"Старик Хоттабыч" - читать интересную книгу автора (Лагин (Гинсбург) Лазарь Иосифович)
XLVI. КТО САМЫЙ ЗНАТНЫЙ?
Конечно, Хоттабыч поступил неосмотрительно, дав для ответа Волькин адрес. Это ведь была чистая случайность, что Волька встретил почтальона на лестнице. А что, если бы этой счастливой встречи не произошло? Письмо Центрального экскурсионного бюро попало бы тогда в руки Волькиных родителей, и начались бы расспросы, и заварилась бы такая каша, что даже подумать о ней неприятно.
Костыльков-младший не так уж часто получал письма на свое имя. Не то три, не то четыре раза за всю свою жизнь. Поэтому он, узнав от почтальона, что на его имя есть письмо, очень удивился. А увидев на конверте штамп Центрального экскурсионного бюро, и вовсе оторопел. Тщательно осмотрел его со всех сторон, даже неизвестно зачем понюхал его, но почувствовал только сладковатый запах гуммиарабика. Затем он дрожащими руками вскрыл конверт и несколько раз, ничего не понимая, перечитал короткий, но вежливый ответ Ивана Иваныча:
"Многоуважаемый гражданин Г. Абдуррахман!
К великому нашему сожалению, Вы несколько запоздали со своим ходатайством. Все места на «Ладоге» уже запроданы. Привет вашим принцам и шейхам.
Зав. сектором особо дальних путешествий. Ив. Домоседов".
«Неужели старик хлопотал, чтобы нас взяли на „Ладогу“? догадался наконец Волька и растрогался. Какой чудесный старик! Вот только непонятно, каким это принцам и шейхам товарищ Домоседов передает привет. Впрочем: сейчас узнаем».
– Хоттабыч, а Хоттабыч! крикнул он, очутившись на берегу реки. Можно тебя на минутку?
Старик, дремавший в тени под раскидистым дубом, услышав Волькин голос, встрепенулся, вскочил на ноги и мелкой стариковской рысцой подбежал к Вольке.
– Я здесь, о вратарь моей души, сказал он, чуть задыхаясь. Я жду твоих приказаний.
– Признавайся: писал в Центральное экскурсионное бюро?
– Писал. Я хотел сделать это для тебя сюрпризом, смутился Хоттабыч. А что, разве уже пришел ответ?
– Конечно, пришел. Вот он, ответил Волька и показал старику письмо.
Хоттабыч выхватил из Волькиных рук бумажку, медленно, по складам, прочитал дипломатичный ответ Ивана Иваныча, мгновенно побагровел, задрожал мелкой дрожью, глаза его налились кровью, и он в бешенстве с треском рванул вышитый ворот своей сорочки.
– Прошу прощенья, прохрипел он, прошу прощенья! Я вынужден покинуть тебя на несколько минут, чтобы достойно наказать этого презренного Домоседова. О, я знаю, что я с ним сделаю! Я его уничтожу! Или нет, я его не уничтожу, ибо он не заслуживает столь милосердной казни. Я его лучше превращу в грязную тряпку, и об него будут в осенние, ненастные дни вытирать свою грязную обувь перед тем как войти в помещение. Или нет! Нет, и это слишком мало, чтобы отплатить ему за его дерзкий отказ...
С этими словами старик взметнулся в воздух. Но Волька властным голосом крикнул:
– Фу ты, в самом деле! набросился на него Волька, не на шутку перепугавшийся за заведующего сектором особо дальних путешествий. С ума ты сошел, что ли? Разве он виноват, что мест больше нет? Ведь корабль не резиновый!.. И, кстати, о каких это шейхах и принцах идет речь в ответе товарища Домоседова?
– О тебе, о Волька-ибн-Алеша, о тебе и о нашем друге Жене-ибн-Коле, да продлит аллах ваши годы! Я написал этому худшему из заведующих секторами, что за знатностью вашей дело не станет, ибо, сколь бы знатны не были прочие пассажиры «Ладоги», я могу сделать вас, друзья мои, еще знатней. Я написал этому скудному умом Домоседову да забудет о нем аллах! что он может вас уже за глаза считать шейхами или царями, или принцами.
Несмотря на напряженность обстановки, Волька не мог удержаться от смеха. Он расхохотался так громко, что с ближайшего дерева с шумом снялись и, возмущенно оглядываясь, улетели несколько очень почтенных галок.
– Позволь, позволь, значит, выходит, что я принц? помирал со смеху Волька.
– Я не понимаю, сознаюсь, причин твоего смеха, уязвленно отвечал Хоттабыч. Но если говорить по существу, то я звание принца намечал для Жени. Ты заслуживаешь, на мой взгляд, султанского звания.
– Ой, уморил! Ей-богу, уморил! Значит, Женька был бы принцем, а я султаном? Нет, подумать только, какая политическая безграмотность? ужаснулся Волька, перестав наконец смеяться. Нечего сказать, знатные люди принц да король! Это же самые что ни на есть никудышные люди!
– Увы, ты, кажется, сошел с ума! забеспокоился Хоттабыч, с тревогой поглядывая на своего юного собеседника. Насколько я тебя понял, даже султаны для тебя недостаточно знатны. Кто же тогда, по-твоему, знатный человек? Назови мне хоть одно имя.
– Да взять хотя бы Чутких или Лунина, или Кожедуба, или Пашу Ангелину...
– Кто же этот твой Чутких? Султан?
– Подымай, брат, выше! Чутких один из лучших в стране мастеров суконной промышленности!
– А Лунин?
– Лунин лучший паровозный машинист!
– А Кожедуб?
– Один из самых-самых лучших летчиков!
– А чья жена Паша Ангелина, что ты ее считаешь знатнее шейхов и королей?
– Она сама по себе знатная, а не по мужу. Она знаменитая трактористка!
– Ну, знаешь ли, о драгоценный Волька, я слишком стар, чтобы позволять тебе так надо мной смеяться. Ты хочешь убедить меня, что простой суконщик или погонщик паровозов знатнее царя!
– Во-первых, Чутких не простой суконщик, а известный новатор всей текстильной промышленности, а Лунин знаменитый машинист. А во-вторых, даже самый обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим почетом, чем самый заядлый царь. Не веришь? На, прочитай в газете.
Волька протянул Хоттабычу газету, и тот удостоверился собственными глазами, что над десятком фотографий слесарей, агрономов, летчиков, колхозников, ткачей, учителей и плотников большими буквами было напечатано: «Знатные люди нашей Родины».
– Никогда не поверил бы твоим словам, произнес тогда со вздохом Хоттабыч, никогда не поверил бы, если бы не нашел подтверждения им на страницах столь уважаемой мною газеты. Умоляю тебя, о Волька, объясни мне: почему здесь, в твоей прекрасной стране, все не так, как в других государствах?
– Вот это, пожалуйста, хоть сейчас! с готовностью ответил ему Волька и, удобно усевшись на берегу реки, долго и с гордостью объяснял Хоттабычу сущность советского строя.
Излагать содержание этой надолго затянувшейся беседы, пожалуй, не стоит, ибо нет сомнения, что любой из читателей нашей повести рассказал бы Хоттабычу на месте Вольки то же, что и он.
– Все сказанное тобою столь же мудро, сколь и благородно. И всякому, кто честен и имеет справедливое сердце, после твоих слов есть над чем подумать, чистосердечно промолвил Хоттабыч, когда закончился первый в его жизни урок политграмоты.
Подумав немножко, он горячо добавил:
– Тем более я объят желанием устроить и тебе и твоему другу поездку на «Ладоге»! И, поверь мне, я это сделаю.
– Только, пожалуйста, без буянства, предусмотрительно подчеркнул Волька. И без очковтирательства. То есть без обмана. Не вздумай, например, выдавать меня за отличника учебы. У меня по трем предметам четверки.
– Твои пожелания для меня закон, сказал в ответ Хоттабыч и низко поклонился.
Старик честно выполнил свое обещание. Он даже пальцем не тронул кого-нибудь из работников Центрального экскурсионного бюро.
Он просто устроил так, что когда все три наших героя явились на борт «Ладоги», их очень хорошо встретили, предоставили им превосходную каюту и ни разу не поинтересовались, по какому, собственно говоря, праву они попали в состав экспедиции. Хоттабыч уж так устроил, что этот вопрос просто ни разу не возникал ни у кого из веселых и дружных пассажиров «Ладоги».
Зато за двадцать минут до отплытия на пароход совершенно неожиданно для капитана были погружены сто пятьдесят ящиков апельсинов, столько же ящиков чудесного винограда, двести ящиков фиников и полторы тонны самых изысканных восточных сладостей.
На каждом ящике было написано: «Для всех участников экспедиции и всех членов неустрашимой команды „Ладоги“ от гражданина, пожелавшего остаться неизвестным».
Не нужно быть особенно проницательным, чтобы догадаться, что это были дары Хоттабыча, который не хотел, чтобы он и его друзья даром участвовали в путешествии на «Ладоге».
И действительно, спросите любого участника экспедиции на «Ладоге» – все до сих пор с большим удовольствием вспоминают о «гражданине, пожелавшем остаться неизвестным». Его дары пришлись всем по вкусу.
Вот теперь, когда читатели более или менее подробно ознакомились с обстоятельствами, при которых наши друзья очутились на «Ладоге», мы можем со спокойной совестью продолжать наше повествование.