"Смоляночка" - читать интересную книгу автора (Andrew Лебедев)

Глава восьмая

Где главный сводник Российской империи сводит Дашеньку с аглицким послом Витвордом и его главным шпионом Роджерсоном.

На этот раз не гвардейцы с завязанными на лицах кушаками, а Дмитрий Блудов и Сан Саныч Бибиков приехали за Дашенькой.

– Ваш professeur желает видеть вас, – сказал Сан Саныч.

Дашенька знала его, знала, что вернувшись из Португалии, где он был посланником, Бибиков теперь служил по канцелярии иностранных дел и Безбородько был его прямым начальником.

– Ах, дайте же девушке собраться, – вздохнув, сказала Дашенька, подумав что снова придется ей подставлять свое юное тело под грубые ласки старика, и уж было позвала горничную Катрин, дабы распорядиться насчет белья, но Бибиков замахал руками, – ничего не надо, вас вызывают для разговора и только…

А молодой дипломат Дмитрий Блудов, который явно не без вожделения смотрел на Дашенькины прелести, подумал про себя, что не останутся эти прелести без движения, скоро пойдут они в дело на пользу государственной дипломатии. Блудову было известно, что посол Витворд уже положил глаз на Дашутку и пустив слюньку, делился своими похотливыми мечтами с мистером Роджерсоном. Если шпионов нельзя было посадить в Британское посольство на набережной, то Блудов с Бибиковым благополучно посадили их в факторию Пита. И вот буквально вчера на стол к Безбородько лег подробный отчет о разговоре, что произошел между Витвордом и Роджерсоном в фактории Пита, где два джентльмена сперва умяли седельце молодого барашка под две пинты черного ирландского Гиннеса, а потом возле камина, распили бутылку португальского портвейна. Шпион российской канцелярии иностранных дел, который под видом отставного корабельного стюарда служил у Пита старшим буфетчиком, мог отчетливо слышать беседу англичан во всех ее тонкостях и нюансах.

Включая не только политические, но и личные.

Безбородько трижды перечитал отчет, и покуда он читал этот документ, Бибиков с Блудовым тихо стояли в почтительном удалении.

Витворд: Ну, как прошло путешествие, мой юный друг? Как вам Петербург? Не находите ли что Нева чем то похожа на Темзу?

Роджерсон: До шведских берегов плавание было очень тяжелым, сильное волнение и штормы измотали меня да и не только меня, но и всю команду, но едва прошли проливы и вошли в Балтику, погода изменилась. Был почти штиль, и туманы. Туманы до самого Кронштадта. А что до Невы, мистер Витворд, то милее родной Темзы ничего нет!

Витворд: Это похвально, Роджерсон, что вы такой патриот, но удалось ли вам познакомиться с кем нибудь из русских женщин? Вот уж где вы проявите космополитизм, русские женщины куда как красивее итальянок и француженок!

Роджерсон: Чувствую, что за полтора года службы послом Его величества в Петербурге вы, Виттворд, уже успели попасться в сети какой-нибудь из этих красавиц.

Витворд: Его величество, а вернее, наш с вами шеф – главный лорд адмиралтейства, ставит нереальные задачи, он желал, чтобы я близко сошелся с мадам Нелидовой, ни больше и ни меньше. Каково!

Роджерсон: Я в курсе, милорд, и вам повезло, что русский царь сменил старую фаворитку на молодую.

Витворд: Вы правы, друг мой, Лопухина выручила меня, избавив от необходимости безнадежного волочения за престарелой фрейлиной русского царя. И этой же Лопухиной мы обязаны теперь нашей с вами дружбе, Роджерсон!

Роджерсон: Да, милорд, именно Лопухиной, то биш ее успеху у русского царя, посвящена моя миссия в Петербург. И эта моя миссия освобождает вас, милорд, от прежних поручений главного лорда адмиралтейства, которые вы милорд считали обременительными.

Витворд: Да уж, а то мне так приглянулась одна из новых фрейлин, выпускниц этого их заведения для благородных девиц, что я не мог без содрогания думать о потасканных дряблых плечиках мадам Нелидовой.

Роджерсон: И кто же эта юная особа, что так пленила вас, милорд?

Витворд: Вы непременно увидите ее при дворе, это мадмуазель Азарова, она просто прелесть!

Роджерсон: Ну, так не теряйтесь, Милорд. При ваших то деньгах и при вашем влиянии при дворе русского царя, кому как не вам разбивать сердца молодых фрейлин?

Витворд: Но мы не должны забывать главного, милый мой Роджерсон, главного, зачем мы здесь с вами, мы должны поссорить русского царя с Наполеоном, мы должны сорвать эти безумные планы совместного индийского похода русских с французами против Британской короны. И все средства в этой нашей работе будут хороши.

Роджерсон: Особенно те средства, что в наших с вами панталонах, милорд.

Витворд: Смех – смехом, Роджерсон, а эти дуралеи в нашем форин аффэаз всерьез восприняли ту эпиграмму, что я послал главному лорду адмиралтейства в моем декабрьском докладе, где было про некую машину что в штанах. Так вот эти идиоты попросили у меня добыть чертежи сей машины…

Роджерсон: Это и правда смешно. Но не находите ли вы столь же смешными опасения наших парламентариев той дружбой, что наметилась между Павлом и Бонапартом?

Неужели наши лорды взаправду верят в поход сорока тысяч русских гренадеров вместе с двадцатью тысячами французских конников через Кавказ, далее через Кабул и Кандагар в Индию? Это фантазии умалишенных, и если Павел полу-идиот, то почему в это верит Наполеон? Мне кажется, планы этого похода это политический блеф Версаля и Петербурга.

Витворд: А вы не забыли поход русских гренадер через Альпы? Когда фельдмаршал Суворов вывел русское войско из окружения и спас наследника Константина?

Роджерсон: Я не забыл, но тут же должен поправить вас, что наследником русского трона является не Константин, а старший из сыновей царя Александр.

Витворд: Павел не любит Александра, а Константин из трех сыновей наиболее похож на своего отца. И кроме того, Павел еще не решил, каков будет порядок наследования, по завещанию ли, как было установлено Петром, или по прямому старшинству, как было до Петра?

Роджерсон: Я слыхал, что сам Павел едва не лишился трона после смерти матушки своей, де она завещала его Александру.

Витворд: Именно поэтому Павел и не любит старшего сына. Кроме того, по мнению царя, Александр не будет сильным государем, если у того не хватает сил даже на собственную жену и для зачатия детей он подсылает к ней своего дружка Адама Чарторыйского.

Роджерсон: А Британии бы был нужен слабый русский царь.

Витворд: Вы правы, вы правы, мой милый Роджерсон. Давайте же выпьем за здоровье нашего короля! …

Безбородько оторвался от документа.

– Какие подлецы! – воскликнул он, – какие подлецы!

– Какие поступят распоряжения? – спросил Бибиков.

– Дашку, Дашку Азарову этому Витворду поскорее подложить надо! – сказал Безбородько, – пускай она все про все выведает у этого Витворда, но не просто выведает, а письма, письма его к главному лорду адмиралтейства выкрадет, потому как для государя доказательства нужны.

– А что с этим, с Роджерсоном делать будем? – спросил Бибиков.

– А этого в салон к Надин Золотицкой пусть пригласят как будто невзначай, пусть он там покрутится, туда мы и Лопухину свозим, – хмыкнул Безбородько, – дело молодое, пущай помахаются покуда охота есть!

И оба стоявших позади Безбородько чиновника, и Бибиков и Блудов, подобострастно заржали… …

Вечером в салоне у Надин собралось блистательное общество.

Хозяйка рассадила гостей в три кружка, которые образовались – один вокруг господина Бибикова, что был необыкновенно искусным рассказчиком, и рассказы его всегда были яркими и красочными, как те места в Италии и Португалии где совсем недавно он был посланником Их величества. Другой кружок образовался вокруг британского посла господина Витворда. Витворд был заправским грубым остряком и любил отпускать такие шутки которые свидетельствовали совсем не в пользу мифа о некой особенной тонкости английского юмора.

Третий кружок благородных слушателей и слушательниц сформировался вокруг господ Державина и Сперанского.

Надин словно пчелка порхала по салону, перелетая от одного цветка к другому – от одного кружка, образованного тремя повернутыми друг к дружке диванами – к другому. Интересно ли всем гостям? Живо ли протекают беседы? Тут кружки на всякий вкус. Бибиков рассказывает о необычайных красотах Неаполя и Лиссабона, Витворд рассказывает грубые анекдоты про английских лордов и фрейлин Людовика ХV, а господа Державин со Сперанским соревнуются в остроумии, вертящемся вокруг французской романистики и русского стихослогательства.

И если вдруг Надин замечала, что кто-то из гостей заскучал, она участливо отводила такого гостя в другой кружок, авось там ему будет интересней.

Надин подошла к кружку, собравшемуся вокруг дипломата Бибикова.

– Oh, mais, si vous allez un jour a Seville, vous m"en direz des nouvelles! – воскликнул Бибиков, прицокивая языком и закатывая глаза, – Ah, il y avait une certain dona Innes…

– Ах, Бибиков, расскажите же нам об этой донье Инэсс! – всплеснув руками, воскликнула сидевшая напротив Бибикова Даша Азарова, – cet interesant!

– Да, да, Бибиков, расскажите нам о женщинах Испании, ведь это настоящие персонажи господина Сервантеса и его романа Дон_Кихот! – хлопали в ладоши Полина Бецкая и юная баронесса Гойниген-Юнге.

И Бибиков, приободренный женскими улыбками оживленно рассказывал.

– Je vous dirai qu"une foi il m"est arrive a Seville, господа, это была ночь, которую я провел в царстве испанских страстей, mais de ces nuits qu"on ne trouve qu"en Espagne! Ах, донна Инэсса, какими поцелуями она осыпала мои лицо и тело, oh, mais ce baisers! C"etait quelque chose d"innefables! C"etait tout un poeme!

– Ах, мосье Бибиков, как это поэтично! – воскликнула Полинка Бецкая.

– Но что же ее муж? – испуганно округлив глаза спросила Маша Гойниен-Юнге, – что же муж этой Инэссы? Он ведь застал вас прямо на месте преступления? О, эта испанская ревность!

– J"ai ete comme fou… Parole d"honneur, – воскликнул Бибиков, сверкая глазами упертыми в Дашино декольте, – C"etait un vrai butor!

– Ах, у него в руке наверное был настоящий испанский нож! – испуганно прижав руки к груди воскликнула Полина Бецкая.

– Навахо, – подсказал поручик Вюртенберг, который стоял за спиною Полины, – эти ножи я слыхал, называются навахо, так ведь? И они такие изогнутые, как турецкие ятаганы, чтобы вспарывать ими живот?

– N"en parlons pas des chos mechantes! – сказал Бибиков сделав многозначительное выражение лица, – c"est nes pour dammes!

– Нет, нет мы хотим подробностей, господин Бибиков! – в один голос заверещали Полина и юная баронесса Гойниген – Юнге, – рассказывайте в подробностях, и про то, как она ласкала вас, и про то, как вошел ее муж!

Бибиков бросил взгляд на Надин и поведя глазами как бы показал ими на Дашу Азарову, а затем, заметным только Надин движением головы, показал в сторону того кружка, где сидел Витворд.

Показал и тут же с азартом принялся рассказывать свои севильские страсти-мордасти.

Надин подошла сзади к дивану, на котором сидела, обмахиваясь дорогим китайским веером Дашенька Азарова, слегка отодвинув стоящего за Дашиным затылком конногвардейского штаб-ротмистра Клюева, наклонилась к ней и прошептала на ушко:

– Тебе не скучно здесь? А то давай я тебя переведу в кружок аглицкого посланника?

В кружке у аглицкого посланника говорили об Индии.

О необычных для европейцев нравах. О культе любви и о прочей, будоражащей холодную европейскую кровь, экзотике.

Витворд, оказывается, бывал в Индии и вместе с отрядом лорда Ормсби-Четтертона участвовал в подавлении восстания сингхов в провинции Пенджаб.

– Ах, милые дамы, многие из вас не только бы покраснели от стыда и неловкости, когда увидали бы то, что открылось моему взору, когда выйдя из джунглей, мы, юные невинные кавалеристы Его величества драгунского полка увидали стены древнего тысячелетнего храма богини любви, – сказал Витворд, удовлетворенно улыбаясь тому факту, что хозяйка салона привела в его кружок новую слушательницу, – сперва, милые дамы, мне показалось что я брежу. Ведь все стены громадного древнего сооружения были украшены изображениями и фигурами любовников, принимающих самые фантастически изощренные в своем разнообразии позы.

– Что вы говорите! – воскликнула княжна Гагарина.

– Вот бы одним глазком поглядеть! – добавил стоявший за спиною княжны уланский поручик Вульф, – авось чего полезного там можно было б усвоить для личного, так сказать, опыта!

– Ах, господа, – делая сдерживающий жест, сказал Витворд, – щеки мои пылали от смущения, когда я глядел на стены этого дворца, этого храма бесстыдства и разврата. И я с трудом мог глядеть в глаза своим друзьям – офицерам, так стыдно было мне, разглядывать эти изображения, невероятно откровенные в своем воинствующем бесстыдстве.

– Что же конкретно было изображено на этих картинках? – наивно спросила юная фрейлинка Анечка Дютмар-Делюдина.

– Ах. Я не могу вам это объяснить, сударыня, – воскликнул Витворд, – это выше моих возможностей, совесть старого развратника не позволит мне, и я сгорю от стыда, если стану вам живописать.

– Вы интригуете. – сказала Даша Азарова, – я бы многое отдала за то, чтобы посмотреть и тоже покраснеть от смущения.

– Сударыня, я втайне от друзей и командования сделал тогда зарисовки стен этого храма, а я, сударыня всегда был неплохим рисовальщиком, – сказал Витворд, многозначительно поглядев на Дашу, – и эти рисунки я привез с собою в Петербург.

– Вы меня дразните, милорд! – воскликнула Даша, – вы дразните мое любопытство, вы непременно должны показать мне эти рисунки.

– Вы ставите меня в крайне неловкое положение, мадмуазель, – сказал Витворд беспомощно разводя руками, – Боюсь, что я не в силах буду отказать вам, но в тоже время, мне будет крайне стыдно, я буду так смущен, что потом не смогу поднять на вас глаза, а лишить меня счастья любоваться вашей красотой, это самая страшная кара, которую только мог бы придумать самый изощренный палач.

– Вы обещаете, что покажете мне эти рисунки, – почти приказным тоном сказала Даша, – это мой каприз, милорд, а ведь послезавтра день моего Ангела. И пусть это будет вашим подарком!

И Даша даже ножкой топнула.

А Витворд поглядел на нее с блаженной улыбкой. …

В кружке, где сидели Державин и Сперанский, шла оживленная беседа о литературе.

– Ах, господа, наша поэзия противу французской? Разве она может быть! – восклицала княжна Кахановская, – что могут наши пииты против господина Бежара?

– Вы изволите интересоваться, что пииты наши могут противу такого? – иронично спросил Державин, и принялся с выражением декламировать, – A Province On recolte des roses Et du jasmine, Et beaucoup d"autres choses…

Вы это изволите почитать за истинную поэзию, сударыня?

– А что, Гаврила Романыч, – со смехом прервал друга Сперанский, – ничуть стишки сии не хуже будут твоих, вот этих:

Поймали птичку голосисту

И ну сжимать ее рукой

Пищит бедняжка вместо свисТу,

А ей твердят, пой птичка, пой!

– Ах, да это же подражание господину Бежару, – всплеснула руками юная княжна, помните у него:

Petit oiseau! Qui es-tu?

Petit oiseau! Ou vas-tu?

Petit oiseau! Que veux-tu?

– Charmant! – воскликнул розовощекий гвардейский прапорщик в мундире лифляндского полка, – mais recitez-nous donc quelque chose de Voltaire, Zaire Mesdames, c"est comme vous le savez une des meilleures tragedies de Voltaire…

– Наш юный образованный друг, – обратился к розовощекому прапорщику-лифляндцу Сперанский, – у нас у россов тоже имеются свои поэты, не хуже Вольтера.

– Ах, посоветуйте, мосье! – пискнула княжна Зарайская, – а то все французские, да немецкие романы все, хочется чего то русского.

– Ну вот Херасков Михаил, Ржевский Алексей, Фонвизин Денис, да Ипполит Богданович, мало вам? – загибая пальцы перечислял Державин.

– Ах, хотелось бы чтобы про любовь, да по русски, – вздохнула Зарайская.

– Будет вам про любовь, – цокнул языком Сперанский, – плоды вольтерового просвещения посеяны в русских умах, и после Михайлы Ломоносова вот увидите пойдут-пойдут всходы на русской поэтической ниве.

Надин усмехнулась уголками губ, услыхав последнее замечание Сперанского, – вашими бы устами, да мед пить!

Ей теперь было надо передать записку, написанную Витвордом, передать ее Даше Азаровой.

А в записке было:

Послезавтра в День Вашего Ангела в полночь я пришлю за Вами карету. И Вы увидите те рисунки, что я сделал в индийском храме любви.

Ваш Энтони Витворд пятый баронет Чарлтон-Мидлсборо, посол Его величества в Петербурге. ….