"Блистательные неудачники" - читать интересную книгу автора (Коэн Леонард)39Мне вспоминается та ночь, когда мы с Ф. ехали по скоростной дороге в Оттаву, где на следующий день ему предстояло выступать в парламенте с первой речью. Луна скрылась за облаками. Свет фар выхватывал из тьмы белые придорожные столбики и тут же стирал их как жидким ластиком, а позади оставались неясные очертания тонувших во тьме дорог и полей. Он притопил до восьмидесяти. Образок святого Христофора, приколотый к обивке салона над ветровым стеклом, сначала едва покачивался, очерчивая свою орбиту, потом стал описывать резкие кривые. – Потише, Ф., не газуй так. – Это моя ночь! Моя ночь! – Да, Ф., да. В конце концов, ты своего добился: стал членом парламента. – Теперь буду вращаться в светском обществе. – Ф., сбрось газ. Все хорошо в меру. – Я никогда газ не сбрасываю, когда он у меня стоит, как сейчас. – Господи! Никогда его таким здоровым не видел! Что у тебя в голове творится? Что у тебя на уме? Расскажи, пожалуйста, как это у тебя получается. Можно я его подержу? – Нет! Это между мною и Господом. – Давай машину остановим. Ф., я люблю тебя, люблю твою силу. Всему меня научи. – Заткнись. Там крем от загара в бардачке лежит. Нажми большим пальцем на кнопку, и крышка отскочит. Ты там поройся за картами, перчатками, шнурами всякими и достань тюбик. Отвинти крышечку и выдави мне в ладонь пару дюймов крема. – Так, Ф.? – Да. – Ф., только глаза не закрывай. Хочешь, я за руль сяду? Это же надо, какую он жирную башню массировал! С тем же успехом я мог обращаться к темному пейзажу, который мы оставляли в кильватере, зданиям ферм и тусклым дорожным знакам, отскакивавшим от крыльев машины, когда мы подобно циркулярной пиле рассекали белую разделительную полосу шоссе на скорости девяносто миль в час. Его правая рука, сжатая под рулевым колесом, работала все быстрее и быстрее, казалось, он как натужный пароход-грузовоз из кожи вон лезет, чтобы поскорее добраться до своей далекой ночной гавани. Как чудесно выбивались волосы из его белья! Его запонка поблескивала в свете лампочки на приборной доске, которую я включил, чтобы лучше следить за деликатной операцией. Когда его сжатая рука стала двигаться вверх и вниз еще быстрее, стрелка спидометра подпрыгнула к отметке девяносто восемь. Меня просто на части разрывали страх за собственную шкуру и желание просунуть голову между его коленями и приборной доской! Вжик! – фруктовый сад отскочил назад. Главная улица вспыхнула в свете фар – и осталась тлеть золой позади. Аж губы дрожали, как меня тянуло к маленьким морщинкам на его напрягшейся мошонке. Внезапно Ф. так резко зажмурил глаза, как будто ему в них лимон выжали. Его кулак с силой стиснул бледный скользкий столп, дыхание стало резким и прерывистым. Я боялся за его член, боялся и желал его, он так натужно торчал в слабом свете лампочки, обтекаемый, как скульптуры Бранкузи [38], – набухшая головка покраснела и разогрелась, как шлем пожарного при исполнении. Мне хотелось, чтобы язык у меня стал, как у муравьеда, и мог слизнуть влажную жемчужинку, которую заметил и Ф., резким, довольным движением присовокупив ее к остальной смазке. Мне больше было невмоготу переносить собственное одиночество. В охватившей меня безумной страсти к самому себе я чуть не оторвал пуговицы своих старомодных европейских брюк. Руку мою наполнил столб стоячей крови. Вжик! – стоянка автомобилей мелькнула и исчезла. Даже сквозь кожу перчатки, которую у меня не было времени снять, я ощутил сжигавший меня жар страсти. Жуки-камикадзе бились о лобовое стекло. Вся моя жизнь наполняла мне руку, все ее надежды и чаяния, о которых я молил знаки зодиака, собрались в ней, чтобы начать восхождение, и я застонал от переполнявшего меня предвкушения блаженства. Ф. нес какую-то околесицу, брызжа во все стороны слюной. – Поверни ко мне лицо, смотри в глаза, в глаза смотри, соси сильней, соси быстрей, – взвывал Ф. (не уверен, что правильно запомнил его галиматью). Если бы в ту секунду кто-то глянул на нас со стороны, то увидел бы двух обалдевших от механического экстаза мужиков, несущихся в нацеленной на Оттаву стремительной стальной скорлупке по исконно индейским землям, пропадавшим сзади во тьме, два тугих члена, направленных в бесконечность, две обнаженные капсулы, полные слезоточивым газом одиночества, призванным пресечь бунт в наших мозгах, два мощных члена, разделенных как горгульи по разные стороны башни, два больших леденца (оранжевых в свете горевшей лампочки), приносимых в жертву проносящейся под нами дороге. – Ай-яй-яй-яй-яй! – заорал Ф. с самой вершины своего восхождения. – Плюх-шлеп, – отозвались гейзеры его семени, расплывшись на приборной доске (звук этот был сродни тому, что слышишь, когда плывущие вверх по реке лососи разбивают себе черепа о подводные утесы). Что касается меня, я чувствовал: еще совсем чуть-чуть – и кончу; я парил на вершине оргазма как парашютист перед свистящим дверным проемом – и вдруг я оторопел – вдруг все желание пропало – вдруг (на какую-то долю секунды) я стал таким трезвым, как никогда в жизни - – Стена!!! Стена заполнила все ветровое стекло, сначала как неясный, размытый контур, потом сфокусировалась так четко, будто специалист налаживал микроскоп, каждая шероховатость бетона в трехмерном измерении – ясно! отчетливо! – мгновенная картина обратной стороны луны… потом, когда стена закрыла стекла фар, ветровое стекло вновь помутнело… я увидел, как запонка Ф. едва касалась руля, как доски для серфинга… – Милый! Эхххххххххх… – Ррррррриииииииипппппп, – треснула стена. Мы промчались сквозь нее, потому что она была нарисована на шелковом полотнище. Машина заплясала на колдобинах пустого поля, обрывок ткани прицепился к хромированной эмблеме «мерседеса» на капоте. Фары, как ни в чем не бывало, вырвали из темноты сколоченную из досок стойку для торговли хот-догами, Ф. ударил по тормозам. На деревянной стойке стояла пустая бутылка с дырявой крышкой. Я вперился в нее пустым взглядом. – Ты кончил? – спросил Ф. Мой отвислый конец вываливался из ширинки. – Очень плохо, – сказал Ф. Меня била дрожь. – Ты такое удовольствие упустил! Я упер сжатые кулаки в приборную доску и уткнулся в них головой, меня душили рыдания. – Ох, и досталось же нам, когда мы эту тряпку натягивали, стоянку арендовали, все остальное готовили. Я резко обернулся. – Нам? Что ты хочешь сказать этим «нам»? – Нам с Эдит. – Эдит была с тобой заодно? – Как тебе понравилась эта секунда перед тем, как ты уже чуть не брызнул? Ты почувствовал пустоту? Ты обрел свободу? – Эдит знает о том, какой мерзостью мы с тобой занимаемся? – Тебе, дружок, надо было довести дело до конца. Ты же не за рулем сидел. И все равно ничего не мог сделать. Стена тебя накрыла. Ты лишил себя огромного удовольствия. – Эдит знает, что мы – любовники? Я протянул руки к его горлу, чтобы задушить до смерти. Ф. только усмехнулся. Какими тонкими и хилыми выглядели мои запястья в тусклом свете оранжевой лампочки! Ф. снял мои пальцы с шеи как бусы. – Тише, тише, не гоноши. Лучше утри слезы. – Ф., почему ты меня так терзаешь? – Ну, дружок, тебе так одиноко. И с каждым днем одиночество тебя гложет все сильнее. Что с тобой станется, когда нас не будет? – Не твое дело собачье! Как ты смеешь меня поучать? Ты – дешевка. Ты – угроза! Ты – позор всей Канады! Ты всю жизнь мою разрушил! – Может статься, ты во всем прав. – Тварь ты паскудная! Да как ты смеешь говорить, что я прав? Он чуть подался вперед, включая зажигание, и бросил взгляд на мои брюки. – Ширинку застегни. Нас ждет долгая, промозглая дорога до парламента. |
||
|