"Блистательные неудачники" - читать интересную книгу автора (Коэн Леонард)

15

Со смерти Шекспира прошло 64 года. Эндрью Марвелл [81] скончался два года назад. Джон Мильтон [82] вот уже шесть лет как перешел в мир иной. В самом разгаре зима 1680 года. Боль наша сердечная становится непереносимой. Наша правдивая история близится к развязке. Кто бы мог подумать, что она будет длиться так долго? Кто мог знать об этом, когда я прилепился к этой женщине телом и душой? Где-то ты слушаешь теперь мой голос. Многие другие его тоже слышат. Ведь у каждой звезды есть уши. Где-то, одетый в отвратительное рванье, ты думаешь о том, кем я был. Звучит ли мой голос, наконец, как твой собственный? Не много ли я на себя взял, решившись освободить тебя от тяжкого бремени? Последние годы я шел за Катериной Текаквитой по пятам, и теперь страстно ее желаю. Я и сутенер, я же и клиент. Дружок мой дорогой, а может, все это только подготовка к кладбищенскому треугольнику? Мы теперь в самом сердце боли нашей. Не это ли люди называют страстным желанием? Моя боль обладает той же ценностью, что и твоя? Или я слишком легко сдался на милость Бауэри [83]? Кто связал бразды правления государственного любовными путами? Могу я оседлать чудеса, которые сам придумал? Может быть, именно в этом и заключается смысл искушения? Мы теперь в самом эпицентре нашей агонии. Галилей. Кеплер. Декарт. Алессандро Скарлатти двадцати лет от роду. Кто эксгумирует Брижит Бардо и посмотрит, течет ли у нее из пальцев кровь? Кто вдохнет запах свежести в склепе Мэрилин Монро? Кто попытается улизнуть, прихватив с собой голову Джеймса Кэгни [84]? А тело Джеймса Дина [85]сохранило свою упругую гибкость после смерти? О Господи, мечты оставляют отпечатки пальцев. Приведение метит следами пыльный глянец! Хочется мне в лабораторию, где лежит Брижит Бардо? Когда мне было двадцать, я мечтал с ней встретиться на роскошном пляже. Мечта мне видится как улика. Привет тебе, знаменитая голая блондиночка, это приведение говорит с твоим загаром, когда тебя потрошат. Я видел твой раскрытый рот в банке с формальдегидом. Мне кажется, я мог бы сделать тебя счастливой, если б были деньги и охранники. Даже после того как зажгли свет, экран в кино продолжал кровоточить. Я успокаиваю толпу, подняв багровый палец. Даже на белом экране твое эротическое крушение продолжает истекать кровью! Мне хотелось показать Брижит Бардо революционный Монреаль. Мы встретимся, когда состаримся, в старом диктаторском кафе. Никто, кроме Ватикана, не знает, кто ты на самом деле. Нам правда ножку поставила, а ведь мы могли бы сделать друг друга счастливыми. Ева Перон! Эдит! Мэри Вулнд! Хе-ди Ламарр! Мадам Бовари! Лорен Бэкол была Марлен Дитрих! Брижит Бардо, это Ф., привидение из зеленых маргариток, из каменной могилы собственного оргазма, из мрачной фабрики психов английского Монреаля. Ложись ко мне на бумагу, маленькая плоть кино. Пусть полотенце сохранит отпечаток твоей груди. Превратись по секрету между нами в извращенку. Удиви меня химическим экстазом или желаниями жадного языка. Выйди из душа с мокрыми волосами и положи скрещенные бритые ноги на мой однорукий стол. Пусть с тебя соскользнет полотенце, когда ты заснешь после нашей первой размолвки, а вентилятор пусть колышет продолговатый клочок золотистой тропинки, овевая твое тело. Ох, Мэри, пора мне к тебе возвращаться. Я вновь тяну лапу к черной дыре реального тела, влагалищу настоящего, сокам теперешнего. Я увел себя от искушения и показал, как это происходило!

– Тебе все это ни к чему, – говорит Мэри Вулнд.

– Правда?

– Да. Все включено в так называемое сношение.

– И я могу представлять себе все, что мне заблагорассудится?

– Да, только поторопись!