"Блистательные неудачники" - читать интересную книгу автора (Коэн Леонард)

40

Я немало уже времени потратил, описывая эти подлинные события. Приблизило меня это к Катери Текаквите? Небо какое-то совсем чужое. Не переселюсь я, наверное, ближе к звездам. Не увенчают меня лавровым венком. Не нашепчут мне призраки в теплые волосы послания Эроса. Не смогу я с достоинством пронести с собой в автобусную поездку коричневый пакет с завтраком. Пойду на похороны, но процессия в трауре не навеет памяти воспоминания. Много лет назад Ф. сказал:

– С каждым днем ты становишься все более одиноким.

Много лет назад он сказал мне эту фразу. Что Ф. имел в виду, когда советовал мне переспать со святой? Кто такие святые? Это те, кто сумел достичь предела человеческих возможностей. Но определить, каковы эти возможности, невозможно. Мне кажется, дело здесь скорее связано с энергией любви. Причастность к этой энергии выражается в обретении некоего равновесия в хаосе бытия. Святой не упорядочивает хаос; будь он в состоянии это сделать, мир бы уже давно изменился. Не думаю, что святому под силу упорядочить этот хаос даже для себя, потому что в самом утверждении о том, что человек способен навести порядок в мире, звучит воинствующее невежество. Скорее, святой способен обрести некий баланс в хаосе, который и составляет его неземное блаженство. Он объезжает сугробы как опытный слаломист. Курс, которым он следует, огибает холм по касательной. Его след прочерчен на снегу в поразительной гармонии с силой ветра и скалистым утесом. Его любовь к миру так сильна, что он отдается во власть закона тяготения и на волю случая. Он далек от того, чтобы парить с ангелами в небесах, но может с точностью стрелки сейсмографа определить все подвохи раскинувшегося перед ним вполне земного и порой опасного ландшафта. Дом его не вечен и не застрахован от опасностей, но в мире он чувствует себя как дома. Он может любить облики людей, утонченные и витиеватые образы сердца. Замечательно, что среди нас есть такие люди, такие неисчерпаемые источники любви, поддерживающие вселенское равновесие. Эта мысль позволяет надеяться на то, что разыгрываемые номера и в самом деле соответствуют номерам на лотерейных билетах, за которые мы так дорого платили, и потому выигрыш – не мираж. Но зачем же спать со святой? Я помню, как однажды целовал бедро Эдит. Я сосал и лизал это длинное смуглое чудо, сначала это было обычное бедро, но по мере того, как я двигался вверх, к магическому треугольнику, дух сырого мяса становился сильнее и бедро непонятным образом размягчалось и растягивалось, а когда я следовал направлению коротеньких волосков и спускался к коленке, бедро как-то съеживалось и деревенело. Уж не знаю, как у Эдит это получалось (может быть, так действовала магия какой-нибудь ее замечательной притирки), или я что-то особенное делал (не исключаю, что такой странный эффект вызывала моя слюна), но внезапно лицо у меня увлажнилось, и рот заскользил по коже; не было уже ни бедра, ни промежности, ни шалости школьника, написанной мелом на классной доске (и я с ней еще не был близок): был просто образ Эдит; потом он стал просто человеческим обликом, и на какую-то благословенную долю секунды тоска одиночества отступила, я ощутил, что стал частью семьи. Это произошло, когда мы в первый раз занимались с ней любовью. Больше такого не случалось никогда. Ты позволишь мне снова испытать это чувство, Катерина Текаквита? Но разве ты не умерла давным-давно? Как же мне переспать с мертвой святой? Домогательство такого рода – чистой воды абсурд. Несчастлив я здесь, в старом бревенчатом доме Ф. Лето давно прошло. Мозг мой разрушен. Все мои труды пошли насмарку. Неужели, Ф., это тот урок, которой ты для меня приготовил?