"Рыцарь без ордена" - читать интересную книгу автора (Легостаев Андрей)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Блекгарт в сотый раз убеждался, насколько был прав отец, сказав, что здесь, на Орнейских островах, все иначе, нежели на родине. Вот уж поистине, кто за морем не бывал, тот жизни не видал.

Молодой рыцарь все эти дни, проведенные в чужой столице, не переставал удивляться и боялся лишь одного: как бы по не знанию странных обычаев не попасть впросак. Поэтому почитал за благо больше молчать. Тем более — когда находился рядом с отцом.

А графу будто все ни по чем, он и на церемонии представления и проверки невесты, что предваряет свадьбу, такой же равнодушно-сонный, как и в пути, разве что вина не пьет. Хотя Блекгарт подозревал, что отец с трудом сдерживает себя, чтобы не вытянуть привычно назад руку и кликнуть слугу.

Огромная круглая площадь перед дворцом была окружена народом, люди взобрались на крыши окрестных домов, на ветки деревьев, чтобы лучше видеть главное — то, для чего собрались. В центре площади, на просторном шестиугольном каменном возвышении с полудюжиной ступенек на каждой грани, стояла принцесса Гермонда. По углам площадки, в которой было не менее двадцати шагов по диагонали, шесть священников заканчивали предварительный ритуал, скоро начнется само действо. На постаменте не было ничего кроме двух каменных, тоже шестигранных, высоких столбов — между ними и стояла новобрачная.

Блекгарт даже не поверил сперва узнав, что по варварским обычаям Орнеев невестой прежде жениха обладают старейшины рода: для испытания, так сказать, девственности и пригодности к браку — что за маразм! Но для островитян это был непреложный закон. Как и для всех знатных девиц, выходящих замуж за родовичей или их сыновей, этот жуткий обряд для Гермонды заключался в том, что ее по очереди и прилюдно поцелуют те старейшины, которые того пожелают.

Этот обряд, собственно, предварял саму свадьбу, и потому все знатные рыцари, прибывшие на торжество в столицу, находились сейчас на главной столичной площади. Все, кроме, может, арситанцев, знали, что не площадь предков простиралась у главного дворца, а резиденцию старейшин возвели возле священного места.

Блекгарт вместе с отцом стоял на специальной площадке для особо почетных гостей, в трех шагах от трона старейшины, по левую руку. Цвет арситанских рыцарей, в праздничных одеяниях и с парадными мечами в золотых ножнах замерли в торжественных позах, глядя на свою принцессу.

А она, находясь в центре площадки, прекрасно понимала, что на нее устремлено множество глаз. И трепетала от этого, в тысячный раз вспоминая: все ли в ее наряде в порядке? Хотя дюжина и своих, и орнейских фрейлин, под строгим присмотром дворцовых бабок, которые встретили ее еще по дороге сюда вместе с Найжелом и ни на мгновение не упускали ее из под своей опеки, с самого рассвета колдовали над ней. Она была счастлива и… и боялась. Ей нравился этот по рыцарски грубоватый наследник старейшины, ее будущий муж, и она гадала — что же произойдет сегодня ночью? Сегодня она, наконец избавится от девственности, познает неземное наслаждение, о котором столь много ей рассказывали старшие сестры. А эта дурнушка Инесса еще долго будет дожидаться своего часа!

Шесть странных священников — вроде и одежды, как должны быть, а молитвы бормочут на другом языке — одновременно прыснули на нее священной водой. Затем двое взяли ее руки, она не сопротивлялась. Они повернули ее лицом к огромному сарая, что на другой площади, прям напротив трона старейшины, и привязали веревками к специальным кольцам на столбах. Двое других велели чуть раздвинуть ноги и щиколотки обвязали веревками. Она теперь почти не могла пошевелиться.

Затем с нее сняли расписанный арситанскими гербами плащ, оставив ее лишь в тонком белом воздушном платье, через которое на ярком солнце просвечивала фигура.

Наконец, священники сошли с возвышения. У трона старейшины церемониймейстер что-то прокричал и многоголосый рев восторга накрыл огромную площадь, заглушив звуки раздавшихся труб.

С трона встал старейшина орнеев и медленно прошел через площадь к принцессе. Она робко улыбнулась ему — вся ее спесь и гордость улетучились мгновенно при виде медленно подходящего к ней со спины тучного, полного величия, пожилого мужчины, облеченного в тяжелые одежды. Казалось, он не замечает их, не смотря на стоящую жару.

Старейшина подошел к Гермонде, взял ее рукой за подбородок и коснулся сухими губами ее полных девичьих губ. Потом обвел взглядом площадь и кивнул — вновь раздались крики восторга.

Каждый, находившийся на площади, или даже взирающий издали с крыши какого-либо строения, знатный вельможа или самый последний нищий, чувствовал свою причастность к происходящему на площади, причастность к государственным делам.

Старейшина старейшин орнеев все так же не спеша вернулся к трону. По призыву церемониймейстера к принцессе двинулся другой старейшина из тех, что стояли по правую руку от золоченого трона.

— А ты что ж не там? — спросил граф Роберт находившего рядом с ним Найжела.

— Мне с тобой веселее, — ответил друг.

— Тебе ж ведь по званию теперь полагается принять участие в обряде?

— Попросит старейшина — поцелую, — угрюмо отозвался Найжел.

Граф усмехнулся. Принцесса успела устроить Найжелу веселенькую сценку за те три дня, что он вез ее до столицы, приняв заботу о ней от арситанского посла.

— На самом деле, — пояснил орней, — хоть это нигде и не записано, и не говорится вслух, считается, что в этом обряде участвуют лишь пожилые вожди, которых женщины давно не интересуют. А у меня молодых жен полон дом — хорош бы я был на этом помосте рядом с принцессой!

Чтобы друг не сердился, граф попросил его рассказывать ему о выходящих к центру площади старейшинах, дабы быть в курсе местных отношений. Конечно, он дал волю другу, но поскольку ему предстояли еще тяжелые секретные переговоры, то не мешало знать подходы к каждому из тех, кого придется убеждать.

— Это Трайгал, старейшина клана бобра, — пояснил Найжел своему другу.

К центру площади величественно шествовал согбенный старец, опирающийся на замысловатый посох. Голову его украшал немыслимый убор, изображающий оскалившего пасть первопредка, тяжелая мантия из блестящих черных шкур почти скрадывала фигуру. На боку красовался ритуальный костяной меч, дошедший с древних времен — сейчас с таким в бой никто не пойдет.

— Я вообще удивлен, что он сюда явился, — продолжал Найжел. — Когда меня представляли мальчишкой старейшинам, он уже тогда был невероятно стар. Всеми делами в роду заправляет его внучатый племянник, Торнал, вон, смотри, тот который стоит в четвертом ряду справа, в таком же наряде. Этот тип ненавидит вас, арситанцев, один из тех, кто хотят новой войны… Сам-то в прошлой войне, по малости лет, не участвовал… Дядя его во всем поддерживает, поскольку сам, похоже, может уже лишь важно кивать головой.

Найжел непроизвольно потер на лице старый шрам — память о мече графа Роберта, сердечного друга. Поставила их судьба в той войне в разные армии и оба сражались честно — за свою страну, за своих близких, за свои земли. Друг против друга.

Начнется новая война между Орнеями и Арситанией — оба вновь окажутся с разных сторон поля битвы. Ни тот, ни другой этого не желали.

— А это — глава клана орла. Он…

Блекгарт, видя как в знойной тишине проходят довольно большое расстояние до принцессы немощные старцы, затосковал, догадавшись, что церемония затянется надолго. Ноги еще не устали, хотя он встал с рассветом и ни разу не присаживался, но где-то внизу грудной клетки пронзительно заныло.

— Этого ты должен помнить, Роберт. Он разбил ваши войска у берегов Великой, тогда нам всем казалось, что победа близка…

— Да, герой.

— Только, потеряв руку, он уже не боец. Но в совете старейшин держится твердо и, кстати, тоже противник войны с Арситанией. Понимает, что нам друг с другом не совладать и посматривает на малый континент. Его ребята, а клан этот самый сейчас многочисленный, рвутся в бой. Меч, как говорится, в ножнах ржавеет. Без стычек настоящих бойцов не вырастить — дюжина турниров не заменит одну хорошую битву.

Принцесса, казалось, не чувствовала усталости — сердце билось учащенно от счастья и волнения. Все старцы, едва коснувшись ее уст своими губами, кивали в знак одобрения. А что произойдет, если хоть один из них не одобрит ее? Она была еще юна, хоть и своенравна, и не понимала, что это всего лишь торжественный ритуал, необходимый, но совершенно ничего не значащий.

Кто же следующий? Когда же пройдут все эти беззубые старики с трясущими руками и начнется сама свадьба?

Площадь, огороженная копейщиками, была пуста, церемониймейстер, по священному обычаю, выкрикивал имена родов, у которых давно погас огонь в чашах в Пещере Предков. В толпе кто обсуждал стоявшую на возвышении принцессу, кто предвкушал предстоящую веселую ночь с песнями и обязательными на подобных праздниках драками, кто с иссохшим горлом не мог дождаться когда выкатят на площадь огромные бочки с арситанским вином для бесплатного угощения. Словно огромное рокочущее море билось волнами о стражников, оцепивших площадь.

Найжел уже рассказывал о чем-то, не имеющем отношения к происходившему обряду, когда удивленно воскликнул:

— О, проклятье, а этот-то чего поперся?

Блекгарт, рассматривающий орнейских рыцарей и знатных дам, резко обернулся.

К принцессе, под приглушенные смешки, в черных мохнатых одеждах, приближался Орестай из клана грача.

— А ты говорил, что только старцы…

— Так оно и есть! — процедил Найжел, поймавший презрительный взгляд врага. — Только этот Орестай… Похоже, не биться мне с ним на поединке, кто-нибудь обязательно убьет его раньше! Сам напрашивается…

— А он имеет право идти к ней? — не выдержал и спросил друга отца Блекгарт.

— Право-то имеет, раз глава рода не смог приехать и раз он был в Пещере Предков… Только… Да уж, такого я не ожидал.

Никто, в том числе и сама принцесса, с удивлением увидевшая не глубокого старца, а крепкого мужчину с холеными черными усами, не ожидали того, что произойдет через несколько мгновений.

Орестай, известный своими дерзкими выходками далеко за пределами земель клана грача, обошел помост, чтобы зайти по ступенькам, глядя на девушку, привязанную к столбам. Он смотрел принцессе прямо в глаза и словно взлетел по ступенькам на возвышение.

Под гробовое молчание Орестай положил руку на талию Гермонды и буквально впился в ее губы совсем не в ритуальном поцелуе.

От него пахло хищником и силой.

Принцесса закрыла глаза, не в силах сопротивляться обрушившемуся на нее урагану противоречивых чувств. Ее еще никто никогда (не смотря на усиленно распространяемые ею же самой слухи и сплетни) по настоящему не целовал.

Она чувствовала крепость его руки, его губы словно впитывали в себя ее жизненные силы, ей было необыкновенно хорошо, палящая жара вдруг сменилась для нее ласковым морским ветерком; ей казалось, что они одни в цветущем раю. Принцесса забыла, что ее окружают тысячи людей, она была в тишине и вот-вот от счастья потеряет сознание…

Тишина действительно царила над огромной священной площадью — словно все из многочисленной толпы от старейшины старейшин до последнего нищего затаили дыхание, наблюдая за этим долгим поцелуем. Даже воры на мгновение забыли высматривать кошельки у беспечных зевак.

Веревки впивались в запястья принцессы, но она почти не чувствовала их, и даже боль в занемевших было руках исчезла без следа. Для нее сейчас существовало только это восхитительное мгновение.

Поцелуй длился долго, очень долго — целую вечность.

И никто, даже если бы пожелал, даже сам старейшина орнеев, не имели права прервать его.

Смутно знакомое птичье чириканье раздалось где-то позади Блекгарта и он повел головой по сторонам, удивляясь, где в этой толчее умудрилась примоститься птаха.

Никакой пичуги он не увидел и еще раз подивился — как среди такого большого собрания людей может быть столь поразительная тишина; все, кроме него смотрели на центр площади. Тишина давила юноше на уши, хотелось закричать, чтобы выдернуть непристойно взирающих на целующуюся пару людей из зачарованного столбняка.

Он еще не успел додумать эту мысль, как отец, несокрушимый граф Роберт Астурский, вдруг громко вскрикнул, схватился за левую половину груди и рухнул наземь — ни сын, ни друг, ни стоявший впереди охранник не успели поддержать грузное тело.

— Графу Роберту плохо! — разорвал напряженную тишину чей-то визг.

— Лекаря! Лекаря!

— Жара такая, сердце не выдержало!

— Чай, не молод уже…

— На помощь! На помощь!!!

Эти крики словно разбудили толпу.

Орестай, державший принцессу, словно коршун голубицу, вздрогнул, услышав крики, в которых громче всех звучали слови «Роберт»и «лекаря!». Прервав долгий поцелуй, он посмотрел в сторону, откуда исходила паника.

Огромная толпа словно вздохнула с облегчением — спало невесть откуда возникшее напряжение этого странного поцелуя, длившегося почти бесконечно.

Где-то захныкал ребенок, на него сразу зашушукали со все сторон.

Граф Роберт встал на ноги, отстранив спешивших помочь людей. Бросил быстрый взгляд в сторону принцессы.

— Все хорошо, — сказал он, обращаясь к старейшине орнеев. — Не надо мне лекаря, случайная слабость. Я сказал — не надо лекаря. — Он отстранил сына. — Я еще способен сам стоять на ногах.

Старейшина что-то шепнул стоявшему рядом слуге. Тот помчался выполнять распоряжение.

Герольд подошел к арситанскому послу.

— Старейшина просит вас присоединиться к нему, благородный граф. Сейчас вам принесут стул.

Без полномочного посла Арситании, представлявшего на церемонии самого короля Асидора, обряд продолжаться не мог. И все это отлично понимали.

— Я сам постою! — сердито ответил граф. — Неужели вы полагаете, что воин будет сидеть в присутствии стоящих старейшин?! Продолжайте ритуал, я уже отлично себя чувствую. Хотя, если могущественный старейшина позволит, глоток вина поможет мне скорее вернуть силы.

Слышавший слова старейшина сделал жест, означающий, чтобы благородному послу дружественной державы немедленно подали кубок.

Все смотрели на графа, кто с сочувствием, кто с удивлением, кто старательно сдерживал злорадную улыбку: мол, был граф Роберт, да весь вышел, укатали сурового бойца беспутные дороги. Знатные вельможи расступились перед слугой и тот протянул кубок. Граф взял бокал, поклонился в сторону трона, и сделал большой глоток. Едва не скривился — орней подал ему кубок пива, не вина. Но граф еще раз поклонился старейшине:

— Благодарю. Я вполне пришел в чувство. Не обращайте более на меня внимания, продолжайте.

Все вновь устремили глаза на принцессу. Ноги не держали ее, она бессильно повисла на веревках — если бы не они Гермонда просто-напросто повалилась бы на каменные плиты ритуального помоста, едва прервался поцелуй.

Орестай вновь положил ей руку на талию, но церемониймейстер что-то прокричал по орнейски. Черноволосый красавиц что-то процедил сквозь зубы и кивнул в знак одобрения — ничего другого ему не оставалось.

Найжел тоже выругался — да на таком замысловатом нездешнем языке, что понял его, пожалуй, лишь граф Роберт.

Орестай медленно пересекал участок от помоста до места, где у трона стояли старейшины орнеев. На его плечи словно навалилась тяжелая скала, он еле волочил ноги.

— Найжел, твой перстень с камнем-дионисием при тебе? — быстро спросил граф у друга.

— Ты же знаешь, он всегда со мной, — удивленно ответил старейшина клана вепря.

— А что?

— Воспользуйся своим правом — иди, поцелуй принцессу, — то ли попросил, то ли потребовал граф.

— Да зачем?

— Я прошу тебя! — с нажимом сказал граф. — Целуй ее как можешь дольше. Не меньше, чем Орестай. Да прижимай к ее телу свой перстень, отгоняющий магию.

— Ты полагаешь, что…

— Я знаю, — устало перебил Роберт. — Не теряй времени, Найжел. Выпей из нее эту муть.

— Что ж, для тебя я готов не только на это, Роберт…

— Сразу после обряда выпьем вина — чтобы ты очистился. Не здешнего пива, а нормального вина…

Но друг его последних слов уже не слышал.

В то время как церемониймейстер хотел торжественно завершить ритуал, Найжел, глава рода вепря, вышел из кольца охранников и уверенно направился к помосту.

Еще не успели обсудить странную выходку грача, как не менее странный поступок совершает глава клана вепря, жены которого находились среди присутствующих дам.

Да, скучная церемония, которую надо было просто перетерпеть, уже дала поводов для догадок и пересудов, которых хватит до самого вечера — от загадочного поведения двух всем известных воинов до внезапного приступа арситанского посла.

— Я сделал, что мог, Роберт, — сказал Найжел, вернувшись на место. — Дыхалка уже не та, что прежде.

— Все хорошо должно было получиться, — успокоил граф. — Я видел. Спасибо тебе, друг.

— Да, я заметил как у нее глазенки засверкали.

При упоминании сверкающих глаз принцессы граф лишь крякнул.

— А где Орестай? — поинтересовался Найжел. — Что-то его нигде не видно.

Роберт пожал плечами, словно это ему было безразлично. Может и действительно, ему было все равно где сейчас находится Орестай из клана грача и чем занимается.

Вряд ли кто вообще вспоминал уже об этом событии, поскольку растворились дверцы высокого сарая, стоявшего напротив дворца, стражники предусмотрительно отодвину толпу любопытных и под завораживающие тягучие звуки древних орнейских инструментов с непроизносимым названием на площадь ступило механическое чудовище, в высоту превышающее семь или даже восемь рослых мужчин, встань они один другому на плечи.

Громкие радостные крики встретили появление символа первопредка всех орнеев.

Блекгарт от удивления приоткрыл рот, взирая на исполинского голубого дракона, сделанного искусными руками местных умельцев. Чудовище вполне можно было счесть живым, если не знать, что в природе таких не водится. Он был голубого цвета, свежевыкрашенные чешуйки, покрывающие монстра, блестели на солнце. У дракона было невероятных размеров брюхо, волочившееся по земле и могучие ноги, расположенные по бокам этого самого брюха — чудовище переставляло ноги по очереди, опираясь как на брюхо, так и на мощный хвост, с растущими в разные стороны роговыми наростами. Чудовище двигалось очень медленно, лапы с грохотом ударялись о землю — бум… бум… бум… бум; пока чудовище делало огромный шаг, сердце зрителя успевало ударить не менее сотни раз.

Принцесса Гермонда едва не закричала и судорожно дернулась — чудовище двигалось прямо к ней. Веревки держали крепко. Всем существом ей хотелось оборвать их и бежать прочь отсюда, куда глаза глядят. С одной стороны она знала, что у нее сегодня свадьба, что ничего дурного с ней не случится… А с другой стороны — страшно же ведь! Вдруг она не прошла это дурацкое испытание, вдруг нельзя было отвечать на эти длинные поцелуи?.. Вдруг чудовище ее пожрет? Почему, почему никто не о чем ее не предупредил?

Вела б она себя чуть по иному в пути, граф Роберт счел бы своим долгом подробно описать ритуал орнейской свадьбы. А так — пусть о ней орнеи беспокоятся.

Впрочем, сердечко молодое, от страха не разорвется. А поволноваться ей полезно.

Граф не впервые видел подобный ритуал — это чудовище выходило сюда и в день заключения мира, и на похороны предыдущего старейшины, на которых Роберт удостоился чести присутствовать. Потрясающее было зрелище, что и говорить, любую заскорузлую душу заставит прослезиться. И графа сейчас интересовал дурацкий вопрос — сколько ж человек сидит внутри рукотворного монстра, чтобы приводить его в действие? То, что магия не использовалась, он знал достоверно.

О, он очень много чего знал достоверно, даже то, откуда взялось это чудовище, которого никто из живущих на земле воочию никогда не видел — этого сейчас уже не знали и сами орнеи, считающие его первопредком. Роберт смотрел на потрясенное лицо сына и почему-то впервые пожалел, что не раскрывал ему душу, не рассказывал то, что повидал в далеких странах за годы скитаний. Не рассказывал того, что узнал, ночи напролет изучая древнейшие рукописи в храме ордена, имени не имеющего. Узнал из записей на таком хрупком пергаменте, что его страшно было брать в руки — за ними следит и переворачивает страницы специальный монах. Это для всех в Арситании, в том числе и для родного сына, граф не владел грамотой — на то мол есть священники и Тени, пусть они читают, дело рыцаря сражаться. На самом деле граф прекрасно разбирал знаки, как находящихся ныне в хождении алфавитов, так и те символы, о существовании которых никто не помнит.

Граф мог бы рассказать не то, что говорится в легендах, в каждом народе по-разному, он читал летописи трехтысячелетней давности, написанные очевидцами события. Он знал о страшных катастрофах, одна за другой обрушивавших на его мир и совершенно изменивших жизнь. И он знал, что рано или поздно грядет очередная катастрофа — следствие первых двух. Он не знал, когда это произойдет и каким именно образом, но он знал, что необходимо сделать все, чтобы ее предотвратить.

Три тысячи лет назад мир выглядел совсем по другому — был один цветущий континент, да несколько десятков крупных островов. Но на этом-то единственном материке было великое множество государств, постоянно враждовавших друг с другом, королевства то росли за счет завоеваний, то рушились в одночасье. Маги, которых тогда, как понял Роберт, было совсем не много, но силой они обладали в тысячу раз более могущественной, чем нынешние, в дела государств не вмешивались, да и между собой почти не встречались. Один из магов — имени его история не сохранила — в одном из своих экспериментов прорвал барьер, отделяющий наш мир от иных. И первым пал жертвой собственной оплошности — через разверзнутый им межмировой туннель хлынули хорошо организованные войска. Пришельцев назвали голубыми драконами.

Может быть они, как и людские племена, разнились между собой строением глаз и формой ноздрей — для покоренных все пришельцы были на одно лицо, вернее, отвратительную морду. Ни на каких драконов, что до сих пор обитают в горах и лесах, принося людям сплошные неприятности, чужаки, конечно не походили. Были они очень высокими — не как этот механический монстр, конечно, но Роберт доставал среднему чужаку едва до трети роста. У графа перед глазами возникло чучело, сотворенное в бездне веков из убитого чужака. Кожа чучела давно потеряла исконный цвет, но невольное чувство восхищения мощью охватывало при виде его в полном вооружении. Чужаки имели очень толстые ноги и хвост, они прыгали на этих ногах на расстояние чуть ли не до десяти шагов, как утверждали древние летописи.

У них были небольшие руки и маленькие головы на короткой шее и в бою они были, благодаря подвижности ног, необычайно опасны. Они не использовали коней, передвигаясь на марше прыжками и неся на спинах тюки с продовольствием. Роберт усмехнулся представив как сто подобных бойцов дружно и в ногу прыгают по дорогам — зрелище жуткое и смешное одновременно. Они совершенно не походили на монстра, который долженствовал был изображать их — ни ростом, ни брюхом, которого у них не было, ни тем более мордой: в пасть механического чудовища свободно проходил человек.

И были завоеватели, в отличие от тех же драконов, разумны — имели свою письменность, ремесла, строй. И порядок. Может и были у них какие разногласия, но на мир словно обрушилась лавина, напоминая природную ярость по неудержимости, но последовательная и методичная. Пришельцы не собирались сосуществовать с коренными обитателями нового для них мира, они собирались занять его целиком, раз и навсегда, чтобы от людей и памяти не осталось.

У них была своя культуры, но сведений об их обычаях и нравах не сохранилось, даже их языка никто не знал. Роберт видел бережно охраняемые в цитадели ордена чудом сохранившиеся таблички со странными полосками — ряды кружков, то пустых, то темных, то с зачерненным сектором: алфавит. Над его разгадкой тщетно ломали головы лучшие умы ордена. Для чего? Да для того, чтобы знать: кто они, откуда пришли, что там, за границей мира, в других мирах? Каких напастей еще можно ждать, если вновь какой-нибудь безумный маг пробьет проход в приграничные миры?

Сколько их, по каким живут законам? Неразрешимая тайна…

От пришельцев остались крохи, следы их тайно и тщательно разыскиваются по всему миру, чтобы хоть на полшажка приблизиться к разгадке. Даже самоназвания их история не сохранила. Кстати, тот камень с глазами, что так поразил Блекгарта по дороге сюда, тоже дело рук чужаков. И в нем заключена дремлющая тысячелетиями магическая сила. Когда-то, как говорят хроники, подобные камни были установлены чужаками во всем мире, но для чего они служили, так и осталось неизвестным. Да и сохранилось их во всем мире не больше трех дюжин…

Впрочем не так уж и сильны и могучи были пришельцы, как доказали последующие три десятилетия после их появления. Сперва успехи их были ошеломительны — они быстро разобрались в ситуации, теперь уж не узнаешь каким образом, и не лезли с завоеваниями во все страны разом. Королевство покорялось за королевством, разрушались столицы, рушились неприступные замки, население уничтожалось почти поголовно, оставшиеся живыми счастливцы — счастливцы ли? — попадали в унизительное рабство. А соседи покоряемых государств равнодушно взирали на это, полагая, что сами-то избегнут подобной участи. Но раскаленная лава уничтожает все на своем пути и не оставляет цветущие оазисы там, где пролегает ее путь.

Через десяток лет после появления чужаков, казалось, что людям больше нет места в этом мире. Это была самая настоящая катастрофа, равная по разрушительной силе всемирному наводнению, которое произошло за тысячи лет до нашествия, или тех времен, когда земли ушли под воды и из океана родились новые, а единый континент раскололся надвое — но это было уже после появления чужинцев. А тогда — не природа, другая раса чуть не уничтожала людей, чтобы жить в этом мире. В летописях говорится, что они осваивали континент, обрабатывали поля, разводили скот, выстраивали свои, непривычные по формам города, в которых людям, казалось, и жить нельзя. И на этом бы история человеческая могла бы и закончится, если бы не появился герой по имени Марлор.

Одни легенды утверждают, что он был сыном того самого мага, что раскрыл дверь в иноземье, другие летописцы пишут, что он был рабом, третьи — принцем последнего из оставшихся непокоренными государств. Так или иначе, он сумел объединить вокруг себя людей и возглавить сопротивление. Долгих два десятилетия шла непрерывная война по всей земле, но уже не чужаки уничтожали людей — волна, разбившись о неприступный берег, откатывала. И пришла пора, когда людские армии оттеснили пришельцев к замку мага, туда, откуда начали чужаки свой путь. В последней решающей битве (детали у всех древних историков, кто писал об этом, почти не сходятся) замок был взят. И Марлор хотел уничтожить проход и покончить с собой, потому что дело всей его жизни свершилось.

Но среди его соратников тут же началась свара не на жизнь, а на смерть — кто будет правителями отвоеванных от захватчиков стран, каждый доказывал свои права, как по роду, так и по праву сильного. Каждый считал, что его земли меньше, чем у соседа и надо отвоевывать свое, пока войска привычны к битвам. Как это все напоминает нынешние времена!

И тогда Марлор кликнул своих воинов — не военачальников, а простых солдат, которые были с ним с самого начала — и собрал в замке армию. И послал во все края гонцов с сообщением, что если он узнает о войне между людьми, то явиться и разобьет обе враждующие армии. Так его и прозвали — Царь Мира. А он сидел безвылазно в замке, охраняя лаз в иномирье, не в силах уничтожить его.

Его единственный сын погиб в одном из решающих сражения, это сводило Марлора с ума. И к нему стали со всех краев приезжать женщины, оставшиеся вдовами или те, которых замуж никто не брал. Легенды то описывают его страстным любовником, который за сутки мог обрюхатить тысячу женщин, то суровым аскетом, который не отказывал ни одной женщине в семени, но делал это, словно выполнял тяжелую повинность. И через несколько десятилетий появились целые братства его сыновей, которые считали своим долгом лишь сохранение мира, и для этого постоянно готовились к войне.

Странно, несмотря на века процветания, когда человеческое племя сумело отправиться от тяжелейших потерь, когда вновь расплодилось по всей земле и заново были отстроены города, словно сызнова изобретены ремесла, о тех временах осталось очень мало сведений. Тысяча лет, лишь утверждают хроники, длились благодатные времена. А потом произошел перелом мира — жуткие времена. Уцелели, дай бог, один из десяти, живущих тогда людей, земля словно взбунтовалась — рушились города, годами на землю низвергался неостановимый ливень, континент раскололся на два, оставив между новыми материками лишь полоску островов. И где-то далеко в холодном море, сохранился на одиноком острове замок Царя Мира.

Много в ордене высказывалось предположений о причинах той всемирной беды, но какое из них правдиво — кто сейчас скажет? Может, и верно, что магия чужого мира, врываясь сквозь оставшееся открытым отверстие, переполнила астрал и мир возмутился.

Да, Роберт, в отличие от всех, взирающих сейчас на огромного механического монстра, ничуть не походящего на оригинал, знал правду. Вернее то, что считалось правдой, то что можно было вообще узнать, и что тщательно оберегалось членами тайного ордена.

А орнейское племя, выжившее на образовавшемся архипелаге, почему-то считает, что произошло от голубого дракона, благословившего землю своим посещением в незапамятные времена и ушедшего навсегда в свое прекрасное занебесье, куда после смерти призывает своих потомков, дабы дать им в награду вечное наслаждение.

Более полутысячи лет прошли со времен последней катастрофы, и все стирается из памяти людей, метаморфируется и принимает совершенно уж невозможные формы: чего не было — стало; что было — навсегда исчезло. И лишь немногие знаю правду. И не говорят ее другим не потому, что считают необходимым хранить в тайне, а потому что знают — правда никому и не нужна.

— Вы готовы, благородный посол короля Асидора? — обратился к нему церемониймейстер, один из самых знатных и уважаемых людей своего народа.

Огромный механический голубой дракон уже дошел до самого помоста, где находилась принцесса Гермонда и, раскрыв огромную пасть, в которой была лишь чернота, остановился. Принцесса едва не потеряла сознание и лишь тихонько простонала, голос королевской крови подсказывал ей, что кричать здесь и сейчас нельзя, даже если ее будут рвать этими огромными острыми зубами на куски.

— Да, — кивнул граф в ответ на вопрос церемониймейстера. — Я и мой сын готовы.

Блекгарт с удивлением посмотрел на отца и Роберт едва заметно нахмурился, подумав, что привычка таить все в себе и рассчитывать лишь на себя до добра не доводит. Что странное отчуждение, почему-то стеной вставшее между ним и третьим сыном, надо ломать решительно, и что стоило вчера, или прямо здесь рассказать сыну о роли, довольно простой, но важной, которая отведена ему. Впрочем, ничего страшного, справиться, пусть для него это будет приятным сюрпризом.

Старейшина старейшин встал со своего трона. Рядом с ним по правую руку стоял его наследник, на которого все происходящее производило соответствующее впечатление.

Красивая девушка королевского рода, предмет восхищения придворных рыцарей и певцов, на которую сейчас устремлено столько мужских глаз, которые раздевают ее мысленно и представляют в своих объятиях, сегодня и навсегда будет принадлежать исключительно ему!

Граф Роберт, с трехцветной лентой полномочного и чрезвычайного посла, надетой через грудь слева направо, с достоинством приблизился к старейшине, ведя за руку сына и краем глаза наблюдая за ним — сохранит ли самообладание, задаст хоть один вопрос или нет. Надо сказать, что Блекгарт, как и подобает воину, прогнал с лица все чувства, кроме гордости за свою страну и своего отца и готов был сделать все, что ему предначертано этим величественным обрядом.

Старейшина всех кланов орнеев и представитель арситанского короля одновременно двинулись к помосту в центре площади. Блекгарт и Айвар следовали за отцами на шаг позади. Они подошли к помосту, между столбов которого бессильно висела принцесса, несколько отставив полный зад, что заставило Блекгарта смущенно отвернуться, а Айвара самодовольно ухмыльнуться.

Тишина, но не напряженная, а выражающая радостное ожидание, воцарилась перед дворцом; каждый боялся пропустить хоть слово, хотя наперед знал все, что будет произнесено.

Орнеи слева, арситанцы справа, обошли помост, почти одновременно поднялись по ступеням и встали перед мордой гигантского идола.

Граф подумал, что если б встретил за время своих путешествий такое вот чудище не из железа, тканей и дерева, а во плоти, со стекающей между клыков ядовитой слюной, сейчас бы он здесь не стоял, не взирая на весь свой опыт, природную хитрость, силу и мужество. И в очередной раз прикинул — сколько же человек, скрывающихся внутри, приводят такую махину в движение?

Старейшина набрал полную грудь воздуха и раскатистым густым голосом, так что его было слышно на всей площади, обратился к первопредку:

— Родович всех орнеев, всегда зорко следящий за своими потомками и не оставляющий их в нуждах и горестях! Мы, в знак глубокого почитания и благодарности за подаренные нам тобой жизни, кланяемся тебе.

Он встал на оба колена и склонился, чуть не коснувшись лбом земли; сын, а вслед за ними и все, окружающие площадь, кроме стражников, которые были наемниками с континента, опустились на колени.

Блекгарт посмотрел на отца, решая как поступить, ведь он же не орней. Отец спокойно стоял в метре от распростертой пасти, словно пытался рассмотреть, что там, за бутафорскими зубами в черноте глотки. Внутренность пасти монстра была отделана черным материалом, а поскольку солнце светило графу в глаза, ничего он там не разглядел.

— Вы звали меня — я пришел! — раздался над площадью громовой, дребезжащий голос.

Блекгарт от неожиданности вздрогнул — чудовище говорит по-человечьи! Правда, язык орнеев он знал плохо и фразу, из-за дребезжания и сильного звука, не разобрал. Граф внутренне усмехнулся — он догадывался, что в механическом гиганте сидели люди и один из них говорит в какую-нибудь сложную систему из медных трубок, многократно усиливающую и изменяющую голос до неузнаваемости. Но — впечатляет.

— Что вы хотите? — громыхнул неестественный голос чудовища.

— Я, Валрай, глава рода дракона, старейшина старейшин всех орнеев, обращаюсь к тебе, чтобы ты одобрил выбор моего единственного наследника, и дал свое согласие на то, чтобы девица, чистая, как горный снег, стала ему супругой и принесла бы ему детей, чтобы продолжился наш род.

— Из какого она рода? — спросил монстр. — Достойна ли она быть избранницей твоего сына?

— Она из королевского рода, внучка короля Арситании Асидора, — ответил старейшина.

— Хотят ли чужеродцы породниться с сынами драконов?

— Вот посол короля Асидора, он ответит.

— Да, повелитель славных орнеев, — громко и торжественно произнес граф Роберт.

— Я, граф Роберт Астурский, полномочный и чрезвычайный посол Арситании, от имени короля Асидора и всех присутвующих здесь лучших рыцарей королевства, заявляю, что весь наш народ приветствует союз принцессы Гермонды и благородного Айвара, сына старейшины всех сынов твоих, великий дракон.

— Я хочу сам принять ее в род драконов, — пророкотала чудовище. — Дайте ее мне.

— Мой сын, Блекгарт, заменит ей брата, — произнес граф. — И выполнит твою просьбу, великий дракон. Блекгарт, отвяжи принцессу и подведи ее к великому дракону.

Блекгарт, стараясь держаться спокойно, взошел по ступенькам на священный помост.

Чувство, что на тебя смотрит огромное количество людей, взваливает на плечи ответственности. Принцесса подняла на него глаза и посмотрела как на избавителя от тяжких пут.

Узлы орнейских жрецов были завязали не туго, но принцесса затянула их, когда повисла на руках без сил. Потихонечку наливаясь злостью, Блекгарт пытался развязать узел на левой руке. Ничего не получалось.

— Потерпите немного, ваше высочество, я сейчас, — едва слышно прошептал он принцессе, злясь на себя все больше.

Над огромной площадью вновь повисла тишина, словно от успеха действий этого юного арситанца зависело благополучие всех присутвующих.

— Рассеки их ножом, — негромко произнес Айвар. И добавил: — Только кожу не порань.

Блекгарт с радостью последовал его совету и обрезал веревки — они так и болтались на запястьях и щиколотках принцессы.

— Что будет дальше? — слабым голосом спросила Гермонда.

— Не знаю… — Блекгарт сейчас не чувствовал давней ненависти к принцессе. Ему хотелось защитить и ободрить ее. Он тихо добавил: — Все будет хорошо.

Он подвел ее к дракону, голова монстра склонилась на длинной шее (которой у прообразов монстра и в помине не было). Блекгарт вопросительно посмотрел на отца. Тот кивнул, показывая, чтобы он отошел от принцессы.

Когда невеста осталась одна перед драконом, монстр вдруг резко дернул пастью и поглотил ее целиком. Пасть захлопнулась.

Блекгарт непроизвольно схватился за меч и дернулся было к морде чудовища, стремительно поднимавшейся вверх, словно дракон глотал жертвоприношение. Но граф спокойно удержал его за руку.

— Не рыпайся, сынок! Все идет как должно быть.

Блекгарт верил отцу, но смотреть, как скрылась в орнейском боге принцесса, за охрану которой отвечал и он тоже, было невыносимо.

Над площадью по прежнему царила тишина.

Граф же гадал — где могут быть расположены смотровые щели в этом божественном сооружении, ведь видят же все те, кто приводит эту махину в действие. Грех не поучится у здешних мастеров — одна инженерная мысль, и ни какой магии!

Оказавшись в кромешной темноте, когда пасть захлопнулась, принцесса не выдержала и дико закричала — она очень хотела жить, глупо умирать, когда счастье так близко. Но крик ее не вырвался наружу. Она чувствовала, как необоримая сила поднимает ее верх.

— Не надо кричать, — услышала она мягкий голос человека, которого не видела.

Не видела даже тогда, когда смотрела в драконью пасть, поскольку он был одет в черные облегающие одежды, и даже голова была в черной шапочке-маске. Он осторожно, но крепко взял принцессу за плечи, чтобы она не совершила резких рывков и не набила синяков, хотя в тесном для двоих внутренности пасти все было обито мягкой тканью.

Крик принцессы сменился на жалобное подвывание, слезы катились из глаз, она не могла остановить рыданий, хотя перед ней и блеснула надежда, что все еще не так уж кошмарно.

Движение вверх прекратилось. Невидимый человек что-то сказал по-орнейски и легонько подтолкнул ее вперед. Она полетела по матерчатой кишке вниз и рыдание захлебнулось в ней от неожиданности падения. Но приземление было мягким. Другие руки заботливо помогли ей встать, оправили на ней праздничное платье, раздалась какая-то фраза на местном гортанном языке и солнечный свет ослепил принцессу — огромный люк распахнулся и она предстала перед всеми, словно выйдя из брюха дракона.

Айвар вежливо подал ей руку.

— Свершилось, благородная принцесса Гермонда, дракон принял вас, — громко, словно обращался не к ней, а ко всем собравшимся на площади, произнес он. — Теперь вы — моя жена до самой смерти.

Его последние слова потонули в оглушительных криках радости, которыми разразилась толпа, увидев взявшихся за руку новобрачных.

Ну и обряды у них, подумала принцесса. Хоть бы заранее предупредили, а то чуть ли не с ночи намывали, умащивали, подкрашивали лицо, а теперь она после рыданий и слез ни на что не похожа с расплывшимися глазами и вспухшими губами. Да еще саднят места на руках, где врезались веревки. Почему-то никакой радости и счастья, что наконец-то она стала законной женой наследника орнейского престола, Гермонда в эти мгновения не испытывала, лишь со смутной тревогой думала:

закончились ли испытания, предназначенные ей в этот день, или над ней еще как-нибудь будут измываться?

— Благословляю вас, дети мои, на долгую и счастливую жизнь! — заставил принцессу вздрогнуть неожиданно раздавшийся сверху нечеловеческий голос.

Дракон стал разворачиваться. Его роль в представлении завершилась.

Айвар за руку повел принцессу ко входу во дворец, трон старейшины, стоявший до того на пути, был уже убран. Из толпы под ноги новой семейной четы летели лепестки роз и рисовые семена — символы счастья и сытости.

К новобрачным подбежали две девушки в платьях, в каких ходит простой народ в поселках, и поднесли по кубку темного пива. Гермонда посмотрела на своего мужа.

Тот улыбнулся ей и протянул кубок. Они выпили и поцеловались. Все бросились поздравлять их.

За спиной гулко топал механический дракон, отправляясь в разукрашенный ангар — там его разберут на части и оставят спать до следующего великого праздника. Из этого же сарая расторопные слуги принялись выкатывать бочки с вином, привезенные графом Астурским для бесплатного угощения. Надо сказать, что граф, знавший жизнь на орнейских островах, порекомендовал королю отправить лучшего вина лишь для королевского стола, а для угощения простолюдинов, — то, что поплоше, лишь бы покрепче да поскорее развязывало язык и дарило веселье: тут все просто, не до изысков вкуса.

Молодожены шли, принимая цветы и поздравления, по ворсистой ковровой дорожке прямо во дворец, где все было готово к праздничному пиру и сотни поваров чудодействовали на кухнях, а множество слуг и виночерпием ожидали лишь, момента, чтобы услужить гостям.

Как-то незаметно прошло времени, но солнце уже миновало высшую точку небосвода.

Граф Роберт подошел к Найжелу, кого-то высматривая в толпе.

— Ты ищешь Орестая? — спросил друг.

— Нет, Марваза, моего оруженосца… У него всегда в повязке на лице. Ты его не видел? Он должен быть где-то здесь…

— Да куда он денется? — отмахнулся орней. — Наверняка уже с другими оруженосцами отмечает празднество. Идем!

— Ты иди, Найжел, а я пойду переоденусь. Жарко, вспотел…

— Подумаешь — вспотел! — фыркнул Найжел. — Помнишь, в прокаленной пустыне два месяца не мылись даже, ничего…

— Так то — тогда, — улыбнулся граф. — А теперь я — посол, полномочный и так далее…

Он отправился переодеваться. Его беспокоило отсутствие верного оруженосца, беспокоило, что грач использовал магию против принцессы. Зачем? Это второй вопрос, если не третий. Его удивляло другое — в орнеях магию не жаловали… Но так или иначе, эти события или какие-другие, приведут его к цели. Должны привести. Потому что иного пути нет, как брести впотьмах, ожидая когда враг первым нанесет удар. Кто-то, может и не тот и не по тому поводу, пытался нанести удар. Но похоже, что сам этот неведомый «кто-то» находится в еще больших потемках, чем граф.

Роберт никогда в жизни не отправил бы кого-нибудь другого вместо себя навстречу смертельной опасности. Но всегда перед пышным пиром он сожалел, что не может послать вместо себя кого другого.

О нет, он не был трезвенником и умел ценить дружескую пирушку с затянувшейся до рассвета задушевной беседой. Но — дружескую, когда вокруг тебя люди, которых ты знаешь, любишь или, на самый крайний случай, уважаешь. Роберт так же никогда не отказывался и от хорошей драки, но не с теми кого любишь, и не под винными парами.

А на предстоящем свадебном пиршестве, где он обязан присутствовать, ему наверняка предстоит наблюдать ряд неприятных сцен с участием не совсем трезвых рыцарей, слушать грубые шутки и отворачивать взгляд от пьяных дам, которые уже не совсем тщательно следят за своим туалетом и поведением. Он знал, что это нормально и не собирался осуждать что-либо и кого-либо, но все ж предпочел бы выпить вина вдвоем-втроем, например с Найжелом, Блекгартом и тем же Дайлоном.

Сидеть же ошую от повелителя орнеев хоть и почетно, но тоскливо — следи за каждым своим жестом и словом, пей ненавистное пиво, если хозяева не озаботятся о вине. Впрочем, это он перебрал через край — конечно озаботятся. Но какое там веселье: тяжкая работа.

Кроме пожирающей разум мысли о главном, добавилось несколько мелких забот, радости не добавляющих: непонятно поведение этого Орестая из клана грача, а все, что непонятно — опасно. К тому же, граф так и не смог нигде найти Марваза, который все время был рядом, а потом неожиданно пропал. Марваз просто так не исчез бы, он посвящен во многие тайны Роберта и владеет магией. Значит, он…

Это может значить все, что угодно, кроме одного — оруженосец не пьет вино в обществе местных красоток и не точит лясы со здешними словоблудами.

Когда же пир начался и вошли новобрачные, граф, привычно наблюдая за происходившим во время пиршественного торжества, погрузился в собственные думы, маленькими глотками отпивая неплохое местное вино, которое постоянно подливал ему в кубок его собственный стольничий. Он пропускал мимо ушей многочисленные поздравительные тосты и здравицы; когда было нужно сам произнес красочную (и не самую короткую) речь в честь молодых, их родителя, всех Орнеев и вечной дружбы между двумя могущестенными государствами — честно говоря, он сам, как и присутствующие, не особо вникал в смысл собственных слов.

Слуги торжественно вносили внушительных размеров бронзовые блюда (по орнейскому ритуалу золото и серебро на столах не полагалось) и церемониймейстер громко объявлял какое яство на блюде и на какой стол его подавать. Граф почти не ел, так просто утолил аппетит, ему было скучно. А вот все прочие веселились в слать.

Три сотни знатнейших рыцарей и дам; играли лютнисты, хотя их никто и не слушал, да и не услышал бы в общем гаме.

Пиршественный день (плавно перейдущий затем в ночь, а потом в следующий день)

только-только начинался, все самое интересное впереди, как и горы угощения и реки хмельного.

Граф, сидящий в трехцветной ленте полномочного посла, изучал гостей, хотя ничего нового для себя извлечь из наблюдений не надеялся. Хотя, ему еще предстоят сложные и тяжелые переговоры от лица короля Арситанского… Обычные люди, все как везде, чуть-чуть местной самобытности и колорита, а устремления столь же благородные или столь же незначительные, как и у рыцарей родной Арситании.

Скучно…

Но то, что Орестай, с кубком в руке встал с места и ходит от стола к стола, чокаясь с другими рыцарями и рассыпая комплименты дамам, граф приметил, как и не прошло мимо его внимания и то, что нахмурился при взгляде на грача Найжел, и что Орестай далеко не так пьян, как хочет казаться. Роберт с обреченным равнодушием понял, что глава грачей рано или поздно окажется рядом с их столом. Он вздохнул:

без приключений вечер не кончится.

Если б он в те минуты знал, как закончится для него этот вечер.

Блекгарт, сидящий рядом с отцом, все время посылал влюбленные взгляды на Инессу и уже спрашивал разрешения отца прогуляться во дворцовом саду. Не одному, конечно, но это не говорилось, а подразумевалось. Граф ничего против не имел, но — рано. Позже, сейчас еще не кончились все речи, да и выпито не так уж много, чтобы его уход не был заметен. К тому же он может еще понадобиться графу.

Если бы Роберт знал, для чего ему вскоре понадобиться сын! Впрочем, если б и знал, это ровным счетом ничего бы не изменило.

Принцесса Гермонда выпила уже не один кубок вина и неоднократно целовалась со своим мужем, который (к некоторому ее разочарованию) несколько больше внимания уделил изысканному угощению, чем молодой супруге. Собственно, она прекрасно понимала, что ее время для мужа еще не настало и она с удовольствием ловила бросаемые на нее взгляды: восхищенные — мужчин, завистливые — дам.

Справедливости ради, надо заметить, что далеко не все все мужские взгляды, адресованные новобрачный, были восхищенными, но для нее казалось — все. День был поистине счастливым и великолепным. Она посмотрела на эту сквернавку Инессу, перехватила их с Блекгартом взгляд и решила, что для полноты счастья неплохо было бы провести в жизнь свою нехитрую шутку именно сегодня.

Граф Астурский допил кубок и щелкнул пальцами. Стольничий, его личный, не дворцовый, что позволяли себя лишь сами знатные господа, с кувшином вина приблизился к господину.

— Ты послал кого-нибудь разыскать Марваза? — тихо спросил Роберт.

— Да, ваше сиятельство. Его ищут все ваши люди, что свободны от обязанностей.

Его нет во дворце.

— А в комнату, что ему отвели, заходили?

В этой комнате, выделенной графскому оруженосцу единолично по настоянию самого Роберта, хранилось все магическое оборудование чародея-оруженосца.

— Нет, ваше сиятельство. Но его там нет, потому что на дверях висит замок с вашим гербом.

— Хорошо, — кивнул граф, хотя ничего хорошего не видел. — Как разыщут, пусть он сразу же подойдет ко мне.

Стольничий наполнил кубок графа и отошел прочь, выполнять распоряжение.

Веселье, наконец-то, приняло привычный для графа ритм, вошло, так сказать, в обычное русло — никто уже не слушал друг друга, каждый спешил поделиться своими соображениями по поводу невесты, прошедшего ритуала, крепости и плотности пива и качества недостаточно пропеченного фазаньего паштета. Кто-то уже запустил кубком в нерасторопного слугу, какая-то дама звонко рассмеялась и ее вторил густой хор мужских низких хохотков; шум стоял как во время небольшой битвы, только вместо призывных кличей выкрикивались здравицы, звон яростно сталкивающихся мечей вполне заменяли бряцанье ножей о блюда, а смешки и крики на слуг (если закрыть глаза и представить сражение) вполне можно было принять за храп лошадей и вопли раненых. В общем, как и обычно на таких пиршествах. Сколько их было в жизни графа, и сколько-то еще будет…

Кто-то уже вышел в сад освежиться, кого-то и пригласили подышать воздухом — потасовки между рыцарями в этом зале, как оказалось, были исключены. Во-первых, всех при входе в зал просили оставить оружие, лишь для главы орнеев, его сына и графа Астурского, как представителя короля Асидора, по рангу было сделано исключение. А во-вторых, дюжие гвардейцы, не бросаясь пирующим в глаза, зорко наблюдали за возникновением любых искорок ссоры и тут же предельно вежливо выводили буяна в сад — с ними не спорили, знали традиции: устраивать поединок на глазах старейшины (а, следовательно и всех предков, ибо они смотрят на мир через него) обойдется для скандалиста слишком дорого.

Граф Астурский съел кусок сочного пирога с фруктами, названия которых не помнил — такие в родной арситании не растут. Допил вино и подумал, что пора бы ему якобы прогуляться в саду. Без возврата.

То ли по жесту, которым почетный гость отставил пустую посуду, то ли по выражению лица, но глава старейшин понял намерение графа и удивленно посмотрел на него, едва заметно приподняв бровь. Блекгарт тоже отставил посуду — так или иначе он вправе сопровождать (или провожать) своего отца и полномочного посла короля Арситанского.

Когда он был юн, вспомнил граф, едва посвященный в рыцари, он тоже каждое мгновение хотел проводить со своей единственной. Правда, это длилось до того момента, когда их соединили законными супружескими узами, а потом тяга странствий накрыла его с головой, но он всегда хранил ей верность. До сих пор.

Чем гордился.

— Вы собираетесь покинуть нас, граф? — спросил наследник старейшины кланов.

Роберт надеялся, что обойдется без объяснений. Не получилось.

— Пойду прогуляюсь в саду. После такого обильного угощения стало трудно дышать.

Но не только старейшина и его сын заметили желание графа уйти. Орестай, который по замысловатой траектории между пирующими уже почти добрался до главного стола вдруг громко, так чтобы его услышали как можно больше людей, притворно-сокрушенно сказал:

— Да, арситанцы здоровьем не блещут. При виде обычного поцелуя теряют сознание, на пиру у них быстро мутится в голове, четыре кубка пива для них — смертельная доза. Надо посочувствовать графу — столько испытаний выпало сегодня на его долю!

В огромном зале полном народу воцарилась тишина. Не сразу и не мгновенная, но быстро — те, кто слышали слова главы клана Грача передавали тем, кто пропустил их мимо ушей; словно круги от брошенного камня разбежались по воде, прекращая беззаботное веселье.

Роберт заметил, как наливаясь злобой, встал со своего места Найжел, как насторожились стражи порядка, как сошлись брови на переносице у старейшины кланов, как на нем, графе Астурском, сошлись взгляды большинства: «Хоть и на свадебном пиру у главы старейшин, хоть и не прямо обращены оскорбительные слова, но если ты мужчина, ты должен знать, что ответить!»— читалось в них.

Чему быть того не миновать. Граф прекрасно видел, что Орестай хочет скандала.

Что ж, может оно и к лучшему и может — кто знает? — хоть на шажок придвинет к заветной цели.

Он встал с кресла и обратился к старейшине, именуя его титулом континентальных правителей (что делалось лишь в торжественных-официальных случаях):

— Ваше величество, я действительно занедужил. Может, сейчас не время, но в этом зале, при многих свидетелях, я хочу получить ваше согласие и передать все свои полномочия моему сыну, рыцарю Блекгарту, что оговорено было в моих верительных грамотах. Вы имеете какие-нибудь возражения?

По залу разнесся вздох разочарования, окрашенного в некоторый оттенок презрения — арситанец отказывается отвечать на оскорбление и желает поскорее убраться прочь.

А рассказывали-то про него, рассказывали! Как орнеи вообще умудрились проиграть войну, если во главе арситанцев стояли такие трусы, как граф Роберт? Любой уважающий себя орнейский рыцарей после подобных слов грача в свой адрес любезно взял бы наглеца под локоток и вывел в сад подышать свежим воздухом и полюбоваться дивной решеткой дальнего участка обширного сада.

— Нет, у меня нет возражений, — сдерживая удивления ответил старейшина. — Если вы считаете, что это необходимо, то я буду в дальнейшем разговаривать с королем Асидором, обращаясь к достойному рыцарю Блекгарту.

Граф снял свою трехцветную ленту посла.

Блекгарт, ничего не понимая, повинуясь жесту отца, встал и Роберт повесил на него знак посольской власти и неприкосновенности.

— Вы не будете возражать если я напоследок выпью вина с кем-нибудь из ваших гостей.

— Конечно, граф, ведь на то и пир….

При полном молчании Роберт взял полный кубок вина и, обойдя почетный стол направился к месту, где сидел (а вернее уже стоял) Найжел. Граф чувствовал, что взгляды всех присутствующих, даже самых последних слуг, устремлены на него. И тишина — ни кубок не звякнет, ни собака не гавкнет, лишь кто-то нервно кашлянул и поспешил прикрыть рот ладонью. Орестай насмешливо смотрел на него.

— Мы, арситанцы, народ медлительный и спокойный, — ни к кому в отдельности не обращаясь и глядя в лицо Найжела громко произнес граф. — А вот некоторые из орнеев чересчур разгорячились одним-единственным поцелуем и им следует освежать голову холодной водой!

Граф изменил путь, в два шага поравнялся с Орестаем и резким движением вылил содержимое кубка ему на голову.

Найжел одобрительно хмыкнул, кто-то в задних рядах даже хлопнул от восторга в ладоши, но на него тут же зашикали остальные.

Орестай не долго думая, словно был готов к этому, ударил кулаком графу в подбородок. Граф запросто мог уклониться — ни одно движение грача не ускользало от опытного бойца, но он предпочел выдержать удар. Орестай вложил в удар всю силу правой, попал точно, куда метил, но арситанец даже не покачнулся. Роберт не спеша вынул меч, который, вообще-то, должен был передать Блекгарту вместе с лентой полномочного посла — только королям (или заменяющим их лицам)

дозволялось пировать в присутствии старейшины старейшин с оружием в ножнах.

— Больше я тебе не позволю коснуться меня, — грозно усмехнулся граф. — Ни в виде удара, ни в виде лукавого поцелуя. За такие действия рыцарь убивает оскорбителя. Но я не нападаю на безоружных. Отправимся туда, где ты сможешь взять в руки меч, а не сотрясать воздух пустыми словесами и потрясением кулаков.

— Я убью тебя голыми руками, мне не нужен меч!

— Я спрашиваю: где и когда? — спокойно спросил Роберт.

— Это уже не он, и не вы, благородный граф, будете решать, где вам выяснять отношения, — раздался голос старейшины. — Древний обычай орнеев строг и однозначен на этот счет.

Вокруг графа и Орестая тут же сомкнулось кольцо вооруженных воинов, готовых пустить оружие в ход; их предводитель посмотрел на повелителя, который медленно вставал со своего кресла.

Невольные многочисленные свидетели происшествия не могли сдерживать своих эмоций:

— А я-то уж подумал, что граф струсил… хотел спрятаться за посольской неприкосновенностью…

— Этот Орестай сам хорош… слишком вызывающее его поведение в последнее время уже не раз…

— Он вел себя как воин и как воин готов отвечать за свои слова…

— Орестай мог выбрать время и получше, чем на свадьбе сына старейшина…

— Кому как, а мы сегодня насладимся зрелищем поединка…

— Хоть об этом арситанце и рассказывают чудеса, но ведь нельзя же не верить собственным глазам — он уже стар и обрюзг…

— .. но я бы не хотел оказаться с ним один на один там, на месте поединка…

— Орестай глуп, конечно, но он подвижен и ловок, я однозначно против него коня бы не поставил. Да и что попроще заложить — тоже десять раз подумал бы…

— Оскорбление на пиру старейшины… о таком я только слышал…

— Древний закон… Они будут биться на смерть…

— Через час, чтобы видели те, кто присутствовал при оскорблении старейшины старейшин… так требуют традиции…

— Но ведь посол — арситанец, на него не…

Старейшина старейшин поднялся во весь рост и властно хлопнул в ладоши, требуя тишины. Брови повелителя орнеев слились в изломанную черную черту над переносицей.

— Я все видел! — провозгласил он. — Граф Роберт Астурский и Орестай из клана грача оскорбили друг друга перед нами, лучшими из лучших всех кланов орнеев. Все помнят обычай предков — вынести ссору перед всеми, значит отвечать жизнью. Как и предки, мы сейчас не должны разбирать, кто из этих двоих прав, а кто виноват — все во власти неба и наших покровителей, которые могут быть не только милостивы, но и суровы. Бой по законам предков должен состояться, иначе я обязан приказать казнить обоих. Но граф Астурский — не орней. Он неподвластен нашим обычаям. Я не помню в хрониках или преданиях подобного случая, и решаю так: он может сейчас уйти и немедленно покинуть нашу страну, а если он когда-нибудь появиться, любой имеет право предать его в руки палача. Но сейчас любой орней может отстоять его честь.

Роберт, как и Орестай, окруженный вооруженными стражниками, хотел было что-то сказать, но к главному столу вышел Найжел.

— Я мог бы защитить честь своего старого друга…

Старейшина уже было открыл рот, чтобы запретить ему говорить дальше, ибо все равно Найжел на бой выйти не имеет права до рождения наследника, но тот, заметив движение правителя, быстро закончил:

— Однако граф Роберт Астурский ни в чьей защите не нуждается. Он сам может постоять за себя! Перед лицом предков уж больше дюжины лет назад мы смешали кровь друг друга в священном ритуале! В его жилах течет кровь орнея, моя кровь, пусть ее и совсем мало.

— Что ж, — медленно произнес старейшина старейшин. — В таком случае решение остается за графом. Он может уйти, как арситанец или подчиниться нашему обычаю, как орней…

— Я своих решений не менял, — спокойно ответил Роберт. — Мне, а в моем лице и всем арситанцам, нанесено оскорбление. Я готов поступить, как подобает рыцарю.

Слова графа Астурского, как бы кто из присутствующих к нему не относился лично, были восприняты как должное; во всяком случае, они никого не удивили.

— Но, может быть, благородному графу неизвестен наш закон, по которому вам предстоит защищать не только честь, но и жизнь. Возможно…

Граф улыбнулся и покачал головой, показывая, что конкретные условия сейчас, когда решается сам вопрос, его не интересуют — что скажут хозяева, так и будет.

— Хорошо. — Старейшина еще раз хлопнул в ладоши. — Через час по древним обычаям будут биться Орестай из клана грача и граф Роберт Астурский, побратим Найжела, главы клана вепря. Подготовить все к поединку и пусть победит достойнейший! — Он вдруг кинул беглый взгляд на сидевшую справа от него принцессу и добавил: — Прекрасная Гермонда, дочь моя, вы своим сигналом начнете смертельный поединок.

Он сел, показывая, что сейчас по этому поводу сказать больше нечего. Перед ним стольничий поставил новую перемену и старейшина руками разорвал запеченную куропатку. Он ел, словно ничего не произошло. Он знал, что приготовления к поединку уже ведутся, что песочные часы, отмеряющие положенное время, уже перевернуты и все жрецы и герольды, которым надлежит соблюдать ритуал уже предупреждены.

К графу и Орестаю подошел начальник стражи.

— Извольте следовать за нами. — Он повернулся к Роберту и добавил, как человеку, могущему не знать орнейских обычаев до тонкости: — Вас проведут в комнату близ площадки боя и принесут туда все, что потребуется. Прошу отдать мне свое оружие.

Граф не выдернул клинок из ножен, снял перевязь.

— Это — атрибут полномочного посла короля Асидора, — сказал он с достоинством. — И отдам я его тому, кто принял от меня обязанности посла.

Начальник стражи возражать не стал. Блекгарт, который в отличие от старейшины орнеев и его сына на очередную перемену блюд не обратил ни малейшего внимания, тут же подошел к отцу и принял от него меч.

— Я горжусь вами, батюшка, — нашел он в себе силы хоть что-то сказать.

Граф повернулся к начальнику стражи:

— Я смогу поговорить с новым послом, чтобы обсудить с ним поручения моего короля?

— До поединка к вам могут придти все, кого вы пожелаете. Идемте, времени у вас мало.

— Да, поторопись все рассказать ему, потому что песчинки в часах жрецов отмеряют твое последнее время, арси, — усмехнулся Орестай, отвернулся от графа и в сопровождении дюжины охранников уверенно пошагал к выходу из пиршественного зала. Он знал куда идти.

Граф каким-то другим взглядом посмотрел ему в спину, потом поправил сбившиеся на лоб волосы, поклонился в сторону стола старейшины старейшин и с высоко поднятой головой прошествовал следом. Блекгарт отправился с ним.

Его провели к одному из домиков у Пещеры Предков. Позади них неслышной поступью двигался Тень графа — ни во что не вмешивающийся, все запоминающий.

Помещение, где графу предназначалось провести время до боя оказалось не слишком просторным и с решеткой, будто в тюрьме, на окне, через которое лился мягкий солнечный свет. В снопе света кружились мириады пылинок. Каменная скамья и столешница составляли все убранство. Начальник стражи быстро взял какую-то неуместную здесь тряпку и заодно смахнул ею паутину в углу.

— Вам принесут все необходимое, — сообщил он графу. — Если что-то потребуется еще, позовите: я или мой помощник распорядимся принести.

— И что же мне принесут? — без всякого интереса спросил граф, усаживаясь на скамью.

— Ритуальную набедренную повязку для боя, масло, чтобы вы могли смазать тело и противник не смог взять вас в захват и…

— Почему? — удивленно спросил Блекгарт. — Ведь, как я понял, бой без оружия?

Какой захват?..

— Хм, — начальник стражи почесал за ухом. — Видите ли, площадка не очень большая, если противники не равного веса, то один просто может спихнуть другого или поднять и бросить вниз… Поэтому ставка должна делаться на удары, а не на борьбу… Впрочем, граф может и не смазываться, это его право. Еще, раз бой произойдет во время праздничного пира, вам принесут плотной еды и специального рвотного настоя, чтобы вы сперва опорожнили желудок и освободились от хмельного…

— Не надо, — отмахнулся Роберт. — Пусть лучше принесут еще кувшин вина. Если возможно, того самого, что я уже пил. Пусть мой стольничий принесет. Это возможно?

— К вам сюда сейчас могут придти все, кого вы пожелаете. Вы же выйдете отсюда только на бой. Я скажу, чтобы послали вам за вином, хотя я лично не советовал бы этого перед поединком.

Он вышел. Граф потянулся и расстегнул золоченые пряжки парадного камзола. Он был совершенно спокоен.

— О чем вы хотели мне рассказать, отец? — спросил Блекгарт, разрушая давящую ему на нервы паузу. — Вы хотели ввести меня в курс вашей посольской миссии?

— Нет, — усмехнулся граф. — За час ничего не расскажешь. Я буду советовать тебе по ходу переговоров.

— Но ведь вам сейчас предстоит смертный бой!

— Смерть не любит, когда ее боятся и готовятся ее встречать. Она спешит к встречающему, как к дорогому гостю.

— Но если вас убьют?

— Тогда будешь выкручиваться сам. Моих советов ты все равно не послушаешь. — Он помолчал и добавил: — Тогда Найжел подскажет, как и с кем из орнеев себя вести, а Лайон и епископ ответят на твои остальные вопросы. Надо было, по разуму, посольскую ленту Лайону отдать… Да с какой стати, ведь мой сын — ты!

— Но если вы не собираетесь мне ничего рассказывать, зачем позвали?

— Захотелось… Знаешь, сынок, всякое сегодня может случиться. Иди по своему пути, без оглядки на меня. Я всю жизнь провел в седле — зачем, ради чего? Мне так надо было. Тебе, может быть, и нет. Твои старшие братья точно имели другое предопределение в жизни, но решили пойти по моему пути. А дороги для них не оказалось… Слушай свое сердце, сынок, и всегда поступай как хочется, без оглядки на других. Даже, если этот другой — твой родной отец. Жаль, что я слишком поздно понял это…

Вошел слуга, принес серебряный поднос, на котором лежала желтая ткань, чтобы обернуть ее вокруг бедер, и какие-то склянки. За ним вошли стольничий с кувшином вина и Найжел.

Старый друг прислонился к косяку у входа и скрестил на груди руки.

Граф разделся до нага и принялся разминаться. Болтали о различных пустяках, к делу не относящихся.

— Знаешь о чем я сильно жалею? — почти перед самым выходом на бой сказал Найжел другу.

— О чем же? — спросил Роберт, примерно догадавшись, какой будет ответ.

— Что ты убьешь Орестая, а не я.

— Блекгарт, иди, подожди меня у выхода, — попросил граф. Когда сын вышел, он повернулся к Найжелу. — Это не Орестай, — спокойно сказал он. — Это продолжение приключений, начавшихся там, на дороге…

— Почему ты так предположил? — удивился старый друг.

— Я не предположил, я знаю. Облик Орестая принял совсем другой человек. Наш с тобой старый знакомый…

— Ты говоришь о…

— Да. О Чеваре. Он хочет погубить меня. Он надеется на магию.

— Я думал, что Чев хочет погубить нас обоих.

— Подожди, — усмехнулся Роберт. — Если я не справлюсь, придет твой черед.

— Убей его, — пожелал Найжел. — Ты спокоен?

— Как всегда.

— Он применит магию.

— Как всегда.

Найжел обнял друга. Потом снял свой антимагический перстень с камнем-дионисием.

— На, тебе сейчас нужнее.

Найжел несколько удивился, но Роберт взял протянутый талисман без возражений.

— Если бы ты не предложил, я сам бы попросил, — пояснил граф, надевая перстень.

Перстень был только-только впору на мизинец Найжела. Роберт, поморщившись, с трудом нацепил на свой палец — едва-едва нашел на фалангу.

— Теперь не снять будет, — пошутил он.

— Но-но, — поддержал шутливый тон друг. — С пальцем отрежу. Смотри, так слетит и потерять недолго…

Граф на всякий случай передел на безымянный палец перстень с печаткой, чтобы найжелов амулет крепче держался. Поморщился, подумав, как бы не сочли перстни за оружие и не заставили снять.

В дверном проеме показался начальник стражи.

— Я готов, — улыбнулся ему Роберт и шагнул вперед.

Найжел вышел из домика подготовки и взял Блекгарта под руку:

— Идем, я тебе все объясню.

В саду, а, вернее, уже за его пределами, так что могли посмотреть на зрелище и простые горожане, мгновенно прослышавшие о нежданном развлечении, были устроены полукругом смотровые площадки, располагавшиеся ярусами. Все стояли, даже уже появившийся старейшина старейшин и принцесса Гермонда. Круглую каменную арену, диаметром около пятнадцати шагов, окружал ров. Глубина канавы была большой, в два роста среднего человека, а на дне, на расстоянии в четверть локтя друг от друга, в землю были воткнуты нетолстые остроконечные железные штыри. На миниатюрную арену вели два дощатых мостка, поставленные с противоположных сторон.

— Для чего все это? — спросил юный рыцарь, не знавших орнейских обычаев. — И почему они будут сражаться безоружными? Странно…

— Ничего странного, — горько усмехнулся друг отца. — Это неблагородный бой.

Понимаешь, Блекгарт, у нас орнеев, свои традиции, которые мы чтим. Все орнеи произошли от одного предка, но все не могут быть воинами. Кому-то надо пасти скот, пахать землю, убирать в доме… Но они, хоть и простолюдины — тоже орнеи.

Никто не может безнаказанно оскорбить орнея, даже другой орней. Но ведь владению оружием обучаются не все. Вот и сражаются здесь обнаженными, с голыми руками — либо ломают противнику кости, либо сбрасывают на железные колышки. Всегда из двух поднявшихся на каменный помост, спускается лишь один. Так простой человек, не владеющий мечом, может ответить на оскорбление знатного рыцаря. А кулаками должны уметь работать все, иначе нечего ждать, что тебя не обидят. Вот и получается, что бои на этом помосте считаются неблагородными.

— Но ведь мой отец и этот… Орестай… Ведь оба — рыцари.

— Они вели себя не так, как полагается рыцарям. Устроили ссору на свадебном пиру сына старейшины. Да на любом пиру старейшины старейшин возмутившие спокойствие, кто бы они ни были, отправляются сюда. Таков закон. Может и дурацкий закон, но закон. Мы чтим традиции, без них, без памяти предков, мы перестанем быть свободными.

Странно, но хотя собравшаяся толпа была изрядно навеселе — особенно горожане, веселившиеся до того у дармовых бочек с вином, никаких криков, никакого подзадоривания, улюлюкания, свиста не было. Шумели, конечно, переговариваясь вполголоса, но неожиданно для Блекгарта все были серьезны, понимая, что один из двух противников сегодня умрет. И один из них был чужак, арситанец. Ясно, на чьей стороне были симпатии. Хотя… Орестай на всю страну прославился своим буйным нравом и безумными нелепыми выходками.

Граф Роберт — огромный, с уже заметным животом, с поросшей густым волосом грудью поднялся по мосткам. С другой стороны на помост вышел Орестай в синей набедренной повязке. Они представляли собой разительный контраст — зрелость и молодость, сила и ловкость, спокойный опыт и задиристая дерзость.

— Убирайте мостки! — звонко прозвенел голос Гермонды, которой старейшина поручил начать бой.

Слуги проворно сняли дощатые щиты — все, бой начался.

Тело Орестая блестело в лучах уставшего солнца от обильной смазки.

Несколько секунд противники стояли друг против друга, словно оценивая силы, потом граф сделал несколько шагов вперед, подальше от края.

Если закрыть глаза, подумалось Блекгарту, то можно представить, что находишься в лесу — только слышен шорох листвы садовых деревьев. Все, присутствующие при поединке, затаив дыхание, напряженно наблюдали за двумя бойцами.

Не важна причина по которой оба оказались здесь, она не всем известна, да и мало кого интересует. Важно, что все, чего человек стоит, он может показать здесь.

Эта площадка не раз была свидетельницей, как грозные бойцы, потрясавшие воздух кулаками и угрозами, сваливались на штыри, поливая собственной кровью равнодушную землю канавы.

Первые мгновения, как правило, показывают характер предстоящего боя: яростная короткая схватка или затяжная борьба нервов, когда каждое неверное движение может оказаться роковым. Зрители знали, что в любом случае развязка будет одна — мертвец. Но только кто из двух? По первым минутам начавшегося (начавшегося ли?) боя этого нельзя было предугадать. Потому что ничего не происходило. Два бойца в довольно спокойных, не напряженных позах просто стояли и смотрели друг на друга — ни гневных рыков, ни угрожающих жестов.

Но если бы среди присутствующих находился пусть самый слабый маг, он поразился бы сколь яростна атака одного, и сколь спокойно ее отражает другой. Впрочем, это спокойствие стоило ой как недешево.

Огромная, никому из многочисленных зрителей невидимая тяжесть обрушилась на графа Астурского в зверином стремлении смять, сокрушить, расплющить волю, чтобы позже, на физическом уровне, повелитель этой силы смог взять врага голыми руками. Дико завывал в ушах неслышный другим ураган — так, что барабанные перепонки вот-вот готовы были лопнуть, ледяной ветер врывался в глаза, выбивая слезы, забивался, обжигая холодом, в нос, в рот, мешая дышать. Яркие вспышки молний могли ослепить кого угодно. И тяжесть, тяжесть, навалившаяся разом на плечи.

Но граф выстоял. Он был готов к чему-то подобному и, действительно, выпало перенести именно то, что он и ожидал — даже странно, нет никакой фантазии у противника, кроме как направить на врага демонов стихий. Первый удар он выдержал и, вместо того, чтобы пытаться самому напасть (а в ордене без имени опытнейшие чародеи учили зачаткам боевой магии) активировал на полную мощь защиту перстня Найжела. Он мгновенно почувствовал как камень-дионисий, и так впитавший в себя большую часть первого удара, вливает в его тело, в его дух и волю тепло и стойкость.

Но Роберт не обольщался достигнутым успехом, чтобы попробовать воспользоваться мгновенной заминкой в атаке и ударить самому, он знал, как легко попадаются на контратаках: в простом-то рыцарском бою это прекрасная тактика, а уж в магическом… И граф держал оборону — магический натиск то налетал безумным порывом, то методично давил, давил…

Время для двоих бойцов растянулось, изменилось, то еле двигаясь, как густой сок растекается по несильно наклонной плоскости, то, без всякой видимой причины, срываясь как отпущенная тетива. И надо было выстоять — любой ценой выстоять. Не бесконечны же у врага силы, как бы могуч он ни был.

А для взиравших на каменную арену ничего не происходило: стоят двое врагов и смотрят друг на друга, даже позы не напряжены… Но никто и не подумал их торопить — смерть не зовут, она и так всегда приходит раньше срока.

Наконец ураган выбился, мерзкий неземной звук стих, отдаваясь в голове слабым звенящим отголоском. Атака по инерции еще продолжалась, волшебный перстень впитывал в себя и остатки тяжести, и порывы чародейского урагана.

— Почему ты меня так ненавидишь, Чев? — одними губами спросил Роберт, решив, что пора переходить к делу — магическая атака закончена, как работать телом ему известно лучше, чем многим и многим другим. В любом случае лучше, чем магу, находящемуся перед ним в обличье Орестая. Но сперва необходимо кое-что выяснить.

— Столько лет носишь в себе злобу ко мне? И за что?

— Откуда ты узнал, что это я? — так же одними губами, практически беззвучно ответил чародей. — У тебя — магическое кольцо Найжела! Иначе бы ты сейчас…

— Что?

— Бой должен быть без оружия. Я могу сейчас заявить о…

— В магии ты кое-чему научился, не спорю. А вот ума так и не набрался, — усмехнулся граф. Теперь он не торопился, зная, что давний враг никуда не денется. — Что ж, объяви это старейшине старейшин. Скажи, что я нарушил их древнее правило и мой перстень отгоняет магию, которой ты хотел меня уничтожить!

А ведь, может быть, у тебя и получилось бы, удар не слабый. Так скажи, пожалуйста, жрецы тебя поймут. Только вот против них вся твоя магия вряд ли поможет.

Чевар сделал еще одну попытку обрушить на графа магический удар.

— Но-но, — предупредил Роберт. — Все равно не получится.

— Что ты намерен сейчас делать? — как-то даже растерянно спросил Чевар.

— Убить тебя, — пожал плечами граф. — Если отсюда живым выйдет один, то это буду я. Но хочу знать, что такого я тогда, во время нашего расставания, сделал, что ты помнишь столько лет? Почему, не пытался отомстить Найжелу, например?

— Это не твое дело, — прошипел Чевар.

Роберт, внимательно наблюдая за противником медленно направился к нему.

По рядам прошло оживление. В общем-то, каждый знал, что непременно увидит сегодня то, ради чего стоит здесь. Но сидеть за праздничным столом с кубком в руке — приятнее. Ну почему традиции не позволяют зрителям поединков на этой площадке заодно и потягивать доброе пенящееся пиво? Хотя ответ известен — тогда кто-то должен был бы прислуживать, разнося другим угощения, и не смог бы увидеть все, что происходит на круглой площадке смерти. А право смотреть за поединком (как и участвовать в нем) имеет самый распоследний орней. Или все же те, от кого пошли традиции, считали что бой на этой арене не развлечение, под которое можно прихлебывать вино? Разве сейчас кто ответит?

Поза Роберта не предвещала ничего хорошего чародею. Но сдаваться он не собирался.

— Что ж, — прошипел Чевар, — Если судьбою мне предназначено сегодня умереть — пусть. Но я хочу, чтобы ты знал, Роберт. Ты не имеешь права на то, что задумал. Поэтому я хочу убить тебя. Только поэтому — все остальное не имеет значения. Я не затаил на тебя зла, Роберт. Я выручил бы тебя из беды, хотя наши пути разошлись, если бы это не касалось самого важного для меня. Но ты хочешь погубить мир и я тебе не позволю. Ты не пройдешь до замка Царя Мира.

— Что? — теперь пришла очередь удивиться графу. — Кто тебе сказал?

— Никто. Но если ты на Орнеях — это значит, что ты направляешься на остров Царя Мира. Туда можно попасть только отсюда. Не зря же ты так интересовался всем, что хотя бы касается волшебницы Астазии. Ты всегда шел к неизвестному. И всегда — губил. Но сейчас ты замахнулся на все, для тебя нет ничего святого.

— Я хочу спасти мир, — граф снова был готов к бою. Он даже на мгновение пожалел, что начал этот разговор. Беспредметный разговор — Чевар лишь догадывался, не знал. — И я дойду до острова.

— Тебе там нечего делать! — чуть было не сорвался на крик Чевар. — Я знаю это точно, потому, что я там был!

— Что? — вновь удивился Роберт, Блистательный Эксперт ордена, не имеющего имени.

Как так — был на острове Царя Мира? Как сумел, когда самые лучшие маги и бойцы ордена не могли туда добраться? Когда самому Роберту на это потребовалась почти жизнь и еще неизвестно будет ли он там.

Это в корне меняло ситуацию. Нет, теперь Чевара убивать нельзя. Надо срочно найти способ выйти отсюда живыми обоим.

— Да, был! — он уже не боялся, что его слова слетят с площадки, перенесутся через канавку со смертельными шипами и достиг чужих ушей. — И я не пущу туда такого искателя приключений как ты!

Он бросился вперед — без особой тактики, с гневно сжатыми кулаками и налившимися кровью глазами.

Нет, Роберт, конечно не выпускал его из поля зрения ни на миг, он все видел. Но вставшая перед ним проблема была столь неожиданна, что он едва защищался — он боялся неверным движением убить довольно сильного мага, но никчемного бойца.

Собравшиеся видели странную картину и не могли удержаться от перешептываний — после какого-то разговора (какие разговоры могут быть на этой площадке, сюда приходят те, кто уже все сказал!) Орестай бросился на Роберта, подобно несмышленому мальчишке, а прославленный граф Астурский лишь придерживает его, как расшалившегося щенка, словно не желая причинить противнику боль.

Чародей точно свихнулся; он молотил противника по ребрам, по шее — куда мог дотянуться, слабыми бестолковыми ударами.

— Да погоди ты, отпрянь на пару шагов! — не выдержал Роберт. — Мне кажется, я нашел способ выйти отсюда живыми оба. Мне нужно с тобой поговорить!

— Не о чем мне с тобой разговаривать! Ты не пройдешь, не пройдешь! Ни ты, ни твой ублюдок, которого ты зовешь Первым Блистательным Экспертом…

Графу показалось, что у Чевара сейчас брызнут из глаз слезы и он впадет в истерику. Роберт ладонью хлестнул его по щеке — не как мужчину, с силой, а как обычно приводят в чувство женщин.

— Да успокойся же ты! Я всегда хотел блага! Для всех!

Чевар перестал размахивать кулаками и посмотрел прямо в глаза Роберта.

— Ты хочешь, чтобы я тебе поверил?

Роберт забыл о защите на магическом уровне. Не то, чтобы совсем забыл, но… Он ожидал возможного нового штурма. Но не верил в него — в таком состоянии Чевар не сможет колдовать. Сперва его надо хотя бы успокоить.

Роберт провел ему рукой по щеке:

— Ты помнишь, когда-то мы были неразлучными друзьями! Что нам мешает вновь ими стать?

— Ты! И только ты! — прохрипел Чевар.

И в это мгновение произошло то, что Роберт себе не мог простить, что поставило под вопрос его жизнь и, следовательно, выполнение святой миссии.

Чевар быстро дернул головой, как-то неестественно ловко схватил ртом два пальца бывшего друга и резко кусил — что было сил, зубами, отточенными чародейством не хуже иного клинка. И в то же мгновение ударил магией.

Удар вышел не сильным, но, смешанный с неожиданной резкой болью, заставил Роберта отступить на шаг.

— Все! — Чевар сплюнул на ладонь пальцы Роберта, на одном из которых был перстень Найжела с чудесным камнем-дионисием, защищающим от магии. — Теперь тебе конец! — брызнув алой слюной, злорадно-победно прохрипел он.

И это была уже не пустая угроза. Роберт прекрасно знал, что долго без оберега ему против Чевара не продержаться.

Но никто не может одинаково успешно вести бой физически и нападать магически.

Роберт даже не успел осознать, что у него в распоряжении лишь едва уловимые грани мгновения, как тело, желающее жить, уже рванулось вперед. Ему сейчас было наплевать на жизнь Чевара, знающего путь к цели. Если Чевар его убьет, то и цель не будет достигнута… А будем живы — еще попытаемся, побродим в лабиринте жизни…

Он словно бык налетел на врага и сшиб его с ног одним ударом.

Чевар упал — он не успел нанести магический удар, слишком демонстративно показал свою радость, что овладел талисманом врага и не был готов к столь стремительному грубому навалу массой, которой граф значительно превосходил Орестая, в чьем обличье сейчас находился чародей.

А зрители так толком ничего не могли понять в этом странном бою. Однако, поскольку многие уже были под хмельком (пиво оно, конечно, не вино, но коварнее, ох как коварнее), то особо и не удивлялись, твердо зная, что финал трагического зрелища будет однозначным и сейчас каждый гадал: кто? Кто окажется повержен, а кто продолжит с ними пир?

Орестай, вернее тот, кто был в его облике, оказался распятым под могучим телом графа. Извернувшись ужом, он выпростал руку и с силой отбросил в сторону откушенные пальцы с антимагическим перстнем.

Перстень слетел с окровавленного пальца и со звоном запрыгал к самому краю площадки.

Роберт непроизвольно посмотрел в его сторону. И в то же мгновение чародей рванулся вбок — хорошо смазанное жиром телом пронырнуло под графом. Роберт вскочил на ноги и успел схватить врага руками. Сжимая противника что есть силы за талию, чтобы вновь не выскользнул, граф поднял его над головой.

Все, кто не мог оторвать взгляда от двух фигур на светло-серой каменной площадки, казалось, даже позабыли дышать — несколько тяжелых шагов и арситанец скинет врага вниз, на смертоносные железные колышки…

Из раны на кисти хлестала кровь, но граф не обращал на это ни малейшего внимания. Потом, когда проходит горячка боя, пытаешься вспомнить, что думал в тот момент, когда от любого движения, любой ошибки зависела жизнь и понимаешь, что не думал вообще ничего. Как так получается? Но когда решаешь как поступить — совершаешь ошибки. Роковые.

Роберт шагнул к краю помоста, держа врага на вытянутых вверх руках. И вдруг вновь на него навалилась магическая тяжесть — чародей, видимо, в предсмертную минуту тоже действовал инстинктивно, то есть единственно верно.

Могучие ноги графа чуть подогнулись от невероятного груза, навалившегося на плечи, на руки, на грудь, на сердце, которому стало тесно и, казалось оно больше не может биться. Вся подготовка и защита графа от магии рухнули при первом штурме. Сил сопротивляться против колдовства у него больше не было. Силы Чевара тоже были на исходе, но их могло хватить. Могло хватить… Шаг, еще шаг. До победы лишь несколько шагов, но как их пройти?..

Нет, не дойти, хотя вроде бы площадка такая маленькая…

Роберт бросил поднятое тело прямо себе под ноги и отступил на полшага назад, тяжело переводя дух.

Чевар грохнулся с высоты поднятых рук Роберта, который на рост никогда не жаловался. Он крякнул от боли, поджал под себя руки — сейчас ему было не до чародейства.

Несколько мгновений — сколько? — у графа было, чтобы подскочить к кольцу, которое остановилось у самого края.

Он не успел.

Он наклонился за перстнем, схватил его левой рукой и в тот же момент магический удар, совсем слабый, словно пинком, ударил ему чуть ниже поясницы.

Принцесса Гермонда не смогла сдержать крика ужаса, когда граф Астурский, несколько секунд пробалансировав на краю, размахивая руками, пытаясь удержать равновесие, все же полетел вниз.

Все слишком хорошо успели рассмотреть, что находится на дне канавки, окружавшей площадку смерти.

Когда закричала принцесса Гермонда, увидев, как граф Роберт сверзнулся с арены, общий вздох непроизвольно вырвался из многогрудой толпы.

Орестай, стоящий почти в центре арены, тяжело бухнулся на колени. Его колотила мелкая дрожь, лицо было искажено, с лица стекали капли пота, веселыми струйками сбегавшие по густо смазанной специальным жировым составом груди.

Блекгарт отвернулся, сглотнув тяжелый комок в горле. Он не верил до самого последнего мгновения, что это может случиться. Ему казалось, что отец, неутомимый странник и боец, все же должен умереть в постели через много-много лет.

— Чего отвернулся? — вдруг раздался сердитый голос Найжела. — Рано вы с Орестаем, или кто он там, хороните Роберта.

Блекгарт быстро посмотрел на арену. Хоть до нее было довольно далеко, но он заметил, что там, с краю, на чисто символическим бордюрчике что-то темнеет.

В падении правой кровоточащей рукой и ногой граф умудрился зацепиться за поребрик не больше пальца толщиной и высотой и сейчас висел, распластавшись по каменной стене арены, собираясь духом.

Наверх — нельзя, пришедший в себя Чевар встретит его новым магическим ударом.

Вниз — как не всматривайся между штырей, даже ногу негде поставить при самом осторожно прыжке, это верная смерть.

Чтобы выжить, из двух смертей выбирают более мучительную. Быть проколотым железными штырями слишком просто и бездарно для графа Роберта Астурского, Блистательного Эксперта ордена, имени не имеющего.

Сколько нужно времени, чтобы Чевар подошел к краю площадки полюбоваться на пронзенного врага? Секунда, три? А может он видит ногу, до колена оставшуюся на арене, пяткой цепляющейся в угол, где поребрик смыкается с площадкой?

Наверное видит, что ж не торопиться? Медлить нельзя.

Хватит ли сил на рывок? Тело-то уже потеряло былую легкость…

Боли от раны он совсем не замечал. Вот и первое увечье. За столько-то лет…

Может быть, первое и последнее, если сейчас не хватит сил. Должно хватить, он отвечает за свою жизнь перед братьями ордена.

Ну, раз!

Береги меня против магии амулет Найжела, а уж телом я как-нибудь совладаю!

Он, словно пытаясь взглядом впитать силу чудесного перстня, посмотрел на него, слегка разжав пальцы левой руки. И чуть не сорвался от неожиданности — это был перстень, подаренный ему покойной супругой в день их свадьбы, он специально передел его на безымянный палец, чтобы талисман Найжела с мизинца не свалился.

Значит, сейчас он беззащитен против магии Чевара. Значит, у него нет шансов.

Не успев додумать эту мысль, граф сумасшедшим рывком вынес тело на площадку, перекатился через спину, подальше от рокового края, и быстро встал на четвереньки, готовясь дать отпор врагу. Годилось все — пальцы в глаза, зубами откусить нос, руками оторвать самое уязвимое мужское место. Не до благородства, лишь бы выжить. Ибо его жизнь ценна не только ему одному.

Но Чевар стоял посреди арены на коленях и вовсе не собирался нападать!

И тишина. Никто ничего не понимал.

Как граф сумел не упасть на дно смертоносной канавы, каким чудом выбрался?

Почему Орестай не нападает, да что с ним случилось в конце-то концов?!

Все молчали, понимая, что происходит то, что не должно было происходить. И в немом изумлении взирали на арену.

Лишь принцесса охнула, вновь увидев графа.

Его желтая набедренная повязка упала вниз на колья — в борьбе размотался узел.

И эта повязка сегодня будет единственной поживой с его стороны для кровожадных железных кольев.

На то, что граф совершенно обнажен, почти никто не обратил внимания. Принцесса Гермонда обратила. Она не знала, выживет ли граф, но с ужасом подумала, что… В общем мы не будет здесь передавать ее мысли. Просто скажем, что она поклялась перед небом, если граф Астурский останется жив, ни ему, ни его сыну она слова плохого не скажет. Ей стало стыдно за злой розыгрыш, которой она придумала.

Слава небесам, что не успела. Лишь бы граф был жив, лишь бы он справился с этим мерзавцем, осмелившимся столь долго ее целовать перед глазами жениха…

Граф был жив — голый, грузный, тяжело дышащий, с окровавленной рукой, он стоял и высматривал на арене куда мог скатиться перстень с отпугивающим магию талисманом. Потом понял: амулету некуда было больше деваться, кроме одного — во рту Чевара он соскочил с откушенного мизинца и чародей его проглотил! Трудно поверить, но чем иначе объяснить происходящее сейчас с колдуном?

Он стоял на коленях, обеими руками держась за грудь, словно его жег изнутри мучительный огонь. Он весь трясся, но вряд ли это можно было назвать дрожью:

каждый рывок, хоть и очень маленький, был не туда-назад, а больше-меньше, он словно съеживался и раздувался, быстро-быстро. Хоть и не заметно, но эти колебания усиливались. И с каждым таким оседанием-возбуханием чародей терял черточку Орестая, превращаясь в того, кто он есть на самом деде — магия сползала с него. И рык нестерпимой боли — дикий, почти звериный оглашал древнюю орнейскую арену смертного боя.

Первым побуждением графа было пойти и свернуть ему шею, чтобы прекратить нечеловеческие страдания. Все-таки когда-то Чевар был ему другом. Да, славные были времена: Роб, Ной и Чев, троица непобедимых… Но Чев сейчас не тот, это вообще другой человек, ни симпатии, ни жалости к которому граф не чувствовал.

Пусть, покажет всем — старейшине, знатным орнеям, кто он есть и что не с Орестаем сражался граф. Интересно, а где сейчас сам Орестай? Раз Чевар столь уверенно завладел его обликом, вряд ли глава клана грача еще жив…

Граф стоял и смотрел за превращением — брезгливо было, неприятно. Засаднила рука со свежей раной. Граф хотел отереть руку о повязку и только тут заметил, что он наг. Усмехнувшись, он подошел к потерявшему способность соображать чародею, сорвал с него повязку и обернул вокруг чресел.

Посмотрел на перстень покойной жены в левой руке, улыбнулся, и надел его на средний палец, где всегда и носил. Именно он сегодня сохранил ему жизнь.

Что все закончено, было совершенно ясно.

Роберт почему-то подумал, что когда все это кончится, он поручит кому-то из своих оруженосцев ковыряться в трупе ножом, чтобы извлечь талисман Найжела.

Конечно, это лучше всего выполнил бы Марваз, но где он?!

Все молча смотрели на арену. Словно завороженные. Наконец, старейшина, видя, что дело не чисто, подозвал к себе главного жреца. Они посовещались шепотом и жрец сделал знак своим помощником.

Раздувание-опадание человека, ничуть внешне обликом не походившего уже на Орестая, стало настолько чудовищным, что было заметно даже стоящим в самых дальних рядах, а рев был столь непереносим, что хотелось поскорее его прекратить. И каждый рыцарь жаждал объяснений — все видели, что не стражники, а именно жрецы, которые только и могут из орнеев владеть магией, готовятся ступить на мосток, который уже приготовились перекинуть на арену смерти. Для графа Роберта Астурского.

— Да убей же его, Роб! — раздался голос Найжела, перекрывающий рев перерождающегося в свой прежний облик Чевара.

И тут как прорвало плотину, тишины точно не бывало, кричал каждый. И даже принцесса Гермонда прошептала своими нежными губками: «Убей его!».

Граф еще раз посмотрел на чародея. Вмешательство не требовалось — Чевар умирал.

Могучая сила камня-дионисия, обычно дремлющая, убивала его. Руки — не молодые руки Орестая, а уже стареющего Чевара, разодрали грудь в сплошное кровавое месиво, словно хотели вырвать огонь из груди, пусть даже вместе с сердцем. В постоянно меняющемся, искаженном болью лице, Роберт признал когда-то знакомые черты бывшего друга, но как он изменился — морщинистая кожа, гнилые зубы.

Видно, Чевару за эти годы тоже пришлось пройти огонь и воду.

Но сейчас для чародея все кончено. И не добиться от него ни слова: ни где расположен остров Царя Мира, ни как он там оказался.

— Убей его, уничтожь! — неслось отовсюду.

Роберт запросто мог бы свернуть шею ничего не соображающему чудовищу, но… Нет, заговорить Чевару больше не суждено — почерневший язык вываливается изо рта, набухшие помутневшие глаза вот-вот выскочат из глаз.

— Убей его!

Что ж, на шажок, на самый маленький, он приблизился к своей цели. Он знает точно, что на правильном пути, раз его пытались остановить. Но граф Роберт не был бы сам собой если бы не умел извлекать всю возможную выгоду из ситуацию. Он взглянул на сына, чтобы победно улыбнуться ему, и, увидев, на нем трехцветную ленту посла, вспомнил о другой своей миссии.

— Убей его! Убей! — других слов, если они и произносились, было не разобрать.

К держащим помост стражникам подошли жрецы, но путь им преградил распоряжающийся здесь всем начальник дворцовой стражи:

— Туда можно войти, только когда один из них будет мертв!

— Вы же видите, что он маг и…

— Здесь свои законы, — холодно произнес начальник стражи. — Я не могу вас пустить, пока тело подает хоть какие-то признаки жизни.

Он был прав. Рыцарство подчинялось жрецам-священникам. В храме. Здесь, как он уже сказал, другие законы.

А толпа не унималась, ей уже надоел этот дикий рев и странная агония:

— Убей его, убей!

Внезапно дикий рык захлебнулся и прекратился — разбухший язык заткнул горло лучше любого кляпа.

Граф Роберт высоко поднял руки, призывая ко вниманию.

И все покорно замолчали.

— Ваше величество! — граф обращался к старейшине старейшин орнеев, а через него ко всем присутствующим. — Вы все видели сами! Я победил и сейчас убью его своими руками. Но! Я хочу, чтобы все слышали! По дороге в столицу на наш поезд напали грязевые магические куклы, принявшие облик благородного рыцаря Найжела, главы клана вепря, и его спутников. Вы все слышали уже об этом, наверное. Не для кого ни секрет, что я привез важные предложения от короля Арситании, которые выслушает и примет решение совет старейшин. И кто-то очень хочет помешать этому.

Вы все видите — под видом одного из ваших благородных рыцарей меня вынудил принять бой маг, никакого отношения к вам, славные орнеи, не имеющий. Кто-то хочет не меня убить, а помешать дружбе наших стран! Я все сказал! А теперь я убью его, чтобы ничто не помешало дружбе арситанцев и орнеев. И пусть все знают, что на этом пути будут сметены все преграды!

Неожиданно для всех, в том числе и для самого графа Роберта, Чевар встал с колен и, с трудом передвигая отяжелевшими разбухшими ногами, слепо двинулся на врага.

— Берегитесь, граф! — предупреждающе взвизгнула принцесса Гермонда. И сама подивилась собственному порыву.

— Убейте его, граф, убейте! Никто не должен помешать вам.

Главный из присутвующих жрецов хотел было вмешаться и магией остановить ополоумевшего монстра, уже мало чем напоминающего человека, но начальник стражи вновь остановил его: здесь арена воинов, и раз уж маг пробрался, чего быть не должно, то все равно решать проблему именно ему, командиру дворцовой стражи. Он отдал распоряжение и дюжина арбалетчиков вставили стрелы в пазы.

Граф отступил на несколько шагов, решая в какую точку нанести удар, чтобы свалить монстра наверняка.

Арена была совсем небольшой, отступать не имело смысла, нужно было действовать — убить красиво и эффектно, сейчас он уже был не просто бойцом, он сейчас дипломат и должен привлечь на свою сторону всех, кого возможно.

Но Чевар вздулся так, что ростом уже вдвое превосходил Роберта, его невпопад размахивающие кулаки напоминали кувалды. Казалось, ничто его остановить уже не сможет — дикая злая яростная сила чародейства влекла его вперед.

Граф и не стал останавливать. Он просто отошел в сторону.

И чудовище, бывшее некогда Чеваром, прошло мимо графа, не заметив его. С полдюжины роковых шагов оно проделало очень быстро (хотя для графа эти мгновения длились бесконечно — он ждал, что враг заметит, куда идет, остановится и развернется).

Его вздох облегчения потонул в криках толпы — радости, торжества, зычного хыкания.

— Арситания и Орнеи! — догадался крикнуть Лайон и этот клич был мгновенно подхвачен другими.

Вспышка яркого огня, разметавшая свалившегося на острые штыри монстра, оповестила графа о том, что это приключение кончилось. Да, всего лишь приключение, одно из многих на его пути. Всегда и во всем ему сопутствовала удача. На долго ли еще ее хватит? Раньше он не задумывался над этим вопросом. Но сегодня… Он впервые получил увечье. Два пальца — казалось бы пустяк, меч в руке удержит, а понадобиться, так и левой рукой владеет не хуже правой, но… За всю жизнь у него никогда не было серьезной раны, так, одни царапины… Не предупреждение ли судьбы, случившееся сегодня?

На арену был брошен мосток. Найжел первым встретил друга и крепко обнял.

— В какой-то момент я действительно думал, что потеряю тебя, — признался он.

— Меня спас твой перстень. Но я виноват перед тобой.

— В чем же?

Граф принял из рук Блекгарта плащ, улыбнулся ему и вновь повернулся к старому другу.

Вокруг раздавались приветствия славному герою, победившему злого колдуна. У места, где упал монстр, толпились зеваки и прочие торопили их, чтобы самим взглянуть на останки чародея — не каждый день удается увидеть поверженного злого мага. Если вообще удается.

— Потом поговорим, Най, — сказал Роберт и повернулся к подошедшему начальнику стражи: — Я сейчас по вашему ритуалу должен что-либо?

— Нет, граф Роберт. Я от души поздравляю вас. Мы-то все думали, что это рыцарь Орестай. Но где же он сам?

— Думаю, что его вы тоже уже не увидите, — ответил граф. — Я мало знаю о магии, но столь долгое и полное перевоплощение означает лишь, что колдун выпил душу и перенял облик, убив жертву. Но я здесь ни при чем.

— Вас никто и не обвиняет. Вам уже приготовлен бассейн с горячей водой, там ждет знахарь обработать ваши раны. Надеюсь, мы увидим вас еще на пиру.

— Да, — вмешался Найжел, — ведь пир продолжается. И, хочу заметить, Роберт, не ожидал, что ты и здесь все повернешь себе на пользу. Но твоя речь произвела впечатление. Было бы неплохо закрепить успех и выпить по кубку для закрепления успеха кое с кем из…

— Да, я так и поступлю, Най.

В сопровождении Блекгарта и Найжела, а также подоспевших слуг и неизменного Теня, он отправился приводить себя в порядок и смывать сало, которым было намазано тело Чевара, грязь арены и собственную кровь. Марваза так до сих пор нигде и не нашли.

Гости не спеша, обсуждая увиденное, вернулись в пиршественный зал (кое-кто, правда, покинул трибуны раньше, едва ясно стало, что чародей погиб, дабы побыстрее успокоить возбуждение кубком доброго пива).

Праздник продолжился своим чередом.

Принцессу Гермонду заботливый муж подвел к ее креслу, где все цветы и посуда уже были сменены, усадил, улыбнулся, взял кубок вина и пошел к собравшимся кружком знатным рыцарям, обсуждавшим из ряда вон выходящее событие. Даже обидно стало, что на ее свадьбе центральное место в разговорах занял граф Роберт. Впрочем, он действительно — герой. А она-то думала, что все россказни про него — глупые басни… И вдруг неожиданно для себя она поняла, что влюбилась. Не в мужа, единственного перед небесами, а в этого странного, старого, внешне неуклюжего графа. Ей стало страшно. Она хотела всем казаться взбалмошенной, капризной и распутной. Но… Но на деле она боялась мужчин, боялась всего. Она почувствовала, что сейчас заплачет. И вспомнила мудрые слова своей бабки:

«Женщина не должна хотеть, за нее хотят мужчины. А она должна радоваться если их желания не несут ей зла. Иначе лучше сразу броситься с высокой скалы, чем мучиться всю жизнь, ибо следуя за своими желаниями женщина мостит дорогу к позорной и мучительной смерти». Как правило, после таких слов бабушка рассказывала историю (а было в ее памяти подобных повестей невероятное множество), подтверждающую ее рассуждения. Да, вот и сейчас принцессе надо желать, когда вернется ее муж и улыбнется ей…

Появление графа Роберта, с еще блестящими от воды волосами, и в свежих парадных одеждах, в сопровождении сына и Найжела, вызвало всеобщее оживление.

Трайгал встал с кубком в руках и все замолчали. Мало кто слышал, чтобы глава клана бобра говорил, он был живой легендой орнеев.

— Если все арситанцы такие, как вы, граф Роберт, то лучшего союзника нам не найти.

Это была победа — неожиданная. И не очень главная. Не ради нее граф приехал на Орнеи. Но все равно, он должен был ее добиться так или иначе; знал, что будет трудно, но это его не пугало. Тем не менее, он порадовался, что хоть одной проблемой стало меньше.

Но Марваза так нигде и не нашли.

Взгляд Роберта остановился на принцессе Гермонде и что-то ему подсказало, что его неприятности от магии Чевара еще не кончились. Что колдун мог влить в нее за время того долгого поцелуя? Всю ли магию выпил Найжел? И много, ох как много говорят сейчас о нем, Роберте, когда главным действующим лицом должна быть невеста.

Он встал и поднял кубок. Дождался тишины и когда все приготовились слушать героя, он произнес долгую и страстную тираду о красоте Арситании и лучшей ее дочери Гермонде, которая теперь принадлежит Орнеям. Граф не пожалел красок, чтобы польстить принцессе. Цели он добился — все вновь заговорили о нем. Но перехватив ее святящийся не только благодарностью взгляд, тяжело вздохнул.

Он очень хотел есть — страстно, ненасытно, почему и пришел сейчас сюда, чтобы отъестся до отвала. Так всегда происходило после того, как его жизнь находилась над бездонной пропастью.

А ведь сегодня он мог реально погибнуть. Быть пронзенным проржавелыми штырями в канаве… Эта смерть не для графа Астурского. Наверное поэтому он жив и сейчас с удовольствуем обкусывает чуть более пережаренную чем следовало бы телячью лопатку, поданную с тушеными грибами, а потом наброситься во-он на тот заячий паштет с такой аппетитный корочкой, украшенной дольками кислого лимона, не произрастающего в здешних краях.

На громкое объявление герольда о появлении нового гостя граф сначала не отреагировал, поглощенный утолением голода. Но почувствовав движение в зале поднял голову.

— Я не расслышал — кто это? — переспросил он у Найжела, который уселся на место Блекгарта, позволив тем самым юноше незаметно удалиться в сад вместе с возлюбленной.

— Кайдр, глава клана грача, — сухо пояснил Найжел. — Дядя Орестая.

Старый орней в парадных одеяниях подошел к столу старейшины и приветствовал его.

Затем поздравил молодых и слуги на специальный столик водрузили подарки новобрачным от клана грача.

Сын старейшины перевел удивленный взгляд на отца.

— Прошу прощения, что я не успел на сам священный обряд, — повернулся Кайдр к старейшине старейшин. — Глубокое несчастье задержало меня. Мой наследник Орестай погиб на охоте от зубов пещерного медведя семь дней назад. Я обязан был похоронить его, как полагается воину, умершему от ран.

В зале повисла гнетущая тишина. Каждый думал по-своему, но все — об одном и том же.

Как объяснить старому воину, что произошло совсем недавно? Кто возьмет на себя смелость рассказать ему? Он и так шатается от горя, лицо посерело, щеки ввалились.

Впрочем, Роберт видел его в первый раз — может, старый Кайдр всегда так выглядит.

Старейшина всех орнеев встал и громко сказал, обращаясь ко всем присутствующим:

— Да простят меня гости, я сам хочу приветствовать вождя клана грача. Он устал с дороги и ему тяжело находится среди такого большого скопления людей. Пусть ему принесут обед в мои покои.

Он подошел к старому орнею и взял его под руку. Когда они покинули зал, раздался вздох облегчения — всем было тягостно смотреть на старика, потерявшего любимого племянника и сейчас узнающего каким оскорблениям подвергся его род. Хотя, причем тут клан грача? Во всем виноват злой колдун, убитый графом Робертом. Наверняка, в смерти подлинного Орестая повинен тот же чародей. Да будет проклята вся и всяческая магия, не рыцарское это дело! Да здравствует граф Роберт Астурский, отомстивший за Орестая и наглядно показавший всем превосходство рыцаря над магом.

Если бы все было так просто…

Граф взял под руку Найжела, левой рукой прихватив со стола полный кубок вина, и вывел в сад.

— Ты что-то хочешь мне сказать?

— Да, я виноват перед тобой, Най.

— Ты уже второй раз это говоришь, Роберт. Но в чем ты виноват?

— Чевар откусил мне палец на котором был твой перстень.

— Ну и?

— Он проглотил его, Най. Это и погубило Чева. Неизвестно, чем бы иначе закончился поединок.

— И… — Найжел тяжело переживал утрату. — Знаешь, Роб, если бы мне предложили выбрать твою жизнь или этот перстень, как бы он мне ни был дорог, то я…

— Спасибо, — граф трехпалой рукой со свежей повязкой привлек к себе старого друга и обнял его. — Спасибо.

— Болит? — спросил Найжел, кивнул на перевязанную кисть.

— Ерунда, забудь об этом. Я вот думаю, как бы пройти к арене и поискать перстень. Ведь Чевар лопнул, но камню-то что сделается?

— Действительно! — глаза Найжела загорелись. — Пошли скорее!

У места недавнего поединка находилось лишь несколько солдат, под надзором заместителя командира дворцовой стражи, и слуги.

— Вы достаете тело? — спросил Найжел как человек, имеющий право задавать вопросы.

— Да от тела-то ничего и не осталось почти, — с охотой отозвался воин. — Голова, уродливая как невесть что, да куски мяса.

— А куда потом девают тела погибших? — словно ради пустого любопытства спросил Роберт.

— Отдаем родственникам, — ответил стражник. — Если их нет — пусть жрецы закапывают на городском кладбище для иноземцев. Только это куда ж хоронить? Да и желающих пока нет… Так что соберем в урну и отдадим жрецам.

— Короче, — напрямик сказал Найжел. — Этот… в общем, он откусил моему другу палец.

— Да. Я видел. Совершенно не по-мужски, как… как… Одним словом — колдун, что с него возьмешь!

— Он проглотил перстень. Он дорог как память. Мы бы хотели…

— Да, я понял — реликвия! — В глазах воина блеснуло восхищение графом Астурским. — Можете не беспокоиться, мы разыщем — куда он тут мог деться?

Идите, пируйте.

— Мы подождем здесь, — граф отхлебнул из прихваченного кубка. — Можно, да?

— Как вам будет угодно.

Заместитель начальника стражи развил бурную деятельность по поводу перстня.

— Если его не найдут… — начал было Роберт.

— Найдут, — убежденно прервал его Найжел. — Слушай, Роб, ведь сколько лет Чев вынашивал злобу! И почему не меня вызвал, а тебя? Постой, сам догадался! Он, наверное, знал о моем перстне и побоялся!

Роберт пожал плечами. Зачем разочаровывать друга и напоминать, что перстень был в руках грязевых мороков, а сам Найжел в это время спал зачарованным сном в полной беспомощности.

Чтобы отвлечь друга от мыслей от утраты талисмана (а вдруг и вправду найдут?) он заговорил о каком-то пустяке, затем начал рассказывать старую историю об одном рыцаре, который все порывался совершить подвиг, да в родной стране ни турнир выиграть не мог, ни войны подходящей ему по размаху не было. И вот он отправился далеко на восток, куда купцы-то не заезжают, с целой армией слуг и оруженосцев, будучи уверенным, что там-то найдет либо дракона, пожирающего красавиц, либо злого людоеда и победит их. Ехал он десять лет и десять месяцев…

— Чтобы найти дракона не надо отправляться так далеко, — рассмеялся Найжел. — Но ты ведь не веришь тому, что рассказываешь?

— Дураков всегда было полно, — усмехнулся граф. — Мы с тобой всегда знали, куда направляемся и не искали приключений ради приключений.

— Тоже верно.

— К тому же, Тени никогда не врут.

— Рассказывай дальше, — попросил Найжел. — И что же тот рыцарь?

Граф со смаком сделал большой глоток, уселся на трибуну яруса, свесив ноги и не торопясь, поглядывая на ищущих чудесный перстень солдат и слуг, рассказал историю.

Рыцарь во время путешествия потерял почти всех своих воинов и оруженосцев, не совершив не единого подвига — кто в реку свалился, кто подхватил падучую лихорадку, кто просто сбежал, а одного на постое в одном из городов прямо у гостиницы убили ночные грабители. Рыцарь добрался аж до Мертвой реки и решил переправиться через нее. За ней находится дремучий лес, в который не ступала нога человека. И он углубился в этот лес, пробираясь по бездорожью долгие месяцы. Из его свиты кто-то погиб при переправе через реку, кого-то в лесу загрызли волки. Наконец, их осталось трое — он, пожилой слуга и Тень. Они были голодны, собиралась гроза. И вдруг они увидели избушку в лесу. Подошли, попросились переночевать. Хозяйкой оказалась женщина, уже не молодая, но еще и не старая, а в будке при избе вместо пса у нее жил тигр. Хозяйка не хотела их пускать, уговаривала отправляться восвояси. Рыцарь выхватил меч, собираясь остаться на ночь в доме любой ценой, но сметливый слуга сумел договориться с отшельницей. Она провела их в светелку, выставила на стол странно богатое для отшельницы угощение и даже кувшин вина. Рыцарь наелся, выпил и захмелел. Нет, чтобы лечь на лавку и заснуть, он начал домогаться хозяйку — вино всех женщин делает красивыми. Она отнекивалась по-хорошему, успокаивала его, потом начала отбиваться. Слуга тоже пытался уложить хозяина спать, но куда там — хмель ударил бесстрашному рыцарю в голову, лес ему по колено, море выпьет одним глотком! И подмял доблестный воитель хозяюшку под себя ни слуги, ни Теня не стесняясь. Но только получить желаемого ему не удалось — у скромной отшельницы выросли вдруг клыки да когти и погиб он, даже до меча не успев дотянуться. Вся в крови, пожирая теплое мясо рыцаря, она повернулась к слуге и Тени и попросила хоть их уйти, рассказав свою печальную историю. Оказалось, что ее заколдовал могучий чародей, превратив в людоедку, и она специально забралась в такую глушь и питаешься дичиной, чтобы не губить понапрасну душ человеческих. Слуга и Тень бежали всю ночь без оглядки. Потом пришли в себя и долго-долго добирались на родину, Тень — чтобы рассказать, слуга — чтобы жить.

— Да, все зло от чародеев и магии! — резюмировал Найжел.

— Да я тебе не о чародее, а о рыцаре рассказал! — в сердцах воскликнул Роберт.

— О рыцаре-то я сразу догадался. Ты меня не удивил, видал я таких «рыцарей» на своем веку. Даже больше, чем хотелось бы… Но меньше, чем тех, кого уважаю, даже если не люблю. Вон, смотри, кажется перстень несут!

— Нашли, нашли! — кричал заместитель командира стражников.

Друзья спрыгнули с трибуны.

— Вот, — протянул охранник Роберту амулет. — На мой взгляд плохонький перстенек, но я понимаю: реликвия есть реликвия.

На ладони воина лежал перстень. Тот самый. Только вместо камня-дионисия, отгоняющего магию, в оправе находился тусклый уголь.

— Сгорел, — сказал граф, когда охранник ушел. — Что ж, Найжел, это цена моей жизни. Я виноват. Прощения не прошу. Но обещаю — мои курьеры перетрясут все рынки мира, возьмут за горло каждого купца, но я тебе достану другой такой же камень. Даже если мне это будет стоить моего со…

— Не надо, Роберт, — произнес Найжел. — Я уже все сказал. Ты мне дороже любого талисмана. Пойдем выпьем как следует за удачу, она нам еще пригодиться!

У входа в зал стоял стольничий графа, лицо его было встревожено.

— Не нашли Марваза? — спросил Роберт.

— Ваше сиятельство, его нигде нет. Мы снова ходили к его комнате. На ней по прежнему висит замок. Но…

— Что «но»? Говори!

— Из-под нее натекла кровь. Я поставил там охранника, никто ничего не заметит…

— Иди, Най, мне нужно сходить по одному делу, — повернулся граф к другу. — Садись на место Блекгарта, он уже, скорее всего, не вернется. И всем говори, что я сейчас приду.

Граф в сопровождении стольничего решительно пошагал к жилым помещениям дворца.

Было уже почти темно, поэтому граф взял у одного из слуг, что готовили зал к ночи, зажженный факел.

По пути он зашел в отведенные ему покои и, порывшись в сундуке с драгоценностями и документами, взял оттуда большой ключ со сложной бородкой.

У двери Марваза стоял один из охранников Роберта и несколько слуг. При виде графа с насупленным лицом они тут же замолчали. Слуги отвернулись, чтобы хозяин не почувствовал запах. Не отказывая себе в такой радости жизни, как вино, его сиятельство, терпеть не мог, чтобы его слуги пили. Во всяком случае, как он говорил, в то время, когда они могут ему понадобиться. Сейчас не понадобились — граф отослал всех прочь, велев проглотить язык. Охранник остался у дверей.

— Ты что? Не слышал приказа? — нахмурился Роберт, вставляя ключ в скважину тяжелого замка.

— Вдруг я вам понадоблюсь, хозяин.

— Не понадобишься, — тяжело вздохнул граф. — Отправляйся в зал, где пируют оруженосцы. Можешь напиться до умопомрачения за помин Марваза. Я разрешаю.

Роберт предполагал, что он увидит за дверью. Действительность оказалась чуть страннее и хуже мрачного прогноза, но не намного.

В сумеречном свете, пробивающемся сквозь узкое стрельчатое окно, и своего факела он увидел, что все сундуки разворошены, нет ни одной целой вещи. Все было разбросано по комнате в невероятном беспорядке. Магические причиндалы были разбиты, порублены и поломаны.

Тела Марваза, как он ожидал, не было, но на полу красноречиво говорила о происшедшем огромная лужа крови и плавающая в ней повязка маленького оруженосца.

Следы крови так же были и на подоконнике.

Граф, сжав от душевной боли кулаки, так что свежая рана отдалась острым уколом, подошел к окну. Что ж, он бы в это окно, пожалуй, протиснулся бы с трудом, а вот Блекгарт, например, прошел бы, как через триумфальные ворота. Или Орестай, вернее, Чевар в его облике.

Граф носком сапога поворошил какой-то мусор. Искать здесь что-либо бесполезно.

Магической поддержки у него больше нет. Связи с Блистательными Экспертами ордена, имени не имеющего, тоже нет.

Отблеск пламени привлек его внимание к стене. Граф вчитался — кто здесь, на орнеях, мог знать, что он вообще умеет читать?

Но надпись предназначалась именно ему:

«Ты не пройдешь, арси! Чевар!»