил Куровского:

— Ничего, если я буду говорить совершенно откровенно?

Куровский улыбнулся:

— А ты никогда по-другому и не говоришь.

Скибинский тоже улыбнулся. Собеседники отлично понимали друг друга.

— Феликс, несмотря на то что ты хороший коммунист, ты еще и отличный руководитель. Ты заведуешь лучшим госпиталем при медицинском институте во всей Польше, а может быть, и во всех странах соцлагеря.

Куровский в ответ пожал плечами, но явно был польщен этими словами. Скибинский продолжил свою мысль:

— Но ты не политик!

— Ну и что? Я и не хочу быть политиком.

— Но, Феликс, единственный путь, благодаря котором) можно организовать эту лабораторию, это стать политиком.

Ты только посмотри на Рапайского из Варшавы, он половину всего рабочего времени проводит, занимаясь лизанием задниц чиновников из министерства, и в прошлом году получил еще две операционные.

Куровский кивнул.

— Ну и что из этого? Ты же знаешь, что я никому не стану лизать задницу.

— Да, но у нас есть другой путь. Хороший министр здравоохранения должен заботиться о своем престиже и стараться создать о себе хорошее впечатление у высшего руководства.

Куровский состроил гримасу:

— Какая очередная хитрость у тебя на уме?

— Ну хорошо, я объясню все подробнее. Всем известно, что Андропов очень болен и что кроме всего прочего у него серьезные осложнения с почками. Так что если какой-нибудь польский специалист-нефролог был бы вызван для лечения Генерального секретаря ЦК КПСС, наш министр оказался бы в большом почете и, несомненно, что-нибудь перепало бы и госпиталю, в котором работает этот специалист.

Куровский сразу понял, к чему клонит главный хирург.

— Ты, случаем, не о профессоре Шафере говоришь?

Скибинский серьезно кивнул.

— Он — исключительный специалист. В прошлом месяце две его статьи были опубликованы в «Советской медицине». И они были очень высоко оценены. Его исследования по диализу получили широкое признание во всем мире как новое слово в нефрологии. Мое предложение вполне логично, Роман, и, кроме того, ранее имелись подобные прецеденты. Ведь был же швейцарский специалист Бруннер приглашен для консультаций к Брежневу. Так чем же мы хуже? К тому же говорили, что Андропову понадобится операция.

Куровский быстро ответил:

Они никогда не позволят оперировать их генсека иностранцу.

Скибинский не спасовал перед этой ремаркой:

— Это так, но если там будет что-то серьезное, они пойдут на все, что ни скажут специалисты. К тому же им известна репутация Шафера... ведь это действительно вундеркинд.

Куровский замолчал, обдумывая слова главного хирурга. Скибинский умел убеждать. Он подождал ровно столько, сколько нужно, а затем небрежно заметил:

— К тому же Шафер и сам собирается в скором времени поехать в Москву.

Куровский был удивлен.

— Правда?

Скибинский обезоруживающе улыбнулся:

— Да. И ты должен его отпустить. Он вчера приходил ко мне: его девушка, актриса, едет туда, чтобы принять участие в каком-то мероприятии, а он хочет взять отпуск буквально на несколько дней, чтобы поехать вместе с ней. Я согласился прочитать за него лекции и вполне могу разобраться с его операциями.

Куровский опять задумался, и опять Скибинский выдержал необходимую паузу и вклинился в его размышления:

— Феликс, по счастливому для нас совпадению министр тоже едет в Москву с официальным визитом на следующей неделе. Настало время для решительных действий.

Куровский рассмеялся.

— В твоих устах все звучит так, как будто сам Господь предоставил нам эту возможность.

Скибинский кивнул.

— Ты прав, Роман, и мы не должны упустить этот шанс. Когда будешь говорить с министром, постарайся сделать так, чтобы ему показалось, что это его собственная идея.

Он подался к Куровскому и подробно разъяснил оптимальный вариант разговора с министром.