"Охотник за мечтой" - читать интересную книгу автора (Кинсейл Лаура)

Глава 12

Лондон, декабрь 1841 года

На столе в холле хозяина дома ожидала визитная карточка. Майкл Брюс, вернувшись домой после традиционного ежемесячного обеда в отеле «Линкольн», взглянул на нее и остолбенел, а потом, сняв перчатки, взял карточку.

На изысканном, чрезвычайно тонком картоне мелким каллиграфическим почерком было написано имя: Арден Мэнсфилд, виконт Уинтер, а в углу твердым почерком сделана приписка черными чернилами: «Клуб путешественников» или отель «Кларендон».

Майкл Брюс тряхнул головой, надолго зажмурился, а потом снова покачал головой, и от ужаса усмешка застряла у него в горле.

– О Боже! Господь всемогущий, я уже слишком стар для таких штук, – пробормотал он. – Марианна! – крикнул он, повернувшись к лестнице, и через две ступеньки побежал наверх.

Отнюдь не всю свою жизнь Майкл Брюс прожил тихо и спокойно в Марилебоне. В юности, во время расцвета могущества Наполеона, он путешествовал по континенту. В двадцать лет он стал свидетелем пушечного обстрела Копенгагена и в двадцать один пробрался за вражеские укрепления во время испанской войны. В двадцать два он жил со своей любимой – дерзкой, чувственной, высокомерной, необыкновенной женщиной на одиннадцать лет старше его. Он согревал ее в своих объятиях на омываемой волнами скале, когда корабль, бросив их, ушел с Кипра. Он последовал за ней в восточные дворцы и ночи напролет курил с пашами и арабскими принцами, с пистолетом наготове плечом к плечу с ней ожидая нападения бедуинов. Она в одно и то же время унижала и обожала его, открывала ему свою душу, но постоянно оставляла его в тени своего существования. Он умолял ее выйти за него замуж и только много позже понял, что его жизнь превратилась бы в кошмар, если бы она согласилась на его предложение. Он оставил ее на побережье Ливана. Она сама настояла на том, чтобы он уехал. Он отправился в путь, унося в памяти ее заплаканное лицо, и в Константинополе нашел очаровательную тихую девушку, которая боготворила его, – первую из многих последовавших за ней, которые в конце концов привели его домой через Францию. Когда он был юным, женщины влюблялись в него так же легко, как дышали, а он никогда не говорил им «нет». Даже Эстер Майкл не сказал последнего «прощай», непонятно почему, но в глубине души он всегда питал иллюзию, что может вернуться. Он даже строил планы привезти ее во Францию, но она отказалась приехать. К своему стыду, он иногда вспоминал о ее отказе с облегчением.

Как он полагал, он испытывал склонность участвовать в самых трагических событиях: к тому времени он страстно влюбился в маленькую Элджи и запутался в безнадежных попытках спасти ее мужа, маршала Нея, от расправы. Затем состоялись славное – позорное – бегство Лавалетта из парижской тюрьмы, арест Майкла за государственную измену Франции и судебный процесс уже над ним за участие в содействии беглецу и последовавшее собственное заключение на шесть месяцев в тюрьму де ла Форс. Как все было давно, очень давно! Тогда его дочери, вероятно, исполнилось всего два года. Майкл вернулся в Англию своего рода героем, газеты называли его «Лавалетт Брюс». А потом в его жизни появилась Марианна – тихая, улыбающаяся вдова Марианна, которая неожиданно и резко превратила все его запутанные интриги и авантюры в пустые дурачества. Она просто отказалась от легкой связи и объявила, что будет видеться с ним только с разрешения его и ее семей. Скромная, честная Марианна придерживалась в отношениях самых высоких нравственных правил, где не было места объяснениям и извинениям, хотя Майкл слыл их мастером. Он не знал, на самом ли деле вернулся бы в Ливан за своей дочерью. Ему хотелось думать, что вернулся бы, и он считал, что Эстер, видимо, была уверена в этом, иначе она не хранила бы так свято свою тайну…

Майкл Брюс шел под вечерним дождем, вертя в кармане визитную карточку виконта Уинтера. Возможно, и нет ничего странного в том, что его прошлое вернулось к нему в образе дочери, если учесть, какое оно было. Но он чувствовал себя в полной растерянности, получив приглашение от человека, который, как предполагалось, умер два года назад, отца его внучки; и он, быть может, хотел – а быть может, и нет – признать его существование; он, быть может, согласится – а быть может, и нет – с хитрой уловкой, которую они придумали; он, возможно, был – а возможно, и нет – таким человеком, которого Майкл в свои пятьдесят четыре года мог хорошенько отделать за то, что тот воспользовался его невинной дочерью, независимо от каких бы то ни было оправданий.

Когда дверь в отдельный кабинет «Кларендона» открылась, Майкл увидел, что он вряд ли сможет отделать виконта Уинтера. Моральные принципы не могли перевесить двадцатилетнюю разницу в возрасте и бойцовский вес, который на вид равнялся четырнадцати стоунам. Мужчина, принимавший его, был мощного телосложения, с темным загаром, и производил впечатление сжатой пружины.

– Майкл Брюс, – представился Майкл, сняв намокшую шляпу.

– Уинтер. – Виконт протянул Майклу руку, глядя на него ясными ярко-голубыми глазами. – Вы пришли один, сэр?

– А кого я должен привести с собой? – Какой-то злой гений потянул Майкла за язык, но он сразу же пожалел о своих словах, когда увидел, как изменился в лице лорд Уинтер.

– Она еще не добралась до вас? – спросил виконт глухим голосом.

Майклу стало жаль его, и он простил ему все, но заставил виконта еще немного пострадать, нарочито медленно укладывая свою шляпу и перчатки на стол у двери.

– С Зенией все в порядке. У вас родилась дочь.

Виконт Уинтер побледнел, а затем под загаром стало видно, что его лицо сделалось красным. Майкл решил, что виконт совсем не так стар, как выглядел на первый взгляд, вероятно, из-за пережитых приключений. Казалось, он не знал, куда девать свои загорелые до черноты руки, и тупо смотрел на них, а затем сунул их за спину и отвернулся.

– Что ж, – угрюмо заметил он, – если она примет меня, я хочу все узаконить.

– Но вы уже сделали это, разве нет? – мягко спросил Майкл и скривил губы, по-настоящему жалея беднягу. – Леди Уинтер находится в резиденции в Суонмире с мисс Элизабет Люсиндой Мэнсфилд в детской.

Лорд Уинтер с нескрываемым удивлением оглянулся на него. На мгновение показалось, что он собирается отказаться от своего заявления, но затем он нахмурился, и на его лице не осталось ни малейшего намека на какие-либо эмоции.

– Да, конечно. – Он бросил Майклу скрытный, понимающий взгляд.

– Не поделитесь своим хересом? – спросил Майкл. – Простите меня, но вас считали умершим. Старческие нервы, понимаете!

– У вас достаточно крепкие нервы, мистер Брюс, – криво улыбнулся виконт и налил вина в искрящийся бокал. – Я был почти мертв. Несколько раз.

– Хорошо. Собственно, я не желаю вам ничего плохого, но мне хотелось бы думать, что вы не соблазнили мою дочь, а затем бросили ее без каких-либо веских причин.

– Нет, – ответил он, глядя поверх своего бокала с вином, и многозначительно добавил: – Хотел бы я знать, можете ли вы сказать то же самое.

– Полагаю, у вас есть некоторое право спрашивать. Я ничего не знал о ней, пока она не приехала ко мне. Мне сказали – какой насмешкой это звучит теперь, – что леди Эстер заболела чумой и нужно много времени, чтобы она выздоровела. Можете быть уверены, что я чувствовал себя последним сукиным сыном, но к тому времени, как я получил плохое известие о ней, с ней все уже было в порядке. – Майкл налил себе еще хереса. – Знаете, что я думаю, Уинтер? Я думаю, что Эстер ждала, чтобы увидеть, родился ли мальчик. Она была намного старше меня и всегда говорила, что слишком стара. Эстер поклялась моему отцу, что не испортит мне жизнь браком с ней, и кричала на меня, пока я не уехал от нее. Но я думаю, если бы родился мальчик… – Майкл поставил бокал и молча выругался. Он не собирался рассказывать ничего подобного, и бурный всплеск собственных эмоций удивил его.

– Могу сказать, она была способна на все, что угодно, – равнодушно произнес лорд Уинтер, глядя в огонь.

– Возможно. Но я сомневаюсь, что вы хотели видеть меня, чтобы поговорить о ней, – заметил Майкл, вставая. – Что еще я могу рассказать вам? Ваша дочь пухленькая, веселая, здоровая, очаровательная малышка. Леди Уинтер приехала совершенно изможденной, а теперь, когда оказалась в нормальных условиях, невероятно похорошела. Вы будете удивлены, и приятно, я надеюсь. Дважды в год я езжу в Суонмир. Они живут уединенно, потому что ваш отец не хочет, чтобы они куда-либо выезжали. Должно быть, он излишне оберегает их. Но, с другой стороны, он думал, что потерял вас. Я рад – нет, слово неподходящее! – я счастлив, что вы живы. Ваш отец уже знает о вас?

Лорд Уинтер покачал головой, продолжая смотреть в огонь.

– Думаю, вам следует написать отцу. Может быть, мне вместо вас сообщить ему о вашем приезде? Ваш отец здоров, и мать тоже, но такое известие может оказаться для них ударом.

Виконт наконец поднял голову, но по его замкнутому лицу нельзя было понять, о чем он думает.

– Могу я вместо вас написать вашему отцу?

Лорд Уинтер медленно кивнул.

– Превосходно. Я сообщу, что вы прибудете в Суонмир через… Когда? Может быть, через неделю? У них будет время подготовиться. Если, конечно, вы не собираетесь отправиться туда немедленно. Вполне естественно, вы рветесь поскорее встретиться со своей семьей. Уверен, ничего страшного не случится.

– Я не рвусь, мистер Брюс. – Виконт неожиданно бросил ему выразительный взгляд. – О нет, я вовсе не желаю, чтобы у кого-нибудь случился апоплексический удар.

В мрачном настроении Арден уложил свой небольшой вещевой мешок и дал швейцару монету, чтобы в такой поздний час тот нанял для него лошадь. Он больше не мог оставаться здесь, расхаживая в жаркой духоте наемных комнат. Ему нужна была физическая разрядка, и он решил уехать.

Дочь! И леди Уинтер. Сам не понимая почему, лорд Уинтер думал, что Зения придет к нему вместе с отцом. Он все думал о том, что могло произойти с ней, и сейчас всевозможные варианты теснились у него в голове: она могла погибнуть, так и не добравшись до Англии; Брюс мог не принять ее; она могла стать одной из сотен бездомных женщин на улицах, могла пойти в работный дом или на фабрику, могла стать проституткой или актрисой – ее талант теперь нашел бы себе применение. Лорд Уинтер мог всю жизнь искать ее и так никогда и не найти. Но чего он не мог вообразить даже в самых безумных своих предположениях, что она жива, здорова и обосновалась в Суонмире как леди Уинтер.

Ардена очень интересовало, какая она, его леди Уинтер. Он не мог восстановить в памяти ее образ. Для него она представлялась сначала мальчиком Селимом, а потом… женщиной, которая сказала ему: «Какая разница?» Лорд Уинтер не мог поверить неоспоримому факту, что она реальный человек и вообще существует на самом деле. Он помнил ее слова, перед тем как занялся с ней любовью, но не мог вспомнить ни ее голоса, ни интонации. Теперь сказанное ею казалось ему бесконечно холодным и безразличным. Но, как оказалось потом, разница все-таки была, со злостью подумал он.

Направляясь из города, лорд Уинтер не поехал по Оксфорд-стрит, а выбрал тихие боковые улицы, потому что вел арабскую кобылу – Шаджар-аль-Дурр, Нитку Жемчуга. Среди узких угольно-черных улиц она выглядела более сказочной и грациозной, чем обычно. Рядом с заезженной гнедой наемной лошадью, которую привел конюх, она как будто вся светилась ярким белым светом, отражавшимся от каменных строений и мостовой. Свой страх она выражала только подергиванием ушами, дрожью и тихим фырканьем, но, несмотря ни на что, послушно шла на поводу – принцесса, гордо вышагивающая изящными копытами по сырой мостовой.

Лошадь стала его наградой. Наградой, которая полагалась ему за три года жизни, за шрам от прижженной раны и мучительную колющую боль в левом боку, за опустошение и кровь. Не сауды, а Рашид ранил его выстрелом и увез от египтян, как похищенную скотину. А потом – Арден не мог помнить, сколько времени, – он лежал с раной в боку в черных палатках шаммари, пребывая на грани между жизнью и смертью, теряя сознание в объятиях странных пугающих видений.

Арден выздоровел, но Рашид держал его у себя как раба – дружба на острие ножа, – до тех пор пока Арден не понял, что он еще заложник фантастического образа королевы инглези. В принце сочеталась смесь сухого военного прагматизма и романтической глупости. Мифы, волшебство и легенды, ставшие источником жизни пустыни, требовали символическую фигуру или какого-то видимого представителя ее. Час за часом выслушивая зачаровывающие уверения принца Рашида, даже Арден начинал верить, что они сражаются за королеву, спрятанную где-то вне пределов досягаемости, за дух, витающий над унылыми горами под бесконечными небесами медного цвета, и что он, Арден, – исполнитель ее воли на земле, посланный к принцу Рашиду, ее щит, и копье, и адское ружье на горячей грязной арабской земле.

Итак, реальная женщина превратилась в видение. Арден вспоминал Селима и безумно скучал по нему, своему тихому спутнику, скучал по английской речи. Но те единственные день и ночь, когда Арден взглянул на него и увидел женщину – и к тому же такую прекрасную, желаемую, ранящую душу, – совершенно ускользали у него из памяти, он потерял представление о них. Он не мог припомнить своих ощущений, того чувства, что испытывал тогда, и должен был сопротивляться накатывавшимся на него видениям, заставлять свой мозг сосредоточиться на твердых фактах, а с течением времени даже утратил способность вспомнить происшедшее или воспринимать его таким же реальным, как свою жизнь в пустыне. Он был Абу Хадж-Хасаном, скакал под развертывающимися, как языки змей, знаменами с начертанными на них словами Аллаха, издавал боевой клич в один голос с воинами шаммари и хейтани, мчался галопом рядом с принцем Абдуллой Ибн-Рашидом, восседавшим верхом на кобыле, которую звали Нитка Жемчуга, и державшим всю пустыню в своих руках. Для лорда Уинтера остального мира не существовало, реальная жизнь полностью исчезла во мраке, стала туманным воспоминанием.

Но однажды ночью, среди песен и историй, рассказываемых за кофе у костра, какой-то хейтани поведал о древнем европейском незнакомце, который жил в его палатке очень давно, еще в его детстве. Однажды он, будучи, как и все мальчики, любопытным, спросил у своего отца, кто такой человек с рыжей бородой и непонятной речью и что он здесь делает. И его отец ответил, что этот человек дакхаил – почетный гость в палатке его деда, и когда его дед умер, стал гостем в палатке его отца, и если его отцу и деду не приходило в голову спрашивать, зачем он пришел и почему остается, значит, для сына, просто мальчика милостью Аллаха, безусловно, недопустимо и невежливо задавать вопросы о том, что его не касается. Хейтани привел для примера маленькую притчу, рассчитанную на детей, которые, сидя рядом, слушали, широко раскрыв глаза. Притча была об этикете пустыни, которая учила их не совать нос в дела гостей. И вдруг, сидя в свете костра, Арден отчетливо увидел в своем воображении одинокого старика, который пришел к чужакам и жил чужаком до самой смерти.

На следующий день, участвуя в разведывательном набеге на Аден, Арден увидел британские пушки и британские корабли, и внезапно непонятным образом его собственное «я» резким болезненным толчком вернулось к нему. К настоящему времени он легко мог решить свою задачу – Рашид доверял ему, и ночью Арден поймал кобылу Шаджар-аль-Дурр, освободил ее от пут, подошел с ней к спящим часовым под стенами Адена и перешел на английскую сторону.

Сейчас лорд Уинтер ехал верхом под холодным дождем, капавшим ему за воротник и затекавшим в перчатки, и чувствовал себя потерянным. Он понимал, что ему следовало ожидать подобных ошеломляющих впечатлений, следовало знать, что жизнь будет продолжаться без него.

На пути домой Арден тосковал по Англии. Для него тоска по родине была новым чувством, потому что именно теперь пустыня чуть не поглотила его и он сознавал, как близко подошел к роковой черте утраты личности. Он хотел домой, хотел вернуться в те места, которые знал наизусть, к родному языку. И пока он добирался до дома, в нем постепенно восстанавливалось ощущение себя самого. Его язык отвыкал говорить по-арабски; его пальцы вспоминали, как застегивать жилет и держать вилку; его тело снова привыкало к одежде и стесняющей ноги обуви; он восстанавливал в памяти, как следовало себя вести и о чем говорить с пассажирами-европейцами. Но время от времени под ним разверзалась бездна. Арден сталкивался с тривиальными ситуациями и терял уверенность в правильности своих действий: например, следует ли ему самому положить еду на тарелку или подождать, пока положит слуга, следует ли пожимать руки. Он протягивал руку и вынужден был думать, верно ли поступает. Всякие мелочи, пустяки просто выводили его из себя, ведь под ними лежала черная пропасть неуверенности.

Даже сейчас лорд Уинтер плохо представлял себе, куда едет. Улицы казались вроде бы знакомыми, дорога домой ему известна, но в течение недели путь на север для него закрыт. Он чувствовал себя изолированным, сбитым с толку: леди Уинтер в Суонмире, мисс Элизабет Люсинда Мэнсфилд в детской. Очевидно, лорда Уинтера не слишком радушно приглашали в счастливое семейство, Брюс очень откровенно выразился. У Ардена возникла злорадная мысль скакать всю ночь – к рассвету он прибыл бы уже в Суонмир, и тогда пусть они узнали бы, насколько крепки их сердца. Его очень интересовало, каким образом Зении удалось убедить его отца, что она жена лорда Уинтера. Видимо, разговор велся продуманно и мудро, ибо его отца нельзя назвать простаком. Но между прочим, Селим без особого труда одурачил Ардена, а Арден вовсе не считал себя круглым дураком.

На Онслоу, когда дома отступили от дороги, Арден пустил наемную лошадь легким галопом; маленькая кобыла последовала за ней как привидение, и пар от ее дыхания заискрился в тусклом городском освещении. Арден отказал себе в удовольствии дать выход чувствам и понестись за какими-нибудь разбойниками – на дороге не было никого, кроме запоздалых путников.

Около полуночи он подъехал к повороту на Лонгфорд, последней точке, где еще можно повернуть на север и к утру очутиться в Суонмире. Он представил себе, как входит в спальню своей «жены», и совершенно неожиданно у него сдали нервы.

Уйму доводов он привел себе, чтобы не поступить так, как ему хотелось. Слуги его не узнают – он не возвращался туда почти тринадцать лет; возможно, ему с позором запретят войти в собственный дом, или – еще хуже – ему придется спрашивать, где спит его предполагаемая жена. Он застыл, ужаснувшись мысли, что ему придется объяснять, кто он такой и что ему нужно, какому-нибудь поджавшему губы слуге из числа тех, которых его мать нанимала и держала на почтительном расстоянии.

Лорд Уинтер повернул лошадей на запад и поехал в другую сторону от Суонмира.

В несусветную рань, в пять утра, крик поднял сэра Джона Коттла из теплой постели. Сэр Джон распахнул окно, прищурившись, посмотрел вниз сквозь моросящую сырость и увидел в своем полуосвещенном дворе две темные фигуры.

– Господи! – воскликнул он. – Что за чертовщина?

– Я привел вам кобылу, – раздался грубый голос, – Нитку Жемчуга.

Сэр Джон втянул в себя воздух и долго стоял не шевелясь, а затем сунул ноги в домашние туфли, схватил халат и побежал вниз в холл. И когда на задней лестнице появился сонный дворецкий, его хозяин уже отодвинул засов.

– Господи Иисусе! Уинтер! Это вы?

– Да, – ответил виконт с примесью иронии, – я понимаю, что вы поражены.

– А кобыла… Та самая? О Боже! Взгляните на нее! Маленькая красавица! – Он говорил странным взволнованно-любезным тоном. – Уинтер, ради всех святых! Мы думали… ладно, не важно, дружище! Вы не будете возражать, если мы просто немного отойдем от дома?

Он в домашних туфлях быстро прошел по дорожке мимо лошадей, а лорд Уинтер, удивленно подняв брови, посмотрел ему вслед и, повернув наемную лошадь, последовал за ним. Когда дом скрылся в тумане, сэр Джон обернулся, его круглое лицо исказилось от страдания, казалось, он сейчас разразится слезами.

– Я не могу держать ее! – закричал он. – Простите! – Он сделал шаг назад, как будто не хотел даже дотрагиваться до изящной кобылы, которая наблюдала за ним, подняв уши.

– Что стряслось? – тихо спросил виконт.

– Я женился, – в отчаянии ответил сэр Джон. – Простите. – Он беспомощно поднял руки. – Я был вынужден продать всю свою конюшню. Она не хотела держать животных. Она страстно ненавидит скаковых лошадей. О, Уинтер, я чуть не плачу. Взгляните на нее! Взгляните на ее поджилки!

Лорд Уинтер смотрел на нелепую фигуру сэра Джона, стоявшего на дорожке в ночном белье и колпаке.

– Грешем? – спросил он после минуты молчания.

– Дуэль, – тихо присвистнул сэр Джон. – Обстоятельства вынудили его бежать на континент.

Виконт стоял, глядя на сэра Джона с таким отвращением, что мужчина в ночном белье и халате облизнул губы.

– Я уверен, что смогу найти для вас покупателя, – торопливо предложил он. – Ничего нет проще!

– Нет никакой необходимости. – Тихо усмехнувшись, виконт покачал головой и, повернув лошадей, направил их мимо сэра Джона. – Всего доброго.