"Эдельвейс" - читать интересную книгу автора (Andrew Лебедев)
Часть вторая. 1.
Судоплатов сказал, что за достоверность этой информации готов отвечать своей головой.
А чего стоит его голова?
Абакумов нервно ходил по кабинету.
Его Советская страна, а вернее власть в этой стране увы, была такой однобокой уродиной, такой неласковой матерью, что ее можно было только бояться. Но никак не любить. Потому что высшей наградой у этой власти всегда выходило только – "ну, ладно, ПАОКА живите, ПОКА мы вас не тронем, но если что, сами знаете!" Иначе говоря, у этой власти можно было заработать только одну награду – отсрочку от расстрела.
И Абакумов понимал, что это и есть ВЫСШАЯ награда и именно МАТЕРИНСКАЯ награда.
Ведь именно мать дает человеку жизнь. А эта власть, а эта его Родина… Она как бы тоже теперь дает человеку жизнь, вроде: "живи, покуда я добрая и покуда не арестовала тебя да не расстреляла, как многих других"… Так разве не есть за что любить такую Родину-мать!?
Однако Абакумов, как человек не просто вышколенный и исполнительный, что ценилось в аппарате у Берии, но еще и человек умный, – что тоже ценилось (но, увы, не служило гарантией от ареста и расстрела), понимал – Абакумов понимал, что такая скупость и однобокость в поощрении Родиною своих сыновей, де, если ты отличился и подвиг совершил, то мы тебя наградим – дадим немного погулять на воле, – такая система неминуемо ведет к снижению показателей, к снижению результативности. По крайней мере – в его Абакумова ведомстве.
Офицеры и генералы невольно становились от такой системы – перестраховщиками.
Лучше никакого результата – тогда, авось тоже не тронут, – но уж ни в какую чтобы пойти на риск, – ведь если операция сорвется – РАССТРЕЛ!
И уж лучше не рисковать…
Абакумов все видел и все знал.
Он сам арестовывал и сам расстреливал.
И не только по своему ведомству.
А вот у немцев, хоть они и фашисты, у них Гитлер своих генералов не расстреливает, даже тех, кто жидко обосрался. Даже тех, кто и дивизии свои погубил и поставленных перед ними стратегических задач не выполнил.
Гитлер таких в отставку и на пенсию.
Цивилизованная нация, однако!
Абакумов вышел из кабинета.
Дежурный офицер вскочил по стойке смирно.
– Где Петровский? – спросил Абакумов.
– У себя в кабинете, товарищ замминистра, – тихо, но отчетливо доложил дежурный.
– А Берия там? – спросил Абакумов.
– Так точно, там, – кивнул дежурный.
Фамилия дежурного офицера была Инин.
Абакумов читал его личное дело.
Владимир Инин, детдомовец.
Школа, ОСАВИАХИМ, лейтенантские кубики, вербровка осведомителем НКВД, доносы на начальников, перевод на работу в органы…
Вова Инин.
Может далеко пойти.
Мягко ступая по ковровым дорожкам своими космической черноты хромовыми сапогами, Абакумов двинулся по длинным и совершенно пустынным коридорам министерства.
Спустился ниже этажом.
Мимо испуганно-напряженных дежурных хлопцев в парадных мундирчиках и в фуражках с околышем цвета "василёк".
Дошел до кабинета Петровского.
Конвой стоит в коридоре, значит Петровский с Берией еще ведут допрос.
Приоткрыл дверь, – разрешите, Лаврентий Палыч?
Берия без пиджака сидел в кресле и мирно пил "боржом". Только пенсне на круглом лице зловеще сверкало.
Посреди большущего кабинета начальника восьмого следственно-оперативного отдела, стоял сам начальник этого отдела полковник Петровский.
А полковник Луговской – теперь уже бывший начальник этого восьмого отдела, без портупеи, без знаков различия и какой-то весь унылый и даже с явными следами физического над ним насилия, полулежал на полу. Возле ног своего преемника.
– Интересно, – подумал Абакумов, – а не придется ли и мне тоже так вот лежать на полу в моем кабинете, а какой-нибудь там Вовка Инин будет лупить меня по печени да по почкам своими хромачами.
– Что? – спросил Берия.
– Есть инфо, – тихо сказал Абакумов.
– Хорошо, – Берия отпил еще "боржома" и поставил стакан, – иди к себе, я сейчас к тебе поднимусь.
Абакумов побрел назад.
Сейчас Берия придет и надо будет принимать решение.
И в случае успеха операции, ласковая и щедрая на награды Родина позволит ему еще немного пожить на этом белом свете.
А если операция сорвется?
Судоплатов обещал, что не сорвется.
Вот, пусть Судоплатов и поезжает на Кавказ, пусть он лично, если он у нас такой вот гениальный разведчик, пусть он лично сам и руководит этой операцией…
Как она у немцев то называется? Эдельвейс?
Цветок такой есть.
И Абакумов хмыкнул, вспомнив стихи одного поэта еврея – из этих раболепствующих подобострастных деятелей культурки-мультурки, вроде всех этих недобитых и недостреленных Михоэлсов и Дунаевских, что на фронт не едут, а просят брони, как великие деятели искусств… Так вот этот еврей сочинял оду и здравицу самому министру МГБ.
"Цветок душистый прерии – Лаврентий Палыч Берия"…
И оркестр играет – тра-ля-ля!
В общем, пусть сам Судоплатов и поезжает на Кавказ и проводит эту контроперацию по ликвидации этих "эдельвейсов".
И если что, то голову с него долой. …
В отделе разведки штаба армии, Судоплатов сразу по-хозяйски отхватил у полковника Леселидзе целый кабинет, да еще и с предбанником, куда посадил своих – только ему подчинявшихся головорезов, что натурально презирая все явно не для них писанные уставы, вызывая изумление у одних и раздражение у других, расхаживали по штабу без знаков различия, но увешанные оружием и в какой-то немыслимой комбинации одежд и головных уборов.
– Хвала Аллаху, что хоть не в немецком ходют, – перешептывались женщины-бойцы из хозбата, что раньше всегда мыли здесь полы. А теперь вот пришли, а мыть им запретили. Этот прилетевший из Москвы начальник запретил.
Судоплатов прилетел из Москвы на личном "Дугласе" Ли-2.
С ним, кроме всегда сопровождавших его порученцев с рожами убийц, прилетели еще и спортсмены из Алабинского спец-центра ЦДКА.
Старшим у спортсменов был альпинист Тетов.
– Ничего себе пацан, – сказал про него Судоплатов, но полковника Леселидзе попросил составить о Тетове свое собственное мнение. ….
– Немцы осуществят высадку вот тут и вот тут, – показывал Судоплатов на карте.
– А чего им такую даль потом переться? – спросил Леселидзе, – летели бы себе прямо до сюда, – полковник ткнул пальцем прямо в то место на карте, где были обозначены нефтяные терминалы.
– Серый ты, Леселидзе, хоть и полковник, – хмыкнул Судоплатов, – самолеты типа Юнкерс-52 имеют дальность полета – тысяча триста километров, а ближайший аэродром от места планируемой диверсии у них под Ростовом.
– Ну? – нетерпеливо подогнал Леселидзе.
– Баранки гну! – ответил Судоплатов, – с прицепленным то планером Юнкерс на одну треть короче дистанцию летит, всего тысячу километров.
– Ну а до Астрахани то сколько? – не унимался Леселидзе.
– Ты чё? Тупой совсем? – рассердился Судоплатов, – Германия это тебе не Япония, у немцев Гитлер идею камикадзе лично и в корне давным давно пресек, хотя желающие и были, так что летчикам юнкерсов назад надо будет лететь, а значит тысячу километров делить надо напополам и от тысячи остается только пятьсот километров, а поэтому и место высадки намечено вот тут и вот тут, понял?
Леселидзе молча скорчил обиженную мину.
Особенно обидно было полковнику от того, что обвинение в слабоумии прозвучало в присутствии этого желторотого московского барчука из интеллигентов – командира группы спортсменов Игоря Тетова.
– А ты, Тетов, давай, думай сразу, как и где будешь перехватывать их группу, – переключился Судоплатов, – сгоняй туда на место, погляди что к чему, освойся с обстановочкой.
– С обстановочкой заминочка выходит, – подал свой голос Игорь, – я не считаю мою группу полностью готовой.
– Как это ты не считаешь? – возмутился Леселидзе, – ему, понимаешь ли лучших людей дали, данные разведки, самолет!
– Там в зоне высадки большие обширные ледники, – стараясь сохранять спокойствие, продолжил Игорь, – немцы, я знаю, очень хорошо экипированы, у них не только отличное альпинистское снаряжение, теплая специальная одежда, страховка, легкая обувь для хождения по ледникам и для скалолазания, но главное для встречного боя это оружие. А у них превосходство в легких минометах. У них теперь есть даже вьючные реактивные безоткатные пушки. А случись встречный бой, чем мы будем их бить? Гранатами? Да если они из минометов, да с закрытой позиции бить станут, разве можно соревноваться ручной гранате с минометом?
– Пораженец! Критиканствуешь! Заранее операцию провалить собрался? – нахмурив брови зашипел Леселидзе, – слушай, Судоплатов, давай, пока не поздно, другого командира в группе поставим!
– Нет, он правильно говорит, – вступился за Игоря Судоплатов, – надо нашим ребятам дать, то что для боя требуется.
– Им и так дали, – взмахнул руками Леселидзе, – у нас на перевалах морпехи с одними винтовками, да гранатами воюют, и ничего – держат перевалы, не пускают немца к Черному морю!
– Ай, да ну тебя в баню, – Судоплатов скривился и махнув на Леселидзе, повернулся к Тетову, – давай, парень, говори-предлагай свои предложения и планы.
И Тетов предложил.
Суть его плана была в том, что немцы производили выброску в два этапа.
Так же как и на Крите в мае сорок первого.
Первым эшелоном они собирались выбросить двенадцать человек и тонну груза – как раз все тяжелое вооружение, экипировку и продовольствие.
Вторым эшелоном на трех Юнкерсах с тремя планерами – должна была прилететь основная часть группы – шестьдесят десантников-альпинистов и их главная ноша – две тонны взрывчатки для нефтяных терминалов.
– Мы захватим головную группу и их груз, – предложил Тетов, – и таким образом, мы вооружимся их же оружием.
– Но это сорвет операцию, – вспыхнул Леселидзе, – немцы тогда отменят этот маршрут, который нам хорошо известен, и разработают новый, который нам не известен и тогда ищи-свищи ветра в поле. А нефтепровод взорвут в другом месте!
– Нет, немцы не отменят операцию, – уверенно возразил своему коллеге Судоплатов, – они сочтут что случайно напоролись на шальной дозор, но не на целенаправленную засаду против них, мы разыграем такую пьесу, что в бой за контейнеры со снаряжением вступят не специально подготовленные альпинисты-разбойники, а какие то шалые случайно забредшие на ледник оголодалые молрпехи, что увидав парашюты с контейнерами – позарились на немецкие шнапс и консервы.
Судоплатов для убедительности добавил, – мы чтобы они поверили, что это не засада, тех немцев что в первом эшелоне высадятся специально уничтожать не станем, пусть радируют своим, де все нормально, только обоз потеряли… И в худшем для нас случае, они только смогут сменить вариант зоны основной высадки, а он нам тоже известен…
Леселидзе спорить с Судоплатовым не стал.
Но на Тетова злобу затаил. ….
Последний перед выходом на ледник привел они устраивали возле старинной черкесской крепости. Забавно смотрится – моряк при полном параде, в бушлате, в "беске"* с ленточками и не на море, а наоборот – высоко в горах.
Сам главстаршина Лазаренко, может быть и не заметил бы этой нелепой забавности, как и остальная братва – морпехов их 58-го полка, да весельчак одессит Жорка Степанчук, тот всегда какой-нибудь хохмой ребят развеселит. Вот там на привале, внизу возле развалин старой чеченской башни Жорка и сказал, де нет ничего нелепее вида корабля затащенного на вершину горы. Это он прошелся по поводу того, что немцы, если они нас вдруг встретили бы на леднике таких красивых – в бушлатиках, в клешАх, да в бескозырочках – были бы крайне изумлены и не смогли бы прицельно стрелять, потому как содрогались бы от смеха, а в их штабы полетели бы радиограммы, де русский Иван выслал в горы экспедицию моряков для спуска с горы Арарат нового линкора под названием Ноев Ковчег.
Вот и на привале возле костра, пел вчера душевные песни моряцкие – и про Царевну Морскую, что будет братишкам на дне моря песни колыбельные петь, и про подругу, что осталась в Севастополе…
А потом, когда братва слегка приуныла, вдруг как грянул свою коронную: …бутылка водочки, селедочка, да карие глазеночки, какое море – такие моряки!
Любить умеют, подходы знают,
А кто не верит, пусть испытает!
Матросы милые и страстные,
Но пьяные – опасные
Какое море – такие моряки!
Да! Последний привал остался там – далеко позади и внизу.
Их взвод разведки уже почти выполнил задачу по несению боевого дозора.
К исходу дня разведчики главстаршины Лазаренко, перейдя ледник Первомайский должны были спуститься с другой стороны горы Табай-хан в долину и таким образом замкнуть круг маршрута, назначенного разведчикам в штабе полка.
– Надо было погоду переждать, – сказал Жорка, обращаясь к командиру, – слыш, Лазаренко, в горах это тебе не в море в каботаж без прогноза выходить! Здесь ведь и в буран попасть можно. Помнишь, как в песенке поется? * беска – бескозырка (арго) И Жорка пропел своим замечательным неповторимым баритоном, который уже свел с ума не одну одесскую или севастопольскую красавицу-морячку:
– В такую лихую погоду, нельзя доверяться волнам!
Жорка показал пальцем на черную тучу, явственно надвигавшуюся из-за ближних к Табай-хану вершин.
– Ничего, Жорка, проскочим, – уверил друга Лазаренко.
И тут же прикрикнул на уже сильно подуставших ребят, – ану не раскисать, братва, ану подтянись!
Но не проскочили. …
Погода испортилась почти мгновенно.
Сперва небо совсем заволокло какой то белесой мглой. Потом по леднику потянуло снежной поземкой, которая сперва вилась только под ногами, но потом видимость стала пропадать со стремительностью гаснущего в кинотеатре света перед началом сеанса.
Ветер буквально валил с ног, и чтобы шагать вперед, оставаясь на двух ногах, надо теперь было сильно наклонять тело против налетающего ветра.
А через пятнадцать минут идти вперед стало совершенно невозможно.
– Всё, старшина, стоп-машина, суши весла, пора на якорь становиться, – орал Жорка, пытаясь перекричать завывающий ураган.
Но Лазаренко и без Жоркиного крика видел, что идти дальше не представлялось теперь никакой возможности.
Одну бухту страховочной веревки распустили на всю группу и каждый из моряков пропустил поочередно передаваемый ему конец под свой флотский ремень.
– Закапывайся, – приказал Лазаренко Жорке, который оказался ближе всего к командиру, – закапывайся в снег и передай по цепочке – всем закапываться.
– А что, если это на сутки или более того? – прокричал Жорка.
– Не трепись, трепло! – крикнул в ответ Лазаренко.
Больше они уже не перекрикивались.
Снег быстро заметал окопчики моряков.
В пять минут каждый из них уже был накрыт наметаемыми поземкой сугробами.
Лазаренко подергал веревку.
Жорка отозвался двумя рывками.
Молодец! Значит живой. И значит понял и догадается и тоже подергает другой конец, который идет в сторону Васи Авгушкина, а Вася в свою очередь будет дергать за веревку и не давать спать Сереге Мадрычову, а тот дальше и так до замыкающего, до старшины второй статьи Лёхи Губенко.
Главное не спать, главное не спать.
Под снегом температура не очень низкая – чуть ниже нуля, но все равно не сочинский пляж! И если буран продлится сутки, то запросто можно и замерзнуть.
Поэтому людей надо поддерживать в активном состоянии.
Не верил Лазаренко в Бога и бабку свою тёмную и дремучую ругал за то, что все крестила его в спину. И когда он пацаном в море уходил на баркасе – бычка и кефаль ловить, и когда в школу на экзамены уходил, и когда в мореходку поехал поступать в Ленинград…
Не верил Лазаренко в Бога, но тут принялся молиться, мол, если Ты есть, то сделай так, чтобы буран быстро закончился. А я за это Тебе за это обещаю, как из под снега вылезу, никогда матом больше ругаться не буду "в Бога мать"!
И то ли Высшие силы приняли предложение этой бартерной сделки, толи не один такой умный Лазаренко просил Бога о прекращении погодного безобразия, а среди просителей оказался человек, к чьей просьбе Силы Небесные не могли отнестись с равнодушием, но побушевав четыре часа, буран прекратился.
Лазаренко даже ни разу заснуть не успел.
Все контролировал себя и на часы – на гордость свою и предмет всеобщей зависти поглядывал.
Часы эти с черным циферблатом и со светящимися в темноте фосфоресцирующими стрелками – Лазаренко у одного разведчика из соседнего полка в ШМЭН выиграл. А тот по его словам с немецкого офицера снял. Не с мертвого – потому как мародерничать у разведчиков было не принято, а с живого, с пленного снял, выменял на пачку махорки и на пару вязаных носков. Немцу в плену в Сибири эти носки в самый раз сгодятся!
А часики фирмы – не по нашему написано, – теперь старшине Лазаренко под снегом очень сгодились.
Четыре часа они под снегом пролежали.
То что буран прекратился, старшина понял сперва по необычайно плотной тишине. А потом вдруг, показалось ему,что слышит он какие то звуки металлические, будто сваи вземлю копром забивают.
Старшина немного откопался.
Наст над ним был не крепким. И после нескольких энергичных движений, старшина увидел свет.
Сперва его проблески, сквозь рыхлые волны будоражимого им снега.
А потом, когда вся голова моряка вылезла наружу, он увидал, что надвсем занесенным поземкою пространством Ледника светит солнце.
Старшина сильнее дернул за конец веревки, – эй, Жорка, не замерз там?
И тут, вместо ответа своего товарища, старшина отчетливо услыхал немецкую речь.
Она доносилась из-за бугра, из за загиба рельефа… Немцев не было видно, совершенно точно – они были буквально в нескольких десятках метров. И этот ритмичный металлический стук – бум-бум-бум, тоже доносился оттуда из-за снежного бугра.
– Ну чё, командир! – высунулась из под снега Жоркина голова.
– Тихо, – шикнул на него Лазаренко, – немцы рядом! Ты давай ребят откапывай пока, и чтобы не шуметь, а я сползаю – погляжу чего они там делают.
Жорка принялся помогать разведчикам вылезать из своих снежных постелей, и покуда моряки откапывались и приводили себя и оружие в порядок, старшина ползком приблизился к гребню снежного бугра.
То что он оттуда увидел, произвело на Лазаренко сильнейшее впечатление.
В каких-нибудь пятидесяти метрах от того места, где лежал Лазаренко, около полуроты немцев оборудовали позицию для стрельбы из восьмидесятимиллиметровых минометов.
И тот металлический ритмичный звон, что Лазаренко принял было за копер, это был звук производимый кувалдой, что была в руках какого-то Фрица – издали Лазаренко не мог различить звания на его погонах. Фриц этот забивал в лед длинные колья, на которые потом накидывалась страховочная веревка.
Остальные немцы – их было около сорока человек, уже расставили опорные плиты и теперь крепили к ним трубы своих минометов, раскладывали возле минометов мины, утаптывали снег, чтобы удобнее было передвигаться на позиции.
Сзади послышался хруст сминаемого под сапогами снега.
Лазаренко обернулся – это были Жорка и Серега Мандрычов.
А потом Жорка не удержался и спросил, – чё делать думаешь, командир? Оставлять этот гадюшник в нашем тылу никак нельзя!
Лазаренко и без Жоркиных комментариев понимал, что нельзя оставлять батарею в нашем тылу.
Они если ударят отсюда, братве там в долине несладко придется, и не один десяток братишек в бушлатиках окрасит снег кровью своей, если они снизу примутся на эту батарею лезть. Вон фрицы уже и пулеметные гнезда приготовили – слева и справа от батареи Лазаренко отметил два Мg-42-ых.
– Штурмовать их будем сейчас, – сказал Лазаренко, – нахрапом, ленточки в зубы и гранатами!
– Немцев же вчетверо больше! – с сомнением сказал Серега.
– Чё, сдрейфил? Салага! – толкнул его в бок Жорка.
– Я? – обиделся Серега, – просто и дела не сделаем и поляжем зазря.
– Ничего не поляжем, – возразил Лазаренко, у нас главный козырь это внезапность, понятно?
– Полундра, братва! – грозным шепотом прорычал Жорка, когда трое разведчиков пригнувшись, прибежали к месту лёжки основной группы, – сейчас на абордаж пойдем, готовьте кортики и абордажные сабли.
– Отставить сабли, – поморщился Лазаренко, – дело серьезное, трепаться потом будем.
План был простой-проще не придумаешь.
Десятеро морпехов, рассыпавшись за гребнем холма в цепь, по команде своего командира забросают позицию минометной батареи гранатами, и потом, двое – Жорка и самый шустрый из них – Вася Авгушкин, покуда у немцев будет суматоха и покуда остальные ребята будут изо всех сил палить по мечущейся немчуре, Жора с Васей подбегут на батарею и бросят по лимонке в ствол каждому из минометов.
А ребята будут прикрывать их огнем.
Атаку решили не откладывать.
Скоро стемнеет – какая уж там атака! Немцы охранение выставят – не подступишься, чтоб не нашуметь.
Рассыпались цепью.
У каждого в руках по пять гранат.
По сигналу кидают все, кроме Жоры с Васей, потому что как только в немцев полетят первые гранаты, Жора с Васей уже побегут вперед.
Да!
Немцы проявили непростительную беспечность.
Но как они могли предполагать, что дозор русских окажется в ста метрах погребенный под метровым слоем снега!
Первые десять гранат рванули почти одновременно.
Тут же Миха Кравчук ударил с фланга из своего Дегтярева.
Длинными ударил, так, чтобы немец головы не смог поднять, покуда Жорка с Васей преодолевают опасные полста метров открытого пространства.
Секунды тянулись, как минуты или часы.
Это в школе на уроке физкультуры пробежать шестьдесят метров – плевое секундное дело.
А тут – эти полста метров Жорка с Васей все бежали, все бежали.
Уже Лазаренко бросил все свои пять гранат. Уже поднял на уровень глаз свой ППШ и уже выпустил по немцам пол-диска…
Вот Жорка добежал до первого миномета, вот Вася добежал.
– Огонь, братва, огонь, не давай им гадам головы поднять, бей длинными! – орал Лазаренко.
Немцы очухались только тогда когда дело уже было сделано.
И Вася с Жоркой вернулись живыми.
– Отходим, отходим, отходим! – кричал Лазаренко.
Немцам удалось вытащить на фланг один из двух пулеметов.
Теперь бежать можно было только налево к карнизу – к краю ледника, к обрыву.
Миха, черт! – орал Лазаренко, – бей длинными, прикрывай, мы отходим!
Миху не надо было уговаривать.
Он уже и так два полных диска расстрелял.
– Командир! Куда? – кричал Жорка.
– Туда, – Лазаренко уверенно показывал на край обрыва.
– Разобьемся к едреньевой бабушке.
– А здесь нас перестреляют сейчас всех, – возразил Лазаренко, – немец вон уже второй пулемет налаживает, сейчас цепью пойдут!
Положение разведчиков было совершенно безвыходным.
С подъемом немцев на гребень, отходящие назад моряки оказались как на ладони.
Для двух пулеметов и для пары десятков стрелков – пять минут работы.
И никого из братишек в живых не останется.
– Полундра, братва, за мной! – крикнул Лазаренко, – ленты с бесок снять и распустить на всю длину!
– Тычё? Дурной? – крикнул Жорка.
– Не дрейфь, внизу метров на десять снегу намело, не разобьемся, а по ленточкам найдем друг-друга, откопаем.
Времени на раздумье уже не оставалось.
Немцы вытащили на гребень свой второй пулемет.
Теперь можно было разговаривать только лежа лицом вниз.
Пули веером пролетали над головами, вихрями взрыхляя снег.
– Ленту менять когда будет, разом поднимаемся и полундра! – передал по цепи Лазаренко.
– Жорка первый, за ним Вася, потом Леха, потом Серега, я последним иду!
Минуты две ждали, пока немец не высадит короткими всю ленту – пятьдесят патронов.
– Полундра! – крикнул Жорка и первым исчез за близким горизонтом.
Потом за ними последовали Вася, Леха, Сергей…
Лазаренко прыгал последним. ….
– Что, Гюнтер? – думаете, что кто-то из этих самоубийц остался в живых? – спросил лейтенант Шлёссер.
Унтерофицер Гюнтер Воленштайн с опаской потерять равновесие заглянул в пропасть.
– Не думаю, господин лейтенант, здесь все сорок метров, не меньше, – ответил он.
– Вот, вот, – согласился лейтенант Шлёссер, – и как прикажете воевать с этими самоубийцами? …