* * *

На станции было чуть светлее, чем в лесу, но всё равно темновато. Лишь вдалеке – а может в нескольких шагах? – над одним из деревенских домов полыхало рубиновое зарево: очередная компания неразборчиво орала пьяные песни, словно бы на эту станцию все съезжались для того, чтобы разбрестись по окрестным поселкам и напиться. Станция и впрямь больше ни на что не годилась: абсолютно глухая, даже ларька с пивом и сигаретами нету. Абсолютно темная. Хотя… тут ведь должны гореть фонари? Я засвистел, оглядываясь. Фонарный столб действительно стоял. Поразмыслив, я понял, что он горит: вокруг роились крохотные фиолетовые вспышки – мошкара, мухи, бабочки. Я подошёл к домику кассы. Касса, конечно, была закрыта. Мне помнилось, что тут стоял щит с расписанием электричек. Щит действительно стоял, но прочесть его мне не удалось. Название станции, собранное на козырьке кассы из крупных рельефных букв, читалось достаточно хорошо, стоило задрать голову и немного посвистеть. Какой-то там седьмой километр, то ли двадцать седьмой, то ли сто седьмой, никогда не мог запомнить. А вот расписание на щите, забранном прозрачным пластиком, не читалось ни в какую. А поэтому у меня не было даже уверенности, что расписание на щите висит. Зато обнаружился интересный эффект: если пошуметь, домик станционной кассы просматривался насквозь. Внутри стоял стол с кассовым аппаратом, обшарпанное кресло, вешалка с накинутым ватником, а в углу – две коробки с бутылками. Бутылки были полными и, судя по характерной форме, это было шампанское. Я немного поразмышлял, откуда могло здесь взяться шампанское – то ли кассиры собирались что-то праздновать, то ли по случаю разворовали какой-нибудь проезжий грузовой вагон. Скорее всего второе. Я усмехнулся, подумав, что теперь могу стать превосходным сыщиком. Только вот сколько нынче платят сыщикам? Больше, чем программистам?

Становилось прохладно, делать было решительно нечего, и я направился к шоссе. Тихонько мурлыкая себе под нос, прошёл по улочке спящего поселка и вышел на шоссейку. Здесь было темно и пусто. Машин не было. Я уже решил вернуться на станцию, как вдали мелькнул багровый огонек. Огонек рос, приближался и розовел. Вскоре послышался шумок двигателя, и я увидел автомобиль.

Автомобиль выглядел странно. Он был прозрачным, и внутри его светилось всё. Ярко полыхал мотор, мелькая ослепительными поршнями, сияла выхлопная система, искрилась коробка передач, а в глубине восседал мужичок. В неровном искрящемся свете разглядеть его лицо было нелегко, черты казались размытыми, зато хорошо просматривался череп, позвоночник, кости ног и рук. Одежду я разглядеть не смог – что-то типа бесформенной хламиды.

Я вышел на дорогу и вытянул руку. И автомобиль начал тормозить! И остановился. Подойдя поближе, я заглянул в распахнутое окошко.

– Чего, обалдел, под машину бросаешься? – полыхнуло оттуда прямо в лицо.

– Командир! – крикнул я. – Мне бы до города бы!

– До города… – с сомнением произнес мужичок.

– Надо очень! Иначе пропаду совсем. Ты скажи, сколько денег хочешь…

Я вдруг сообразил, что понятия не имею, сколько у меня денег, и есть ли они вообще после валяний в лесу. Начал торопливо шарить по карманам, и, наконец, нашарил в кармане купюру, вытащил её, но понял, что не могу её даже увидеть. Бумажка и бумажка. Я показал её мужику:

– Пойдет?

Мужик брезгливо оглядел меня, ещё брезгливее – трепыхающуюся купюру, затем кивнул:

– Садись.

И мы поехали.