"Кот, который играл в слова" - читать интересную книгу автора (Браун Лилиан Джексон)ЧЕТЫРЕПервый выпуск «Любезной обители» печатался чересчур гладко. Арчи Райкер даже сказал, что это дурной знак. Обошлось без купюр, оригинал-макет был само совершенство, разбивка оказалась идеально выровнена, а гранки – просто сверхъестественно чистыми. Журнал отправился к читателям в субботу вечером вместе с воскресной газетой. С обложки сверкала яркой петрушечной зеленью и грибной белизной неповторимая резиденция на Тёплой Топи. Редакционные страницы были щедро прослоены объявлениями о матрацах и стиральных машинах. А на странице два поместили фото редактора «Любезной обители» с обвисшими усами и лишенным выражения взглядом – передержанный снимок с его старой полицейской пресс-карточки. В воскресенье утром Дэвид Лайк позвонил Квиллеру домой. – Вы проделали прекрасную работу, – грудным голосом сказал дизайнер, – и спасибо за неумеренные похвалы. Но где вы взяли это ваше фото? Вы на нём смахиваете на бассета. Для репортёра это был радостный день: беспрестанно звонили друзья, чтобы поздравить. Позже пошёл дождь, но Квиллер вышел из дому и купил себе в морском ресторанчике хороший обед, а вечером побил в словесной игре кота – 20:4. Коко вылавливал когтями лёгкие словечки вроде Кот словно что-то предчувствовал: в понедельник утром «Любезная обитель» попала в поле зрения служителей порядка. Ранним утром Квиллера встряхнуло телефонным звонком. Он нащупал на ночном столике часы. Стрелки, когда он порядком проморгался, чтобы их различить, показывали шесть тридцать. Ещё не проснувшееся тело Квиллера неуклюже прошаркало к столу. – Алло? – сухо спросил он. – Квилл! Это Харолд! В голосе главного редактора было что-то такое, что на мгновение парализовало голосовые связки Квиллера. – Это Квиллер? – выкрикнул главный. – У телефона, – пискнул в ответ репортёр. – Вы слышали новости? Они вам звонили? – Слова главного звучали, как сигнал бедствия. – Нет! Что стряслось? – Квиллер окончательно проснулся. – Мне только что звонили из полиции. Наше фото на обложке – дом Тейта… ограблен! – Что?! Что украли? – Нефрит! По грубой прикидке – на полмиллиона долларов. И это не худшее. Миссис Тейт мертва… Квилл! Вы здесь? Вы меня поняли? – Понял, – упавшим голосом сказал Квиллер. медленно опускаясь на стул. – Не могу поверить. – Это трагедия per se, а то, что мы в неё впутаны, – ещё хуже. – Убийство? – Нет, слава Богу! Всё не настолько ужасно. Кажется, у неё был сердечный приступ. – Она была тяжело больна. Наверное, услышала взломщиков и… – Полиция хочет как можно скорее побеседовать с вами и Оддом Банзеном, – сказал главный. – Они хотят взять у вас отпечатки пальцев. – Они хотят наши отпечатки? Хотят допросить нас?! – Пустая формальность. Сказали, что это им поможет разобраться в отпечатках, которые возьмут в доме. Когда вы там делали снимки? – В понедельник. Ровно неделю назад. – И Квиллер высказал то, о чем они оба думали: – Такая реклама не сулит журналу ничего доброго. – Она может его раздавить! Что у вас припасено на следующее воскресенье? – Старая конюшня, превращённая в дом. Принадлежит торговцу подержанными машинами, которому хочется видеть свое имя в газете. Я нашёл множество хороших домов, но владельцы не хотят, чтобы мы упоминали их имена и адреса – по той или иной причине. – А теперь у них появилась ещё одна причина, – сказал главный, – чёрт бы её побрал! Квиллер медленно повесил трубку и вперился в пространство, оценивая дурные вести. Коко во время этого необычного телефонного разговора не позволил себе ни малейшего вмешательства. Кот съёжился под туалетным столиком, неотступно следя за репортёром, – словно чувствовал всю серьёзность ситуации. Квиллер поднял по тревоге Одда Банзена на его Дивной Опушке, и часа через два оба газетчика очутились в полицейском управлении, давая показания Один из детективов спросил: – Что пыталась сделать ваша газета? Дать наводку для грабежа? Газетчики рассказали, как были посланы фотографировать интерьеры в доме на Тёплой Топи и как Тейт выдал ключ и наблюдал за отпиранием ниш. Рассказали, как ему хотелось, чтобы редчайшие экспонаты были сфотографированы. – Кто был там ещё, когда вы снимали? – Дизайнер Тейта, Дэвид Лайк… и мальчик—слуга, Паоло – и я заметил, как в кухне мелькнул ещё один слуга, – ответил Квиллер. – Вы вступили в какой-либо контакт с мальчиком-слугой? – О, конечно, – сказал Банзен. – Он три часа работал со мной, помогал устанавливать свет, оборудование перетаскивал. Славный малый! Я сунул ему парочку баксов. После недолгого допроса Квиллер и сам из любопытства кое о чём спросил детективов, но они предпочли отмолчаться. Это была не его епархия, о чём они отлично знали. На обратном пути из управления Банзен сказал: – Я рад, что мы отделались лёгким испугом. Мне показалось было, что они нас заподозрили. – Наша профессия вне подозрений, – ответил Квиллер. – В жизни не услышишь о газетчике, превратившемся в преступника. Врачи избивают своих жён, юристы подстреливают партнеров, банкиры скрываются с деньгами вкладчиков. А журналисты идут себе в пресс-клуб да там и топят свои преступные наклонности. Когда Квиллер добрался до службы, первое, что он сделал – это позвонил в студню Лайка и Старквезера. По проводу до него тут же долетел рокочущий голос Дэвида Лайка. – Слышали новости? – мрачно спросил Квиллер. – Слышал по радио у себя в машине. – сказал Лайк. – Похоже, у вас проблемы. – А как Тейт? Он, верно, с ума сошёл от горя. Вы же знаете, как он трясется над своим нефритом! – Можете быть уверены, что они были застрахованы на солидную сумму, и теперь он может доставить себе удовольствие – собирать всё сызнова. Квиллера удивил недостаток сочувствия в голосе дизайнера. – Да, но потерять жену! – Это было неминуемо. Смерть могло вызвать что угодно, в любой миг – дурные новости с фондовой биржи, выстрел по телевидению! А она была невыносимая женщина, – добавил Лайк. – Она провела в своём кресле на колёсах долгие годы и всё это время заставляла мужа и прочих буквально по веревочке ходить… Нет, кончина миссис Тейт не стоит и слезинки. У вас и без того есть о чем тревожиться. Как, по-вашему, это повлияет на «Любезную обитель»? – Боюсь, люди будут опасаться публикаций о своих домах. – Не беспокойтесь. Я позабочусь, чтобы вы не остались без дела, – сказал Лайк. – Представителям нашей профессии нужен журнал вроде вашего. Почему бы вам сегодня вечером не прийти ко мне на коктейль? Я приглашу нескольких дизайнеров, познакомлю вас – за рюмочкой-другой. – Хорошая мысль! Где вы живете? – На «Вилле Веранда». Это новый многоквартирный дом, который похож на кривую вафлю. Едва Квиллер повесил трубку, курьер бросил ему на стол газету. Это был специальный выпуск «Утренней зыби». Конкурентка «Прибоя» осветила Тейтов инцидент прямо на первой странице, съязвив по поводу подробного описания коллекции нефрита которое появилось в «другой газете» накануне ограбления. Квиллер решительно пригладил усы кулаками и пошёл в редакторскую повидаться с главным, но Перси был на совещании с издателем и коммерческим директором. Квиллер уныло сел за стол и уставился на свою пишущую машинку. Следовало поработать. Следовало постучать на машинке, готовясь к следующему номеру журнала, но его что-то беспокоило. А именно Журнал развозили в субботу вечером. Ограбление произошло следующей ночью – в воскресенье поздно или в понедельник рано. За двадцать четыре коротких часа кто-то ( «Очень мало времени на изучение обстановки, – рассуждал Квиллер, – Чтобы успешно провернуть такое дельце, нужны суперспециалисты… если только воры не были знакомы с домом Тейта или не узнали загодя о коллекции. И если так, не приурочили ли они ограбление к выходу “Любезной обители”, чтобы её скомпрометировать?» Покуда Квиллер взвешивал все возможности, из печати вышел очередной номер «Прибоя», и курьер со свистом пронёсся по отделу публицистики, швыряя газету на каждый стол, Тейтов инцидент был благоразумно припрятан на странице четыре, и предварял его поразительный заголовок. Квиллер залпом проглотил шесть коротеньких абзацев. Подписал их Лодж Кендал, постоянный корреспондент «Прибоя» в полицейском управлении. «Любезная обитель» тактично не упоминалась. Примерная стоимость похищенного нефрита также не упоминалась. И была помещена неправдоподобная версия Департамента полиции. Квиллер хмуро прочел её, схватил пальто и устремился в пресс-клуб. Пресс-клуб располагался в крепости из закоптелого известняка, которая некогда была долговой тюрьмой. Окна были узкие и зарешеченные, а среди почерневших башенок гнездились грязные голуби. Внутри здания старые, обшитые деревом стены хранили устойчивые тюремные запахи девятнадцатого столетия, но хуже всего здесь был шум. Голоса взмывали к сводчатому потолку, сталкивались с другими голосами и опадали вниз, сливаясь в глухой рев. Для газетчиков тут был сущий рай. Коктейль-бар в главном зале нынче гудел как улей; все обсуждали случившееся на Тёплой Топи. Кражи драгоценностей были преступлениями, которыми культурные газетчики могли наслаждаться со вкусом и чистой совестью. Они тешили интеллект, а вреда, как правило, никому не причиняли. Квиллер нашёл Одда Банзена в том конце бара, что был традиционно закреплён за штатными сотрудниками «Прибоя». Он подсел к нему и заказал двойную порцию томатного сока со льдом. – Ты это читал? – спросил он фотографа. – Читал, – сказал Банзен. – Вот идиоты. Говорили они приглушенно. В противоположном конце бара неприкрытым ликованием звучали голоса сотрудников «Утренней зыби». Квиллер с досадой глянул на веселящихся конкурентов. – Кто этот парень вон там, внизу, в светлом костюме, – тот, что громко смеётся? – спросил он. – Он работает у них в отделе распространения, – сказал Банзен. – Этим летом играл против нас в софтбол, и вот зуб даю, он – гад. – Он меня раздражает. Умерла женщина, а он ржёт по этому поводу. – Вон идёт Кендал, – сказал фотограф. – Давай узнаем, что он думает о версии полиции. Полицейский репортёр – молодой, горячий и удачливый в работе – старался выказать профессиональное равнодушие. Квиллер поманил его в бар и спросил: – Сами-то вы верите в ту версию, которую накатали утром? – Что до полиции, – сказал Кендал, – то для неё дело ясное, что это дело тёмное. Ваша публикация о доме Тейта не имеет к этому никакого отношения. Это была внутренняя работка. Кто-то знал дорогу как свои пять пальцев. – Понимаю, – отозвался Квиллер. – Как я себе и представлял. Но, по мне, они не того подозревают. Не поверю я, что это сделал мальчишка—слуга. – Тогда как вы объясняете его исчезновение? Если Паоло не спёр нефрит и не махнул с ним в Мехико – то где он? – Паоло такое не подходит, – возразил Банзен. – Он был славный малый – тихий и застенчивый, очень желающий помочь. Не того он типа. – Вы, фотографы, мните себя знатоками человеческих характеров, – сказал Кендал. – Ну так вы ошибаетесь! С точки зрения Тейта, мальчишка был ленив, хитёр и лжив. Тейт несколько раз грозился его уволить, но миссис Тейт всегда за него заступалась. А муж боялся ей перечить из-за её болезни, Банзен и Квиллер недоверчиво переглянулись, и Кендал отошёл поговорить с группой телевизионщиков. Некоторое время Квиллер играл нефритовой пуговицей, которую дал ему Тейт. Он держал её в кармане среди прочей мелочи. Наконец он сказал Банзену: – Сегодня утром я звонил Дэвиду Лайку. – Как он держится? – Вроде не слишком расстроен. Сказал, что нефрит застрахован, а миссис Тейт была невыносимым созданием и устраивала своему мужу адскую жизнь. – Ещё как верю! Она была ведьма, нет, полторы ведьмы! А что он думает насчет того, будто в этом замешан Паоло? – Когда я говорил с Лайком, об этом ещё не было объявлено. Бруно, бармен пресс-клуба, вертелся поблизости в ожидании заказа. – Больше ничего, – бросил ему Квиллер. – Мне надо перекусить и топать обратно на службу. – Вчера я видел ваш журнал. – сказал бармен, – Мы с женой почерпнули из него уйму дизайнерских идей. С нетерпением ждем следующего выпуска. После того, что случилось на Тёплой Топи, можете и не дождаться, – ответил Квиллер. – Кому теперь захочется, чтобы его дом красовался на страницах журнала… Бруно покровительственно улыбнулся репортёру: – Может, я смогу вам помочь. Если у вас трудно с материалом, можете сфотографировать мой дом. Мы его оформили сами. – Какой же стиль вы избрали для своего дома? Квиллер ждал ответа не без опаски. Бруно слыл среди бедноты чуть ли не Леонардо да Винчи. Таланты его были многообразны, но скудны. – У меня то, что называется монохроматической цветовой гаммой, – растолковал бармен. – Я завёл ковёр цвета шартрез, стенную обивку цвета шартрез, шартрезовые драпри и шартрезовую софу. – Весьма соответствует вашей профессии, – сказал Квиллер, – но позвольте мне поправить вас в одной детальке. Мы |
||
|