"Да, господин министр" - читать интересную книгу автора (Линн Джонатан, Джей Энтони)15 Равные возможностиСубботу относительно спокойно провел в своем избирательном округе. На исходе первый год моего пребывания в правительстве. Похоже, дела идут совсем неплохо – ни одного крупного провала (во всяком случае, такого, который не удалось бы вовремя предотвратить). Кроме того, появилось ощущение, что я наконец-то начинаю постигать премудрости административной машины. Конечно, может возникнуть вопрос: не слишком ли много времени – целый год! – требуется, чтобы «начать постигать» премудрости такого министерства, как, скажем, мое? В политическом смысле, безусловно, много. Однако если бы я, профессиональный журналист и бывший лектор политехнического института, не обладающий опытом управления крупной промышленной корпорацией, был назначен председателем «Империал кемикл индастриз» и всего через год сумел понять ее специфику, меня считали бы выдающимся человеком. Ведь мы, политики, чувствуем себя в Уайтхолле словно малые дети в дремучем лесу. Нас, никогда ничем не занимающихся, кроме медицинской практики, юридических консультаций или издания политического журнала, вдруг ставят во главе министерства, насчитывающего от двадцати до ста тысяч сотрудников! И все-таки в целом, мне кажется, у нас выходит нормально. Впрочем, должен признать, мой энтузиазм по поводу успешной деятельности на посту министра Ее Величества несколько угас после интервью, которое я дал не по годам развитой девчушке для ее школьного журнала. Она поинтересовалась, как мне удалось добиться столь видного положения. Я кратко перечислил основные этапы своей политической карьеры и скромно добавил, что «ее кульминационный момент настал, когда премьер-министр счел возможным предложить мне пост в кабинете». Я не хотел выглядеть слишком самодовольным. Как показывает мой опыт, у детей на этот счет особый нюх. Кэтти спросила, не страшит ли меня «эта жуткая ответственность». Я объяснил ей, что когда человек решает – как, например, я – посвятить свою жизнь служению другим, чувство ответственности становится одним из его неотъемлемых качеств. В ее глазах светилось нескрываемое восхищение. – Но бремя власти… – зажмурившись, с благоговением прошептала она. – Увы, – произнес я тоном человека, давно привыкшего к этому бремени. – Конечно, иногда… Но понимаешь, Кэтти (Я специально обратился к ней по имени, показывая, что ни в коей мере не считаю себя выше своих избирателей, даже потенциальных, то есть детей.), сознание собственной власти учит человека смирению… Меня перебила стремительно вошедшая в комнату Энни: – О, смиренный мой, только что звонил Бернард. Неужели ей не понятно, что в присутствии посторонних такие шуточки по меньшей мере неуместны?! У меня тоже развито чувство юмора, но всему же есть предел! Оказывается, Бернард просил передать, что партийный центр настоятельно рекомендует мне посмотреть вечернюю телепрограмму по Би-би-си-2. Я понял, о какой программе идет речь, и твердо решил ее не смотреть. – О господи! Член парламента Морин Уоткинс – одна из самых неприятных заднескамеечниц, фанатичка. Вряд ли на нее стоит тратить время. Тут я заметил: Кэтти добросовестно записывает мои слова. Пришлось объяснить ей, что это «не для печати» – реалия, которую ей трудно понять. «Слава богу, нам в основном приходится иметь дело с хорошо выдрессированными парламентскими корреспондентами», – с теплым чувством подумал я. В конце концов Кэтти все-таки вырвала листок из своего блокнота, но, к моему удивлению, встала на защиту Морин. – А мне она нравится! Вам не кажется, что женщин по-прежнему эксплуатируют? Все мои подруги из четвертого «Б» считают, что их эксплуатируют и на работе, и дома – иначе и быть не может в мире, которым управляют мужчины в своих интересах. От этого страстного обвинения я, честно говоря, несколько опешил. Как-то не верилось, что она сама… Но умница Кэтти тут же бесстрашно добавила: – Она тоже так считает. Признаться, я уже по горло сыт феминистским вздором! В наше время стоит только сделать женщине комплимент по поводу ее внешности, как тебя тут же объявят сексуальным маньяком. Это лесбийское лобби лезет буквально во все дыры! Решив доказать Кэтти, что она заблуждается, я с отеческой улыбкой произнес: – Ну-у, те времена канули в вечность, девочка. К тому же в палате общин она, слава богу, не имеет большого веса… – Естественно, – перебила Энни. – В палате одни мужчины. Я поблагодарил свою дорогую женушку за помощь, еще ласковее улыбнулся Кэтти и спросил, интересует ли ее что-нибудь еще. – Всего один вопрос, – сказала она. – Чего вы практически добились как член кабинета министров? Вопрос доставил мне искреннее удовольствие: он казался легким, и на него приятно было отвечать. – Добился? – задумчиво повторил я. – Довольно многого. Например, членства в Тайном совете, в партийном комитете по выработке политической стратегии… Но она тут же уточнила, что ее интересует мой личный вклад в улучшение жизни других. Было отчего прийти в замешательство. Иногда дети задают самые немыслимые вопросы. «Абсурдные до невозможности», как сказали бы наши американские союзники. До этого, естественно, никому и в голову не приходило задавать мне подобные вопросы. – В улучшение жизни? – переспросил я. – Да. – Других людей? Я лихорадочно соображал, но нужные слова, как назло, не шли в голову. – Э-э… понимаешь, Кэтти, – начал я, пытаясь собраться с мыслями, – в общем, много сделал… ведь для этого меня и назначили… восемнадцать часов в день… семь дней в неделю… без выходных… Кэтти перебила меня, как только я имел глупость перевести дух. Со временем этот ребенок станет находкой для Би-би-си! – Не могли бы вы привести несколько примеров? Или хотя бы один, а то моя статья будет скучноватой. – Примеров? Конечно, могу, – заверил я, но тут же понял, что не могу. Ее остро отточенный карандаш выжидательно замер над верхней строкой разлинованного блокнота. Затянувшееся молчание становилось угрожающим. – Видишь ли, Кэтти, – начал я, с трудом подыскивая слова, – не знаю даже, с чего начать. В правительстве многое делается коллективно… мы все вместе… лучшие умы государства… бьемся над решением важнейших проблем… Мое объяснение ее явно не удовлетворило. – Да-а, – с сомнением протянула она. – Но о чем вы будете вспоминать, когда придет время оглянуться и сказать себе: «Я сделал то-то и то-то»? Ну как писатель про свою книгу. Маленькая пиявка! Я попытался как можно доступнее растолковать ей некоторые особенности политической жизни. – Дело в том, Катти, что политика – хитрая штука, в ней должно принимать участие множество самых разных людей. Все это требует времени… Рим строился не в один день… Бросив взгляд на ее лицо, я увидел, как на нем застывало чувство разочарования. Я искренне посетовал, как быстро летит время, сослался на необходимость поработать над срочными материалами, тепло поблагодарил Кэтти за «милую, приятную беседу» и вежливо выпроводил, предварительно напомнив, что она обещала ознакомить меня со статьей до публикации в своем школьном журнале. Вернувшись, я устало плюхнулся в свое любимое кресло возле камина. Настроение было хуже некуда. – Способная девочка, – заметила Энни. – Все! Чтоб я еще хоть раз согласился дать интервью школьному журналу? Ни за что на свете! Она задавала такие трудные вопросы… – Да не трудные, а простодушные, – возразила Энни. – Она наивно полагала, что твоя деятельность имеет под собой какую-то моральную основу. Слова Энни меня сильно озадачили. – Но она действительно имеет, – возразил я. Энни рассмеялась. – Ну не будь дурачком, Джим! Мне было совсем не смешно. Я мрачно разглядывал красиво сложенные поленья в искусственном камине. – Что ты вздыхаешь? – спросила Энни. – Может, она права? Действительно, чего я добился? – Джим, а если сейчас попробовать? – неожиданно предложила Энни. – Раз уж вы с Кэтти так убеждены, что у тебя в самом деле есть власть. Моя жена порой не только выдвигает самые нелепые предложения, но и настаивает на них! – Что я могу? Ведь я всего лишь член кабинета! – огрызнулся я. Энни сочувственно улыбнулась. – Да, «бремя власти» и впрямь научило тебя смирению. При чем тут смирение? О нем вопрос не стоит и никогда не стоял. Я не способен добиться каких-либо изменений в обозримом будущем – вот в чем вопрос! Изменения требуют проведения законопроектов через парламент, а там на ближайшие два года все забито. Но Энни не сдвинешь. – Почему бы тебе, например, не провести какие-нибудь реформы государственной службы? – упрямо гнула она свое. Ее послушать, так речь идет о пустяке, а не о десятилетиях жесточайшей борьбы. И хотя мне, честно говоря, было интересно, какие именно реформы она имеет в виду, я со знанием дела объяснил ей, что любые мало-мальски серьезные реформы в государственной службе обречены на провал. – Допустим, я подготовил пятьдесят сногсшибательных реформ. А кто должен будет их осуществлять? Она сразу же все поняла. – Государственная служба! – хором ответили мы, и Энни сочувственно кивнула. Но моя жена так просто не сдается. – Хорошо, – продолжила она, – ну а если не пятьдесят, а всего одну? – Одну? – Если ты сумеешь провести одну, всего одну важную реформу государственной службы, это уже будет кое-что. – Кое-что? Это кое-что войдет в «Книгу рекордов Гиннесса»! Я поинтересовался, что конкретно она предлагает. – Заставь их назначать больше женщин на высшие посты государственной службы. Женщины составляют половину населения страны. Почему бы им не составить пятьдесят процентов постоянных заместителей? Сколько женщин среди них сейчас? Я задумался. Лично я не знаю ни одной. – Равные возможности! – с пафосом произнес я, с удовольствием вслушиваясь в чеканное звучание этих слов. – Надо попробовать. Почему бы и нет? Это вопрос принципа. Энни была в восторге. – Ты хочешь сказать, что готов заняться этим из чистого принципа? Я кивнул. – О, Джим! – В ее голосе слышалось неподдельное восхищение. – Принципы, – со значением добавил я, – самое лучшее оружие для завоевания голосов. У Энни вдруг разболелась голова, и она необычно рано отправилась спать. Я хотел было задержать ее, чтобы продолжить эту интересную беседу, но у нее, похоже, пропал весь интерес. Странно! Сегодня имел возможность на практике познакомиться с равными возможностями – или отсутствием таковых – в системе государственной службы. По счастливому стечению обстоятельств, ко мне пришла Сара Хэррисон, единственная женщина – помощник постоянного заместителя МАДа. Сара – яркая, интересная личность. Весьма привлекательна, умна, к тому же ей всего около сорока, что по меркам Уайтхолла совсем немного для такой ответственной должности, как помощник постоянного заместителя. У нее деловая – я бы сказал, мужская – хватка в работе, хотя в остальном она очень женственна и мила. Сара пришла по поводу письменной жалобы одного из членов оппозиции: что-то насчет особых полномочий местных властей на использование земельных участков в зонах особого развития. Что все это означает? Что я должен делать? Впрочем, оказалось, мне ничего делать не надо. По ее словам, часть претензий не имела под собой оснований, часть подпадала под действие законодательных постановлений – так что делать мне даже при всем желании нечего. Вот такая помощь государственной службы на самом деле облегчает жизнь министру. Ни решений, ни даже извинений. Вообще ничего. Великолепно! Я попросил ее написать ответ, но она тут же протянула мне готовый текст. Надо было только подписать. Я пробежал его глазами – безукоризненно! – и невольно подумал: «Почему бы в государственную службу не брать побольше таких прекрасных работников, как она?» Но эту мысль сменила другая, очень своевременная: «Когда, как не сейчас, узнать реальное положение вещей относительно равных возможностей?!» Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, я спросил ее, сколько женщин занимает ответственные посты в системе государственной службы. Четкий ответ не заставил себя ждать: в должности постоянного заместителя – ни одной, в должности заместителя постоянного заместителя – четыре из ста пятидесяти или что-то около того. А я про себя подумал, найдется ли среди них хоть одна, которая не была бы «немножко того». Скорее всего, нет. Во всяком случае, к тому моменту, когда они становятся заместителями постоянного заместителя. – А помощников постоянных заместителей? – поинтересовался я. Как и следовало ожидать, она назвала точную цифру – двадцать семь. «Не так уж плохо», – подумал я и спросил: – Из скольких? – Из пятисот семидесяти восьми. Кошмар! Я был потрясен… в отличие от нее, поскольку она говорила об этом в своей обычной деловой манере, но улыбаясь. – Вас это не ужасает? – спросил я. – Да нет. По-моему, это скорее комично. Впрочем, ничего удивительного. Вся государственная служба – сплошная комедия. Верховодят-то в ней мужчины! Человек, который собирается посвятить себя защите женских прав, должен уметь поставить себя выше подобных обвинений. Я был на ее стороне. – Что бы вы могли предпринять для исправления положения? – спросил я. (Никакой реакции.) Тогда я задал вопрос иначе: – Что бы Я мог предпринять для исправления положения? Она бросила на меня холодный испытующий взгляд. У нее восхитительные глаза василькового цвета! И превосходные тонкие духи! – Вы серьезно, господин министр? Я молча кивнул. – Что ж, назначьте на высшие посты в государственной службе самых талантливых женщин из других отраслей – юриспруденции, литературы, торговли, промышленности. Условия им вполне подойдут: хорошая заработная плата, большие отпуска, приличная и не зависящая от инфляции пенсия. Увидите, у вас сразу же появится масса знающих, одаренных людей. – И они справятся с этой работой? – Еще бы! – Мой вопрос, казалось, ее удивил. – Скажите, господин министр, почему члена парламента – журналиста в мгновение ока можно сделать министром, а назначить партнера крупной юридической фирмы постоянным заместителем нельзя? В это время Бернард напомнил мне об очередном запланированном мероприятии. Сара попрощалась и вышла из кабинета. – Бернард. – Да, господин министр? – как обычно, отозвался он. Вот уж скоро год я пытаюсь установить между нами менее официальные отношения, однако он упорно не желает – такой формалист. – Бернард, мне бы хотелось, чтобы вы называли меня Джимом. По крайней мере, когда мы одни. Он кивнул. – Постараюсь, господин министр. Нет, он безнадежен! Я потряс листком, который оставила Сара. – Сара говорит, что эта жалоба не стоит выеденного яйца. И она уже подготовила ответ. Бернард расплылся в довольной улыбке. – Отлично! Теперь мы сможем спокойно упрятать все это в КСПО? – КСПО? – Принятое у нас условное обозначение. Комиссионный склад престарелых обувщиков. – Увидев на моем лице недоумение, он пояснил: – Никому не нужные старые сапожники. – Бернард! – укоризненно и назидательно произнес я. – Я не государственный служащий! Я придумаю свое собственное условное обозначение. И размашисто написал на полях: «Отработанный пар». Сегодня беседовал с сэром Хамфри на тему о равных возможностях. Однако, не желая раньше времени открывать карты, попросил Бернарда сказать ему, что речь пойдет о «кадрах». Сэр Хамфри вошел в кабинет – уверенный в себе, надменный патриций, снисходительно взирающий на мир у своих ног. Я решил для начала сбить с него спесь. Это всегда полезно. – Хамфри, я принял принципиальное решение. Он опустился на стул и замер, обратив ко мне взор приоткрытых от удивления губ. – Принципиальное решение? – Он быстро пришел в себя и даже сделал вид, будто искренне рад этому известию. – Вот именно, – бодро подтвердил я. – Меня не устраивает количество женщин в государственной службе… – Но… – он озадаченно нахмурил брови, – неужели их так много… Бернард поспешил мне на помощь. – Господин министр считает, что их должно быть больше. – Намного больше, – решительно подхватил я. Сэр Хамфри все никак не мог сообразить, куда я клоню. – По-моему, штат машинисток, уборщиц, буфетчиц полностью укомплектован… – неуверенно произнес он. – Не правда ли, Бернард? – Э-э… у нас как будто имеется несколько временных ставок технических секретарей, – с готовностью откликнулся мой личный секретарь. Бернард, конечно, тоже не понял сути моей идеи. Пришлось объяснить, что я имею в виду постоянных заместителей. Сэр Хамфри был в полном смысле слова ошарашен. Настолько, что вместо ответа издал какой-то нечленораздельный звук. – Почему бы нам, например, не взять несколько мандаринов женского пола? – продолжал я. Мой постоянный заместитель все еще пребывал в состоянии полной прострации – сидел, тупо глядя куда-то в пустоту. – Вы хотите сказать «мандаринок», господин министр? – с сомнением поправил Бернард, привстав со стула. Шуточки Бернарда всегда ставят меня в тупик. Что это: тонкий юмор интеллигента или признаки прогрессирующего слабоумия? Я без лишних слов указал ему обратно на стул. – Сколько постоянных заместителей насчитывается у нас на данный момент? – обратился я к Хамфри. – Полагаю, сорок один. Точный ответ! – Сорок один, – согласно кивнул я. – А сколько среди них женщин? Память вдруг изменила ему. – Э-э… вообще-то… не имея под рукой статистических данных… я затрудняюсь точно сказать… – Хорошо, скажите приблизительно. – Приблизительно? Э-э… приблизительно – ни одной, – осторожно ответил он. «Похоже, но не сигара», как сказали бы наши американские союзники. «Точно, ни одной» – вот правильный ответ, и сэр Хамфри его знал. «Забавная ситуация», – с удовлетворением подумал я и бодро-весело продолжал гнуть свою линию. – Далее. Насколько мне известно, у нас по меньшей мере сто пятьдесят заместителей постоянных заместителей. Вы знаете, сколько из них женщин? Сэр Хамфри и на этот раз попытался увильнуть от ответа. Либо на самом деле не знал, либо не хотел обнаруживать свою неосведомленность. – Э-э… трудно сказать, господин министр, – наконец выдавил он из себя. – Почему трудно? – удивился я. Бернард снова пришел ему на помощь: – Наверное, потому, что многие из них хуже старых баб. Я пропустил эту плоскую остроту мимо ушей. – Четыре, – сообщил я. – Четыре заместительницы постоянных заместителей… из ста пятидесяти трех, если быть точным. Похоже, цифры произвели на сэра Хамфри сильное впечатление. – Неужели так много? – У него аж глаза на лоб полезли. Ладно, повеселились и будет. Пора приступать к делу, пора ознакомить их с решением, которое созрело у меня в голове после первого разговора с Сарой Хэррисон. – Я намерен в течение четырех лет повысить квоту женщин, занимающих посты постоянных заместителей и заместителей постоянных заместителей, до двадцати пяти процентов. Думаю, сэр Хамфри был потрясен, но полной уверенности у меня не было – на лице этого старого воробья не дрогнул ни один мускул. – Господин министр, целиком и полностью разделяю ваши намерения… – начал он. – Вот и прекрасно, Хамфри! – поспешно вставил я, так как его реакция меня, естественно, насторожила. – Конечно же, надо выдвигать больше женщин на руководящие посты… Конечно. Нас всех давно уже беспокоит наметившееся несоответствие. (Я про себя отметил умелое использование слова «наметившееся».) Но такие вещи требуют времени… – Знаю, поэтому и хочу приступить как можно скорее. – Меня тоже провести трудно. – Я всем сердцем «за»! – с энтузиазмом откликнулся мой постоянный заместитель. – И предлагаю немедленно приступить к созданию межведомственного комитета… Он неисправим. Прекрасно знает, что у меня на уме, но все равно хочет заморочить мне голову своей обычной тактикой оттяжек и проволочек. – Здесь требуется кувалда, – заявил я. – Надо проломить эту бюрократическую трясину! В разговор снова встрял этот зануда Бернард: – Господин министр, простите, но трясину нельзя проломить кувалдой. Она просто… – Он изобразил какое-то чавканье. У меня было сильное желание, чтобы эта трясина засосала и его. Замечание насчет кувалды, похоже, задело сэра Хамфри за живое. – Господин министр, не хотите ли вы сказать, что это я тяну вас в бюрократическую трясину? Если так, то вы не справедливы ко мне. У меня не было ни малейшего намерения… На всякий случай я извинился – вдруг действительно не было? – и поинтересовался, какие же намерения у него были. – Позвольте заметить, – пробормотал он уже не таким обиженным тоном, – если мы хотим, чтобы на руководящих постах были женщины, нам необходимо существенно увеличить нормы приема женщин на начальном уровне. Тогда со временем… – Когда? – перебил я. Этого вопроса можно было бы и не задавать. – Ну-у… лет через двадцать пять. – Мне кажется, вы не понимаете главного, Хамфри, – по-прежнему сохраняя выдержку, сказал я. – Я хочу добиться этого сейчас. – Сейчас? – ошеломленно произнес мой постоянный заместитель. Дошло, слава богу! – Но, господин министр, чтобы сделать что-то сейчас, тоже требуется время. Удивительно, как быстро эти мандарины умеют приходить в себя. В его тоне уже явственно послышались снисходительные нотки. Да, уже год я слушаю эту заигранную пластинку. – Знаю-знаю, три заповеди государственной службы: чем быстрее – тем дольше, чем дешевле – тем дороже, чем секретнее – тем демократичнее! Нет, Хамфри, это надо сделать за четыре года. Согласитесь, срок немалый. Он печально покачал головой. – Боюсь, господин министр, мы говорим о разных вещах. Я – о реальном времени, а вы – о политическом. Сэр Хамфри удобно откинулся на спинку стула, помолчал, а затем неторопливо, как бы размышляя, продолжил: – Государственных служащих взращивают, словно вековые дубы. Это вам не петрушка и не укроп. Они входят в силу постепенно, в положенный срок… (В жизни не слышал такой претенциозной бредятины.) Их выдерживают, как… – Как вас? – съязвил я. – Я хотел сказать, их выдерживают, как старый портвейн, – с обидой возразил он. – «Гримсби»[79], например? Он чуть скривил губы. – Я не шучу, господин министр. Ну еще бы! Мало того, что он на полном серьезе заявляет о своей значимости, так еще и пытается увести разговор в сторону от моего нового принципиального решения. (Во всяком случае, я так считаю.) Что ж, будем бить наповал. – Я хорошо все обдумал и предлагаю решить эту проблему, назначив на высшие должности государственной службы наиболее способных женщин из других областей деятельности. На моего постоянного заместителя стоило посмотреть: вытаращенные от ужаса глаза, в лице ни кровинки… – Господин министр… мне кажется… я не совсем… – К тому времени, как он добрался до слова «понимаю», его речь превратилась в невнятное бормотание. Эта сцена доставила мне огромное удовольствие. – Слушайте внимательно, Хамфри, – сказал я и медленно, отчетливо, словно логопед своему пациенту, повторил: – Мы… назначим на высшие должности… женщин… из других областей… Хамфри уставился на меня, как кролик на удава. Потом, стряхнув оцепенение, бросился в бой. – Но ведь вся сила нашей системы в ее незапятнанности, кристальной чистоте, в том, что она не подвержена разлагающему воздействию извне! Бессмысленная, набившая оскомину словесная мишура! – Люди переходят с работы на работу во всех сферах деятельности, Хамфри. Почему государственная служба должна быть исключением? – Потому что она и есть исключение! Наша работа требует тонкости… – Такта, – подхватил Бернард. – Преданности, чувства долга… – Надежности, – добавил Бернард. – Надежности! – со значением повторил Хамфри. – Верно подмечено, Бернард. Надежности! Очевидно, мой личный секретарь затронул самую чуткую струну в душе моего постоянного заместителя. Затем сэр Хамфри принялся многословно объяснять, что государственные служащие должны обладать «бесконечным терпением», что они должны уметь «менять коней на переправе», поскольку у политиков сегодня одно на уме, завтра другое, а послезавтра вообще не поймешь что. Возможно, я преувеличиваю, но, как мне показалось, слова «на уме» он произнес как бы в кавычках, подразумевая, что ум и политик – несовместимые понятия. Я поинтересовался, обладает ли всеми этими достоинствами он сам. Сэр Хамфри скромно пожал плечами. – Ну… когда человека должным образом… – Выдерживают? – перебил я. – Как «Гримсби»? – Готовят, – уточнил он, натянуто улыбаясь. – Хамфри, посмотрите правде в глаза. Неужели вам самому не ясно, что система государственной службы постоянно дает сбои? Почему в ней там мало женщин – заместителей постоянных заместителей? – Они все время уходят, – объяснил он. – Им хочется иметь детей… развлекаться… Ну и объяснение! – Детей? Когда им под пятьдесят? Как это так? Сэр Хамфри заявил, что он понятия не имеет, он тут ни причем. И все же, несмотря ни на что, он, мол, на моей стороне: безусловно, мы должны иметь больше женщин на высших постах. – Прекрасно! – обрадовался я. – Признаюсь, у меня нет ни малейшего желания ждать двадцать пять лет. Кстати, Хамфри, насколько мне известно, у нас сейчас открыта вакансия заместителя постоянного заместителя, так ведь? – Да, – ответил он настороженно. – Очень хорошо. Отдадим ее женщине. Саре Хэррисон. Хамфри снова окаменел от ужаса. Или возмущения. Или раздражения. Или, по меньшей мере, недовольства. Но сдержал себя, ограничившись простым повторением ее имени. Но каким тоном! – Саре Хэррисон? – Да, Саре Хэррисон. По-моему, очень способная женщина. Вы не согласны? – Да-да, очень… очень способная… для женщины. – И у нее много оригинальных идей. – Боюсь, это действительно так, – согласился сэр Хамфри. – Однако, слава богу, она не распространяет их на свою работу. Я спросил его, что он имеет против Сары. Он заявил, что ничего против нее не имеет – наоборот, он целиком за нее. Она, безусловно, прекрасный работник, поэтому он всегда оказывал ей поддержку и, несмотря на ее молодость, лично рекомендовал на должность помощника постоянного заместителя около года назад. – Вы согласны, что она великолепно справляется со своими обязанностями? – спросил я. – Да, – без колебаний подтвердил он. – Значит, в целом вы «за»? – В целом? И да, и нет. Сказал ему, что это не ответ. – Это обдуманный ответ, – возразил он. И принялся объяснять, что Сара слишком молода и вообще ее очередь еще не подошла. Я моментально ухватился за этот аргумент, ибо ждал, когда он им воспользуется. – Вот… вот в чем беда государственной службы – нежелание расстаться с косностью. Надо смелее, при первой возможности повышать лучших… – Точно, – согласился сэр Хамфри. – Как только подойдет их очередь. – Ерунда! Наполеон завоевал Европу, когда ему было чуть за тридцать. Александр Македонский покорил мир в двадцать лет. Сэр Хамфри презрительно пожал плечами. – Да, но из них никогда не вышло бы заместителей постоянного заместителя. – Так или иначе, они не ждали своей очереди. – И что из этого вышло?! Неужели сэр Хамфри надеется положить меня на обе лопатки? Смешно. И я решил перевести разговор в несколько иную плоскость. – А смотрите, что происходит у нас! Кто управляет нашей страной? Может, молодые, ищущие, динамичные умы? Какое там – пресыщенные, вялые пятидесятипятилетние пердуны, мечтающие только о спокойной жизни и теплом клозете! Хамфри холодно посмотрел на меня. – Вы имеете в виду конкретных лиц, господин министр? Я улыбнулся. – И да, и нет, Хамфри. Однако сэр Хамфри предпочел вернуться к обсуждению более конкретных проблем. – Господин министр, – подчеркнуто-сухо заявил он. – Сара Хэррисон действительно превосходный работник, в известном смысле очень перспективный. Но она по возрасту самый младший помощник постоянного заместителя, поэтому в настоящее время я не могу и не буду рекомендовать ее на повышение. Он ясно давал понять, что окончательное решение за ним, а мне, дескать, нечего совать нос в чужие дела. Я обозвал его женоненавистником. К моему удивлению, сэр Хамфри не рассмеялся над этой невинной шуткой. – Господин министр, – тоном оскорбленной добродетели заявил он. – Как вы могли такое сказать?! Я душой и телом за женщин. Они замечательные существа. А Сара Хэррисон – одна из лучших представительниц прекрасного пола. Я искренне восхищаюсь ею. Но к вопросу о выдвижении женщин надо подходить серьезно, действовать осторожно, тактично и с умом. В настоящее время Сара – единственная женщина, реально претендующая на высокий пост в государственной службе. Мы не должны торопить события. Поспешность может только ей навредить. Не следует забывать: женщины с трудом переносят бремя ответственности. Все-таки он ярый женоненавистник! – Хамфри, послушали бы вы себя со стороны! Но он будто оглох и продолжал гнуть свое: – Ведь если бы женщины могли быть хорошими постоянными заместителями, их уже сейчас было бы гораздо больше, разве не так? По-моему, вполне логично. Демагогия! Откровенная, беспардонная демагогия! – Нет, Хамфри, – начал я и замолчал, не зная, что сказать. А он все говорил и говорил: – Я люблю женщин. Мои лучшие друзья – женщины. Например, моя жена. (Не слишком ли его занесло?) Сара Хэррисон еще недостаточно опытна, кроме того, у нее двое детей школьного возраста, они могут заболеть свинкой. Еще один несуразный аргумент! Любой из нас может заболеть, при чем тут дети? – Если уж на то пошло, Хамфри, вы тоже не застрахованы, скажем, от… лишая. – Не застрахован, господин министр. Особенно учитывая ваше отношение, – сердито пробурчал он. – Ну а что вы скажете, если она из-за детей будет отсутствовать на работе все время? Что за глупость? Я подчеркнул, что Сара Хэррисон – лучшая кандидатура на повышение, и попросил его честно ответить мне на один вопрос: могла бы она достигнуть уровня помощника постоянного заместителя, если бы ее дети непрерывно болели свинкой? Он не стал возражать, но предупредил: – Господин министр, ваше решение выдвигать женщин только на том основании, что они – «лучшие кандидатуры», вызовет недовольство всего Уайтхолла. – Но ведь в Уайтхолле есть и женщины… – А-а!… – Сэр Хамфри презрительно махнул. – Их так мало, что этим можно пренебречь. Замкнутый круг! Может, крылатая фраза «вращаться в кругах» именно это и означает? «Арнольд испытывает по отношению к женщинам те же чувства, что и я. Подобно мне – но в отличие от министра – он понимает, что они во многом уступают нам. В частности: 1. Они плохо приспособлены для работы в коллективе: их неадекватная реакция вносит постоянный элемент напряженности. 2. Они слишком эмоциональны: в них мало рационального. 3. Им нельзя сделать замечание: они либо огрызаются и позволяют себе оскорбительные выражения, что делает их малопривлекательными, либо начинают истерично рыдать. 4. Они полны предрассудков. 5. Обожают делать глупые обобщения. 6. У них стереотипное мышление. Арнольд посоветовал мне, образно говоря, «прожужжать Хэкеру все уши» по поводу этой проблемы, чтобы она ему изрядно надоела и он потерял к ней всякий интерес. В принципе неплохой вариант, но к Хэкеру не подходит: его так легко не проймешь. Ему все интересно, даже собственная персона. Все они одним миром мазаны. Все, кто с упоением слушает только самого себя. В любом случае факт остается фактом: у Хэкера завидно высокая сопротивляемость. Он с восторгом читает даже скучнейшие бумаги, которыми мы набиваем его красные кейсы. Тогда Арнольд порекомендовал еще одну хитрость: сказать министру, что этого не потерпят профсоюзы. Затем мы обсудили чисто женскую сторону вопроса. Его жена Я высказал опасение, что кабинет, скорее всего, одобрит предложение Хэкера. Правда, в ходе беседы мы пришли к заключению, что, безусловно, сумеем заставить его членов изменить свою точку зрения. Это не так уж сложно. Они меняют взгляды, как женщины. И, слава богу, не впадают в истерику по каждому поводу». «…Сказал Эплби, что план его министра приглашать женщин «со стороны», несмотря на оригинальность и смелость, не произвел на меня особого впечатления. Я посоветовал Эплби долго и нудно твердить о нем Хэкеру, пока тому не надоест. Эплби, однако, считает, что это не так легко сделать. Возможно, он прав. Тогда я предложил ему несколько других вариантов. Например, испытанный прием с профсоюзами: сказать Хэкеру, что они этого не потерпят. Эплби возразил, что профсоюзы с радостью ухватятся за эту идею. Вполне вероятно, но какое это имеет отношение к делу? Я также порекомендовал ему настроить должным образом жену министра и одновременно позаботиться о том, чтобы план Хэкера не прошел в кабинете. Эплби согласился испробовать все эти варианты. Больше всего меня тревожит, что он сам оказался не в состоянии ничего придумать. Пожалуй, за ним следует понаблюдать. Не обсудить ли с ПМ вопрос о его досрочной отставке?» Сегодня утром сэр Хамфри зашел ко мне, уселся и заявил такое, чего я от него еще не слышал. – Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы. Он бессчетное количество раз имел возможность убедиться в моей правоте, но только сейчас, без малого через год нашей совместной работы, похоже, начинает принимать меня всерьез. Я сразу насторожился и попросил его пояснить свою мысль. Хотя просить сэра Хамфри пояснить свою мысль нередко означает совершить большую ошибку. – Господин министр, я целиком и полностью разделяю ваши взгляды и готов приложить все усилия, чтобы претворить их в жизнь. Я положительно против дискриминации женщин и положительно за положительную дискриминацию в их пользу. Как ни странно, мне удалось выловить суть из этой словесной чепухи. – Насколько мне известно, – добавил сэр Хамфри, к моему удивлению, – на высшем уровне формируется мнение в пользу такого подхода. Очевидно, он имел в виду премьер-министра. Добрые вести! Затем, еще больше удивив меня, он предложил распространить принцип равных возможностей не только на государственную службу, но и на политику. Насколько ему известно, пояснил он, из шестисот пятидесяти членов парламента только двадцать три – женщины. Чуть поколебавшись, я согласился с его доводом о недопустимости такого положения, но добавил, что, увы, с этим ничего уже не поделаешь. По мнению Хамфри, это соотношение безусловно свидетельствует о дискриминации женщин со стороны политических партий. – Без сомнения, дискриминация присутствует уже в самом процессе выдвижения кандидатов. Я инстинктивно встал на защиту политических партий. – И да, и нет. Видите ли, Хамфри, женщине очень трудно быть членом парламента: долгие, утомительные заседания, дебаты до позднего вечера, постоянные разъезды по стране… Сразу проблемы с домом, с мужем… – Свинка у детей, – подсказал он. Я понял: он просто надо мной издевается. И пытается выставить меня женоненавистником. Бред, конечно, о чем я и сказал ему в недвусмысленных выражениях. После небольшой паузы мы продолжили разговор, но уже о конкретных делах. Я спросил его, с чего мы начнем осуществление нашего плана. Хамфри заметил, что первым препятствием наверняка станут профсоюзы: они этого не допустят. «Странно, с чего бы», – подумал я и предложил заранее переговорить с ними. Сэр Хамфри всполошился. – Нет, нет, нет, – запротестовал он, – ни в коем случае! Лучше не ворошить это осиное гнездо! Мне было непонятно почему. Либо мой постоянный заместитель с болезненным предубеждением относится к профсоюзам, либо это просто тактический ход с целью запугать меня. Я подозреваю последнее. Как я ни настаивал, Хамфри так и не объяснил толком, почему нельзя напрямую переговорить с профсоюзами, и поспешно сменил тему. – С вашего позволения, господин министр, подойдем к вопросу реалистически… Я перебил его. – Реалистически в том смысле, что наш план надо сразу положить под сукно? – Что вы, вовсе нет! – оскорбился он. – Но, может, имеет смысл сделать небольшую паузу, чтобы перегруппировать силы… передышку, в ходе которой можно трезво оценить ситуацию, обсудить альтернативные пути, поразмышлять и прийти к зрелым выводам… Я снова его прервал. – Иными словами, вы все-таки предлагаете положить наш план под сукно. Это был уже не вопрос. Я без колебаний разрубил этот гордиев узел. Беру штурвал в свои руки и не сверну с избранного пути, о чем и заявил сэру Хамфри. – Через четыре года мы доведем норму представительства женщин в государственной службе до двадцати пяти процентов. Через четыре года! И для начала я добьюсь назначения Сары Хэррисон на должность заместителя постоянного заместителя. Мой Постоянный заместитель ужасно расстроился. – Нет, господин министр! – с отчаянием воскликнул он. – Не делайте этого! Ваше решение ошибочно! Любопытно слышать это из уст человека, который несколько минут назад начал разговор словами: «Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы». – Меня никто и ничто не заставит изменить решение. Это вопрос принципа, – твердо сказал я и добавил, что в ближайшие дни переговорю со своими коллегами в кабинете. Они наверняка поддержат меня в расчете на голоса женщин. – Мне показалось, вы настаивали, что это вопрос принципа, а не голосов, господин министр, – язвительно заметил Хамфри. Умник нашелся! Я разъяснил ему, что имел в виду своих коллег по кабинету. Для меня же это безусловно вопрос принципа. Очень плодотворная встреча. Вряд ли он сумеет помешать реализации моего гуманного плана. У меня произошел очень странный разговор с Энни по дороге в партийный центр, куда мы были приглашены на прием. В 17.30 она заехала за мной в министерство. Однако ей пришлось подождать: последнее совещание закончилось позднее обычного, а потом мне, как назло, надо было подписать множество срочных бумаг. Кстати, процесс подписания документов сам по себе довольно забавен. Бернард раскладывает их в три или четыре ряда во всю длину стола, за которым во время заседании усаживается по двенадцать человек с каждой стороны. Затем я быстро двигаюсь вдоль стола, на ходу ставя свою подпись. Так получается быстрее. Бернард следом за мной собирает подписанные документы и сдвигает на край стола следующий ряд. Ну, и так далее. Естественно, я не имею возможности не только внимательно читать, но даже бегло просматривать все бумаги. Поэтому полностью доверяю Бернарду. Правда, иногда мне приходит в голову тревожная мысль: при такой спешке я могу подписать все что угодно. Однако лучше не отвлекаться. Пока мы с Бернардом занимались документами, Энни пила кофе в кабинете у Хамфри. Ужасно милый жест с его стороны – проявить заботу о моей жене вместо того, чтобы преспокойно читать газету в шестичасовом поезде на Хейзлмир. Очевидно, Энни ему нравится. К тому же он наверняка убежден в полезности светских бесед с женой министра. Но потом, в машине, как я уже отмечал, с Энни происходило что-то неладное. Она держалась холодно, отчужденно и даже не пожелала ответить на мой естественный вопрос, что случилось. Может, она обиделась, что ей пришлось так долго ждать? Да еще в компании с Хамфри, по ее мнению, невыносимо скучным человеком. Что ж, за счастье быть женой преуспевающего политика надо платить! «Сегодня в конце рабочего дня имел удовольствие побеседовать с миссис Хэкер в своем кабинете за рюмочкой «шерри». Министра задержали срочные дела. И возникли они отнюдь не случайно. Я заранее позаботился, чтобы совещание продлилось дольше обычного. Я незаметно перевел разговор на тему о предстоящих изменениях в системе государственной службы. Как и следовало ожидать, этот вопрос ее очень интересовал. Она тут же спросила меня: «Кстати, а как дела с повышением этой женщины, о которой недавно упоминал Джим?» Я с нескрываемым восторгом принялся рассказывать ей, что у министра исключительный нюх на таланты, а Сара – настоящий талант, к тому же на редкость мила – просто чаровница! Затем я выразил искреннее восхищение новым поколением женщин в системе государственной службы, особенно в сравнении со старыми грымзами – нашими ветеранами. В заключение я в целях объективности добавил, что хотя большинство представительниц нового поколения, конечно, далеко не так красивы, как Сара, зато уж в женственности им никак не откажешь. Ни одной. Энтузиазм миссис Хэкер по поводу повышения Сары Хэррисон таял буквально на глазах. Она заметила, что Хэкер никогда не говорил ей о внешности Сары. Я понимающе рассмеялся и начал уверять ее, что министр, очевидно, просто не разглядел, хотя поверить в такое было бы, честно говоря, довольно трудно. Я не жалел красок, Сара представала эдакой Элизабет Тейлор Уйатхолла. Ее красота бросается в глаза, ее нельзя не заметить, особенно господину министру, который проводит с нею столько времени… И будет проводить еще больше, когда ее повысят. У меня сложилось впечатление, что теперь в этом вопросе министр не найдет поддержки у собственной половины». «Я проинформировал своих коллег о намерении Хэкера повысить норму представительства женщин на ответственных постах государственной службы до двадцати пяти процентов, а со временем довести ее до пятидесяти. Короче говоря, равенство. Мои коллеги сочли предложение Хэкера интересным. Арнольд с самого начала задал беседе правильный тон, высказав мнение, что стремление относиться к женщинам как к равным справедливо и достойно всяческого уважения. «В принципе мы все должны согласиться с тем, что такие задачи перед собой надо ставить и по мере возможности решать», – заключил он. Все без возражений согласились, что в принципе ставить и решать такие задачи справедливо и достойно всяческого уважения. Затем Арнольд по очереди опросил некоторых моих коллег на предмет выяснения их возможностей для претворения в жизнь великолепной инициативы Хэкера в своих министерствах. Билл Йен Мы все единодушно согласились, что так оно и есть. По мнению Питера «Да, оборона все-таки остается уделом мужчин, – согласился Арнольд. – Равно как и промышленность, занятость… Обламывать всех этих профсоюзных баронов, прямо скажем, не женское дело». А Джон Ни одна из них, само собой разумеется, не может рассчитывать на должность постоянного заместителя, так как обе являются врачами, ведающими чисто медицинскими вопросами. Вместе с тем женщины составляют восемьдесят процентов технического персонала министерства и работают очень хорошо. Джон также добавил, что в принципе поддерживает прекрасную идею выдвижения женщин на самые высокие посты. Арнольд подвел итог высказанным точкам зрения: в принципе мы все – безоговорочно! – за равные права для женщин, но при этом считаем необходимым отметить наличие особых условий в ряде отдельных министерств. Я снова поднял вопрос о нормах представительства и выразил свое несогласие с ними. Мое возражение встретило немедленную и единодушную поддержку собравшихся. По общему мнению, предложение Хэкера лишено здравого смысла – типичный бред политика. Я высказал свой главный аргумент: мы должны всегда иметь право выдвигать лучшего человека, невзирая на пол. Далее я отметил – конечно, выступая с позиций ревностного поборника женского равноправия, – что основная трудность заключается в правильном отборе контингента. Например, замужние женщины с детьми не способны отдавать себя работе без остатка, в то время как незамужние да еще без детей редко бывают гармонически развитыми личностями и не обладают достаточным пониманием жизненных проблем. Все дружно согласились, что наличие семьи – важный фактор и что старой деве трудно стать гармонически развитой личностью. Резюмируя, я высказал веское сомнение в возможности найти такую гармонически развитую личность – замужнюю женщину с любящим мужем и тремя детьми, которая бы смогла и захотела посвятить буквально все свое время – день и ночь – делам государственной службы. Наше обсуждение продлилось довольно долго, что безусловно свидетельствует о внимании Арнольда к данному вопросу. В заключение он попросил всех присутствовавших обеспечить негативное отношение министров к предложению Хэкера в кабинете, прибегнув для этого к ссылкам на «особые условия» каждого отдельного ведомства. Вместе с тем он настоятельно попросил нас всех активно ратовать за принцип равных возможностей на любом уровне. Я только добавил, что, поскольку мой министр видит в привлечении женщин одно из средств достижения большего разнообразия на вершине государственной службы, моим коллегам следует довести до своих министров простую мысль: говоря объективно, более разнообразных людей, чем мы, трудно найти. Все единодушно согласились, что мы действительно представляем страну в самом широчайшем смысле». Сегодня состоялось заседание кабинета, завершившееся для меня весьма неожиданно. Я выдвинул предложение о повышении норм представительства женщин на высших постах государственной службы. Мои коллеги согласились с ним в принципе. Правда, затем все по очереди заявили о его неприемлемости для своих министерств. «В силу особых условий». В конечном итоге меня никто не поддержал. Что еще более странно: я не ощущаю прежней поддержки со стороны Энни. Не в вопросе о нормах как таковых, а в вопросе повышения Сары Хэррисон. Честно говоря, такой реакции я от нее не ожидал. Стоит только заговорить о Саре, как она тут же замыкается, уходит в себя. Поворот на 180 градусов. Потрясающе! И все-таки, особенно учитывая мою неудачу в кабинете, повышение Сары Хэррисон – единственное, чего я реально могу добиться в ближайшее время. Мы с Хамфри договорились побеседовать с ней завтра. Я полон решимости довести дело до победного конца. Крах идеи равных возможностей! На душе горечь досады против всего этого дела в целом и против женщин в частности. Во всяком случае, против одной из них. Сегодня до встречи с Сарой я сказал сэру Хамфри, что мы обязаны сделать первый шаг, хотя бы один шажок в этом направлении, зажечь искорку… – Даже факел! – отозвался он. Что бы это могло значить? В кабинет вошла Сара. Я в общих чертах изложил ей суть вопроса. У нас в МАДе имеется вакантная должность заместителя постоянного заместителя министра, на которую мы с сэром Хамфри хотим ее рекомендовать, учитывая ее выдающиеся способности и несмотря даже на то, что она моложе всех остальных работников ее ранга. Реакция Сары показалась нам несколько странной. – О! – удивленно воскликнула она. – Просто не знаю, что и сказать. – И весело рассмеялась. «Что тут смешного?» – подумали мы с Хамфри. – А ничего и не надо говорить, – сказал я. – Вполне достаточно простого «спасибо», – добавил сэр Хамфри. Она по-прежнему мило улыбалась, но слова ее прозвучали для меня, словно взрыв бомбы. – Нет, то есть… я имею в виду… о боже! Послушайте, все получилось как-то нелепо… я думала… то есть я хотела сказать вам об этом на следующей неделе… я ухожу из государственной службы… Я чуть не свалился со стула от изумления. Хамфри, судя по его растерянному виду, тоже. – Что? – с трудом выдавил я. – Ухожу?… Из государственной службы?… – тупо переспросил Хамфри. – Да, – подтвердила она. – Так что спасибо вам. Нет-нет, на самом деле спасибо. Придя в себя, Хамфри поинтересовался, все ли у нее в порядке с детьми, в семье. Бернард пробормотал что-то насчет свинки. Я попросил его заткнуться. Сара сказала, что переходит на работу в коммерческий банк. Одним из директоров. Она будет зарабатывать больше меня. Возможно, даже больше сэра Хамфри! Я с немым укором посмотрел на нее. – Ваше решение для нас страшный удар, Сара. Я хочу… точнее, мы с Хамфри хотим, чтобы вы знали: я веду неравный бой за равные возможности для женщин в Уайтхолле, и вы… в общем, вы могли бы стать моим троянским конем, понимаете? Она объяснила, чем вызвано ее решение. – Если говорить откровенно, господин министр, то мне нужна работа, где я не тратила бы бесконечные дни на бессмысленное перекладывание с места на место бумажек, на сообщение не имеющей никакого отношения к делу информации людям, для которых она не представляет никакого интереса. Мне нужна работа, где требуются конкретные результаты, а не процесс сам по себе. Я устала от энергичного ничегонеделания. Мне бы хотелось иметь возможность указать на что-нибудь пальцем и сказать: «Это сделала я!» Непроизвольная ирония ее слов меня восхитила. Да, кто-кто, а я ее понимаю. Чего нельзя сказать о сэре Хамфри. С его лица не сходило выражение полного недоумения. – Мне не понятно… – начал он. Сара улыбнулась. – Знаю. Потому и ухожу. Я поспешил заверить ее, что мне-то все понятно, но тем не менее спросил: – Уж не хотите ли вы сказать, что управлять такой страной, как Британия, – недостаточно важное дело? – Нет, очень важное. Просто мне пока не встретился человек, который бы действительно занимался этим… А бесконечные интриги? Я спросил, что она имеет в виду. – Ну, скажем, вашу идею с троянским конем, – не задумываясь, ответила Сара. – Признайтесь, вас ведь пытались припугнуть: дескать, профсоюзы горой встанут против моего назначения? Ну и дела! Неужели опять утечка? – Откуда вам это известно? Мой естественный вопрос привел ее в восторг. Она даже не пыталась скрыть своего удовольствия. – Ниоткуда. Просто знаю, как здесь делаются дела. Мы оба посмотрели на сэра Хамфри, у которого хватило совести чуть-чуть покраснеть. После небольшой паузы я предпринял еще одну попытку переубедить ее. – Послушайте, Сара, неужели вы не понимаете, какую битву мне пришлось выдержать ради вашего назначения? В ее глазах вспыхнул злой огонек. Она вся как бы подобралась, словно тигрица перед прыжком, и я впервые за время нашего знакомства почти физически ощутил ту внутреннюю жесткость, благодаря которой она так многого добилась в жизни. И характер, и чувство собственного достоинства. «Я что-то сказал не так», – мелькнула в голове мысль. – Вот как? – язвительно спросила она. – Но я ведь не просила вас биться за меня. Мне совсем не хочется быть частью двадцатипятипроцентной нормы. Женщины – не низшие существа и не нуждаются в подачках! Боюсь, вы такой же патерналист и шовинист, как и все остальные. Я ухожу туда, где ко мне будут относиться как к равной, где меня будут ценить не за принадлежность к полу, а за личные качества! Конечно же, мои слова ее оскорбили. Я вдруг отчетливо понял: моя борьба обречена на поражение. – Я могу идти? – вежливо спросила Сара. Задерживать ее не имело смысла, поэтому я, извинившись за свою неловкость – хотя мне до сих пор не ясно, как все это получилось, – отпустил ее. – Ничего странного, господин министр, – она снова улыбнулась. – И… спасибо. Я знаю, вы оба хотели, как лучше. – Женщины! – извиняющимся тоном произнес я, когда дверь за ней закрылась. – Да, господин министр, – в тон мне пробормотал сэр Хамфри и печально покачал головой: «А что я говорил!» |
||
|