ТОЛЬКО ПРОИЗВОДСТВО

За всей этой возней Андрей ни на минуту не забывал, что надо начинать работу на полигоне. И, наконец, великий день настал. На полигоне были расставлены вешки и знаки – что, куда и откуда копать. Андрей в очередной раз проинструктировал бульдозеристов, сам как полководец устроился на склоне долины вместе с Николаем. Известия о событиях достигли деревни, и скоро оба склона долины покрылись зрителями. Пейзаж стал напоминать стадион, только внизу вместо футболистов передвигались бульдозеры. В прошлом Андрею много раз приходилось начинать работы на новом месте, и всегда все было спокойно. Опытные бульдозеристы сами знали, что надо делать, аккуратно снимали грунт там, где показывали одни знаки, и складывали его там, где указывали другие

Сегодня с самого начала все пошло не так. Началось с того, что бульдозеристы по совету местных жителей подожгли сухую траву, которая стояла на полигоне стеной. Немедленно неизвестно откуда взявшийся ветер раздул пламя, отовсюду поднялись к небу столбы огня. Происходящее стало напоминать съемку киноэпопеи «Освобождение.Огненная дуга».Во всяком случае, зрительный зал был в полном восторге. К огню и дыму прибавились облака пыли от сухой земли, вспарываемой ножами бульдозеров. Бульдозеристы старались поддерживать запланированный порядок, но Андрей понимал, как трудно им ориентироваться в облаках дыма и пыли. Заботливо расставленные им знаки были уже почти все сбиты неуклюжими машинами. Из-за того, что грунт оказался в одних местах тверже, в других мягче, возникли непредусмотренные ямы и траншеи.

Происходящее стало все больше напоминать хаос. Кончилось все тем, что огромный Т-500 въехал, куда ему совсем не полагалось, в маленькое болотце и завяз. За дело взялся Николай. Огромный бульдозер приподнимался, выжимаясь на своих гидравлических упорах, пока ему под гусеницы сыпали грунт. Потом сделали из поваленного дерева подобие огромного ярма, в него впряглись четыре бульдозера поменьше, напоминая квадригу на фронтоне Большого театра, а еще два подталкивали гиганта сзади, пока, наконец, под восторженные вопли зрителей упряжка не выкатилась из болота. Так прошел первый день.

Назавтра Андрей сменил тактику. Количество машин он сократил до контролируемой величины и отодвинул их друг от друга. Сам он встал, как гвоздь, посреди полигона, показывая каждому бульдозеру, откуда и куда тот должен толкать грунт, и преодолевая возмущенные крики: «Мы, что, сами не знаем? Мы, что, дети?» Даже когда все шло нормально, он продолжал стоять на полигоне, избегая заходить в тень от деревьев и только выбирая места, куда поменьше несло пыли. Бульдозеристы, находящиеся в самом центре облаков пыли, между горячим мотором и пылающим солнцем, были лишены даже такой возможности. Постепенно все вошло в колею. Работа на мягком и сухом грунте шла быстро, и приходилось уже посматривать, чтобы машинисты не переусердствовали.

Золотые россыпи во всем мире устроены примерно одинаково и состоят из трех частей. Сверху обычно лежит слой пустых пород, в России называемый «торфа» (вовсе не торф, обычно это глина и песок), в котором нет золота. Ниже лежат слой «песков» (опять же не песок, чаще всего это речная галька), в которым и содержится золото. Под песками лежит «плотик», он же коренная, он же скальная порода, которая продолжается дальше уже до центра Земли. Африканцы, работающие вручную, проходят сквозь торфа своими колодцами-шахтами, пески поднимают наверх и промывают. При работе машинами торфа обычно убирают, расталкивают в стороны или увозят и, когда пески оказываются открытыми, их спокойно промывают, пропуская через промывочные приборы. На уборке торфов нужно всегда зорко смотреть, чтобы вместе с торфами в отвал не попали и пески вместе с золотом. Уже на третий день африканский рабочий прибежал к Андрею и, показывая пальцем на один из бульдозеров, всё повторял: «Нара! Нара!» Это означало, что бульдозер уже дошел до самого богатого золотом тонкого слоя на границе между песками и плотиком, слоя, который русские старатели называли «спай». Это означало также, что работу здесь следует остановить, иначе золото будет выброшено.

– Мне сказали снимать все до четырех метров,– недовольно хмурился бульдозерист, – а здесь и трех нет.

– Ты видишь, что все? Уже пески. Везде, где до этой зеленой глины дойдешь, останавливайся, дальше не рой.

Вскоре выяснилось, что пласт песков, который в сибирских речках обычно лежит плоско и равномерно, здесь горбился под землей причудливыми холмами и ямами, а местами и вообще отсутствовал. Бульдозеристы, большинство из которых не имело опыта золотодобычи – и где только таких набрали? – вообще не понимали, чего от них требуется. Они хотели с утра иметь ясное задание – откуда, куда и сколько, а вместо этого им говорили: как дойдешь до этого пестренького, так стой, хотя из кабины пестренькое от серенького отличить было никак нельзя.

Значительно большее взаимопонимание, как ни странно, Андрей нашел среди местных жителей. В основном, это были старатели, стихийные горняки и геологи, прекрасно знающие здешние россыпи. Сейчас на разрытом полигоне они могли при дневном свете и на огромной площади видеть то, что раньше видели только в своих узких норах при свете карманного фонарика, и это вызывало их неудержимый интерес. Они группами ходили по полигону, подальше от работающих машин, оживленно обсуждая увиденное. Андрею было очень интересно с ними разговаривать, и он узнавал массу профессионально полезных вещей. Довольно быстро они поняли смысл работы и вполне квалифицированно о ней высказывались, страшно переживая, если где-то пески с золотом улетали в отвал. Андрей даже попытался использовать некоторых из них для того, чтобы на ходу показывать бульдозеристам, что делать, но натолкнулся на яростное сопротивление русских бульдозеристов: «Теперь все черные будут нами командовать? Скоро мы им будем сапоги чистить?» Тем временем котлован неуклонно углублялся и скоро достиг заданной глубины на основной продуктивной площади.

Андрей как раз стоял и смотрел на один из бульдозеров, как тот внезапно исчез, а на его месте взметнулся к небу черный фонтан, как если бы бульдозер наехал на мину. Когда Андрей добежал к месту происшествия, он увидел, что машинист, целый и невредимый, сидит в кабине, а сама кабина торчит из ямы, заполненной мутной волнующейся водой. Все стало ясно – углубляясь, бульдозер оказался на крыше одной из подземных галерей, на своде тех самых «монастырских подвалов», подобные которым Андрей недавно видел изнутри. Свод не выдержал, и кусок потолка вместе с машиной ухнул в заполненную водой галерею, так что фонтан воды выглядел, как взрыв. Работа на полигоне вновь осложнилась – проваливаться в глубокие ямы не было полезно ни для технического состояния машин, ни для здоровья водителей. Пришлось снова менять тактику, подрезать эти изрытые поля с краев, постепенно обрушивая и придавливая. При этом масса пустой глины неизбежно проваливалась внутрь галерей, смешиваясь с золотоносными песками. В будущем пески, оставшиеся в стенках и колоннах галерей придется подавать на промывку вместе с провалившейся глиной, и разделить их было никак нельзя.

Да и сколько их оставалось, этих песков? Андрей хорошо знал, что золото содержится в них неравномерно, где-то больше, где-то меньше, и африканские старатели хорошо отличают на глаз богатые участки от бедных. Много раз на глазах Андрея они тыкали пальцем и говорили: «Здесь есть золото», а потом, показывая на такой же с первого взгляда грунт, говорили: «А здесь нет!» Взятые на промывку пробы неизменно показывали, что они правы. Очевидно, то же самое делали их предшественники под землей – брали не все, что придется, а то, что повкуснее, оставляя то, что похуже, поскольку все равно надо было что-то оставлять, чтобы потолки не обрушились. Так что по объему пески были взяты процентов на пятьдесят, а по золоту, может, и на все девяносто. Это опрокидывало всю разведку, все расчеты и всю экономику. Правда, в некоторых местах старатели почти не тронули пласт, но потому и не тронули, что в этих местах он был тонок и беден. Андрей доложил новости в столицу и получил стандартный ответ: работайте, как запланировано, и посмотрим, что получится.

Наконец, пришел день начала промывки, день, в артелях всегда волнующий и праздничный. Смотреть на сам процесс промывки всегда интересно. Мощная струя воды на столе промывает кучу песков, которую услужливо подает бульдозер, размытый грунт с урчанием всасывается в отверстия стола и потом шумным водопадом вытекает с другой стороны, оставляя кусочки золота на ковриках прибора. Первый день промывки на участке отбоя нет от желающих подержать тяжелую рукоятку монитора, направить струю, куда требуется. А на следующее утро начинается веселый азарт съемки золота с прибора. Обработка, взвешивание, и вот на доске в столовой пишется цифра дневной добычи. Все довольны – пришло время возмещения за труды..

Здесь, в африканской саванне все пошло совсем иначе. Точнее, не все. Что касается работы, все было в порядке. За пару недель они с Николаем сумели добиься объемов промывки, которые было бы не стыдно показать в любой артели. А вот золота с прибора снимали раз в пять меньше, чем планировалось, да и то, честно говоря, брали неизвестно откуда, настолько бедной была смесь, подаваемая на приборы. Андрей всячески старался ее очистить, отделить по возможности от мусора, иногда это удавалось и тогда съемки росли, но все равно оставались далекими от желаемых.

Одна проблема, непростая для России, в Сонгае решилась на удивление просто – проблема превращения золота в деньги. Как только деньги требовались, на участок въезжал мотоцикл с местными торговцами золотом, отцом и сыном. Сын сидел за рулем, у отца на спине висела тульская одностволка, а под мышкой он держал деревянный ящик с весами. В карманах их просторных бубу находилась любая требуемая сумма. А продавать приходилось практически всю добычу: зарплата сонгайцев и русских, горючее и смазка, питание, метные платежи и всплывающие старые долги съедали все, а, если что-то оставалось, прилетал Алиевич и забирал. Не было речи о накоплениях на ремонт изнашиваемой техники и тем более о погашении начальных расходов на добычу.

– Зачем мы работаем –говорил Андрей Алиевичу – мы тратим больше, чем получаем, и изнашиваем технику.

– Работайте – отвечал Алиевич – остановиться будет дороже, чем продолжать. Одни увольнения с положенными по закону компенсациями знаешь, сколько будут стоить?

Андрей знал. Трудовое законодательство Сонгая отличалось невероятной благосклонностью к наемному работнику. Процедура увольнения, особенно по отношению к специалистам, требовала огромных компенсаций, доходящих до выплаты зарплаты на три года вперед. Разумеется, сами сонгайцы этих законов и не думали соблюдать. Хозяин по-отечески платил работнику, сколько считал нужным и когда считал нужным, а работник в условиях окружающей нищеты и безработицы был на все заранее согласен. Закон отыгрывался на иностранных компаниях. В каждом райцентре была специальная трудовая инспекция, куда мог пойти обиженный работник. За гонорар в половину отсуженной компенсации трудовые инспектора впивались в компании, как вампиры.

Еще один вопрос заставлял Андрея сильно беспокоиться. Был разгар сухого сезона, и запас воды в прудах уменьшался с каждым днем. Многократно использованная вода становилась все грязнее, переставала как следует размывать грунт, и золото убегало с прибора. Воду требовалось обновлять, а ее нехватало, и надеяться можно было только на начало сезона дождей. Пока, вот уже несколько месяцев, погода была абсолютно однообразной. С утра солнце вставало на безоблачном небосклоне, проходило через зенит и вечером на безоблачном небосклоне опускалось, не потревоженное ни единой тучкой. Впрочем, небо было хоть и безоблачным, но не всегда ясным. Харматан, ветер, часто дующий зимой из Сахары, нес с собой тонкую, неощутимую на ощупь пыль, отчего небо из синего становилось серо-стальным, солнце тускнело, превращаясь в диск, вырезанный из фольги, и все вокруг бледнело и обесцвечивалось. Ветер дул днем, по ночам было тихо, и пыль садилась на землю. Несмотря на закрытые окна и двери, в комнатах по утрам все было покрыто пылью, так что столы, бумаги, одежду каждый день приходилось вытирать и чистить. В январе и феврале по ночам было даже прохладно, в марте жара снова усилилась, впрочем, до сезона дождей оставалось уже недолго.

Алиевич по рации постоянно подгонял Андрея:

– Вы там думайте, думайте, на то вы и специалисты. Еще чуть-чуть, и предприятие станет рентабельным. Придумайте что-нибудь. Нельзя так все загубить, слишком много вложено.

Андрей и сам постоянно думал о том, что делать. Его кругозор резко сузился, он уже не интересовался мировыми новостями или сведениями из России, постоянно думая о том, как улучшить работу на полигоне. Он вводил массу мелких улучшений, часто раздражая русских рабочих и вводя в недоумение сонгайских, улучшений, приносящих отдельные успехи, но не радикальные перемены. Предприятие работало нормально. Порядок поддерживался, техника ремонтировалась, производительность труда по промывке была достигнута вполне приличная. Среди сонгайцев выявилось немало толковых работников, чья квалификация росла прямо на глазах. Андрей систематически заменял русских рабочих сонгайскими, что приводило на конкретном рабочем месте к десятикратному снижению расходов, а работа иногда только улучшалась. Лишние люди отправлялись в Россию. Доктор, объем работы которого по специальности значительно уменьшился, вовсю работал на обработке золота, деликатной процедуре, которая по квалификации была бы доступна многим из жителей деревни, но была бы для них слишком большим моральным искушением. Но все принимаемые меры, в конечном счете были бесполезны. Они снижали скорость падения, но не могли привести к подъему. Отсутствие нормального золота и в связи с этим нормальных перспектив постоянно давило на Андрея, держало его в безрадостном и угрюмом настроении. Сам для себя он оценивал это состояние вполне определенно – голод по положительным эмоциям.

Еще во времена первоначального знакомства с полигоном Андрей прошел вдоль по всей долине ручья, затратив однажды на это целый день. Тогда одна вещь показалась ему странной. На одном участке, ниже концессии «Ауры» на протяжении пары километров не было следов раскопок, а дальше они опять появлялись с прежней интенсивностью. Известно, что россыпи редко имеют перерывы, если уж долина золотоносна, то обычно вся подряд. Андрей посоветовался с Евгением, и они попытались расспросить местных жителей. Вообще-то Андрей уже убедился, что в бесписьменном обществе инфорация не сохраняется дольше двух-трех лет. Дальше начинаются легенды. Во всяком случае, когда-то он пытался выяснить, сколько лет назад старатели работали на площади полигона, и получил ответы в интервале от пяти до пятидесяти лет. Но в этот раз что-то осмысленное в народной памяти сохранилось. Наряду с красочными рассказами о том, что там под землей живет дьявол, не разрешающий, чтобы его тревожили, он пару раз услышал осторожные суждения, что вроде бы в этом месте пытались копать, но было много воды и стенки шурфов обваливались. Недолго думая, Андрей скомандовал пройти пару шурфов в центре аномального участка, и точно – на двухметровой глубине их залило водой, и это в самый пик сухого сезона. При попытке откачать воду, стенки шурфа действительно начали валиться. «Много песка,» – определил Евгений Петрович. Он же популярно объяснил возможную причину феномена:

– Вы все видели ручей, текущий по дну долины. Вы знаете, что, если его запрудить, то получится озеро. Так вот, в каждой долине есть другой ручей, подземный, текущий по коренному ложу. Если этот подземный ручей чем-то запружен, то получится подземное озеро. В таких местах старатели работать не могут, но нас это не касается. Подземную плотину прорежем канавой, воду спустим. Только как там разведывать, я не знаю.

Вечером Андрей созвал мозговой штурм. Пока они с Евгением колебались между шурфами (затопит) и скважинами (долго и дорого), Николай, не обремененный профессиональными знаниями, спросил:

– Какая там глубина?

– Ну, метров шесть, семь, максимум, восемь.

– У нас полукубовый экскаватор стоит без дела. Стрела шесть метров. Еще на пару метров бульдозер выроет яму. Экскаватор туда съедет, сделает шурф и поднимет вам ковшом из воды все, что надо.

На том и порешили. Экскаватор завезли на место, и под руководством Евгения он начал трудится. Экскаватор раскладывал кучки грунта, взятые с разных глубин, вокруг ямы, а Евгений снабжал их бирками и отдавал на промывку, для чего в деревне наняли женщин-промывальщиц. Поскольку работа шла за границей концессии «Ауры», то есть вне закона, для прикрытия известили Мамаду Трейта, который немедленно навязал своего бригадира, «очень-очень опытного и умного человека, хорошо понимающего золото». Опытного человека звали Майга. Он отличался суетой, болтливостью, улыбчивостью и неумеренным употреблением имени Божьего всуе. Его работа заключалась в том, что он забирал у промывальщиц полу-готовые пробы и доводил их окончательно сам, передавая потом Евгению. Работа пошла очень быстро, но результаты были какие-то странные. На расспросы Андрея Евгений только разводил руками:

– Не понимаю.Пески хорошие, старательскими работами не пораженные, а золота в пробах почти нет. А если есть, тоже какое-то странное: вдруг оказывается богатая проба в торфах, где его не должно быть, и чистое, без шлиха (то есть без сопутствующих золоту тяжелых минералов).

– Может, этот Майга ворует золото? А потом часть подкидывает обратно, все равно куда?

– Не исключаю. Я пытался сам доводить пробы, но мне промывальщицы не дают, говорят, положено сдавать Майге.

Назавтра Андрей позвал промывальщиц и Майгу на беседу. С помощью переводчика он, как мог, объяснил, что они здесь занимаются добычей не золота, а информации. Что ему нужно точно знать, сколько в каждой пробе на самом деле находится золота. Что это очень важно для компании. Что он даже может после взвешивания отдать золото обратно промывальщикам, лишь бы они сами ничего не брали и ничего не подкладывали. И так далее.

Потом слово взял Майга. Он благодарил Андрея за доверие и уважение. Он говорил, что он, Майга, честный человек и отец его тоже уважаемый и честный человек. Что он, конечно же, прекрасно понимает необходимость правильной процедуры исследований (он так дословно и сказал). Что он никогда не мог бы позволить себе взять хоть крошку чужого. Что он и все рабочие уже получают зарплату и потому золото принадлежит хозяину, а не им. Что он глубоко верующий человек и не может нарушать закон Божий. Закончил он в патетическом тоне, глядя в небо, что если он, Майга, сейчас кого-то обманывает, то пусть Аллах его накажет.

– Пусть накажет, – повторил Андрей даже не для того, чтобы что-то сказать, а чисто машинально, и Кулибали так же автоматически перевел его слова, как он переводил все предыдущие реплики. На том и разошлись, поскольку больше говорить было нечего. Про себя Андрей решил, что, если фокусы с золотом будут продолжаться, он этого бригадира от работы отстранит.

Наутро он, Николай, Евгений и доктор, как обычно, завтракали вместе за одним столиком. Доктор, не спеша, явно привлекая к себе внимание, произнес:

– Оказывается, наш Андрей Алексеевич теперь большой марабу.

– Какой марабу? – буркнул Андрей, озабоченный и не расположенный к шуткам.

– Марабу, это который делает марабутаж – с удовольствием пояснил доктор,– как, например зверский марабутаж, совершенный вчера вами, уважаемый Андрей Алексеевич, над кротким господином Майгой. Вы ему сказали, что Бог его накажет, если он вас обманывает.

– При чем тут я? Это он сам говорил и клялся.

– Он сам каждый день в чем-нибудь клялся, и с ним ничего не происходило. А когда это ты повторил, ты его приговорил, так, что он к вечеру помер, и все население в этом твердо уверено.

Доктор рассказал, что вчера вечером господин Майга пошел проведать работы на старательском шурфе, где он был пайщиком. Он снабдил рабочих насосом для откачки воды и получал за это половину добытого золота. Ему сообщили, что мотор насоса плохо работает, и он спустился в шурф, посмотреть, в чем дело. Шурф предварительно не проветрили, и Майга отравился заполнившими его выхлопными газами.

Андрей уже испытывал на себе действие углекислого газа в шурфе, правда, газа грунтового, а не от мотора, и хорошо знал, как это происходит. Мгновенно наступает слабость, тело отказывается подчиняться, и от этого разум захлестывает неконтролируемая паника. А здесь, кроме углекислоты, был еще угарный газ!

– Так вот – продолжал доктор – когда наверху поняли, что хозяин отравился, пока спустили веревку, он уже настолько ослабел, что не мог себя обвязать. Отправили добровольца, но он, пока спускался, уже сомлел, его самого еле вытащили. Тогда начали вентилировать шурф – Андрей знал, как это делается: в шурф опускают здоровенный веник из веток и гоняют вверх-вниз, вроде как чистят орудийный стовол – пока проветрили, пока рискнули спуститься, он уже был готов. За мной ночью послали, а что я могу сделать, если он уже холодный. Тебя теперь жутко уважают. Но не обвиняют, говорят, он сам виноват, не надо было воровать.

–Так он точно воровал?

–Ну конечно воровал, все это знали, теперь об этом открыто говорят.

У конторы Андрея ждали деревенские, пришедшие за разрешением не работать сегодня, а пойти на похороны. О случившемся не говорили, но на Андрея смотрели с нескрываемым почтением и чуть ли не со страхом. Даже Кулибали. Суеверия в Африке распространены среди образованных людей ничуть не менее, чем среди неграмотных.

Теперь на нижнем полигоне, как назвали новую площадь, стало все в порядке. Евгений Петрович доводил пробы сам и, несмотря на перегруженность работой, был доволен и весел. Неожиданности закончились, золото содержалось в пробах в количестве, вполне достаточном. Естественно, всю работу пришлось повторить с самого начала. Однако, все это было искусством для искусства. О том, чтобы начать там добычу, не могло быть и речи. Полигон находился за пределами отведенной площади, изменение которой означало сложную и дорогую процедуру формальностей. Из-за отсутствия старательских работ здесь было больше полей и банановых плантаций, чем в других местах, что исключало пиратскую разработку. Даже для продолжения разведки, при том, что экскаваторные ямы сразу же засыпались, требовались постоянные финансовые утешения обиженным огородникам. Поэтому добыча продолжалась, как и раньше, на основном полигоне, колеблясь на пределе ежедневной рентабельности. Состояние компании стабилизировалось в неустойчивом равновесии.