"Владыка Иллюзий" - читать интересную книгу автора (Ли Танит)

Глава пятая ОБРАЗ СВЕТА И ТЕНИ

Солнце взошло над миром, и Данизэль, Душа Луны, вернулась в цветущий сад у священного озера Белшеведа. А тот, кто возлежал с нею этой ночью, вернулся в свой город Драхим Ванашту, под землю. Его чудесные прикосновения были легкими и мягкими. Казалось, он весь состоял из неведомого, неземного вещества, которое теперь смешалось с ее собственной плотью.

Драхим Ванашта, город демонов, вечно освещался светом Нижнего Мира, исходившим не от солнца, не от луны и даже не от звезд, но имел сходство со звездным, хотя и был ярче. Ярче, чем солнце в пасмурный день, и в то же время мягче. Он напоминал свет луны, но лишь напоминал, потому что все цвета в этом свете выглядели бледнее, словно подернутые дымкой. Показался ли Драхим Ванашта светлым Азрарну, когда он вернулся из мира людей?

Башни остались такими же высокими и стройными, как и прежде, с теми же фантастическими орнаментами. Кружевные парапеты все еще поддерживали стрельчатые балки с горящими драгоценностями, все так же сверкали многоярусные окна из стекла, хрусталя, сапфиров и рубинов. Стены все так же поднимались, словно клинки мечей, или закруглялись, как сомкнутые крылья. Медь и серебро, нефрит, фарфор и платина — этому скоплению несметных сокровищ можно было только удивляться. В садах и парках на ажурных деревьях пели рыбы, а в прудах плавали птицы, и вокруг, словно колокольчики, звенели цветы. Здесь все оставалось неизменным. И неизменно прекрасные жители кланялись и приседали перед Азрарном. Все его подданные были демонами, и все они любили его, потому что демоны редко служат тому, кого не боготворят, а Азрарна они боготворили и жалели. И чувствовать чужую любовь было так приятно.

Но любить…

Жизнь демонов мало чем напоминала недолгую человеческую жизнь. Их страсти, как и они сами, были подобны ярости белого огня. Скорей всего, именно они изобрели плотскую любовь. Демоны не сделали бы этого, если бы сама любовь не являлась для них своего рода ключом к сердцу мира. Но огонь потребляет, съедает то, что дает ему силу и блеск.

Когда-то Азрарн уже любил. Он даже решился перенести своего возлюбленного в город демонов и наблюдал за его ростом, словно садовник, ухаживающий за цветком или молодым деревом. Как-то Азрарн сказал ему: «Я не отдаю свою любовь легко, но, однажды отдав, храню верность». Это было не совсем правдой. Список увлечений Азрарна мог тянуться до бесконечности, некоторые из них были поверхностными, другие абсолютно случайными и длились не более земного года, то есть всего лишь дня в Драхим Ванаште. Но любовь обитала во многих домах множества разных стран. Все существует, как тогда, так и теперь, лишь пока оно видит, чувствует и думает. А любовь является всего лишь продуктом мысли. Может показаться, что она нелогична, но от нее не укрыться никому — ни божеству, ни демону, ни человеку.

Азрарн бродил по своему городу, по его садам и окраинам в неизменном полусвете Нижнего Мира.

Демоны, отзывчивые к переменам его настроения, почувствовали в нем страсть к чему-то находящемуся за пределами подземного царства. Раньше, уверенные в его холодном гневе, они с готовностью служили ему. Однажды они уже доказали свою преданность, когда волшебная башня Тьмы и Света поднялась в пустыне. И теперь в княжеской касте демонов ваздру росло недовольство: «Наш владыка больше не нуждается в нас. Он встретился с кем-то, с кем хочет расправиться самостоятельно». И чувствуя одним им известным способом, кем является этот «кто-то», они испытывали болезненную ревность.

Даже взаимная любовь может оказаться болезненной. Ведь кроме мгновений счастья существуют часы ожиданий, сомнений и упущенных возможностей. Действительно, большинство смертных любовниц Азрарна изменяли ему — конечно, не предпочтя ему другого мужчину, ибо ни один мужчина не в силах превзойти бессмертного Владыку Тьмы. Нет, они просто разочаровывали его, обманывали его надежды, переставали удивлять или восхищать его. Или желали обладать еще чем-то, хотели удержать его любовь. А главный закон любви гласит, что ничто не может быть ценнее самой любви. Непреодолимое стремление к чему-то суетному, постороннему обычно заставляло Азрарна сначала скучать, а затем оставлять своих любовниц — чаще всего лишая их жизни. Демоны всегда стремятся убить того, кто оказывается недостойным их любви, но не из чувства мести, а из желания привести в порядок незаконченные дела. (Ведь никто не хранит испортившуюся пишу, ее сжигают или выбрасывают вон.) В центре сада перед дворцом Азрарна бил фонтан красного пламени. Он не обжигал и не давал света, но все же являлся самым прекрасным фонтаном на земле.

Азрарн, князь демонов, уселся на черный газон у фонтана. Струя пламени танцевала в сумеречном свете, топазовые осы играли около прозрачных цветов, а он наблюдал за ними, в то же время думая о своем. Демоны старались не подходить к нему. Но когда в саду появилась эшва-женщина, одна из его служанок, пришедшая покормить рыб с нежными крыльями, сидевших на деревьях в серебряных корзинах, Азрарн взглянул в ее сторону. Эшва, как и все демонессы, была чрезвычайно красива, и он с удовольствием отметил ее красоту. Но он сравнивал ее с цветами и кустами в саду. Если он и ощутил в ней женщину, то это было лишь отражение Данизэль.

Это казалось странным. Солнце могло сжечь его в пепел, а Данизэль была ребенком солнечной кометы. Но, возможно, ничего странного в том и не было.

А на земле проходили дни и ночи. Семь дней и еще дважды по семь дней. Прошел месяц. Два месяца. Начался третий.

Азрарн не возвращался. Не послал никакого знака. Хотя время в Нижнем Мире текло иначе, нежели на земле, демоны обладали способностью чувствовать оба течения, и Азрарн мог сравнить их до секунды. Он знал, что покинул красавицу достаточно давно. Следовательно, он думал о ней, но не искал ее. Могло ли так случиться, чтобы он боялся встречи, думая, что она разочарует его, ее привлекательность погаснет, а желания окажутся призрачными? Но он так же мог сомневаться и в самом себе. Не так уж просто было понять, что творилось тогда в его сердце и мыслях. Так или иначе, но Азрарн не возвращался к Данизэль до середины третьего месяца.

На земле той ночью светила полная луна.

В Белшеведе давно отцвели деревья, и листья в саду повисли, словно налитые бронзой. Белые столбы у дорожек напоминали зубья костяного гребня, запутавшегося в волосах темноты.

Нигде не было слышно ни звука. Ветер не шелестел в деревьях, не морщил водной глади, не сдувал пыльцу с цветов и не шуршал маленькими клочьями пыли вдоль колоннад.

В своих чисто выбеленных кельях жрецы грезили во сне или наяву о своих богах, мечтая, чтобы их прекрасные волосы обвились вокруг молящихся, как серебряные волны. Повсюду в храме горели священные лампады, несколько жрецов раскачивались рядом в трансе. У главного храма Белшеведа над озером парили, появляясь и исчезая, неясные огоньки, следы колдовства и благоговения, оставшиеся после магических обрядов, словно отпечатки ног на песке.

В сердце Белшеведа зажегся и пропал черный огонь.

Азрарн оглянулся вокруг. По его лицу и жестам нельзя было понять, с чем пришел он сюда. Его намерения и чувства были известны только ему самому.

Он прошел вдоль храма за великолепный алтарь, возвышающийся на спинах двух гигантских золотых скульптур. Его взгляд задержался на металлических животных, потому что между лапами одного из них сидела Данизэль.

На земле перед ней лежал лист пергамента, и время от времени она выводила на нем пальцами какие-то символы. Девушка тоже пребывала в трансе, ее дух витал где-то далеко от этого места.

Азрарн бесшумно подошел ближе, но так, чтобы тень его плаща не упала на ее пергамент. Он был видим и в то же время невидим. Обычный смертный мог заметить лишь отблеск присутствия Азрарна, а звук его шагов был недоступен человеческому слуху.

Он стоял рядом с ней и читал ее мысли.

Данизэль могла решить, что Азрарн покинул ее и обратить свои мечты к чему-либо другому, заслуживающему внимания, например к своим богам, что от нее, разумеется, и ожидалось. Это было бы простительно, с точки зрения смертного, но Азрарн никогда не простил бы ей, если б она забыла его образ на какое-то время.

Он посмотрел сквозь ее светлые волосы, бледную кожу и белые кости, сквозь метафизическое вместилище мыслей в самое средоточие ее внутреннего «я» и замер, застыл, пораженный увиденным.

Он словно наткнулся на зеркало. В мыслях Данизэль царил Азрарн, разрисованный красками темноты на холсте ее грез.

Да, она видела богов, но каждый из них для нее был Азрарном. Некоторые представали в женском облике, некоторые в мужском, одни были прелестными детьми, другие фантастическими зверями, но каждый из них был Азрарном, каждый по отдельности и все вместе взятые. И если Владыка Демонов видел в ее мечтах небо, то тоже сталкивался с самим собою. И моря были Азрарном, и земля.

Глядя на различные образы в ее разуме, он сам терял веру в них. Но девушка верила и видела, ясно и четко, сущность Азрарна. Он превратил для нее в реальность даже нереальное, одухотворяя природу всех вещей. Он стал для нее всем — жизнью, сущностью мира.

Вероятно, если бы размышления Данизэль оказались не о нем или выдали Азрарну обычные мечтания молодой девушки, он мог бы, в конце концов, постараться избежать ее, наказав за то, что она обманула его надежды. Но она не обманула Азрарна. Она сделала его Богом.

И он высвободил из-под плаща руку и осторожно возложил на ее прекрасную головку, ставшую храмом Азрарна.

Когда паломники, приближаясь к Белшеведу, шли по слабо светящимся дорожкам, ведущим из пустыни, город пел для них. Секрет этого волшебства заключался в том, что под дорожками располагались воздушные полости, в них от топота шагающих ног рождалось эхо, серебряный гром. Только у границы города эти полости обрывались, и, когда последний человек оказывался у ворот, звук стихал, вызывая удивление толпы. И теперь прикосновение Азрарна породило подобное эхо в теле девушки, вызвав звук, который не мог умереть, а порождал все новые звуки, эхо от эха, песню от песни.

Он медленно входил в ее транс. Ее взгляд сфокусировался на Азрарне, и она улыбнулась ему. Он снял руку с ее головы, продолжая безмолвно смотреть на нее.

Наконец девушка сказала ему:

— Хочешь, я преклоню перед тобой колени? Хотя я всегда на коленях пред тобой.

— Нет, не кланяйся мне, — отозвался Азрарн. — Я долго был вдали от тебя, долго по вашему отсчету времени. Ты думала, я не вернусь?

— Но ты никогда не покидал меня, — возразила красавица.

Он знал, что она говорила правду, дважды правду — для Данизэль, потому что сохраняла его образ в своей душе, и для Азрарна, который на самом деле был с ней в Нижнем Мире.

Князь демонов наклонился и поднял девушку на ноги. Все люди отзывались на его ласку, но сейчас, видя, что и она подвержена его чарам, он смутился и сделался неловок, словно впервые заметил такую реакцию смертного на явление божества.

— Я должен тебе кое-что сказать, но не сейчас, — продолжил Азрарн. — Я возьму тебя с собой в путешествие сегодня ночью. Не пугайся.

— Если я буду с тобой, то мне нечего бояться, — ответила Данизэль.

— Все жрецы в Белшеведе — волшебники. Но ты больше чем волшебница. Показать тебе, кто ты?

Либо он всегда знал, либо без труда открыл тайну ее происхождения.

— Это новое знание обо мне?

— Возможно.

— Ты хочешь, чтобы я изменилась?

— Нет.

— Тогда не говори и не показывай мне. Покажи мне только то, что сохранит меня такой, какой я буду желанна тебе.

Азрарна удивило, а возможно, и взволновало такое самоотречение, которое, впрочем, вовсе не унижало. Демоны получали удовольствие от лести и услужливости и знали эту свою слабость.

— Тебе придется противоречить себе и унижаться, если будешь стремиться только к тому, чтобы доставить мне удовольствие, — предостерег ее Азрарн.

— Я — это больше чем мое тело, ум и моя душа, — сказала Данизэль. — Я — это еще и моя любовь к тебе. Я не могу отрицать или унижать свою любовь.

Азрарн, не найдя ответа, окутал девушку вихрем звездной ночи. Этот вихрь подхватил их и втянул в озеро сквозь пол храма. Азрарн стал черной рыбой с глазами-метеорами, а она — серебряной чешуей вокруг его лба. Рыба вынырнула из воды и превратилась в черного орла, форму, более привычную для князя демонов. А Данизэль стала светом на его груди — но не белыми перьями, а белым пламенем.

Ночное небо разорвалось вокруг них, как прежде разошлась гладь озера. Течения и потоки света, ветра и неосязаемого эфира расступались и огибали их. Луна взобралась на самую вершину небес. Мир сверкал внизу, как груда темных кристаллов.

Лигу за лигой Азрарн нес Данизэль в образе белого огня. Девушка видела землю и воду, появляющиеся и исчезающие внизу под ними, населенные города, озера их огней и черные провалы древних руин. Оказавшись над лесом, черный орел ненадолго остановился, чтобы отдохнуть на раздвоенном стволе старого дерева. Рядом с этим деревом появилась розовая птичка, светящаяся, как клок тумана, пронизанный солнцем. Она осторожно села на ветку, несколько раз подняла и опустила головку, а затем пропела единственную звонкую ноту. А позже, когда луна начала опускаться, черный орел пролетел над полосатой поверхностью моря и сел на мачту призрачного корабля. Двести весел тут же вспенили воду, паруса развернулись к ветру, а штурвал стал вращаться вправо и влево, как будто чья-то рука управляла им, хотя на борту не было ни единого человека, ни даже призрака. Оставив корабль, перелетев море, Азрарн принес Данизэль к отдаленному склепу и, влетев через высокий вход, опустился на плиты пола. Здесь находился удивительный драгоценный камень сине-пурпурного цвета высотой в пять или шесть футов. Вначале казалось, что этот камень не имеет определенной формы, но постепенно становилось ясно, что это статуя, изображающая мужчину и женщину. Их длинные волосы переплелись, как и их одежды, а их руки крепко обнимали друг друга с дикой и яростной нежностью. В основании статуи был мраморный постамент, с выгравированными двумя именами и словами под ними:

«Эти любящие должны были умереть от рук врагов, так как оба были волшебниками. Они превратились в этот драгоценный камень, ставший тенью их любви. Пожалей их. Или позавидуй».

Когда луна уже садилась, орел спланировал на огромный луг, где огромные ночные цветы вздымались в рост человека. В темноте цветы казались серыми, но их запах был благороднее, чем самые изысканные благовония.

Здесь Азрарн принял мужской облик и возвратил Данизэль ее человеческий вид. Они безмолвно пошли вместе между стройными стеблями.

Наконец звезды притушили фитили своих ламп, прилив ночи начал убывать вдоль берегов утра. Наступил тот час перед рассветом, когда все живое и неживое как бы замирает, сдерживая дыхание. Серые цветы над их головами складывали крылья, словно спящие птицы, их запах делался все слабее.

Азрарн наконец заговорил:

— При нашей первой встрече я ранил тебя, а потом вылечил своей собственной кровью. Ты помнишь?

Улыбнувшись, она ответила:

— Ты думаешь, я могла это забыть?

— Я никогда не занимался с тобой любовью, Данизэль. Знай же, что для демонов плотская любовь не является ни грехом, ни доблестью. В ней наше наслаждение, искусство и отдых, не менее, но и не более того. При таком общении мы не создаем ничего живого. Зарождение новой жизни среди нас требует больше сил и больше устремлений.

Она внимательно посмотрела на него и спросила:

— Каким же образом происходит зачатие ваших детей?

— По-разному, — ответил Азрарн. — Но среди ваздру это происходит в миг слияния крови. Моя кровь смешалась с твоей. Когда-то ночью я лежал рядом с тобой и запечатлел свой образ в тебе так же прочно, как печать перстня оставляет свой оттиск на воске. Если бы я захотел сейчас, но только если бы захотел, ты могла бы носить моего ребенка и родить его. Но если я не выполню этого последнего этапа волшебства, которое я подготовил, ты останешься такой, как была прежде. Это не повредит тебе и не даст никаких преимуществ. Ты лишь будешь знать об этом, потому что я сказал тебе, что это так.

— И ты сказал мне это, потому что не хочешь, чтобы я родила твоего ребенка?

— Я хочу сказать, что ты можешь сама решить, будешь ли носить и рожать моего потомка. Ребенок будет девочкой, так как ты станешь формой, в которой она образуется, потому что у тебя есть детородные органы, как у всякой смертной женщины. Но хотя она будет похожа на тебя, она будет дочерью Азрарна, князя демонов, Владыки Ночи, одного из Владык Тьмы. Подумай об этом. Потому что, хотя ты и даруешь ей свой свет, ее сущностью будет Тьма. Сможешь ли ты предоставить в своем теле убежище такому созданию, Данизэль? А потом родить и баюкать его на руках. Я не делал и не делаю за тебя этот выбор. И никогда не буду настаивать.

— Почему же? — спросила она. — Ведь отцом ребенка будешь ты.

— Отцу также приходится видеть много зла в мире. Как, впрочем, и боль, и страдание.

Его лицо стало холодным и жестоким.

— Мой возлюбленный! — обратилась к нему девушка. — Ты — могущественнейший из могущественных. Ты не должен слушать глупых сплетен несчастных смертных и уж тем более верить им.

— Не серди меня, — оборвал ее Азрарн. — Я не хочу сердиться на тебя.

— Я не верю в твою Тьму, — сказала она. — Впереди тебя ждут тысячелетия. А сейчас в тебе говорила злоба твоего невежества, которое умнее любой мудрости на земле. Но ты придешь к другому. Пока деревья живут, они должны расти.

— Помолчи, — бросил он ей, и уход ночи, казалось, приостановился, прервался, и закрывающиеся крылья цветков неслышно зашипели, словно перед молнией. Трава под ногами Азрарна стала сворачиваться и засыхать. Князь демонов опустил глаза, подобные черным солнцам, и длинные прямые ресницы, казавшиеся трещинами ночи, скрыли его мысли. Наблюдая за обуглившейся травой и воздухом, мерцавшим от страха перед ним, — или делал вид, что наблюдает, — Азрарн сказал девушке: — Ты не понимаешь сущности бессмертия. Только смертные могут предвидеть свое будущее.

И она увидела в нем, или ей это только показалось, слабый и очень отдаленный отблеск непонятного страха. Все создания, теперь и тогда, боялись Азрарна. Почему же он хотя бы один раз за двадцать веков не мог испугаться сам?

И возможно, заметив его страх, она подошла и встала перед ним на колени, словно желая разделить его страх. По правде говоря, даже если бы он убил ее в тот момент, девушка не испугалась бы, ибо любовь не оставила ей места для страха.

Но Азрарн поднял ее на ноги и поставил перед собой.

— Ты не сказала мне, согласна ли ты, — спросил он.

— Я уже сказала, — ответила красавица. — Тебе не нужно спрашивать.

— Если солнце становится луной, — прошептал Азрарн, — то это — ты.

Затем, обернув лицо к звездам, он произнес фразу на одном из магических языков Нижнего Мира. Небо, уже теряющее свою темноту, еще больше посветлело, словно сгустившись в круглую луну. И этот освободившийся кусочек ночи медленно стал падать на луг, тихонько вращаясь при падении. И падая, он не рос и не уменьшался. Он опустился в раскрытую ладонь Азрарна, оказавшись не больше клубка шерсти, состоящей из тонкой полупрозрачной темноты. Ночь сама по себе не была и не могла быть осязаемой, но Азрарну с помощью волшебства удалось отделить от нее зримый кусок. И теперь он формировал частицу ночи, искусно и осторожно, пока в его руках не появилась легкая тень. Она оказалась взрослой и прекрасной женщиной, но маленькой, как кукла.

Он не произнес ни звука, но, словно поняв все без слов, Данизэль подняла руки, чтобы взять маленькую фигурку. Когда ее руки прикоснулись к этой форме, из нее начал исходить мягкий свет. Он напоминал лунный, но не был светом луны; он казался звездным светом, но не был им. Это был свет Нижнего Мира, Драхим Ванашты, города Демонов.

Фигурка постепенно увеличивалась. Она повисла в воздухе и вобрала в себя Данизэль. Потом, мерцая и подрагивая, устроилась на ней, словно вторая оболочка, приспособившись к каждой части ее тела, к каждой косточке и к каждой пряди волос. В течение нескольких секунд Данизэль была как будто окутана тонким слоем тумана. А затем туман проник внутрь ее тела, и девушка, в свою очередь, сама стала оболочкой, содержащей эту тень. И сквозь ее прозрачную белую кожу можно было различить сумеречное мерцание тени, наподобие бледного черного пламени за белым экраном.

На востоке появилось голубое сияние, исходящее словно от полированного ножа.

Луг с цветами опустел.

В Белшевед, среди деревьев, смотревших в озеро, неожиданно вернулась ночь в лице Азрарна, и Данизэль — звезда, пойманная этой ночью.

Остались считанные минуты до того, как восход должен был разорвать горизонт своими позолоченными ногтями. Но, видимо, этого времени было достаточно, чтобы сказать тайные, невысказанные слова. И все же, когда они появились на краю темноты, Азрарн заметил, что прежде них здесь появилась другая фигура, парившая теперь над водами озера.

Она больше походила на насекомое, возможно, на богомола, обернутого розовато-лиловыми полами плаща, напоминавшими крылья.

Данизэль обернулась, чтобы разглядеть пришельца, но Азрарн повернул ее голову прочь от этого создания.

Но сам он пристально смотрел прямо на фигуру, и крылообразный плащ зашевелился, голова приподнялась. Под капюшоном показалась одна половина лица.

— Доброе утро, мой смелый брат, — раздался над озером мелодичный голос. — Почему же ты задержался так поздно? Солнце почти поднялось. О чем, интересно, ты думаешь?

— Это тебя не касается… А тебя, я полагаю, привело сюда безумие Белшеведа.

— Я не стал бы беспокоиться из-за безумия Белшеведа. Это так скучно. Есть кое-что гораздо притягательнее.

— Ты ошибаешься, — произнес Азрарн. — Я совершенно уверен в том, что ты ошибаешься.

Повелитель Безумия, он же Владыка Иллюзий, засмеялся. Его смех напоминал скрежет ржавого металла. Он потряс лиловым плащом и улыбнулся. Впрочем, с уверенностью это можно было сказать только об одной половине его лица.

— Азрарн Прекрасный, — сказал Чузар любезно, — это на твое великолепное безумие я пришел посмотреть.

Азрарн, заслонивший Данизэль от взгляда Чузара как телом, так и магией, не зная или не желая знать, что она уже виделась с ним раньше, бросил на парящее над озером существо взгляд, исполненный холодной ярости. Владыки Тьмы редко затевали борьбу с себе подобными. То, во что могло это вылиться, пугало Азрарна. Военные игры, иногда развлекавшие их, всегда велись по определенным правилам. Каковы будут правила на этот раз, предугадать было трудно. Тем не менее Чузар оставался над озером и не проявлял, не открывал свой двойственный облик. Между тем восточная часть неба светлела, солнце посылало на восток первых гонцов. У Азрарна оставались считанные минуты.

— Скажи, чего ты хочешь, — бросил Азрарн Чузару.

Пытаясь за маской холодного презрения скрыть свой страх, Азрарн говорил с братом нарочито грубо. Князь демонов не мог повернуться лицом к солнцу. Через минуту или и того меньше ему придется покинуть девушку или взять ее с собой в подземный мир. Но выдержит ли Данизэль такой спуск — ведь она уже вышла из детского возраста?

— Я уже сказал, чего хочу, — ответил Чузар. — Я безумно доволен.

— Эта девушка — моя, — ответил Азрарн. — Ты знаешь это?

— Верь мне, мой дорогой. Я все знаю. Я подслушал твой шепот. И наблюдал за вашими объятиями еще у розово-голубого драгоценного камня в гробнице. Безумство любви. Я получил большое удовольствие, поскольку тоже приложил к этому руку. Ведь это я явился причиной сумасшествия Нейура. Его безумство вызвало появление Бахлу. А Бахлу породила Белшевед. И Белшевед выманил тебя из Нижнего Мира. Теперь ты здесь, и здесь эта смертная женщина, которая родит тебе дочь. Безумство воистину потрясающих масштабов. Вот я и пришел, мой брат, — сказал Чузар, раскачиваясь над озером, словно ядовитая змея. — Я пришел, чтобы стать дядей твоей еще не родившейся дочери. И предложить ей подарок.

На востоке начали открываться ворота. Птицы истошно запели на деревьях — этим криком они могли выражать как испуг, так и радость. Бледно-желтый блик всколыхнул еще темную воду, но это оказалась всего лишь плеснувшая рыба.

— Мой господин, — обратилась к Азрарну Данизэль. — Я не боюсь его. Он не хочет причинить мне зла, потому что однажды сам сказал мне это и был очень вежлив со мной. Солнце появляется. Оставь меня. Я буду в безопасности.

— Он может быть и любезным, — сказал Азрарн язвительным тоном. — Но у него две стороны. Какой подарок? — спросил он у Чузара бесцеремонно.

— Нечто очень для меня дорогое, конечно же. Позволь мне приблизиться, — почти пропел Чузар, по-прежнему улыбаясь своему колеблющемуся розовато-лиловому отражению в воде.

— Ты не сможешь предложить ничего такого, чего не могу предложить я, — огрызнулся Азрарн. — В некоторых странах нас вовсе путают. Меня тоже можно назвать Владыкой Обмана.

— А меня, — отозвался Чузар музыкально, — иногда тоже называют Прекрасным. Правда, только те, кто видит меня с правой стороны.

Внезапно он поднял левую руку — мелькнули черная ладонь и красные ногти — и бросил что-то через воду в траву. Предмет упал у самых ног Данизэль. Это была игральная кость, сделанная, казалось, из аметиста, закрашенного черным.

Азрарн быстро нагнулся и поднял кость. Едва коснувшись ее, он зашвырнул кость обратно в озеро.

Но Чузар дотянулся до нее и поймал прежде, чем она упала в воду. Все еще улыбаясь, он поцеловал кость, которую Азрарн держал одно лишь мгновение.

— У меня к тому же есть три капли редкой крови ваздру, крепкие, как алмаз, которые я нашел среди песков недалеко от Белшеведа, — добавил Чузар. — Говорят, эти капли — кровь Азрарна. Ты помнишь молодого человека с бичом? Помнишь, как ты схватил конец кнута и как капала кровь? Цена за рассказ притчи велика. Ты не раз убедишься в этом.

Чузар учтиво развернулся и зашагал прочь по озеру под арочные мосты, поддерживающие храм. Десятка два рыб, охваченные безумием, выпрыгнули на берег, думая, что смогут жить на воздухе, и задохнулись.

Как только Чузар исчез, восток раскрылся, словно веер.

Азрарн завернулся в свой черный плащ. Он проводил Чузара злобным взглядом, но предчувствие солнечных лучей, напоминавшее боязнь настоящего огня, который однажды уже обжег его, заставило его уйти в землю. Он стал вихрем, затем дымом и после этого исчез, не успев сказать девушке ни одного слова.

Данизэль осталась одна. Внезапно на своем пальце она заметила серебряное кольцо с горящим серо-зеленым драгоценным камнем. Девушка даже не заметила, как Азрарн надел его. А на запястье она обнаружила браслет в форме серебряной змейки с сапфировыми глазами. Таковы были драгоценности демонов. Изделия дринов необычайной, удивительной красоты незаметно и застенчиво подарил ей Азрарн.

Когда солнце поднялось на востоке, Данизэль почувствовала в животе слабое движение.

Тогда она заплакала.

Солнце позолотило ее слезы и пригладило золотом ее волосы. Данизэль стала, вероятно, еще прекраснее при солнечном свете и сожалела, что Азрарн не мог увидеть ее такой, разве что сквозь туманное магическое стекло.

Но слезы Данизэль быстро высохли. Девушка прошла мимо деревьев и колоннады, думая о той, что растет у нее внутри.