"Кот, который играл в слова" - читать интересную книгу автора (Браун Лилиан Джексон)

ПЯТЬ

Перед тем как отправиться на вечеринку с коктейлями к Дэвиду Лайку, Квиллер зашёл домой переодеться и угостить кота ломтиком солонины, которую купил в лавке деликатесов.

Коко встретил его, выразив кошачий восторг облётом всей комнаты: на стулья, под столы, на стеллажные вершины, потом – вниз, с грохотом и урчаньем, кувыркаясь в воздухе на скорости шестьдесят миль в час. Шатались лампы. Вращались пепельницы. Трепыхались на ветру лёгкие занавески. Потом Коко прыгнул на словарь и во всю мочь принялся его царапать – приподняв зад, пригнув перед, указуя хвостом ввысь – как горка для катания на санях с флагом на макушке. Царапал прилежно, останавливался, чтобы взглянуть на Квиллера, и снова царапал.

– Играть некогда, – сказал Квиллер. – Я ухожу. Вечеринка с коктейлями. Может быть, принесу тебе оливку.

Он надел брюки, только что прошедшие химчистку, расшпилил недавно купленную рубашку и поискал свой новый галстук. Обнаружил его висящим на ручке дивана. На самом виду оказалась дырочка, и Квиллер застонал. Итак, в добром здравии пребывал только один клетчатый галстук. Он сорвал его с дверной ручки, где тот болтался, и повязал его на шею, ворча про себя. Тем временем Коко уселся на словарь, с надеждой готовясь к игре.

– Нынче вечером игра не состоится, – повторил Квиллер. – Ты слопаешь свою солонину, а потом хорошенько вздремнешь.

Репортёр собирался поймать на вечеринке сразу трёх зайцев. Он надеялся завести кой—какие полезные знакомства. Хотел взглянуть на фешенебельную и дорогую «Виллу Веранда». И очень хотел снова повидать Дэвида Лайка. Ему нравилась непосредственность этого человека. Лайк оказался не таков, какими Квиллер представлял себе дизайнеров. Лайк не был ни фатом, ни снобом и с небрежным изяществом, как привычную одежду, носил свою эффектную красоту,

«Вилла Веранда», современное дополнение к городскому ландшафту, была восемнадцатиэтажным зданием, огибавшим край живописного парка; балконы имелись в каждой квартире. Квартиру Лайка переполнял веселый смех и звон бокалов; из скрытых усилителей гремела музыка.

Лайк сказал приятно рокочущим голосом:

– Это ваш первый визит на «Виллу Веранда»? Мы зовем это здание «Реванш архитекторов». Балконы получились чересчур солнечными, чересчур продуваемыми и чересчур грязными. Угольная пыль, которая пролетает через мою гостиную, способна выбить глазное яблоко. Но это престижное местечко. В этом доме живет кое-кто из знаменитостей, среди них несколько слепых на один глаз.

Он сдвинул скользящую стеклянную дверь вдоль стеклянной стены и показал Квиллеру балкон, где металлическая мебель стояла чуть ли не на целую треть в воде, поверхность которой рябил ветер.

– Балконы после каждого дождя дня на три превращаются в болото, – сказал он. – Перила при сильном ветре вибрируют и поют «Аве Мария». И обратите внимание на наш уникальный вид – панораму девяноста двух других балконов.

В самой же квартире царила теплая жилая атмосфера. Всюду виднелись горящие свечи, книги в переплётах из дорогой кожи, экзотического вида растения, картины в солидных рамах и груды подушек, В одном углу журчал фонтанчик. А обои, роскошнейшие из всех когда—либо виденных Квиллером, походили на серебряную солому с узором из павлинов.

В убранстве преобладали восточные мотивы. Квиллер заметил восточную ширму, кривоногие чёрные столы, а в столовой – китайский ковер. На слоях гальки стояли большие таитянские скульптуры, подсвеченные скрытыми прожекторами.

Вот бы нам это сфотографировать, – сказал Квиллер Лайку.

– Я собирался предложить кое-что ещё в этом же здании, – отозвался дизайнер. – Я сделал квартиру Гарри Нойтону – как раз такую pied-a-terre[6], какие он использует для деловых обедов, но она сделана с большим вкусом и за большие деньги – ими её можно было бы выстлать от стены до стены. И цвета в ней сдержанные – в пастельных тонах. Я выбрал баклажанный, шпинатный и цвет перезрелой дыни.

– А кто такой Гарри Нойтон? – спросил Квиллер. – Я, кажется, слышал это имя.

– Ещё бы вы его не слышали! Воротила бизнеса! Гарри владеет стадионом, парочкой отелей и, вполне вероятно, зданием ратуши.

– Хотелось бы с ним познакомиться.

– Познакомитесь. Вечером он сюда завалится. О чём я и впрямь похлопотал бы, так это чтобы вы сфотографировали деревенский дом Гарри в Холмах Потерянного Озера – весь так вкусно-искусно-современный, – но в семье сейчас неурядицы, так что, может, и не стоит… Знакомьтесь же с гостями. Вот Старквезер – со своей прелестной женой, которая стремится стать пьянчужкой средних лет, – но не скажу, что я её осуждаю.

Партнер Лайка скромно сидел в углу дивана, зато миссис Старквезер ни в чём себе не отказывала. Её стареющее лицо выражало безумное веселье, а костюм её был отчаянно—розового оттенка. Она любовно вцепилась в Лайка, когда он представил ей Квиллера.

– Я влюблена в Дэвида, – заявила она репортёру, описывая бокалом коктейля широкую дугу. – Правда, он просто ошеломителен? Эти глаза! А этот сексуальный голос!

– Полегче, милочка, – сказал Лайк. – Ты что, хочешь, чтобы твой муж меня застрелил? – Он взглянул на Квиллера. – Вот одна из опасностей нашей профессии. Мы так привлекательны…

Едва Лайк вырвался из когтей миссис Старквезер, она вцепилась в квиллеровскую руку и принялась болтать:

– Дизайнеры задают чудные вечеринки! Всегда уйма мужчин! И еда всегда хоть куда! У Дэвида чудный повар. А вот напитки чересчур крепкие. – Она хихикнула. – А вы многих дизайнеров знаете? В них уйма занятного! Так хорошо одеваются, так чудно танцуют! Мой муж – не настоящий дизайнер. Привык торговать коврами. Пересчитывает денежки в фунтах и долларах. А вот у Дэвида – талант! Обожаю Дэвида!

Гости, как понял Квиллер, в основном оказались дизайнерами. Все мужчины были красивы, большинство – молоды. Женщины выглядели далеко не так, но то, чего им недоставало по части красоты и молодости, они восполняли манерами и нарядами, У каждой была своя изюминка. Они осыпали Квиллера комплиментами: без умолку хвалили его за новый журнал, пышность его усов и аромат табака.

Беседа порхала с предмета на предмет, путешествия, мода, редкие вина, балет и сомнительные успехи других дизайнеров. Несколько раз, вызвав бурю негодования, прозвучало имя Жака Буланже.

Никто, как заметил Квиллер, не был расположен обсуждать ноябрьские выборы, призовое знамя страны на скачках или положение в Азии. И никого из гостей, очевидно, не встревожили новости об ограблении Тейта. Они попросту забавлялись тем, что такое возьми да приключись как раз с клиентом Дэвида.

Молодой человек утонченной наружности подошёл к Квиллеру и представился как Боб Орекс. У него было удлиненное аристократическое лицо с изломанными дугами бровей.

– Обычно, – признался он репортёру, – я не слежу за криминальными новостями, но моя семья знавала Тейтов, и потом – меня очаровала статья в сегодняшней газете. Я и понятия не имел, что Джорджи собрал такую коллекцию. Он и Сайни годами никого не принимали! Мама и Сайни в Швейцарии учились в одной школе, вы же знаете.

– Нет, я не знал.

– У семьи Сайни всегда было больше мозгов, чем влияния, – так мама говорит. Все они были учёные и архитекторы. Когда Сайни вышла за богатого американца, для них, пожалуй, это была удача. У Джорджа, по словам мамы, в те дни ещё были волосы.

– Как Тейты сколотили своё состояние? – спросил Квиллер.

– Довольно причудливым и милым способом. Дедушка Джорджа делал монету – чистую монету – на выделке кучерских кнутов. Но мама говорит, что у самого Джорджа никогда не было таланта к бизнесу. Дурачиться он, пожалуй, умел, но – ничего такого, что можно положить в банк.

– Тейт вкладывал всю душу в коллекцию нефриту – сказал Квиллер, – Мне очень не по себе из-за этого грабежа.

– Такое, – надменно сказал Орекс, – случается, когда нанимаешь прислугу по дешевке: Когда был в живых папа, мы всегда настаивали на дворецких-англичанах и горничных-ирландках. У моей семьи тогда водились деньги. Теперь мы выезжаем на наши связях. И я держу на Ривер-стрит лавочку, которая помогает мне отгонять от порога призрак нищеты.

– Я хотел бы как-нибудь вам позвонить, – сказал Квиллер. – Я ищу сюжет для своего журнала.

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что ваши читатели до меня дозрели. Я специализируюсь на Организованном Уродстве, а это искусство – не для толпы. Но что ж, пожалуй! Вы можете найти это занимательным.

– Кстати, кто такой Жак Буланже, о котором тут только что говорили?

– Буланже? – Брови у Орекса поднялись чуть повыше. – Он делает интерьеры семьям Даксбери, Пенниманов и всем другим старинным семействам с Тёплой Топи.

– Должно быть, он мастер своего дела.

– В нашем бизнесе, – сказал дизайнер, – успех не является показателем высокого качества… Чёрт возьми! Да у вас нечего выпить! Принести вам что-нибудь из бара?

Но Квиллера интересовал вовсе не бар, а буфет. Столы в буфетной были уставлены икрой, креветками, гренками с сыром на подогретых блюдах, маринованными грибами, фаршированными артишоками и пряными фрикадельками в укропном соусе. В третий раз загрузив свою тарелку, он заглянул на кухню и увидел большую духовку из нержавеющей стали, температуру которой поддерживал повар-японец. Заметив журналиста, повар кивнул ему, Квиллер ответил легким поклоном

Тем временем в буфетную ввалился какой-то неуклюжий здоровяк с шишковатым лицом; склонившись над столом, он принялся швырять себе в рот лакомые кусочки, орошая их глотками виски с содовой.

– По нраву мне эти ребятишки дизайнеры эти – сказал он репортёру. – Они меня таскают на все свои вечеринки. Но вот как они зарабатывают на жизнь – это выше моего разумения. Они живут в мире снов. Сам я бизнесмен – около дюжины предприятий за год – и каждый вклад у меня окупается. Я не ищу шумных развлечений – в отличие от этих ребяток. Вы понимаете. Вы ведь из газеты, верно?

– Джим Квиллер из «Дневного прибоя».

– Ваша братия, газетчики, – славное племя. Вам положено обеими ногами на земле стоять. Я знаю тьму журналистов. Знаю главных редакторов обеих наших газет, знаю спортивного редактора «Прибоя» и вашего финансового обозревателя. Все они бывали у меня в охотничьем домике. Любите охоту и рыбалку?

– Я мало в этом смыслю, – сказал Квиллер.

– По правде-то мы все просто посиживаем за бутылкой и палим в воздух. Вы должны как-нибудь подъехать и составить нам компанию. Кстати, я – Гарри Нойтон.

Они пожали друг другу руки, и Квиллер сказал:

– Дэвид говорит, у вас есть дом, который может стать отличным сюжетом для нового дизайнерского журнала при «Дневном прибое».

Прежде чем ответить, Нойтон долго пялился на свои ботинки.

– Пойдёмте в другое местечко, где потише.

Они прошли в малую столовую и сели за стол с мраморной столешницей – бизнесмен со стаканом виски с содовой и Квиллер с тарелкой маринованных грибов и креветок.

– Что бы вы ни услышали о моём доме в Холмах – всё правда. Небывалый домишко! И я во всём доверяю Дэвиду – вот так, Дэйву и моей жене. У неё – талант. А вот у меня – никаких талантов. Я всего-то год-другой ходил в технический колледж. – Он сделал паузу и посмотрел в окно. – Но Натали артистичная. Я ею горжусь.

– Хорошо бы увидеть ваш дом.

– Ну… тут есть проблема, – сказал Нойтон, сделав солидный глоток. – Дом, очевидно, будет продан. Понимаете, мы с Натали разводимся.

– Грустно слышать, – сказал Квиллер. – Я и сам прошёл этой дорогой.

– У нас всё в порядке, понимаете? Она просто хочет уйти! У неё завелась безумная мыслишка стать художницей. Можете себе представить? Получила всё на свете, но хочет творить, голодать в этих чердачных студиях, что-то в жизни сделать. Вот ведь что говорит. И то, что она всё это хочет, – скверно. Достаточно скверно – оставить мальчиков. Не пойму я этих нынешних женщин с артистическим тараканчиком в голове.

– У вас есть дети?

– Два сына. Два хорошеньких мальчика. Не знаю, как у неё духу хватает – встать да и уйти от них. Но вот мои условия: мальчики – под полной моей опекой и развод – навсегда. Без штучек. Передумать и вернуться через пару месяцев у неё не выйдет. Дураком я ни перед кем не буду. Тем более – перед этой женщиной. Скажите, прав я?

Квиллер внимательно глядел на этого мужчину – агрессивного, богатого, одинокого.

Нойтон осушил свой стакан и заявил:

– Я, конечно, отдаю мальчиков в военную школу.

– А миссис Нойтон – художница? – спросил Квиллер.

– Какая там художница! Просто заполучила эти большие ткацкие станки и хочет ткать на них ковры да коврики для дизайнеров, на продажу. Уж не знаю, чем она жить собирается. Денег у меня не взяла и дом не хочет взять. Вот не знаете ли кого, кто захочет за четверть миллиона долларов купить целое состояние?

– Н-да, стоящий, должно быть, домишко.

– Вот что, если вам придёт охота написать об этом для газеты, мне легче будет развязать этот узелок.

– Там сейчас кто-нибудь живет?

– Сторож, только и всего. Натали в Рено. А я здесь, на «Вилле Веранда», живу. Подождите-ка, добавлю для вкуса ледяных кубиков.

Нойтон ринулся к бару, и, пока он отсутствовал, повар-японец тихонько забрал у Квиллера тарелку и возвратил её с новой горкой съестного.

– Как я и говорил, – продолжал Нойтон, – у меня квартирка, которую сделал Дэйв. Ну и вкус у этого парня! Хотел бы я такой иметь. Я завёл импортный датский паркет, встроенный бар, меховой ковёр – сплошные произведения искусства!

– Я не прочь на них взглянуть.

– Вот и взглянем. Это рядышком, на этом же этаже, в северном крыле.

Они ушли с вечеринки; Нойтон нёс свой стакан виски с содовой.

– Должен предупредить, – сказал Нойтон, когда они шли по коридору, – краски там диковатые.

Он отпер дверь пятнадцатой квартиры и щёлкнул выключателем. Квиллер на мгновение потерял дар речи.

Заиграла приятная музыка. Сочные краски запылали на свету. Все казалось мягким, удобным, но массивным.

– Вы как, модерном интересуетесь? – спросил Нойтон; – Адски дорого, когда как надо сделано.

– Потрясающе! Это и впрямь потрясающе!

Пол был набран из крохотных квадратиков тёмного дерева маслянисто-бархатной выделки. На нём лежал ковёр размером с половину теннисного корта, косматый, как некошеная трава.

– Ничего коврик? – спросил Нойтон. – Настоящий козий пух из Греции.

Ковёр с трёх сторон окружали три дивана, обтянутые бежевой замшей. Приглашающе вогнутое кресло было обито чем-то неправдоподобно мягким.

– Викунья [7], – сказал Нойтон. – Но вы лучше плюхайтесь в то, зелёное. Это – моё любимое.

Когда Квиллер устроился в зелёном кресле, возложив ноги на примыкающую к креслу тахту, по лицу его разлилось выражение блаженства. Он погладил резные, обтянутые шерстью ручки.

– Вот бы, право, мне квартирку вроде этой, – пробормотал он.

– А вот бар, – с нескрываемой гордостью сказал Нойтон, плеснув себе в стакан ликеру. – А стереопроигрыватель – в том старинном испанском комоде, единственном здесь антиквариате. Недешёво мне обошелся. – Он погрузился в кресло с обшивкой из викуньи. – Плата за эту квартирку не то чтобы плевая, но в этом доме живут подходящие люди – для знакомства подходящие. – Он назвал двух судей, отставного университетского ректора, известного ученого, – Я их всех знаю. Знаю тьму людей у нас в городе. Ваш главный редактор ходит у меня в дружках.

Глаза Квиллера блуждали по стенам из подвесных книжных полок, по большому столу, обтянутому кожей цвета ржавчины, по чувственно—мягкому ковру, по трём – не одному, а трём! – диванам с пышнейшими подушками.

– Да, Лайк проделал потрясающую работёнки – наконец сказал он.

– Вот вы, похоже, правильный парень, – издалека начал Нойтон. – Как это вы ладите с дизайнерами?

– Они как будто свои ребята, – откликнулся Квиллер, пропуская комплимент мимо ушей.

– Я не о том. Вы ведь познакомились с Бобом Орексом? Вот у кого проблемы так проблемы.

– Я знаком с разными людьми, – резче, чем намеревался, ответил Квиллер.

У него сработала чисто репортёрская привычка всё примерять на себя и в любых обстоятельствах защищать коллег, и его возмутили нойтоновские интонации.

– Вот это-то меня в вас, журналистах, и восхищает, – сказал Нойтон. – Никому вас не сбить с толку. Вы всё на свой аршин мерите.

Квиллер сбросил ноги с тахты и поднялся из зелёного кресла:

– Ну так как? Вернёмся на поле битвы?

Они вернулись на вечеринку; Нойтон тащил две бутылки бургонского из своих личных запасов, чтобы пополнить арсенал Лайка.

Квиллер похвалил дизайнера за нойтононскую квартиру.

– Ах, если б я мог себе позволить квартирку, как у него! Так или этак, а сколько она на прикидку стоит?

– Слишком дорого, – ответил дизайнер. – Кстати, если вам когда-нибудь понадобится нечто подобное, я вам устрою по себестоимости плюс перевозка.

– Мне позарез нужна меблированная квартира, – сказал Квиллер. – Дом, где я живу, сносят, чтобы устроить автостоянку, и я должен через десять дней съехать.

– А почему бы вам какое-то время не попользоваться квартирой Гарри – если она вам так уж понравилась? – предложил Лайк. – Он уезжает в Европу, и его не будет с месяц, а то и побольше.

Квиллер заморгал:

– По-вашему, он захочет сдать её в субаренду – по доступной для меня цене?

– Давайте спросим у него.

– Нет, чёрт возьми, – сказал Нойтон, – я сдавать не собираюсь, но если хотите воспользоваться моей берлогой – въезжайте, да и всё тут.

– Нет, я хотел бы платить за квартиру, – возразил Квиллер.

– Не донимайте вы меня вашей честностью! Газеты оказали мне тьму ценных услуг, и я могу оказать ответную услугу кому-нибудь из журналистской братии. Авось не разорюсь!

– Это, естественно, ловушка, – сказал Квиллеру Лайк. – Он рассчитывает, что вы будете пересылать ему почту и принимать телефонограммы.

– Ну, я тоже не лыком шит, – возразил Квиллер. – Я держу кота.

– Тащите его с собой! – вскричал Нойтон. – У него будет отдельная комната с ванной. Первый класс!

– Могу гарантировать, что он не будет драть мебель.

– Замётано. Я уезжаю в среду. Ключи будут на столе управляющего, в том числе и ключ от бара. Чувствуйте себя как дома. И не удивляйтесь, если я буду вам дважды в день звонить из Европы. Насчет телефона я – с тараканом.

Позднее Лайк признался Квиллеру:

– Спасибо, что сняли меня с крючка. Гарри рассчитывал, что я возьму на себя обязанности его секретаря. Уж не знаю почему, но клиенты, когда приглашают дизайнера, считают, что на всю жизнь наняли себе няньку.

Всё это произошло так быстро, что Квиллер твёрдо уверовал в благосклонность фортуны. Внутренне торжествуя, он предпринял ещё два рейса в буфет, прежде чем пожелать хозяину спокойной ночи.

Выходя из квартиры, он почувствовал, что его тянут за рукав. Позади него, улыбаясь, стоял повар.

– Вы держать собачка в дом? – спросил он у репортёра.

– Нет, – растерялся Квиллер, – но…

– Собачка голодный. Вы брать собачкин сумочка, – сказал повар и всучил Квиллеру обернутый фольгой пакет.