"Да, господин министр" - читать интересную книгу автора (Линн Джонатан, Джей Энтони)
5 Перст судьбы
Дружеская услуга, которую оказал мне Том Сарджент в деле с «электронным досье», может показаться несколько странной людям, далеким от своеобразного мира профессиональной политики. Им, естественно, трудно даже представить такое. Ведь практически ежедневно они читают в газетах, как видные представители двух основных политических партий страны обвиняют друг друга в некомпетентности, бесчестности, патологической тупости, эгоизме, экстремизме и т д., и т п. И тем не менее дружеские отношения между политическими противниками далеко не редкость. Более того, порой гораздо легче и приятнее дружить с представителем оппозиционной партии, нежели своей собственной, поскольку борьба с «чужаками», как правило, не носит личностного характера и не сопряжена с ожесточенной конкуренцией за конкретное «место под солнцем».
Раньше, находясь в оппозиции к правительству, и я, и мои теперешние коллеги по кабинету, само собой разумеется, вели беспощадную борьбу друг с другом за будущие портфели. Но сейчас (особенно последние три месяца) мы настолько заняты борьбой с настоящей оппозицией – государственной службой, что фактически забыли про «междоусобную вражду». Правда, в последнее время в кабинете, похоже, снова затевается какая-то крупная политическая интрига.
В конце минувшей недели я получил наконец возможность спокойно поразмыслить над рядом вопросов, касающихся лично меня. Я давно понял (если быть точным, то сразу после своего назначения): идея открытого правительства чревата множеством серьезных проблем. И я все больше убеждаюсь в том, что, играя в открытую, политики теряют реальную власть.
Любопытный парадокс: правительство тем более открыто, чем менее оно открыто. Открытое правительство – тот же театр: публика ждет представления, и она его получает. Но, как и в театре, каждому спектаклю предшествует большая скрытая подготовительная работа. В ходе репетиций многое меняется, добавляется или выбрасывается, чтобы найти и показать зрителям нечто нужное.
Логически напрашивается вопрос: скрывает ли государственная служба что-нибудь от министров? Чиновники, естественно, это отрицают, однако я абсолютно уверен: они просто-напросто лицемерят. По причинам, изложенным выше, лично я не считаю нужным все предавать гласности, но привилегия решать, что и когда скрывать от людей, должна принадлежать мне, избранному представителю народа. Государственная же служба не имеет никакого права скрывать что-либо от меня.
К сожалению, внушить это чиновникам Уайтхолла практически невозможно.
Я также сделал для себя несколько поучительных выводов, так сказать, общего характера. Во-первых, никогда не следует поверять (и менее всего – сэру Хамфри) свои надежды или опасения, в особенности связанные с партийными делами. Стоит только показать свою политическую уязвимость – и тебя сотрут в порошок. Пусть лучше теряются в вечных догадках. Во-вторых, надо всегда вынуждать их делать первый ход. Надо говорить не «я думаю…», а «как вы думаете?…» В-третьих, я наконец-то уяснил, что «нет» при желании можно обратить в «да», но не наоборот. Кроме того, когда необходимо сказать «нет» – пусть это делают помощники, а положительное решение следует немедленно сообщать самому. Тогда им будут доставаться тумаки, а мне – пряники.
Кстати, исключительно важное значение имеет вопрос о телефонных переговорах. По сути, вся система построена на том, чтобы не давать нам ничего делать самим. С точки зрения госслужбы, было бы идеально, если бы министр сам вообще никому не звонил и не решал ни одного вопроса. Горе тому министру, который по собственной инициативе снимет трубку и выразит согласие (или несогласие) по поводу заключения какой-либо, ну, скажем, внешнеторговой сделки. На него тут же со всех сторон набросятся чиновники всех мастей, сотрясая воздух угрозами вроде: «Это прерогатива МИДДСа… соответствующие каналы… политика поставлена под удар… а если что не так?., во всем будете виноваты вы, господин министр!…» и т д., и т п.
Все это крайне угнетающе действует на психику ответственного работника (такого, например, как я). И если он не проявит бдительности, его могут довести до состояния, когда он будет бояться позвонить даже в Поттерс-бар[40].
В довершение ко всему государственные служащие неусыпно следят за каждым нашим шагом, не допуская ни малейших отклонений от «принятых правил». Бернард, например, прослушивает все мои разговоры, за исключением тех, которые я веду со своего личного телефона. Предполагается, что тем самым он более полно информирован о моих намерениях и в состоянии делать полезные для меня выводы. Все было бы прекрасно, если б не одно маленькое «но»: информация, как известно, – палка о двух концах!
Впрочем, у меня в данной ситуации есть существенное преимущество. Зная, что Бернард внимательнейшим образом слушает каждое произнесенное мною слово, я могу сколько угодно критиковать по телефону своих подчиненных!
Сегодня вечером в одном из красных кейсов я нашел третий вариант нашего отчета «мозговому тресту» о проблеме лишних рабочих мест в государственном аппарате.
Сегодня утром провели совещание по отчету «мозговому тресту». Сказал Хамфри, что в таком виде отчет меня не устраивает. Он с готовностью предложил переделать его.
Я заметил, что, насколько мне известно, отчет переделывали уже три раза.
– Это не совсем так, господин министр, – возразил Бернард. Сказал, что еще не разучился считать. Этот – уже третий.
– Верно, – согласился он, – но отчет был один раз сделан и два раза переделан.
Типичный образец нудного бюрократического педантизма. Доведенная до абсурда точность формулировок – один из пунктиков Бернарда. Счастье, что он не политик!
Посоветовал Бернарду не мудрить. А Хамфри примирительно сказал, что будет счастлив переделать отчет в третий раз. Еще бы! И в четвертый, и в пятый, и в шестой… Кто сомневается?
– Все равно в нем будет сказано не то, что хочу сказать я, а то, что хотите сказать вы! Я же хочу, чтобы в нем было сказано то, что хочу сказать я!
– А что в нем должно быть сказано? – спросил Бернард.
– Мы ведь тоже хотим, чтобы в нем было сказано все то, что хотите сказать вы, господин министр, – попытался успокоить меня Хамфри.
– Господин министр, – тут же подхватил Бернард, – аппарат министерства, я уверен, совсем не хочет, чтобы вы сказали то, что вы не хотите сказать.
Тяжело вздохнув, я снова (вот уже в четвертый раз за четыре недели) начал объяснять им реальное положение вещей.
– Послушайте, полтора месяца назад «мозговой трест» попросил нас предоставить данные о наличии лишних рабочих мест в государственном аппарате. Трижды я буквально по слогам объяснял вашим, то есть нашим, работникам, что надо сделать. И каждый раз получал абсолютную бессмыслицу, в которой говорилось прямо противоположное.
– При всем уважении к вам, господин министр, – парировал сэр Хамфри (лицемер!), – позвольте спросить, откуда вам известно, что там «говорилось прямо противоположное», если это «абсолютная бессмыслица»?
Что и говорить, мой постоянный заместитель большой мастер отвечать вопросом на вопрос!
– Я только хочу сказать, – отмахнулся я, – что наш аппарат непомерно раздут и поэтому его необходимо сократить.
– Но ведь и мы все к этому стремимся, – солгал мой постоянный заместитель. – Именно об этом и говорится в отчете.
– Нет, не говорится!
– Нет, говорится!
Мы еще раза три перебросились этими «нет, не говорится! – нет, говорится!», а затем я процитировал ему несколько фраз из отчета. Например: «Поэтапное сокращение ста тысяч чиновников не в интересах общества» (перевод: в интересах общества, но не в интересах государственной службы). Или: «Общественное мнение к такому шагу еще не готово» (перевод: общественное мнение готово, а государственная служба – нет). Или: «Актуальность проблемы требует создания специальной королевской комиссии» (перевод: проблема выеденного яйца не стоит, и мы надеемся, что к тому времени, когда года через четыре королевская комиссия подготовит свой отчет, все об этом уже забудут, а если нет – найдем козла отпущения).
Однако мой постоянный заместитель упорно не желал искать выход из тупика.
– Господин министр, единственное, что я могу предложить в данной ситуации, – это переделать отчет.
Великолепно!
– Хамфри, – взорвался я, – получу я наконец прямой ответ на прямой вопрос?
Мой «прямой вопрос», похоже, застал его врасплох. Он долго думал, а затем с предельно искренней интонацией произнес уклончивую тираду:
– Если вы не потребуете от меня вульгарной тривиализации или грубых обобщений вроде примитивных «да – нет», я, можете не сомневаться, постараюсь удовлетворить ваше пожелание.
– Так, значит, да?
На лице сэра Хамфри отразилась ожесточенная внутренняя борьба.
– М-м, да, – выдавил он наконец.
– Отлично, – сказал я. – Вот мой прямой вопрос.
Лицо у него вытянулось.
– Но я полагал, что уже ответил…
– Хамфри, – продолжил я, – вы согласны с тем, что штат государственной службы непомерно раздут? Да или нет? Я жду прямого ответа.
Можно ли было сформулировать вопрос проще и яснее? Думаю, вряд ли. Вот что я услышал в ответ:
– Господин министр, будучи вынужден дать прямой ответ на прямой вопрос, хочу сказать, что, насколько мы можем судить, естественно, беря проблему в целом и принимая во внимание все ее компоненты, с точки зрения усредненного министерства, в конечном счете допустимо предположение, что, говоря естественно, в наиболее общем плане и не углубляясь в излишнюю детализацию, в ней так или иначе вряд ли содержится что-либо особое.
Пока я тщетно пытался переварить услышанное, сэр Хамфри добавил (безусловно, для большей ясности):
– Конечно, в той мере, в какой вообще допустимо делать какие-либо выводы, исходя из реального положения дел на данный момент.
– Так все-таки что это означает: «да» или «нет»? – спросил я уже без особой надежды услышать что-либо вразумительное.
– И да, и нет.
– Ну а предположим, вас не вынуждали бы отвечать прямо, как бы вы поступили?
– О, – моментально оживился он, – я бы постарался потянуть время, господин министр.
Боюсь, он безнадежен. Мне, во всяком случае, переделать его не удастся. Да, вряд ли можно сказать, что я продвигаюсь вперед семимильными шагами, а если честно – просто топчусь на месте. В заключение сэр Хамфри предложил мне еще денька два посидеть над отчетом, и тогда, мол, я, без сомнения, сам увижу, что в нем говорится именно то, что я хочу сказать. Идиотское предложение – пустая трата времени. Он просто хочет взять меня измором.
– А если я все-таки не обнаружу в нем того, что хочу сказать?
– Тогда, – ободряюще улыбнулся мой постоянный заместитель, – мы с удовольствием переделаем его для вас, господин министр.
Сказка про белого бычка.
Тщательно обдумал вчерашний разговор с Хамфри и решил: обойдусь без помощи министерства. Сам напишу отчет и вручу им его только тогда, когда будет уже поздно что-либо менять.
Придя на работу, первым делом вызвал Бернарда и посоветовался с ним. Его эта идея привела в восторг. Надеюсь, ему можно полностью доверять.
«…Я спросил у Б.В., как обстоят дела с отчетом «мозговому тресту».
«Вы имеете в виду отчет господина министра?» – переспросил он. Весьма существенное уточнение.
В ответ на мой следующий вопрос, почему мы до сих пор не получили отчета на переделку, он предложил мне узнать об этом у самого Хэкера. Такой ответ нас, безусловно, не может удовлетворить.
Я заметил, что предпочитаю узнать об этом у него. Он промолчал. Тогда я поинтересовался, как понимать его упорное молчание – как нежелание говорить на эту тему?
«И да, и нет», – сказал он, по-видимому, хорошо зная, что это один из моих любимых ответов.
Я счел себя просто обязанным указать ему на недопустимость подобной дерзости.
В ходе беседы Б.В. неоднократно подчеркивал, что министр исключительно добросовестно работает с красными кейсами, однако упорно избегал каких-либо объяснений по поводу задержки отчета, неизменно сводя разговор к тому, что он (Б.В.) является личным секретарем министра.
Б.В. заметно нервничал. Видимо, был связан определенными обязательствами перед министром, который, похоже, доверительно поделился с ним какой-то важной информацией. Я решил усилить это беспокойство, чтобы он был вынужден либо найти путь, удовлетворяющий и меня, и министра, тем самым доказав, что достоин считаться «птицей высокого полета»
В связи с этим я порекомендовал ему не забывать, что он является штатным работником МАДа. И, конечно, должен соблюдать лояльность по отношению к своему министру, но при этом учитывать, что министры находятся у власти в среднем не более одиннадцати месяцев, в то время как он (Б.В.), не сомневаюсь, надеется благополучно продвигаться вверх по служебной лестнице как минимум лет до шестидесяти.
Б.В., надо признать, весьма умело вышел из положения. Прибегнул к методу гипотетических предположений, что всегда свидетельствует о гибкости ума.
Он спросил: а если бы некий чисто гипотетический министр был недоволен проектом отчета, подготовленным его ведомством для некоего комитета, и если бы этот гипотетический министр пожелал заменить его другим гипотетическим отчетом, подготовленным его политическими советниками в партийном центре, и представил бы его только тогда, когда что-либо менять было бы уже поздно, и если бы чисто гипотетическому личному секретарю этого гипотетического министра была доверительно сообщена такая гипотетическая информация, то мог бы этот гипотетический личный секретарь считать себя вправе делиться ею с постоянным заместителем министра указанного гипотетического ведомства?
Прекрасный вопрос! Конечно же, я ответил, что никакому личному секретарю даже в голову не придет делиться с кем-либо информацией, полученной в доверительной беседе.
Должен признать, я недооценил Б.В.»
Вот уже почти две недели, как я решил взять подготовку отчета «мозговому тресту» в свои руки. Дело идет полным ходом. Фрэнк и его парни работают не покладая рук. Я тоже, по-моему, не зря жгу ночами электричество. Все это, похоже, приводит сэра Хамфри в бешенство, видеть которое доставляет мне истинное удовольствие.
Сегодня он в очередной раз спросил меня:
– Господин министр, как обстоят дела с отчетом Совету?
– Вы имеете в виду «мозговой трест»? – спросил я, чтобы выиграть время.
– Да, господин министр.
– А зачем вам этот отчет?
– Чтобы успеть переделать его.
– Думаю, в этом не возникнет необходимости.
– Боюсь, что возникнет, господин министр.
– Хамфри, – твердо сказал я, – подготовка отчетов не является монополией государственной службы.
– Подготовка отчетов, – заявил он, – требует особого умения и навыков, которыми мало кто владеет, кроме специально подготовленных работников аппарата.
– Чепуха! – возразил я. – Нет ничего проще. В такие игры может играть любой… как в шашки…
– И постоянно фукать, – заметил он. Остроумно, ничего не скажешь.
Усмехнувшись, я попытался сменить тему разговора. Но не тут-то было.
– Господин министр, так я могу получить проект нашего отчета? – настойчиво продолжал он.
Вот пиявка!
– Безусловно, – улыбнулся я.
Он молча ждал продолжения. Напрасно.
– Когда, господин министр? – Мой постоянный заместитель также попытался изобразить улыбку.
– Чуть позже.
– А точнее? – прорычал он, не снимая улыбки с лица.
– Хамфри, вы же сами всегда говорите: не надо торопить события, – раздражаясь, ответил я.
Тогда он потребовал от меня… прямого ответа. Какая наглость! Ну что ж, раз он счел возможным прибегнуть к моей лексике, я прибегну к его.
– В свое время, – сказал я, не скрывая удовольствия, – когда назреет необходимость… в соответствующий момент… по завершении всех формальностей… ничего не следует делать наспех, вы согласны?
Сэр Хамфри уже не улыбался.
– Но, господин министр, вопрос не терпит отлагательства! – Он уже еле сдерживается.
Великолепно! Значит, моя тактика работает, и работает хорошо.
– Не терпит отлагательства? Вы, кажется, решили пополнить свой лексикон, Хамфри.
За всю жизнь я, по-моему, еще ни над кем так не издевался, но настроение у меня было отличное. Надо почаще проводить такие эксперименты.
– Надеюсь, вы меня простите, господин министр, – процедил сэр Хамфри, – однако я начинаю подозревать, что вы от меня что-то скрываете.
– Хамфри! – воскликнул я тоном оскорбленной добродетели, изобразив недоумение, удивление, возмущение и прочие лице мерные чувства. – Разве у нас с вами могут быть секреты друг от друга?
– К моему величайшему сожалению, господин министр, иногда приходится сталкиваться с тем, что дела ведутся таким путем, который, если не углубляться в излишнюю детализацию, но принять во внимание сопутствующие обстоятельства и трезво оценить реальное положение вещей, при всем желании трудно назвать по-настоящему прямым.
Это были самые крепкие словечки, какие сэр Хамфри мог себе позволить, не выходя за рамки приличий в критической ситуации. «Трудно назвать по-настоящему прямым!» Естественно, Уайтхолл следует тем же принципам, что и палата общин, где не принято открыто называть кого-либо лжецом.
Хватит играть в прятки, подумал я и сказал, что сам переделал отчет, что он меня вполне устраивает и я не вижу смысла переделывать его еще раз.
– Но…
– Никаких «но»! – отрезал я. – Мне надоела ваша тактика бесконечных оттяжек и проволочек.
– Я бы не стал называть «тактикой» отдельные случаи медлительности аппарата, господин министр, – вкрадчиво заметил он. – Так ведь недолго даже летаргию принять за стратегию.
Тогда я поинтересовался, функционирует ли уже специальный комитет, созданный для изучения причин задержек по вине государственного аппарата. Он молча покачал головой.
– А отчего, позвольте узнать?
– Да так, – он пожал плечами, как бы подчеркивая тривиальность вопроса, – просто они еще не собрались.
– Почему? – не отступал я.
– Э-э… очевидно, какая-то задержка.
Я считаю делом чрезвычайной важности заставить Хамфри осознать абсолютную необходимость радикальной реформы. В качестве примера напомнил ему об успешной деятельности основанного мной межпартийного комитета по проблемам административного управления.
Пожалуй, это было ошибкой. Хамфри тут же поинтересовался, чего конкретно добился мой комитет. Я был вынужден признать, что пока ничего особенного, но зато партия им очень довольна.
– Вот как? – ухмыльнулся он. – А чем именно?
– Ну хотя бы почти целой полосой в «Дейли мейл» за прошлый понедельник, – не без гордости ответил я.
– Понятно. Судя по всему, ваше правительство намерено измерять свои успехи количеством газетных полос.
– И да, и нет, – с улыбкой отпарировал я.
Тем не менее сэр Хамфри был полон решимости довести дело с отчетом до конца.
– Господин министр, – заявил он, меняя тон, – выводы, которые вы собираетесь представить «мозговому тресту», не только неверны, но – что гораздо серьезнее – недальновидны.
Так… Один из его коронных аргументов, насколько мне помнится:
– Значит, по-вашему, когда придет время отвечать на подобного рода запрос[42], я должен заявить в палате, что это по ее вине управленческий аппарат растет как на дрожжах? – язвительно спросил я.
– Увы, это истина, господин министр.
Похоже, он категорически не желает понимать, что мне не нужна истина, мне нужно то, что я могу сказать в парламенте! Приведя ему свои аргументы, я напрямик спросил его:
– Хамфри, вы, мой постоянный заместитель, будете поддерживать меня в этом вопросе?
– Мы всегда готовы поддерживать вас, господин министр, но только как ваши знаменосцы, а не как… гробоносцы.
Уловив в его высказывании скрытую угрозу, я потребовал от него объяснений. И заметил: чем больше я распаляюсь, тем хладнокровнее становится он.
– Полагаю, – бесстрастно произнес он, чеканя каждый звук (ни дать ни взять леди Брэкнелл[43] в исполнении Эдит Эванс), – что я выразился предельно ясно. Нельзя передавать такой отчет лицам, чьи рекомендации подлежат опубликованию.
Как всегда, Хамфри совершенно не понял сути проблемы. Пришлось объяснить ему: я намерен передать отчет «мозговому тресту» именно потому, что за этим последует публикация! Судить о том, что и когда сохранить в тайне от народа, надлежит мне, министру, а не моим помощникам в МАДе.
Моя вспышка, похоже, лишила сэра Хамфри дара речи. Только после долгой паузы, очевидно, хорошенько подумав, он попросил разрешения дать мне еще один добрый совет.
– Только в том случае, если он будет на нормальном английском, – согласился я.
– Господин министр, – сказал он, – если вам так хочется совершить очередную нелепость, не совершайте ее хотя бы таким нелепым образом.
Сегодня утром по дороге на Даунинг-стрит, 10 Бернард ознакомил меня с повесткой заседания кабинета. К своему ужасу, я узнал, что одним из пунктов стояло обсуждение моего (так, во всяком случае, было написано) предложения распустить земельный кадастр
Впрочем, Бернард убедил меня, что в принципе мне нет особой необходимости вдаваться в детали моего предложения: через свои каналы он получил достоверную информацию, что оно пройдет на ура.
Сегодня – самый черный день в моей жизни. Самый черный не только с тех пор, как я стал министром, но, возможно, за всю мою политическую карьеру.
Чувствую себя глубоко несчастным и безмерно усталым.
Однако, сознавая свой долг перед будущим, решил все-таки запечатлеть случившееся. Расскажу все по порядку.
Утром сэр Хамфри побывал на еженедельной встрече постоянных заместителей. И там, по-видимому, получил взбучку от своих коллег, открыв им, что позволил мне самому подготовить отчет «мозговому тресту».
Хамфри пожаловался Бернарду, а тот (похоже, единственный, кому я могу полностью доверять) сообщил об этом мне. По словам Бернарда, сэр Фредерик Стюарт, постоянный заместитель министра иностранных дел, заявил сэру Хамфри что-то вроде: «Достаточно позволить министру хотя бы раз самому написать проект отчета – и он захочет проводить собственную политику».
Потрясающе!
Конечно же, Стюарт прав. Выигрывает тот, кто готовит документы. В этом я убедился.
Сэр Фредерик Стюарт и сэр Хамфри обсуждали проект сэра Хамфри (заметьте: не мой!) по сокращению автономных государственных учреждений, когда к ним присоединился доктор Дональд Хьюз
Он сообщил им, что «мозговой трест» одобрил эту идею и рекомендовал ее к немедленному претворению в жизнь. Известие повергло сэра Хамфри в состояние, близкое к шоку, поскольку «мозговой трест» откровенно проигнорировал аргументацию ряда министерств, в частности нашего!
Хотя рекомендации, по словам доктора Хьюза, были даны в неофициальном порядке, теперь их не изменить, что бы мы ни говорили. Он также добавил, что члены Совета в любом случае вряд ли пожелают забивать свои возвышенные умы такой чепухой, как поправки каких-то там министров.
Собственно, вначале известие доктора Хьюза вызвало у Хамфри даже определенный оптимизм. Предложение о сокращении ассоциировалось у этого умудренного опытом администратора со значительным расширением штата подчиненных ему чиновников «для изучения вопроса о предстоящих сокращениях».
Но, как оказалось впоследствии, речь шла совершенно о другом. На утреннем заседании, срочно созванном в девять утра
1. Джим Хэкер всегда стремился к сокращению непомерно раздутого аппарата.
2. На сей раз, похоже, ему удастся добиться своего.
3. В целях ускорения этого позитивного начинания казначейство, МВД и Управление по делам государственной службы выдвинули совместное предложение об упразднении министерства административных дел.
4. ПМ встретил это предложение с улыбкой. Кошмар! На карту поставлен мой пост!
Скорее всего, ПМ действительно в восторге от этой идеи, потому что она проста, необременительна, радикальна и способна снискать ему политическое признание.
Функции же МАДа предполагается разбросать между другими ведомствами.
А что будет со мной? Очевидно, прессе и общественности объявят, что, «проявив гражданское мужество и готовность к самопожертвованию», я добился проведения в жизнь столь нужной стране реформы и тем самым, бесспорно, заслужил высокую честь быть «вышибленным» наверх, к лордам.
По утверждению Хамфри, доктор Хьюз, что называется, посыпал солью на раны – назвал это «назначением, повышением и кастрацией одновременно». Говорят, он даже предложил присвоить мне титул «лорд Хэкер-камикадзе».
По всей видимости, этот план доставляет Хьюзу массу удовольствий, поскольку он сам в течение ряда лет ратовал за организацию «крестового похода» против расточительности бюрократии и административной неэффективности. Ирония судьбы: в этом я полностью с ним солидарен. Однако за мой счет? Благодарю покорно.
Это только подтверждает мои прогнозы о неизбежном обострении политической борьбы в кабинете, и борьбы, судя по всему, не на жизнь, а на смерть. В погоне за еще большей властью и влиянием на нас ополчились высшие государственные служащие из казначейства, МВД и Управления по делам государственной службы. То же самое можно сказать и про моих коллег в кабинете, ведающих этими организациями. Естественно, для меня никогда не было большим секретом, что МАД – политическое кладбище и что ПМ, возможно, поднес мне чашу с отравленным вином. Ведь я в свое время руководил кампанией Мартина против ПМ. А девизом ПМ, как известно, является: «После поражения – коварство, после победы – месть!»
Доктор Хьюз, надо отдать ему должное, намекнул сэру Хамфри, что ему тоже придется подыскивать себе новую работу.
– Бюро по трудоустройству находится на Хорсферри-роуд, – не без юмора сообщил он. – Туда ходит девятнадцатый автобус.
Действительно смешно. По-моему, сэр Хамфри не ездил на автобусе с тех пор, как вышел из стен Оксфорда.
Итак, узнав обо всем этом от Хамфри сегодня утром, я пришел в ужас. Вначале я просто не поверил своим ушам, а затем прямо сказал ему, что я в ужасе.
– Вы в ужасе? – мрачно переспросил он. – Нет, это я в ужасе. Бернард заявил, что он тоже в ужасе.
Впрочем, ничего удивительного – ситуация действительно ужасающая.
Сомневаться не приходится: она такова, как представил ее сэр Хамфри, которому, в свою очередь, представил ее Дональд Хьюз. Так оно и есть. К тому же вчера Хамфри своими глазами видел проект совместного предложения казначейства, МВД и Управления по делам государственной службы. А Хьюз довольно близок к ПМ и, без сомнения, знает, что говорит.
Спросил у Хамфри, «вышибут» ли меня в палату лордов, если МАД все-таки упразднят. Кстати, я твердо намерен отказаться от пэрства, даже если мне его предложат.
– Ходят слухи о новой должности министра по обеспечению промышленно-трудовой гармонии, – угрюмо отозвался он.
Этого еще не хватало! Промышленно-трудовая гармония! Иными словами – забастовки!
Значит, именно я буду отвечать за любую забастовку в Великобритании. Великолепно!
Мои невеселые размышления прервал сэр Хамфри. Он спросил замогильным голосом:
– А вы подумали, что будет со мной, господин министр? Полагаю, отправят в министерство сельского хозяйства и рыболовства. Подумать только! Завершить свою карьеру дебатами по поводу тресковой квоты!
Бернард позволил себе слегка улыбнуться, и Хамфри гневно сдвинул брови.
– Что же касается вас, молодой человек, то конец господина министра будет означать и конец вашему блистательному восхождению. И окажетесь вы, скорее всего, где-нибудь в центре по регистрации автотранспортных средств в Суонси.
– Боже мой! – чуть слышно прошептал Бернард.
Мы долго сидели в гробовом молчании. Каждый обдумывал свою трагическую судьбу. Я тяжело вздохнул. За мной – Хамфри. За ним – Бернард.
Конечно же, во всем виноват мой постоянный заместитель. Предложение о сокращении числа автономных государственных учреждений иначе, как идиотизмом, не назовешь. Это на руку только нашим врагам. Он возразил, что всему виной мои предложения «мозговому тресту» о постоянном сокращении государственного аппарата.
Я отвел его обвинение как смехотворное, поскольку «мозговой трест» еще даже не получил моего доклада.
– Да, но ваш партийный центр поторопился направить его премьер-министру «в целях ознакомления», – не остался в долгу сэр Хамфри.
Выходит, мы оба приложили к этому руку. Спорить теперь было бессмысленно. Я спросил у Хамфри, что будем делать. Последовало еще несколько минут унылого молчания.
– Мы могли бы… э-э… подготовить соответствующий документ… – неуверенно предложил он.
– Соответствующий чему? – спросил я.
Тогда Хамфри поинтересовался, имеются ли какие-нибудь предложения у меня. «Нет, не имеются», – ответил я, и мы, как по команде, повернулись к Бернарду.
– А что по этому поводу думаете вы, Бернард?
– Я думаю, все это ужасно.
Очень ценное замечание!
– Давайте проработаем этот вопрос вместе, – предложил вдруг сэр Хамфри.
Это что-то новое! А я-то полагал: работать вместе со мной – его прямая обязанность. Но, видимо, совместная работа в понимании Хамфри – это когда он говорит, а я делаю.
И вот к чему все это привело!
Тем не менее спросил его, что конкретно он имеет в виду.
– При всем уважении к вам, господин министр… – начал мой постоянный заместитель.
Ну, это уж слишком! Я категорически потребовал, чтобы он никогда больше не позволял себе подобного обращения ко мне. Ведь скрытый смысл этой оскорбительной фразы предельно ясен: «Что бы вы ни сказали по данному вопросу – все будет полной чепухой».
Однако Хамфри поспешил заверить меня, что на этот раз он действительно имел в виду совместную работу.
– Вы нужны мне, – заявил он.
Я был почти тронут. Ну а когда он предложил позвать и Фрэнка Визела, моему изумлению просто не было предела.
Хамфри исправляется прямо на глазах. Весьма отрадно, хотя и слишком поздно, чтобы иметь какое-либо значение.
– Понимаете, господин министр, когда за решением стоит сам ПМ, одному Уайтхоллу его не заблокировать. Министры – другое дело. Перекрыть кислород их решению… то есть скорректировать его, – тут же поправился он, – не составит особого труда.
Короче говоря, сэр Хамфри считает, что мы должны действовать одновременно и в Вестминстере
Я предложил также подключить Флит-стрит, где у Фрэнка имелись достаточно хорошие связи. Хамфри, нервно сглотнув, побледнел, но (отдаю должное его самообладанию) все-таки согласился.
– Ну что ж, если нет иного выхода… даже Флит-стрит… – невнятно пробормотал он.
Найти Фрэнка вчера не удалось. Встретились с ним сегодня утром.
Сообщили ему о случившемся и с нетерпением ждали реакции. Впервые, сколько я знаю Фрэнка, он, казалось, лишился дара речи и только растерянно покачивал головой. На мой вопрос, есть ли у него идеи, он лишь непонимающе взглянул на нас. – Я ни о чем не могу думать… Я в ужасе!
Мы все согласились, что ситуация действительно ужасная.
«Пора брать бразды правления в свои руки», – подумал я и решительно сказал:
– Хватит ныть и кудахтать, словно мокрые курицы! Надо что-то делать, а не ждать, пока с нами расправятся. Фрэнк, займитесь заднескамеечниками и партийным центром. Мы должны остановить машину, пока она не закрутилась…
– Ради бога, простите за формализм, господин министр, но в принципе нельзя что-либо остановить, пока оно не закрутилось, – перебил меня Бернард.
Вот зануда! Предводитель мокрых куриц! В кризисной ситуации от него никакого проку.
По мнению Фрэнка, моя идея с заднескамеечниками не пройдет, поскольку предложение о ликвидации МАДа, скорее всего, придется им по душе. Я счел себя обязанным внести ясность, заметив, что идея, собственно, принадлежит сэру Хамфри, а не мне.
А Бернард пришел к выводу – по его словам, в результате мучительных раздумий, – что нам необходимо развернуть в прессе широкую кампанию в защиту министерства. Он даже предложил несколько броских заголовков вроде: «СПАСЕНИЕ НАЦИИ – В АДМИНИСТРАЦИИ!» или «БЕЗ БЮРОКРАТОВ ЖИЗНЬ СТАНЕТ СКУЧНЕЕ!»
Сэр Хамфри досадливо поморщился. Я тоже. Тогда Бернард предложил другой вариант: «БЮРОКРАТИЗМ – ЭТО ЕДИНСТВО СТРАНЫ!»
Иногда он просто приводит меня в отчаяние.
Последовала еще одна долгая пауза, после которой сэр Хамфри обреченно произнес:
– Да, это перст судьбы. Выхода нет.
Ни у кого из нас не осталось ни капли надежды. Неужели мы действительно обречены? Ужасно!
Жизнь не должна останавливаться даже под угрозой дамоклова меча.
Сегодня мы обсуждали вопрос о еврокарточке. Это нечто совершенно новое. Впервые слышу. Соответствующая информация, вероятно, содержалась в одном из вчерашних или позавчерашних красных кейсов, но я был слишком подавлен и, наверное, не воспринимал то, что читал.
Оказывается, еврокарточка – это что-то вроде единого для всей Европы удостоверения личности, которое надлежит иметь при себе всем гражданам ЕЭС. По словам Хамфри, МИДДС поддерживает эту идею в качестве приемлемой компенсации за масляные горы, винные озера, молочные океаны, «баранью войну» и тресковую вонь.
Почетную обязанность выдвинуть соответствующий билль ПМ намерен возложить на меня.
Ничего, кроме содрогания, такая перспектива у меня не вызывает.
Сэра Хамфри моя реакция удивила. Я, как известно, имею репутацию убежденного проевропейца, и к тому же еврокарточка, он надеется, со временем значительно упросит административные проблемы.
Я с помощью Фрэнка попытался объяснить ему и Бернарду, что для меня подобная «инициатива» равносильна политическому самоубийству. Англичане категорически не желают иметь при себе обязательные удостоверения личности. Меня обвинят в стремлении насадить у нас полицейские порядки. А ведь я еще далеко не полностью оправился от «электронного досье». Мне, как наяву, слышатся гневные возгласы заднескамеечников: «Разве для этого мы сражались в двух мировых войнах?!»
 |
– Но ведь это что-то вроде водительского удостоверения, не более, – возразил Хамфри.
– Это последний гвоздь в мой гроб! – отрезал я.
– А что если назвать карточку «Евроклуб-экспресс», – предложил Бернард. – По-моему, это решение проблемы.
Я вежливо попросил его заткнуться или выйти вон.
– А почему, собственно, инициаторами должны выступать мы, а не МИДДС? – поинтересовался Фрэнк.
Вполне резонный вопрос.
– Насколько мне известно, – пояснил сэр Хамфри, – первоначально премьер-министр хотел поручить еврокарточку МИДДСу, однако министр иностранных дел убедил его, что она относится скорее к компетенции МВД. Тогда министр внутренних дел, в свою очередь, заявил, что это прежде всего административный вопрос. И ПМ согласился.
– Трусливое отфутболивание! – негодующе хмыкнул Фрэнк. Зря он так. Можно ли обвинять человека в трусости, если он слышит, как тикает мина замедленного действия?
А сэр Хамфри уныло добавил, что законопроект о еврокарточке будет, очевидно, последним делом нашего ведомства. А мы с Фрэнком по-прежнему искренне недоумевали, как такое предложение может приниматься всерьез министерством иностранных дел. Ведь младенцу ясно: этим они льют воду на мельницу анти-европейцев. Я спросил у Хамфри, осознают ли в МИДДСе, какой невосполнимый ущерб это нанесет европейскому идеалу.
– Конечно же, осознают, господин министр, – не колеблясь, ответил он. – Именно поэтому и поддерживают эту идею.
Странно. У меня всегда было ощущение, что МИДДС настроен исключительно проевропейски.
– Так они «про» или «анти»?
– И «про», и «анти», – отозвался Хамфри. (Другого ответа я от него и не ожидал.) – Простите невольный каламбур, господин министр, но МИДДС за Европу, потому что на самом деле он против Европы. Например, в свое время государственная служба была твердо намерена не допустить нормального функционирования Общего рынка, и, чтобы добиться этого, мы поддержали идею о вступлении в него.
Очевидно, увидев на моем лице абсолютное недоумение, сэр Хамфри попытался разъяснить свою мысль приблизительно следующим образом: «На протяжении по крайней мере пяти последних столетий Великобритания последовательно проводит в жизнь одну и ту же внешнеполитическую линию – не допустить объединения Европы. Для достижения этой цели мы сражались вместе с голландцами против испанцев, с немцами против французов, с французами и итальянцами против немцев, а затем с французами против немцев и итальянцев.
Иными словами, разделяй и властвуй. И министерство иностранных дел, естественно, не видит никаких оснований отказываться от принципа, который вот уже несколько веков надежно служит интересам страны.
Конечно, я сознавал, что так оно и есть, но при этом искренне полагал: все это из области истории. По словам же Хамфри, принцип «разделяй и властвуй» по-прежнему лежит в основе нашей внешней политики. Нам необходимо было «взорвать» Общий рынок, объяснил он, и для этого пришлось в него вступить, так как все попытки развалить его снаружи оказались безуспешными.
Я был потрясен. Мне казалось, что публично декларировать свои симпатии к Европейскому сообществу можно, только искренне веря в европейский идеал. Сэр Хамфри снисходительно усмехнулся.
Тогда я спросил его:
– Если мы не верим в идеал Европейского сообщества, то почему же ратуем за рост его членства?
– По той же причине, – последовал ответ. – Тут – как в ООН: чем больше членов, тем больше противоречий и тем более тщетна и бесплодна деятельность самой организации.
На мой взгляд, все это отдает неприкрытым цинизмом. О чем я не преминул заметить своему постоянному заместителю. Он самодовольно улыбнулся.
– Да, господин министр, мы называем это дипломатией. И знаете, именно она сделала Британию великой.
Однако Фрэнк, подобно упрямому терьеру (каким, на мой взгляд, он и является), не собирался менять тему разговора и уходить от больного вопроса о еврокарточке.
– А как относятся к идее обязательных удостоверений личности в других странах ЕЭС? Они что, тоже будут возражать? – спросил он.
– Вряд ли, – сказал сэр Хамфри. – Немцы воспримут еврокарточку с восторгом, французы просто проигнорируют, а итальянцы и ирландцы слишком неорганизованны, чтобы ввести ее на практике. Против будут только британцы.
Конечно же, он прав.
Замечу, что во всем этом я начинаю подозревать некий заговор с целью избавиться от меня. Фрэнк не разделяет моих опасений, полагая, что в заговоре нет никакой необходимости. От меня избавятся в любом случае, поскольку упраздняется мое министерство.
Я возразил, что ПМ, должно быть, хочет играть наверняка. Фрэнк посоветовал мне не превращаться в параноика. Хотел бы я посмотреть на него, если бы жертвой интриг и заговоров стал он сам.
– Мы на вашей стороне, господин министр, – ободряюще сказал сэр Хамфри.
Жизнь полна сюрпризов!
Стоп! У меня родилась идея. Я внезапно понял, что на моей стороне должен быть и Мартин. И как только я не додумался до этого раньше? Он – министр иностранных дел и, насколько мне известно, искренне верит в европейский идеал. (Хамфри считает его «наивным».) К тому же именно я руководил его кампанией против ПМ, и он только проиграет, если им удастся избавиться от меня.
Мы договорились встретиться с Мартином в понедельник в палате общин. Пока мне не совсем ясно, чем именно он сможет помочь мне, но, уверен, вдвоем мы что-нибудь да придумаем.
Ура! Мы победили! Немного политического оппортунизма (искусство, которым я искренне горжусь), чуть-чуть везения – и МАД, а также наша с Хамфри карьера спасены.
Мы все, словно настоящие заговорщики, уединились в кабинете Мартина. Он, как обычно, сыпал довольно плоскими остротами.
– По-моему, ты уподобился библейскому Самсону, Джим. Я изобразил удивление и непонимание.
– Ты хотел сократить госаппарат, и ты добился своего. Но тем самым ты нарушил всю структуру и оказался погребенным под ее обломками.
Интересно, чего он ожидал от меня: веселой улыбки, комплимента по поводу его остроумия или, может, оправданий?
Сэр Хамфри, конечно, тоже не упустил случая блеснуть исторической аналогией.
– Пиррова победа! – скорбно произнес он, вероятно, больше для того, чтобы напомнить о своем классическом образовании.
– Какие будут соображения? – обратился я к Мартину. Соображений никаких не было. Последовала очередная тягостная пауза.
Все это время Фрэнк, оказывается, продолжал ломать голову над загадкой, почему премьер-министр так жаждет введения еврокарточки.
– Не понимаю. Это же какая-то бессмыслица. Неужели ПМ не видит, насколько пагубна она для нынешнего правительства?
Я согласился с ним и добавил, что еврокарточка станет худшей из бед, выпавших на долю нашего правительства с тех пор, как меня назначили членом кабинета.
Мартина же, наоборот, проблема еврокарточки, казалось, совсем не волновала.
– Все знают, что это никогда не произойдет, – сказал он. Кого он имеет в виду под «всеми»? Лично я этого не знаю…
Впрочем, до вчерашнего дня я даже не знал, что это может произойти.
– ПМ нужно поиграть с еврокарточкой до присуждения премии Наполеона, – продолжил Мартин.
Из его объяснений я понял, что премией Наполеона НАТО каждые пять лет награждает государственного деятеля, внесшего самый крупный вклад в объединение Европы со времен Наполеона.
– Комитет по наполеоновским премиям созывается через шесть недель, и ПМ, естественно, не хочет «раскачивать лодку», пока она не будет у него в кармане, – добавил Мартин.
По-моему, Бернард пробормотал: дескать, лодки не кладут в карманы, – но я мог и ошибиться. Впрочем, его упорное молчание в ответ на мою просьбу повторить, что он сказал, подтверждает: я все-таки не ослышался.
– Ну а когда ПМ получит премию, он тут же и думать забудет про еврокарточку, – заключил Мартин.
Идея! У меня родилась еще одна великолепная идея! Я не мог пока выразить ее словами, но она уже зрела где-то в подсознании. Надо только кое-что прояснить.
– Мартин, – спросил я, – кто еще знает о кандидате номер один на премию Наполеона?
– Никто, – ответил он. – Это совершенно секретная информация.
Естественно, я был разочарован. «Совершенно секретная информация» означает, что ее знают все.
Но Мартин тут же успокоил меня, заверив, что на этот раз «совершенно секретно» – действительно совершенно секретно.
Я пришел в такое возбуждение, что был не состоянии связно высказать свою гениальную идею.
– Поймите… заднескамеечники… утечка информации…
Сэр Хамфри с крайне озадаченным видом спросил меня, не имею ли я в виду Уэльскую национальную партию.
И в этот момент – сам господь бог был теперь на моей стороне – дверь кабинета неожиданно открылась и на пороге появился не кто иной, как доктор Дональд Хьюз собственной персоной. Увидев Мартина в нашем обществе, он извинился и хотел было уйти, но я остановил его, сказав, что мне необходимо с ним посоветоваться.
Хьюз изобразил полнейшую готовность помочь мне. Но сразу же предупредил: если это тот случай, когда машут кулаками после драки, даже он бессилен что-либо сделать.
– Уверен, вы себя недооцениваете, – польстил я ему и добавил, что в данный момент стою перед серьезной моральной дилеммой.
Дилемма, продолжал я, заключается в следующем: как мне случайно стало известно, некий заднескамеечник собирается задать премьер-министру вопрос, намерено британское правительство вводить еврокарточку или нет…
– Какой еще заднескамеечник? Еврокарточка – государственная тайна! – засуетился Хьюз.
– А наиболее вероятный претендент на премию Наполеона – тоже тайна? – с невинным видом поинтересовался я.
Он пристально посмотрел на меня. Я несколько смешался, но неожиданно мне на выручку пришел Бернард.
– Я думаю, господин министр имеет в виду чисто гипотетического заднескамеечника.
Мой добрый верный Бернард!
Хьюз недовольно поморщился. – Э-э… подобный вопрос был бы крайне неуместен…
Я, как будто не замечая его досады, продолжал развивать свою гипотезу. В таком случае возможны два варианта. Если ПМ скажет «да» – пострадает престиж правительства в стране. Если же «нет» – еще хуже – в Европе. Причем не только престиж правительства, но и самого ПМ… особенно в связи с премией Наполеона.
Хьюз молча кивнул.
– Ну а предположим, – сказал я, – некий гипотетический министр случайно узнал о намерении этого гипотетического заднескамеечника. Как бы вы посоветовали ему поступить?
– Я бы посоветовал ему сделать все возможное, чтобы не допустить такого вопроса. – Он тщательно подбирал слова. – Только так должен поступить верный своему правительству министр. По-моему, это очевидно.
– Но попытка воспрепятствовать запросу члена парламента чревата весьма серьезными последствиями, – возразил я. (Конечно же, мы оба прекрасно понимали, что ни заднескамеечника, ни его вопроса вообще не существовало, но ведь при желании они могли появиться…) – Другое дело – убедить его вместо этого вопроса обратиться к ПМ с просьбой пресечь ложные слухи о роспуске министерства административных дел.
Итак, карты на стол. Я предложил свои условия сделки. Открыто и честно. Хьюз на мгновение погрузился в раздумье, но потом, надо отдать ему должное, блестяще разрешил возникшую проблему.
– Ну конечно же… я абсолютно убежден… неужели вы поверили? Безусловная поддержка обеспечена…
Окончательно добил Хьюза сэр Хамфри, наконец-то сообразивший, в чем дело.
– Но ведь вы сами несколько дней назад заявили о существовании плана расформирования МАДа, равно как и о том, что ПМ отнесся к нему с одобрением…
– С улыбкой! – спокойно возразил Дональд Хьюз. – С насмешкой, а не с одобрением. Сама мысль об этом выглядела нелепой, смехотворной, абсолютно неприемлемой. Шутка, не более чем шутка.
Великолепно разыграно! Снимаю перед ним шляпу. Тогда я высказал пожелание, чтобы канцелярия премьер-министра в течение двадцати четырех часов направила во все ведомства циркулярное письмо, опровергающее указанные слухи. Чтобы мы все вместе посмеялись над этой шуткой.
– Вы в самом деле считаете это необходимым? – спросил он.
– Да! – в один голос ответили Хамфри, Бернард, Фрэнк, Мартин и я.
При виде такого единодушия Хьюз заявил, что это, безусловно, можно устроить. Поблагодарил нас за «исключительно приятную и полезную беседу» и, вежливо откланявшись, ушел. Предположительно, прямиком на Даунинг-стрит, 10.
Вот так: шах и мат! Одна из моих наиболее блистательных партий. Я очень доволен собой.
Когда за Дональдом Хьюзом закрылась дверь, Бернард высказал сомнение, сможет ли Хьюз выполнить обещание.
– Разве у премьер-министров нет собственного мнения? – спросил он.
– Конечно, есть, – ответил я. – Но, говоря словами Чака Колсона, специального советника президента Никсона, «когда их берут за жабры, собственному мнению деваться некуда».
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |