"КЛЕТЧАТЫЙ ТАПИР" - читать интересную книгу автора (Ларионова Ольга)

* * *

Ригведаса Варвара так и не дождалась; пришлось взять мелок и на стене изложить все, что относилось к последовательности погрузки таксидермической аппаратуры, а заодно и к личности младшего научного. В заключение она даже позволила себе предположить, что теперь в группе таксидермистов она – лишняя, так что не перейти ли ей…

Полупегас, замерший за ее спиной (несомненно, левый, потому что правый имел привычку как-то неприкаянно покачиваться на нижних щупальцах, снабженных копытообразными башмаками), поднял кусочек мелка и приписал Варвариным почерком: «И – на Матадор!»

– Ты откуда знаешь про Матадор? – строго спросила Варвара. Левого Полупегаса она недолюбливала за педантичность; после того как ее покалеченного робота не сумели починить даже прославленные механики из Голубого отряда, единственным выходом было разделить сложную кибернетическую систему надвое, раз уж каждая половина была снабжена как компьютерным квазимозгом, так и речевой приставкой. Получились два вполне сносных робота с небольшими лотками для выполнения мелких механических работ; Шэд почему-то прозвал их слесарями-сантехниками. И только когда они начали действовать порознь, до Варвары дошло, что тонкая настройка каждого мозга была специфической, так что каждый вычислительный бурдюк являлся как бы аналогом одной половины человеческого мозга.

До сих пор она никогда не задумывалась над тем, какой головой вперед двигается ее Пегас, а какой – разговаривает (обычно говорила задняя голова, чтобы не мешать передней принимать звуковую и зрительную информацию). Ей казалось – это безразлично, все равно ее механическая скотинка симметрична, как Тяни-Толкай. А теперь выходило, что – нет, и стало понятно, почему все наличные кибер-механики спасовали перед полным ремонтом, – ведь и человеческий мозг разделить вдесятеро легче, чем объединить в одно целое.

Вот и получилось два достаточно своеобразных существа, их которых одно было карикатурой на физика, а другое – на лирика. Ничего не оставалось, как прозвать их «левым» и «правым». Само собой напрашивающееся «Полупегас» сильно смахивало на «полудурка», но Варвара не возражала – останки ее любимого робота после разделения отнюдь не повысили своего интеллекта, скорее, к бесконечному сожалению, – обратное…

– Я тебя спросила, где ты подслушал про Матадор, – раздраженно повторила девушка. – Ты что, забыл, что робот обязан отвечать на вопросы человека?

– Никчемный вопрос, занимая определенный интервал времени, достойный лучшего применения, наносит спрашивающему минимальный вред. Ответ на такой вопрос также занимает время и таким образом вред удваивается. Оставление вопроса, не ведущего к получению ценной информации, без ответа является оптимальным вариантом по сравнению со слепым следованием правилу подчиненности. – Робот вещал голосом эталонного зануды.

– А то, что твои скрипучие сентенции меня раздражают, – такой вред ты не учитываешь?

– Человек способен волевым усилием преодолеть легкое раздражение, вызванное незначительным фактором. Если же он не в силах этого сделать, он сам или находящийся в его распоряжении робот должны воспользоваться фармакологическим препаратом средней степени воздействия. Рекомендую десять капель седуксенции на ромашковом настое. – Он развернулся и двинулся к не снятой еще со стены походной аптечке.

– Можешь вылить их себе за шиворот, – фыркнула Варвара.

– И – на Матадор… – едва слышно пробормотал Полупегас. Девушка заложила руки за спину и почти минуту глядела на робота, покачиваясь с носков на пятки. Разобрать и запаковать, как Пегги? Бросить здесь? Отправить на Большую Землю для капитального ремонта? Подарить Голубому отряду?

Она не знала, что с ним делать, потому что перестала понимать, что это за существо и как она к нему относится.

– Ну вот скажи мне, зачем ты промямлил эту несуразицу, насчет Матадора? Она что, несет в себе ценную информацию? Или ты думаешь, что тебе можно то, что нельзя мне? Ну, отвечай, когда спрашивают!

Полупегас вдруг подогнул опорные щупальца, бесшумно опустился на пол и уткнулся мордой в лоток.

– Не знаю… – еще тише проговорил он. – Не могу в себе разобраться. Мне словно чего-то не хватает… Тоскливо.

Элитные роботы снабжены эмоциональными модуляторами – голос его как будто проходил сквозь бархатную тряпочку, намоченную слезами. И Варваре стало ясно, что никуда она его не отдаст и уж ни в каком случае не бросит. И в том, что произошло с ее верным Пегасом, было что-то осеннее, словно палые листья не выбросили на помойку, а поставили в кувшин с водой – пусть еще несколько дней поживут…

Она вздохнула и поглядела на часы – до истечения отведенного ей срока оставалось восемь минут. Как раз чтобы явиться на метеовышку с достоинством и не запыхавшись. Она каждый раз об этом мечтала, но все не получалось…

– Ты полежи здесь, соберись с мыслями, – велела она Полупегасу. – Придет Ригведас – помоги ему, но с ним не уезжай. Меня дождись.

Она поправила волосы, пожалев, что не забрала у Кони подаренного зеркала, но тут же рассердилась на себя, тряхнула гривой, так что волосы стали дыбом, и вылетела из лаборатории, бормоча себе под нос: «Полюбите нас черненькими, а уж беленькими нас всяк полюбит…»

И столкнулась на пороге с Теймуразовой красой ненаглядной.

Сначала она врезалась в плотную волну запахов – как там у Шекспира: «…все ароматы Аравии…» Затем – краски: опытный глаз таксидермиста искал хотя бы квадратный сантиметр незагримированной кожи, но такового не находилось. И только потом воркующий голос, произносящий самые обыкновенные слова с таким вкусом, словно перечислялись сорта самых немыслимых пирожных:

– Я давно стремилась познакомиться с вами. Варвара… Норега? Я правильно произнесла? – с такой участливостью, как будто осведомлялась: «Я не перебила вам посуду и не сломала ключицу, что сделало бы меня до конца дней моих безутешной?»

Варвара отступила на шаг, губы ее дрогнули – она поняла, почему, передавая ей вчера мертвого горностая, Кирюша Оленицын сказал не без сарказма: «Держите кысочку – вновь прибывшая Эсмеральда загубила, протащила в сумочке на территорию…»

Это была еще та Эсмеральда – черная бархатная юбка, оранжевая блузка с декольте на двенадцать персон, и на всем этом невероятное количество драгоценных и полудрагоценных камней, в оправах от дерева и слоновой кости до алюминия и платины. На розовых туфельках красовались пряжки с яблочно-зелеными хризопразами, а на тончайшей золотой цепочке болтался аметистовый колокольчик, побрякивая где-то между пупом и коленками. Не хватало только козочки с золочеными копытцами, но на худой конец можно было бы одолжить у Петрушки его Тогенбурга. Надо будет ей посоветовать.

– Я вам еще не представилась, – продолжала Эсмеральда, – но вы меня, я думаю, знаете – я Мара Миностра, специальный корреспондент видеоальманаха «Амазонка». Веду раздел «На космических перекрестках». Мне бы хотелось представить вас как единственную женщину…

Варвара презрительно Оттопырила верхнюю губу – пусть полюбуется на мои усы. Спецкор…

– Дело в том, что я не испытываю склонности ко всеобщему обозрению, – довольно невежливо прервала она гостью, – тем более на перекрестках. Предпочитаю укромные тупички и закоулки.

– Да-а, мне говорили про ваш характер… Ну, кто говорил – это было ясно.

– Тогда мой отказ не был для вас неожиданностью. А что касается моего характера, то тут уж больше подошел бы спецкор журнала «Ксенопсихология и космос». Вы не находите?

Она вдруг поймала себя на ощущении, что получает от этого разговора какое-то мстительное удовольствие. Нехорошо. Надо это кончать, тем более что она уже катастрофически опаздывает.

– Прошу меня извинить…

– Ну что вы, что вы, я была готова к чему-то подобному, поэтому основная цель моего визита несколько иная… – Было видно, что Эсмеральда умеет отступать. – Не могли бы вы дать мне несколько голографических снимков – с возвратом, разумеется? Наверняка у вас есть какие-нибудь здешние зверюшки…

– Да хоть сотню!

– Дело в том, что на пути сюда я случайно получила новую аппаратуру, экспериментальный образец, и я хотела бы начать ее осваивать до возвращения на Большую Землю.

– Дождитесь Ригведаса… А впрочем, можете спросить у моего робота – он валяется на полу в полной прострации, но найти снимки способен.

– А… что с ним?

– Ничего страшного. Пообщался со мной, – не удержалась Варвара, откровенно поглядывая на часы, – в ее распоряжении оставалось ровно тридцать секунд. – Весьма сожалею…

Не дожидаясь ответа, она помчалась по направлению к метеовышке.

– Было очень приятно… – донеслось до нее.

Ей тоже было приятно – она словно сбросила с себя какую-то тяжесть. Поделом Темрику. Вот пусть и носит на руках такую… А какую – такую? Ведь красавица – лилейные кудри, фиалковые глаза, стебельковый стан.

И умница – «Перекрестки» ее вполне деловые, и как это говорится, «интеллектуально насыщенные». И тем не менее легко понять Кони…

Подъемник на вышку был отключен, пришлось карабкаться по ступенькам, и она таки опоздала.

К счастью, Гюрга здесь не было; возле экранов, настраиваясь на прием сразу с нескольких точек, суетились Шэд, Ян и Эрбо, которого Варвара недолюбливала за какую-то барскую снисходительность. Со вчерашнего дня здесь распоряжался синебородый Шэд, но занимались все отнюдь не метеонаблюдениями.

– Станьте на монитор, как вчера, – коротко бросил Шэд, и Варвара с удивлением увидела, что передатчик находится где-то над ними, километрах в десяти, если судить по экрану.

– Зонд? Да его же сейчас собьют!

– Ничего, ничего, – процедил Эрбо. – Высота с запасом, так что оснований для паники нет. Вчера же была репетиция – обошлось. А сегодня запустим форафилы.

Девушка беспомощно развела руками – слово было какое-то знакомое, или казалось таким, но значения его не припоминалось.

– Я серая, – призналась она, – объяснили бы, а?

– Не огорчайтесь, этого еще в школах не проходят, – мягко проговорил Ян. – Форафилы – искусственно скомпонованные простейшие, движение которых можно задавать каким-либо внешним сигналом.

– Звуковым, что ли? Левое плечо вперед, ать-два?

– Нет, конечно. На зонде – лазер, мы вчера его туда всадили; емкость с форафилами уже на пирсе. Жаль, не догадались, надо было их вам показать, хотя бы в пробирке.

– Жаль…

Она не договорила – центральный экран ближней связи вспыхнул оранжевым и голубым – сигнал внимания, и сразу же на нем появилось озабоченное лицо Гюрга:

– Все готовы? – Его глаза придирчиво обежали все тесное помещение метеорубки, задержались на Варваре, пристроившейся в уголку на складном стуле. – Даю общую тревогу: всем, не занятым в эксперименте, – в укрытие. Движение прекратить.

Варвара знала, что в таких случаях включаются все приемные фоны – в жилых помещениях, лабораториях, на всех видах транспорта. Похоже, что негромкий голос командора звучит даже на новой площадке, и все-таки у нее было ощущение, что все, что говорит сейчас Гюрг, предназначается только ей. Словно они работали вдвоем и никого больше.

– Барб, где аполины?

А вот теперь, когда он обратился непосредственно к ней, она вдруг запнулась, как первоклашка:

– Н-не знаю… Их нет ни на одном экране. Утром в море их тоже не было.

Но командор уже отвернулся и что-то переключал у себя на центральном пульте. Варвара догадывалась, что сейчас он находится в башенке-скворечнике, прилепившейся на крыше среднего корпуса пляжной биолаборатории. Обычная работа, они будут что-то делать, брать пробы и все такое, а ее забота – все подробнейшим образом снимать, камеры расположены в шести точках, есть и резервные; тут и здешние, стационарные, и привезенная «альбатросами» аппаратура с фантастической разрешающей способностью – к счастью, знакомая в обращении; так что же волноваться?

Все пока нормально.

«Не все», – подсказывало ей какое-то шестое чувство. Она поерзала на своем стульчике, усилила четкость. Действительно, где же аполины? Ни на одном секторе монитора они не просматриваются. Но ведь было же так, и не один раз: уходили себе погулять, свободные души, и загуливались, по суткам носа не высовывали из вод морских… Но тогда она знала, что они где-то неподалеку и ничего с ними не случилось. А сегодня она словно отключилась. И не только сегодня – все последние дни. Она вдруг вспомнила Сусанина, его голос – не грубый, насмешливый, а встревоженный, тихий: «Ты что, оглохла?..» Он первый догадался, а она еще этого не замечала. Он спрашивал о ее внутреннем голосе, который она перестала слышать, о потере той чуткости, которая и делала ее морской ведьмой, – наверное, со стороны заметнее, когда человек что-то теряет. Только с чего Сусанин-то стал в последнее время так пристально к ней приглядываться?

– Внимание на мониторах, – спокойно проговорил Гюрг с экрана, – всем ждать появления пузырькового феномена.

Это они так называли янтарные брызги, складывающиеся в морских змей и в подводные чертоги. А если сегодня их вовсе не будет?..

– Шэд, – еле слышно прошептала она, – а если они сегодня исчезнут, как и аполины?

– Почему вы так думаете? – со своей традиционной доброжелательной внимательностью проговорил услышавший-таки ее Гюрг.

Словно они находились в кулуарах какого-нибудь академического конференц-зала.

– Может быть, я и ошибаюсь, -девушка всеми силами старалась заставить себя говорить так же спокойно, даже чуточку небрежно, – но мне кажется, что этот феномен имеет место только в том случае, если на берегу находится кто-то из людей.

– Допускаю, – был молниеносный ответ, и Гюрг исчез с экрана. Девушка беззвучно ахнула: если сейчас командор напросится на какой-нибудь сюрприз, она себе этого в жизни не простит. Она торопливо включила резервную камеру ближнего обзора – так и есть, глава «альбатросов космоса», нарушая собственный запрет, уже стоял на краю крыши ангароподобного здания, словно раздумывая, а не спланировать ли вниз. Кремовый комбинезон с васильковыми эмблемами стратегической разведки прекрасно гармонировал с золотистыми низкими облаками – ну только спецкора здесь не хватало, прекрасный получился бы кадр – «на осенних перекрестках»…

Командор поднес к губам коробочку передатчика:

– Чья это камера заинтересовалась моей персоной? Я просил все внимание на море.

– Янтарная пена может появиться и не в море, а прямо у ваших ног! – отчаянно крикнула Варвара, заливаясь густой краской, к счастью оставшейся всеми незамеченной.

– Спасибо, это я замечу, – с прежней мягкостью отозвался Гюрг. – И все-таки камеры – на море. Привыкайте, Барб, выполнять приказания молниеносно.

Дали небесные, да это же и есть счастье! Но как назло, потекли минуты. Десять, пятнадцать, двадцать…

– Есть, – удовлетворенно крякнул Эрбо, – и сразу две штуки, квадрат шестнадцать. Выползли.

Гюрга как сдуло с крыши – уже был в своей рубке. Да что он, действительно двигается с быстротой молнии?

– Начинаем, – деловито произнес он, – спускаю.

Словно спускал свору собак. Варвара во все глаза вглядывалась в экраны, где не было ничего любопытного, кроме двух параллельных золотистых прямых, неподвижно перечеркнувших условный квадрат номер шестнадцать. Потом глянула в круглое, напоминающее иллюминатор окошко – вот там было интереснее. Овальная серебристая канистра, лежавшая на пирсе, вытянула хоботок, свесившийся до самой воды, и возле этого хоботка на мутновато-кофейной поверхности начала набухать пурпурная лужа с четко очерченными, не размывающимися краями. Внезапно лужа изменила очертания – из нее выметнулся протуберанец, словно от пирса помчалось наперерез «змеям» огненное копье. Красное пятно вытянулось в узкую, заостренную впереди полосу, плавно скользящую по тихим волнам, и теперь Варвара разглядела, что эта полоса состоит из отдельных гранул удивительно яркого, насыщенного цвета.

– Они что, живые? – не удержалась она. Шэд и Эрбо как-то странно переглянулись.

– Э-э-э… я бы сказал, что вопрос поставлен некорректно, – протянул Эрбо.

Алая лента с завидной целеустремленностью продолжала мчаться по поверхности моря. «Только бы не появились аполины!» – с внезапной тревогой подумала Варвара. Эта огненно-светящаяся нежить вдруг породила в ней ощущение смертельного холода. Ко всему прочему и смотрелось все это безобразно – ярко-красная полоса на блекло-коричневом.

– Это всего-навсего краска, – угадывая состояние девушки, негромко проговорил Шэд. – Вы ведь знаете, что для того, чтобы войти в контакт с животным, лучше всего заговорить с ним на его языке. С неживыми системами это делать легче. Для начала попробуем просто скопировать те знаки, которые рисует на поверхности моря здешний Водяной.

– Думаете, это – язык? Попытка общения с нами?

– На девяносто девять процентов – нет, но попробовать можно. Смотрите на экран…

Красная полоса улеглась рядышком с золотистыми. Сначала никаких изменений заметно не было, потом стало очевидно, что янтарные полоски раздвигаются – расстояние между ними все увеличивается.

Красная полоса тоже отодвинулась.

Средний «змей» тихонечко изогнулся и образовал почти замкнутое кольцо – и тотчас же закруглилась красная полоска, зеркально повторив его движение. Желтая змейка свернулась спиралью – красная полоска завернулась улиткой. Желтая сжалась в яйцеобразное пятно – и красная от нее не отстала. У желтого пятна во все стороны проклюнулись лучики – и красное ощетинилось ложноножками. И завертелись. И заскользили. И туда. И обратно, И прямо все как по писаному…

– Вот это и называется найти общий язык, – не без высокомерия обронил Эрбо,

– Я бы подождала радоваться, – невольно вырвалось у Варвары, – пока это не общий язык, а передразнивание, А вдруг наш Водяной при помощи своих золотых иероглифов просто-напросто нецензурно выражается? А мы повторяем…

Грянул дружный хохот.

– Вот, – подняв командорский перст, возгласил Гюрг, – вот за что я вас и люблю, Барб, – за нестереотипное мышление…

А Варваре показалось, что вся метеовышка дрогнула и поплыла под ногами, – и это его она сегодня утром мысленно превозносила за чуткость и тактичность! Чтобы вот так, во всеуслышание получить подарок: «За что я вас и люблю…»

Хватит с нее! То красней, то бледней, хорошо хоть, экраны едва-едва светятся – не видно. Нашли себе девочку для развлечений! Сегодня же надо отправить на новую площадку все оставшееся оборудование и…

Она сжала губы и в упор уставилась на диспетчерский экран, куда подавалось изображение из командорской рубки. Улыбка еще не сошла с его лица, но по правой щеке, словно сгоняя ее, пробежала легкая дрожь. Дали небесные, неужели ей никогда не суждено приложить ладонь к этой щеке?..

Она встряхнулась, как собака, выходящая из воды, – все пыталась отогнать от себя это новое, непрошеное; все загоняла себя в старую шкурку мохнатой кобры. «Вот сейчас закончим, запакую обоих Полупегасов и… Что – и?»

– Гюрг, как там с модуляциями яркости у желтопузиков? – послышался голос Хая.

– Да никак. Хаотичны. Пора свертывать картинку.

– И – на Матадор, – тихонечко прошептала Варвара.

На этот раз ее никто не услышал.

Картинка действительно была далеко не интригующей: гигантский желтый червяк устало выписывал незамысловатые крендели, красный вяло его копировал. Черно-бурая туча копилась чуть подалее рыжих островов, только росла не в стороны, а вверх.

– Действительно, командор, – подал голос кто-то из дальнего капонира, – нам бы до дождя в ресторацию…

– Отбой.

Он чем-то щелкал, наклонясь над пультом, и Варвара продолжала сидеть на своем складном стульчике, попеременно переводя взгляд с диспетчерского экрана на обзорный, а с него – на окошко. Красная полоска приняла вид клина и заскользила по направлению к пляжу. Желтая хлестко развернулась, даже плеснула по воде, как рыба хвостом, и – вдогонку.

– Как это у вас называется – синдром Лероя? – спросил Эрбо. Варвара поморщилась. Вот об этом не стоило бы.

– Посмотрим, – буркнула она. – Посмотрим, а потом назовем. Вода вскипела, и на пути алого клина разом поднялось несколько янтарных валов. Становилось интересно.

– Скорость-то у форафилов весьма ограниченна… – пробормотал Шэд.

– Постараемся сберечь экспедиционное добро, – прокомментировал Гюрг, и алая беглянка пропала.

Она не затонула, не улетучилась – просто исчезла, словно это был световой эффект и кто-то выключил проектор.

– Ну вот, форафилы рассредоточились, теперь собираться в материнскую канистру они будут часа три, не меньше, – объяснил Шэд, добровольно взявший на себя обязанности Варвариного наставника.

Впрочем, об этом можно было догадаться – вода на том месте, где исчез красный треугольник, приобрела чуточку розоватый оттенок. Если бы змеи были живыми, они, несомненно, заметались бы, отыскивая исчезнувшую добычу, но сейчас море притихло, янтарные гребни осели и растворились, все замерло.

По берегу разливалась ледяная тишина.

На первый взгляд ничего не происходило, но Варвара, до рези в глазах всматривавшаяся в морскую даль, вдруг почувствовала неладное: море приобрело странный блеск, точно покрылось корочкой льда. Вода, еще полчаса назад напоминавшая вчерашний кофе, с каждым мигом становилась все прозрачнее. Затрепетала, забилась возле пирса крупная рыба, выпрыгивая наружу и ловя воздух ртом. Желтый цветок, как тюльпан, проклюнулся рядом с ней из воды, стремительно вырос до человеческого роста, хищно изогнулся и, щелкнув лепестками, заглотнул рыбу. Но тут же, словно поняв ошибку, вывернулся наизнанку, и плоский розовато-серебряный блин – все, что осталось от рыбины, – шлепнулся обратно в воду. Тюльпан снова сложил лепестки, поводил клювом туда-сюда, словно прицеливаясь, и с той же хищной безошибочностью бросился на канистру. Пустая емкость хрумкнула, сминаясь, и вместе со своим губителем канула в глубину. Уникальная прожорливость, после этого купаться не захочешь.

На диспетчерском экране возле командора возник Джанг:

– Ну что, выходить будем так или наведем коридор? – Он походил на нежного маленького гиббона, с такими же длинными руками и пронзительным голосом, захлебывающимся на высоких нотах.

К Варваре он до сих пор как-то настороженно приглядывался.

– А мы воспользуемся экспертной оценкой, – предложил Гюрг. – Как, Барб, вы бы вышли?..

– Я бы выкупалась.

А откуда такая уверенность? Да от бесстрашия командора, вылезшего давеча на крышу. Что она, хуже?

– Прошу воздержаться.

Она вскинула на него глаза – бешеная рысь да и только. Сейчас она работает здесь, на то их власть – стратегическая разведка распоряжается на правах неограниченной монархии. Но как только появляется монарх, так сразу назревает бунт. Это закон. Сейчас – ладно, в воду она не полезет, но что касается утренних заплывов – это ее личное дело, она ведь еще в Голубой отряд не вступала.

– А что касается выхода на берег – попробуем.

И все высыпали на пляж. Одиннадцать стройных, поигрывающих мускулами «альбатросов», одиннадцать ослепительных кремовых комбинезонов и один черный, самый маленький. Точно вороненок. А ведь, пожалуй, если бы они всерьез считали ее членом своего отряда, они наверняка предложили бы ей форменную одежду – не может быть, чтобы хоть у кого-нибудь не нашлось запасного. А уж перешить по фигуре – это любой из Полупегасов, весь век имевших дело со шкурками, справился бы.

Но этого ей никто не предлагал, а она уж и подавно не спрашивала.

Тесной группой они подошли к воде – под опорами пирса, возле утлой пластиковой лодочки, никогда не вызывавшей раздражения Водяного, на дне валялась тусклая канистра. Варвара скинула башмаки, завернула брючины и полезла доставать. Рукава замочила, но хуже ничего не произошло, только стремительно холодало, а туча выросла уже в полнеба.

Вокруг канистры роились крошечные красные головастики, забирались внутрь. Девушка зачерпнула полные горсти, всмотрелась: форафилы сразу замерли во взвешенном состоянии, точно выключились. И вдруг в ладонях блеснуло – янтарный шарик означился золотистой округлой спинкой, точно крупная бусина, и тут же утонул, сделавшись невидимым.

– Кто-нибудь, достаньте у меня из кармана мешок, быстрее! – крикнула она, и тотчас же кто-то с шумом, оскальзываясь и поднимая брызги, полез к ней на помощь. – В левом, в левом!

Это бы Шэд, он тянул у нее из левого кармана пластиковый мешок, одновременно заглядывая в ладошки, а она мучительно пыталась не пролить ни капли, и ей это удалось – вода с десятком головастиков перелилась куда надо, но Варвара уже чувствовала, что ничегошеньки, кроме алой мелюзги, там нет, и она была готова заплакать от отчаяния, ведь прямо на глазах всего Голубого отряда ей удалось то, о чем мечтала вся Пресептория, да и стратегическая разведка в полном составе: подержать в руках неуловимый янтарный шарик. И вот – упустила!

– В чем дело, Барб? Вылезайте-ка быстрее! – встревоженно проговорил Гюрг.

Шэд недоуменно рассматривал мешочек на свет, тоже ничего не обнаруживая.

– Он же был у меня в руках, я четко видела, вот здесь, – с отчаянием повторяла она, протягивая Гюргу ладошки, которые чуть пощипывало от ледяной воды.

– Кто – он? Точнее, Барб!

– Янтарный пузырек…

– Шэд, дай-ка пробу воды. Так. В вашей таксидермичке есть хоть какая-нибудь аналитическая установка?

– Если Ригведас не успел ее демонтировать.

– Если не успел, то можете потренироваться – завтра утром покажете мне результаты. Попробуйте поэкспериментировать с форафилами, погонять их – они реагируют даже на статическое электричество, коим вы богаты.

Варвара закусила губу – не поверили… Ведь у них самих тончайший анализатор, так нет же – берегут для своих опытов. Значит, по-настоящему они ее своей все-таки не считают… Она вздохнула, безнадежно встряхнула смуглыми ладошками, словно пытаясь освободиться от какой-то тончайшей медовой пленки, сводившей кожу, – ив тот же миг эта невидимая доселе пленочка отделилась, съежилась в два упругих комочка, и вот уже с ладоней катились две золотые жемчужины, и их было не поймать – сверкнули и булькнули, сливаясь с поверхностью моря.

– Ловите!..

А что ловить, когда раньше надо было верить?

И все одиннадцать были в воде, по колено и глубже, и кто-то там ее от излишнего усердия схватил и поднял на руки – Норд, наверное, даром что самый здоровый; и уж тут-то они втащили ее к себе в штаб-квартиру, набитую всяческой аппаратурой, которая ей и не снилась, и до самого ужина брали смывы с ладошек, чуть кожу не содрали, и биопотенциалы замеряли, и Кирлиан-эффект фиксировали, и главное – без устали гоняли своих скочей, спецкибов то бишь, к пирсу, да и сами летали туда как на крыльях – брали воду, проба за пробой, натаскали тонны полторы, не меньше. У рубашки ее любимой, клетчатой – бирюзовое с шоколадным, тона тамерланского побережья, – безжалостно оторвали рукава, чтобы не мешали, и чуть было не отправили в утилизатор, но вовремя спохватились, тоже запустили в масс-спектрографический анализатор; чем черт водяной не шутит: а вдруг за обшлагом притаилась мизерная янтарная крупица?

И естественно, все труды – псу под хвост. Злые и голодные – как-никак об обеде никто и не заикнулся – расселись на ящиках из-под аппаратуры, только Варваре Шэд быстренько надул диванчик, коим она из солидарности пренебрегла. Она тоже первое время суетилась, подбрасывала идеи – правда, не результативные; потом притихла и принялась беззвучно молиться неведомому Водяному – что, мол, тебе стоит? Все равно рано или поздно придется раскрывать карты, так уступи мне, именно мне, ведь не просто же так очутились на моих ладонях эти золотистые невесомые бусинки! Ну что тебе стоит, Водяной, твое пропахшее тиной величество?..

– Стоп, – сказал командор. – Хватит с нас морской соли. У кого-нибудь имеются конструктивные предложения?

– А что мы зациклились на этом пузырьковом феномене? – резонно вопросил Хай. – Похоже, что нас попросту отвлекают от главного. Предлагаю спустить батискаф и идти по дну к гипотетическому центру.

– Рано или поздно мы там все равно будем, – возразил Ага. – Дотошность всегда была в числе достоинств нашего брата, скромно говоря. Повторим завтра все, от альфы до омеги.

– Тютелька в тютельку? – уточнил Эрбо.

– Естественно, – протянул Шэд. – Закрутим все один к одному, а дальше альтернативные варианты всплывут сами собой.

– Принято, – подытожил командор. – Ужинать, галопом. Галопом не очень-то разойдешься – штаб-квартира стратегов, расположившаяся в корпусе уже отбывших на новую площадку геофизиков, находилась как раз напротив трапезной. «Вам галопом, а мне переодеваться – ишь как чисто рукава ободрали, – с грустью подумала девушка. – Хотя – кто на меня смотрит?..»

– Что вы задумались? – голос у Гюрга уже совсем другой, мягкий, совсем не командирский, а дыхание какое сильное – до плеча достает…

– Вы бы здесь, на крыльце, установили трамплин с подкидной доской; разбежались в коридоре – оп! – и уже на пороге трапезной, – попыталась отшутиться Варвара.

Те, кто еще не спустился с крыльца, весело заржали. Как будто за спиной счастливый день.

– Учтем, – согласился Гюрг. – А все-таки? Оплакиваете утерю золотых жемчужин? Наловим. У вас будет единственное во Вселенной ожерелье тамерланского Нептуна.

У-у, как они привыкли быть единственными во Вселенной! Она царственно повела подбородком вправо и вверх – на голос, что за плечом.

– Здесь уже имеется одна ходячая коллекция драгоценностей, так что ваше обещание – не по адресу. Простите, мне надо переодеться.

– Постойте, Барб!

Шаги за спиной, треск и грохот – так ищут что-то в спешке – и снова шаги, и вот на голые плечи опускается что-то прохладное и шуршащее – кремовая форменная куртка стратегического разведчика.

– Благодарю вас, – как будто это нечто само собой разумеющееся. Она влезла в рукава, старательно подвернула обшлага – оставлять внакидку значило бы придать этому какой-то временный, случайный оттенок. А так – пусть полюбуются. И Сусанин, и Темрик, и его краса ненаглядная, шкатулка малахитовая. Можно представить, какие у них будут физиономии!

Воображение Варвару не обмануло – физиономии были соответствующие. И только за столом «альбатросов космоса» – хохот, элегантные шуточки, словно день как нельзя лучше удался.

– Да что они веселятся? – тихонечко шепнула Варвара Шэду. – С форафилами бессмыслица, янтарь я упустила…

– А это наша работа, лапушка, – отступать. Вы что думаете, мы громим, крушим, покоряем? Мы тыркаемся – и отступаем. Снова тыркаемся – и снова отступаем. Если отступили без потерь, – значит, день прошел удачно. Вот и веселимся.

– А насчет трамплина – это здоровая идея, – подал голос с левого угла стола Лех – единственный, у кого чуть заметно намечалось брюшко. – Только, естественно, не пружинный, а левитационный – получаешь импульс и мягко планируешь прямо за стол.

– Ну да, а если я в весе пера? – возразил Джанг. – Куда я приземлюсь, с вашего разрешения?

– А мы Петрушку зачислим в тренеры, он скоординирует.

– Кстати, кто видел Петрушку?

– Да, за обедом Ригведаса видели? – всполошились «альбатросы». Насчет обеда никто ничего определенного припомнить не мог, а вот сейчас младшего научного снова не было за столом.

– Не иначе, как он присоединился к своему Тогенбургу, – предположил Хай. – «Не украшенный надеждой, он оставил свет», если я не перевираю Жуковского.

– Шиллера, – тихонечко поправил Гюрг.

– Один черт, надо только припасов им подбросить. Сухарики где-нибудь остались?

– Еще в обед все уволокли, – недовольно отозвался со среднего стола Кирюша Оленицын. – Одни галеты на камбузе.

– Давай галеты. Командор, мы свободны?

– В двадцать один ноль-ноль просмотр дневных материалов, для желающих.

Варвара поднялась:

– А кто желает видеть сны?

– Тех проводят до дому.

– С вашего разрешения, мэм?

– Барб, кто из здешних мудрецов так точно и полно назвал вас… э-э-э… мохнатой коброй?

– Все!!!

Так, слово за слово, проводил до коттеджа. Без разрешения.

– А туча как стояла, так и стоит. Вероятно, ночью будет сильная гроза. Вы не боитесь, Барб?

Здесь-то мог бы назвать и Варварой…

– Под дождик лучше спится. Но, как ни странно, я здесь еще не наблюдала ни одного настоящего дождя. Туман бывает, и такой, что все пропитывается влагой, – но не больше.

– Ну, тогда – до завтрашнего утреннего тумана. Счастливых вам снов.

– Угу.

Она кивнула и потянула на себя дверь. Из-за крыльца, как сторожевая собака, поднялся Полупегас-правый. Юркнул следом. Варвара не удержалась, затаила дыхание и прислушалась – что там, на крыльце? Может, не ушел, ждет?..

Упругие шаги мерно и скоро удалялись. «И – на Матадор!» – фыркнула ему вслед Варвара. Она провела кончиками пальцев по нежно поскрипывающей куртке, засмеялась, скинула ее с плеч и бросила Полупегасу:

– Не разучился еще шкурки по каркасу подгонять? Вот тебе аналогичная задача: найдешь голубую курточку – застежка на биоприсосках, я в ней прилетела – помнишь? Так вот, эту ушьешь точно по той. Цель ясна?

Полупегас принял одежку сразу шестью щупальцами, с молниеносной быстротой завертел, разглядывая и примериваясь – ну совсем как паук муху. Соскучившись за несколько недель вынужденной немоты, он теперь был рад любому поводу поговорить, и когда его ни о чем не спрашивали, просто бормотал себе под нос.

– Та-а-к… брюшко заужено… хвостик поперек спинки на двух чешуйках… передние лапки вшивные…

– К утру сделаешь? – с надеждой спросила девушка.

– Пара пустяков… К утру. Послезавтра.

– Я тебе покажу – послезавтра! Отключу речевую приставку и… – она с трудом удержалась от навязчивой поговорки.

Не хватало еще объясняться с Полупегасом – он-то наверняка привяжется, начнет требовать объяснений, что да как.

– Р-размонтирую! – грозно пообещала она.

– Так голубая куртка запакована… – жалобно проблеял робот.

– Р-распакуешь!

Она была полна каким-то упоительным всемогуществом, какой-то сказочной уверенностью в себе, какой-то новорожденной легкостью… Гюрг ушел – ничего, вернется; Водяной объявил войну не на шутку – ничего, обломаем рога; потеряла жемчужинки – не беда, подарят целое ожерелье; вот будет лихо вышвырнуть его в воду на глазах красы ненаглядной…

Неужели все это сделала одна легкая курточка – символ присоединения к Голубому отряду?

Она повернулась на пятках и увидела зеркало, прислоненное к стенке.

– Кто принес?

– Нея.

После разделения каждый из Полупегасов стал называть свою бывшую половину одним и тем же «Не я». Очень быстро это слилось в одно условное обозначение и стало как бы единым словом.

– Нею… то есть Нетебе было ведено все в таксидермичке демонтировать и запаковать, а не мебель перетаскивать! Тем более чужую.

– Нея сказал – твое.

– Что-то ты стал разговаривать, как папуас из записок Миклухи-Маклая.

– Могу помолчать…

Правая половинка эмоциональная, а на поверхности – самые примитивные эмоции. Из них обида – простейшая. Так сказать, троглодит эмоционального мира.

В полумраке прихожей она придирчиво оглядела свое отражение. Загорела сверх меры, голубушка, кожа да кости, вон скулы как торчат, и нос – не нос, один хрящик вздернутый. Губы, правда, что тутошняя малина – зело витаминная пища на Степухе! А в целом – ничего. Она показала себе язык, тихонечко пропела: «Калмычка ты, татарка ты, монголка, о как блестит твоя прямая челка!»

– Это еще кто? – спросил Полупегас, в последнее время ставший весьма чувствительным к поэзии.

– Кто-то из древних на букву Кы. Должно быть, Катулл. В дверь тихонечко постучались. Варвара беззвучно ахнула, догадываясь, кто это переминается с ноги на ногу, поскрипывая душистыми досочками крыльца. Строго (как могла) спросила:

– Кто там?

– Джамалунгма Фаттах, с вашего разрешения, мэм. Штанишки принес форменные, с командорского плеча. Чтоб уж если перешивать, так вместе со смокингом.

Ее почему-то насторожило это «если».

– А если передумаю?

– А таких, которые передумывают, мы в отряд не приглашаем. Категорично. Она приоткрыла дверь – ровно настолько, чтобы просунуть руку. Ткань снова поразила ее прохладной скрипучестью. Никогда такой не встречала.

– Перчатки и капюшон в кармане, полная экранизация от всех видов излучения, – словно угадав ее мысли, скороговоркой пояснил Джанг. – Так что пожалуйте за труды, мэм!

– О, разумеется!

Она сдвинула в сторонку зеркало, открыла стенной холодильник и осторожно за мохнатый хвостик вытащила самую крупную ягоду здешней малины.

– От щедрот тамерланской Флоры!

Дверь закрылась. Ну вот, шуточка насчет командорского плеча вознаграждена сторицей. А то если вся великолепная десятка начнет упражняться в своих юмористических способностях…

– Тебе работы прибавилось, – обрадовала она Полупегаса. – Впрочем… Штаны-то не командорские! Не иначе, как Джанг свои отдал, они на мне еле сойдутся. Напрасно мы с тобой доброго человека обидели!

– Да уж кто обиды считает! – горестно вздохнул робот. – Помню, раньше-то мы с Пегги по вечерам…

Недаром говорят, что правая половина мозга устремлена в прошлое.

– Послушай, я тебе не Пегги, у меня и так голова звенит от этих стратегов. Мелькают, командуют, прыгают, галдят, ну прямо птичий базар. Тяжко мне будет при моей любви к одиночеству! Так что ни о чем я сейчас не мечтаю, как поспать в тишине…

Она забралась в комнату и, не зажигая света, рухнула на кровать. Блаженно зажмурилась.

Из прихожей донеслось приглушенное бормотание: «Катулл, Гай Валерий. Зря удивляешься, Руф… Не то. Я прошу, моя радость, Ипсифила… Не то. Самый Ромула внук…»

– В ти-ши-не!!! – крикнула Варвара, догадываясь, что Полупегас подключился к тамерланскому информаторию, и надолго.

Наступила наконец тишина, и сразу же пришел сон. Чуткий. Поэтому, когда в дверь снова застучали, она одним прыжком перелетела комнатку и, перепрыгнув через робота, расположившегося со своим шитьем посреди прихожей, распахнула дверь в ночную темноту.

– Что? Что еще?

– Тоги помирает…

По голосу она узнала Ригведаса. Нетрудно было догадаться, что Тоги – это козел,

– А к биологам стучались?

– Евгений Иланович… как бы сказать… послал подальше.

– Да ну? Ведь добрый человек!

– Ему завтра вставать рано, он уезжает. Велел не валять дурака и поставить козлу клизму.

– Юморист! Ну пошли, коли так. Кирюше только стукнем. Кирюшу Оленицына подняли по дороге, он вылез в окно. Световой кружочек от фонаря метался под ногами, словно напуганный необычной темнотой, – звезды, такие крупные здесь, на Степухе, нынче попрятались до единой. Темнота была ломкой и прозрачной, как чернота мориона; нигде не таилось ни клочка тумана, но сверху что-то давило невообразимой громадой, так что хотелось втянуть голову в плечи или еще лучше – убрать ее под крыло. Было тихо. Варвара уже давно заметила, какая большая разница в безмолвии южной и северной ночи. На севере все кругом засыпает, и ожидание звука в такой тишине не заставляет внутренне напрягаться, потому что прежде звука что-то мягко, лениво всколыхнется, а потом поползет и сам звук, вяло, словно отогреваясь на ходу, и к нему уже будешь готов; тишина же южной ночи наступает только перед бедой, и эта беда непредсказуема и всегда неожиданна, как зарница, и успеваешь только вздрогнуть и обернуться к ней лицом, а она уже пронеслась, опалив щеки, и канула в безвестность, чтобы породить другую беду. Здесь, на Степухе, тишина была южной.

Они добежали до ворот Пресептории и, миновав их, свернули влево, и навстречу им под едва угадываемой сенью шалаша двумя затухающими золотыми угольками затеплились, чуть помаргивая, страдальческие глаза козла.

Тогенбург лежал на боку, и туго натянутый живот ритмично подергивался дрожью, как у сытого мурлыкающего кота.

– Сусанин прав насчет клизмы, – тяжело вздохнув, констатировала Варвара. – Печенье, сухарики, галеты. Полными карманами. Кроме вас и еще сердобольные души нашлись – сама вчера сушками потчевала. И кроме меня…

– Что делать-то? – простонал Ригведас.

– Начнем с массажа. Кирюша, держите его за рога, а вы, Петере, раздобудьте побольше теплой воды… и яблок, желательно с гнильцой!

А далее последовало то, что в летописях Земли Тамерлана Степанищева значилось как «лечебная физкультура для обожравшегося козла в темную сентябрьскую ночь». Только часа через два вконец обессиленные Петере, Кирюша и Варвара повалились на траву, изукрашенные синяками от рогов и копыт неблагодарного пациента, а сам рыцарь Тогенбург, трепеща вздернутым хвостиком в диапазоне ультразвуковых частот, ринулся прочь от пригревшей его твердыни цивилизации, усыпая свой путь мелким горошком.

– Уф-ф, – едва ворочая языком, проговорила Варвара, – и кто мог догадаться, что единственное средство от синдрома Лероя – это уровень современной медицины!

– Ветеринарии, – поправил ее Кирюша, – впрочем, они друг друга стоят.

– Вам-то смешно, – подал голос Ригведас. – Я ведь тоже к нему привязался! Жил в Пресептории беленький козлик…

Жалостливый фальцет горе-дрессировщика вызвал только взрыв хохота – обычная нервная разрядка.

Впрочем, Ригведас и сам смеялся.

– За чем же дело стало, – веселился Кирюша, – скушай гнилое яблочко…

И в этот миг что-то случилось. Тишина напряглась, натянулась, готовая порваться; так бывает, когда с вершины срывается снежная лавина и летит, пока беззвучная, но уже несущая в себе весь неминуемый гул и грохот. Из чащи кустарника по-заячьи выметнулся Тоги и прижался к ногам людей, вздрагивая опавшими боками.

С моря донесся приглушенный, отдающий горечью и погибелью звон, как будто не ударили в колокол, а он треснул сам собой.

– Слышали? – чуть шевеля губами, спросила Варвара.

– Не-ет, – немного помолчав, протянул Кирюша.

– Нет, – подтвердил Ригведас.