"Львиный престол" - читать интересную книгу автора (Локнит Олаф Бьорн)Глава четвертая ХАЛЬК, ПЕРВЫЙ РАССКАЗТарантия, столица Аквилонии. 10 день первой зимней луны 1288 г., от полудня до полуночи. Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства Hет ничего более унизительного, чем быть гонимым беглецом в своей собственной стране. Подразумевается, что все происходящее — победное возвращение героев. Но мне уже больше не хочется смеяться над царящей вокруг нелепостью. А, как ни странно, возникает желание кого-нибудь прикончить. Весьма странные мысли для человека, занимающегося надзором за библиотекой королевского замка. Впрочем, теперь эта должность наверняка больше мне не принадлежит. Ведь отныне я — «лицо, сопровождающее самозванца, и подлежащее немедленному задержанию», что заверено королевским указом. Давно ли мы все веселились, утверждая, будто все случившееся — не более чем досадное недоразумение или чья-то дурная шутка? Теперь уже никто не знает, что думать. У нас осталась одна цель — как можно скорее добраться до Тарантии. Не представляю, чем наше появление может помешать развитию событий, неудержимо катящихся, точно лавина с горы… Полагаю, что никто в нашем маленьком отряде не сможет ответить на этот вопрос. Мы просто едем в столицу. По-моему, все втайне верят, что произошла какая-то чудовищная ошибка, нелепое совпадение обстоятельств и, как только мы въедем в город, все сразу же чудом встанет на свои места. Хотелось бы мне, чтобы так оно и случилось… Но, боюсь, наши мечты останутся не более чем мечтами, а истину придется восстанавливать куда более действенными и прозаическими способами. Итак, одно уже ясно со всей определенностью — пока мы пребывали в пещерах под Граскаалем, изо всех отпущенных нам скромных сил пытаясь помешать надвигающейся гибели мира, кто-то, действуя на редкость самоуверенно и нахально, занял место короля Конана. В таком случае у меня возникает несколько десятков вопросов о личности этого человека. Ладно, опустим внешнее сходство — в конце концов, непредсказуемая игра природы могла привести к появлению на свет двух на редкость схожих людей. Но почему никто — ни Паллантид, вот уже в течении года находящийся по долгу службы рядом с королем, ни гвардейцы, ни таинственная госпожа Эрде — не заметил подмены? Откуда этому человеку известны наши маленькие дворцовые тайны? Как можно быть настолько осведомленным о прошлой жизни короля, если Конан сам порой точно не может сказать, когда в какой стране находился и чем там занимался? И, в конце концов, откуда взялся этот человек, да еще в такой на редкость подходящий момент? С какой пугающей точностью он расставил нам ловушки! Король говорит, что если бы ему пришло в голову выдавать себя за кого-то другого, он бы и поступил в точности так же. Для начала убедился бы, что подлинный владелец похищенного имени находится в недоступном месте, откуда нескоро выберется. Затем везде, где только можно, распространил как можно более правдоподобные слухи о гибели (или задержке) возможных спутников своего двойника, особенно обратив внимание на то, чтобы таковые слухи дошли до ушей его друзей и врагов. А на случай, если всего этого окажется недостаточным — официально объявил о появлении в стране самозванца и пообещал награду за любые сведения о нем. Таким образом, в умах людей возникла бы изрядная путаница, а настоящий король, если ему посчастливилось живым выбраться из-под Граскааля, непременно дал о себе знать, задев какую-нибудь из настороженных нитей западни. И вот мы, возвращаясь в Аквилонию с гордым сознанием выполненного перед людьми и богами долга, со всего размаха угодили в расставленные силки. Наверное, кто-то присматривает за нами с небес, иначе сейчас мы бы точно уже находились в Тарантии. Причем отнюдь не по своей воле и в сопровождении десятка-другого гвардейцев, зорко следящих за тем, чтобы мы не вздумали удрать. Наш отъезд из поселка Кюртен, что на границе Немедии и Пограничья, больше напоминал поспешное и суетливое бегство. Что, в общем, соответствовало истине. Да, мы удрали. Кажется, даже не расплатившись с владельцем постоялого двора по претенциозным названием «Немедийский дракон», где останавливались на отдых. Именно в Кюртене мы получили неоспоримое свидетельство, что в Аквилонии уже почти пол-луны существует два короля, две неотличимо схожих человека по имени Конан Канах. Мало того — граф Мораддин, к своему ужасу, выяснил, что двойника (или кто он там?), сопровождает его, графа Эрде, жена! Причем едет с ним по доброй воле, искренне принимая самозванца за своего давнего друга, Конана Киммерийца. Это известие здорово подкосило всегда хладнокровного и сдержанного начальника Вертрауэна. Вернувшись с немедийской таможни, где он узрел в книге проезжающих собственноручную подпись своей супруги, вдобавок заверенную ее фамильной печатью, граф Эрде напился. Причем, как это происходит с людьми, редко потребляющими горячительные напитки, стремительно и почти до беспамятства. Впрочем, мы все тогда были хороши, впав в какое-то мрачное и растерянное веселье. Я, например, с удивлением узнал, что погиб под обвалом в Граскаале и без долгих размышлений предложил устроить поминки по себе самому. Закончились эти «поминки» из рук вон плохо. Конан внезапно решил, что сей же миг отправится в имевшуюся в бурге пограничную управу Аквилонии и докажет любому, посмевшему усомниться, что он — настоящий король. С ним пошли Веллан и Тотлант, причем все трое были уже изрядно навеселе. Мне следовало бы их остановить, однако я не представлял — как. Кроме того, мне казалось, что все происходит не в реальной действительности. Это какой-то затянувшийся дурной сон. Сейчас я обязательно проснусь и увижу, что я у себя, в комнатах Тарантийского замка. Или на худой конец, где-нибудь на постоялом дворе в Пограничье, и мы все едем к королю Эрхарду. Но окаянный сон и не думал прекращаться. А из здравомыслящих людей рядом со мной остался только внезапно воскресший из Царства мертвых Эйвинд, который помог дотащить полубесчувственного и что-то бормочущего Мораддина до его комнаты наверху. Мы уложили его спать рядом с первой жертвой наших разудалых «поминок» — молодым следопытом стражи Пограничья, оборотнем по имени Темвик. Я прислушался к невнятному шепоту графа Эрде и различил повторенное несколько раз имя — Ринга. Правду говорят, что душа человека, даже самого близкого — потемки. Гномья душа, очевидно, более всего смахивает на крайне запутанные подземелья, залитые непроглядной темнотой. Мне даже в голову не могло прийти, что у начальника тайной службы Трона Дракона есть супруга! Причем, если верить Темвику, весьма молодая, красивая и своеобразная женщина, раз уж она сумела в одиночку добраться почти до укрытой непролазными снегами столицы Пограничья. Только вот зачем графине это потребовалось? Похоже, она целеустремленно гналась за нашим отрядом, но что она так торопилась нам сообщить? О чем хотела предупредить? Я так и не успел придумать ничего подходящего, когда внизу грохнула дверь, вверх по лестнице загремели шаги бегущих людей, а затем голос Конана проорал: «Быстро! Уезжаем!» Разбуженный криком Темвик приподнял голову, осоловело посмотрел на нас с Эйвиндом и спросил, что случилось. — Ничего хорошего, — кратко ответил асир. Оборотень согласно кивнул и снова заснул. Честное слово, я ему позавидовал. Нам пришлось с лихорадочной быстротой собирать вещи, седлать коней и выбираться из Кюртена. Мы покинули поселение через немедийскую таможню, изрядно перепугав высунувшегося из дверей на грохот копыт чиновника с физиономией поседевшей канцелярской крысы, и понеслись через невысокие Немедийские горы на закат, домой. Только тогда я узнал, что на нас объявлена королевская охота. По этому поводу Тотлант многозначительно протянул «Да-а…», мигом протрезвевший Мораддин многозначительно промолчал, а Конан немедленно взбесился и заявил: дайте ему только добраться до Тарантии, а там он всем покажет! И этому новоявленному Конану — в первую очередь! Я тоже промолчал. Во-первых, мне было ничего добавить к уже сказанному; во-вторых, мне было нехорошо. Не от выпитого в Кюртене вина и пива, а от ощущения довлеющей над всем полнейшей безнадежности. Казалось, кто-то управляет нами, и мы, как тряпичные куклы в руках бродячих фигляров, исполняем предназначенные дурацкие роли, говорим положенные слова и понятия не имеем, что за этим всем стоит. Моему меланхоличному настроению изрядно способствовала погода. В Пограничье давно стояла настоящая зима — с искрящимися сугробами высотой поболе человеческого роста, с холодными пронизывающими ветрами и затяжными снегопадами. Здесь, на закатной стороне Немедийского хребта, была поздняя осень — слякотная, с мелким дождем, порой сменявшимся на хлопья мокрого снега. Объездные дороги раскисли, превратившись в подобие неудачно сваренного пудинга. Конан и Мораддин решили, что теперь опасно ехать по всем известным трактам, соединяющим Немедию и Аквилонию, и мы пробирались к столице какими-то полузабытыми проселками, ночуя то в облетающем, холодном лесу, то в расположенных на отшибе хуторах. Все были усталы, злы и молчаливы. Это было нехорошее молчание, грозящее прорваться ссорой по любому, самому пустяковому поводу. Раньше бы я обязательно постарался что-то придумать, развеселить их всех, но, как уже было сказано, мне больше не хотелось смеяться. Общей тоскливости не поддался, кажется, только Тотлант. Во время дневных перегонов и стоянок волшебник упрямо (и, надо сказать, не без успеха) втягивал нас в разговоры, строил предположения о том, с чем Конану придется иметь дело в столице и пытался разгадать загадку подземной тюрьмы под Граскаалем, на которую столь внезапно наткнулись мы с Велланом и где в течении почти двух лун обретался Эйвинд. Эта тайна заинтересовала и меня, но даже наши совместные размышления не принесли никакого определенного ответа. Эйвинд очень старался в точности пересказать нам все разговоры узников подгорного царства, но из этих сведений мы не извлекли почти никакой подсказки. Разве что перечисленные Эйвиндом имена обитателей этой странной тюрьмы наводили на размышления… Тотлант, поколебавшись, высказал догадку, что «Кхатти» может быть сокращенной формой имени «Кхаттрий». Именно так звали одного из правителей легендарной Кхарийской империи, жалким напоминанием о которой нынче служит Стигия. Сей Кхаттрий, как поведал Тотлант, жил около полутора тысячелетий назад, когда Стобашенный Пифон еще не был разрушен ордами варваров («Извини, Хальк, твоих предков хайборийцев, но для кхарийцев они, разумеется, были не более чем говорящими животными на двух ногах…»), и прославился тем, что вел упорную и затяжную войну с зарождающимся Аквилонским королевством и, наконец, сгинул неизвестно куда. — А упомянутая резня в Ретрике, помнится, произошла незадолго до его смерти и при его деятельном участии. Кхарийцы тогда истребили жителей охваченной восстанием довольно большой области, что располагалась где-то на месте нынешней Коринфии… Слово «Ретрик» подтолкнуло мою начавшую было отлынивать память. В конце концов, во время пребывания в Обители Мудрости история входила в небольшое число моих любимых наук и я не пропускал почти ни одного занятия. Хотя, надо признаться, читавший ее преподаватель отличался редкостным педантизмом, заставляя несчастных вагантов вызубривать наизусть бесконечные списки дат давно отгремевших битв и родословные прервавшихся династий. Я сообразил, почему второе из названных Эйвиндом имен показалось мне очень знакомым. Ну конечно же! — Алькой! Как я сразу не сообразил! Знаешь, Тотлант, наши высокоученые мудрецы до сих пор не могут придти к общему мнению — был такой человек или нет. Но в некоторых летописях, особенно в самых старинных, датируемых первыми десятилетиями существования Аквилонии, это имя частенько встречается. Он и его младший брат или побратим Олайет — первые короли Аквилонии! То есть они, конечно, не могли по праву называться королями Аквилонии — страны-то еще толком не существовало, только объединенные полуночный Пуантен да земли вокруг Тарантии и Шамара. Так вот, Алькой был зачинателем так называемой «Мести за Ретрик» — походе соединенных войск будущих Аквилонии и Немедии на Кхарию. Он же, помнится, и возглавил этот поход. Дальше летописи расходятся — где-то утверждается, что Алькой погиб в бою, где — был взят в плен кхарийцам и, разумеется, казнен, а в некоторых списках говорится, будто он пропал без вести… — Очень интересно, — после долгого молчания признал Тотлант. — Выходит, в этом странном подгорном собрании находились по меньшей мере два прославленных человека, в свое время исчезнувших неведомо куда («Теперь-то понятно — куда», — мысленно добавил я.). Жаль, что Эйвинд ничего не может добавить относительно тех, кого он назвал «Стариком», «Тихоней» и «Нейкеле-Лисом». Меня, честно говоря, весьма заинтересовал этот «Старик»… И смотри, какая странная закономерность: эти трое, Алькой, Кхатти и «Старик», оказались в подземельях примерно в одно и то же время, в начале складывания Аквилонии. Если верить легендам, в те же времена жил святой Эпимитриус и вообще творилось много необъяснимых вещей… А о короле Алькое я кое-что слышал. Примерно то же самое, что рассказал ты, только, разумеется, несколько с другой точки зрения, — стигиец смущенно хмыкнул, а я пожал плечами. Ну да, сколько я знаю, Аквилония и Стигия воевали между собой, и не за обладание какими-то богатыми землями, дорогами или доходными городами, а во имя своих богов. Однако я не такой уж и рьяный митраист, а Тотлант не поклоняется Змею, так что какое это имеет к нам отношение? — И еще мне весьма не понравился этот непостижимый Хозяин, — продолжил свою мысль Тотлант. — Надо же додуматься до такого — использовать людей в качестве рабочих лошадок, поглощая их мысленную силу. Единственная аналогия, которую я могу привести — одна из малоизвестных сект Турана, адепты которой совершали чудеса с помощью силы своей мысли. Правда, перед этим они накачивались порошком лотоса по самые уши… — Вы о чем там полный день шушукаетесь? — невесело поинтересовался догнавший нас Веллан. Выглядел оборотень изрядно приунывшим и вообще каким-то задумчивым, что ему было совершенно не свойственно. — Обсуждаем загадки истории, — отозвался волшебник. — А о чем, позволь узнать, вы вели беседу с Его величеством? — Все о том же, — безнадежно махнул рукой Веллан. — Во что мы влипли и как нам из этого выпутаться. А еще — как нам незамеченными попасть в столицу и где поселиться в пределах города. Если тот, Внимательно слушавший нас Мораддин потер бородку, ненадолго задумался и, наконец, сказал: — Выход есть. Конан, подъедь ближе и выслушай меня. — Ну? — буркнул король, заставляя лошадь идти шагом наравне с коньком Мораддина. — Значит, так! — граф Эрде огляделся, с тоской рассматривая голые безлиственные деревья. — Мы сейчас двигаемся вдоль немедийско-аквилонской границы на полдень. Скоро нужно будет повернуть к закату и, насколько я помню, на нашем пути встретится первый крупный город. — Верно, — подтвердил киммериец. — Бельфор, владение герцогства Шамарского. Центр торговли поваленным лесом. И нас там ждут — не дождутся… — Наверняка, — Мораддин улыбнулся углом рта. — Конан, подумай сам. В Бельфоре торговые дома солидных купцов, стоят отряды кавалерии… Следовательно, тайная служба Немедии просто обязана содержать в городке нескольких конфидентов. Они смогут нам серьезно помочь. — Шпиончики, — проворчал Конан. — Лазутчики. Ищеечки… Мораддин, когда кончится эта дурацкая история, я прикажу с позором выслать тебя из страны! И всех твоих… конфидентов — тоже! Хорошо, поехали. На следующий день отряд прибыл в Бельфор. Мы остановились на ночь в самом захудалом и дешевом клоповнике. Пиво хозяин подавал разбавленное, мясо полусырое, а овощи подмороженными. Конан, правда, чувствовал себя здесь в своей тарелке — казалось, ему даже нравится окружение подозрительных небритых субъектов и тухлоглазых проституток, наводнявших обеденный зал. Однако мне было неуютно. Граф Эрде ненадолго исчез, отправившись, как он выразился, «по делам». Взял с собой одного Тотланта, как человека выдержанного и спокойного. Вернулись они после заката. Мораддин созвал нас всех в холодное, обставленное грубой обшарпанной мебелью помещение, гордо именуемое хозяином трактира «гостевой комнатой», и, торжествующе улыбаясь, выложил на стол шесть свитков. — Это что? — спросил Конан недоуменно. — Наши новые документы, — Мораддин развернул первую бумагу и с некоторой издевкой в голосе прочитал: — Почтенный месьор Рутгер Хори, родом происходящий из Ванахейма, свободный кузнец, подвизающийся в Шамаре… Едет в Тарантию по торговым делам. — Не понял, — помотал головой киммериец. — Ты про кого? — Про тебя, любезный мой, — хихикнул Мораддин. — Теперь это ты. А впрочем, с бородкой ты очень напоминаешь уважаемого мастерового. — Вдобавок из Ванахейма, — не преминул заметить я, зная, что киммерийцы терпеть не могут своих соседей с полуночи. Интересно, а кем Мораддин выставил меня на своих фальшивых подорожных? Я так прямо и спросил. — Эти подорожные не фальшивые, а самые настоящие, — возмущенно ответил граф Эрде. — Бумаги, печать, подпись начальника стражи города сомнениям не подлежат. Просто туда вписали нужные, причем даже не вымышленные, а настоящие имена. Таким образом, я оказался неким Арни Ди Фармье из Боссонии — многоученым советником какого-то захолустного графа. Веллан был «Верготом, сыном Трога, наемником и телохранителем», Тотлант — «Хаимом бен-Моше из Шема, купеческим приказчиком» (волшебник ужасно оскорбился, когда узнал, что ему предстоит какое-то время быть шемитом, но промолчал), а Мораддин — «Теримом из Аграпура, ушедшим в отставку десятником войска императора Ездигера». Больше всего повезло Эйвинду. Полагаю, граф Эрде со свойственным ему мрачноватым юмором специально упросил своего поверенного в Бельфоре вывести нашего молодого крестьянина не кем-нибудь, а… В подорожной Эйвинда черным по белому было прописано: «Харальд, сын Рутгера, родом происходящий из Ванахейма. Путешествует вместе с отцом в Тарантию». — Та-ак, — протянул Конан, едва сдерживая смех. — Мораддин, как это понимать? Эйвинд, учти, я теперь твой отец! Остается только выяснить имя матери. Эйвинд смущенно поклонился. — Господин, — сказал он. — Я не знаю, можно ли… — Можно, — отмахнулся король. — Это ж надо — дожил до сорока лет и внезапно заимел взрослого сына! Воспитывать теперь бесполезно, наследства ему не полагается… Ладно, согласен, — Конан ободряюще похлопал Эйвинда по плечу и проникновенно сказал: — Терпи, дитя мое. Папа тебе достался с характером. Розгами сечь буду! — Сдачи дам, отец мой, — Эйвинд наконец понял, в чем здесь игра, и расплылся в улыбке. — Хотя и нельзя родного отца поносить да рукоприкладствовать ему… — Завтра с утра, — Мораддин решительно пресек добрую родственную беседу, — мы выезжаем. Через два дня будем у ворот Тарантии. Главное, чтобы нас не опознали в лицо. Конан, эта было очень удачная мысль — отрастить бороду… Хальк, а ты наоборот, побрейся. Остальные пусть оденутся поскромнее. Тотлант, ни в коем случае не носи свой балахон волшебника. — Штаны, — поморщился стигийский колдун. — Ужасная одежда, варварская, — и тут же Тотлант добавил визгливым голосом торговца-шемита, которого обсчитал ушлый покупатель: — Шо вы таки имеете против моих балахонов? Таки на себя посмотрите! О чем можно говорить с людьми с такими зубами? — Вылитый шемит, — фыркнул я. Затея графа Эрде мне понравилась. Если вдобавок удастся раствориться среди тарантийского плебса и не привлекать к себе внимания, то мы сумеем разведать, что происходит в столице. Утром мы выезжали из Бельфора. Стража на заставе проверила подорожные, а я краем глаза углядел висящий на воротах торгового города приказ о поимке «человека, как две капли воды похожего на короля Конана». Через день перед нами выросли темные башни тарантийских стен. Над городом главенствовал донжон королевской крепости, а над ним колыхались красно-золотое государственное знамя и белоснежный штандарт с черным щитом, на котором был изображен вставший на задние лапы лев. Королевский штандарт. Знак того, что король находится в своей столице. — Ублюдок, — рыкнул Конан, исподлобья глядя на главную башню города. — Значит, он охмурил не только Паллантида, но и всю гвардию, канцлера и герцога Пуантенского. Король в городе… Пусть Митра и Кром ответят — кто я? — Разделяемся, — скомандовал Мораддин. — Конан и Эйвинд войдут в Тарантию через Полуденные ворота. Я и Тотлант — через Восходные. Хальк и Веллан — через Речные. Господа, вам сейчас нужно будет свернуть налево. Встретимся, где условились. Три пары всадников разошлись. План искушенного в тайных делах графа Мораддина начал исполняться. Я обязан был встретить всех у ворот Логиума, Обители Мудрости — городка, располагавшегося на закатном берегу Хорота, прямо напротив королевской крепости. Логиум — самое уважаемое учебное заведение от Кезанкийских гор до пиктских пущ — был идеальным убежищем. Своего рода государством в государстве. Каждый, находившийся на территории Логиума, был неприкосновенен для властей города и подлежал лишь суду профессоров и выборных вагантов. Спасибо королю Эпамидонту, в скудоумии своем даровавшему Обители Мудрости невиданную привилегию! Ах, если бы старик Эпамидонт знал, как поможет далекому преемнику трона этот указ!.. О, Логиум! Я провел в твоих стенах целых шесть лет, обучаясь многоразличным наукам и постигая мудрость предков. С какой радостью я ушел из твоих стен, получив расцвеченный гербами и печатями диплом магистра риторики и истории! И с какой радостью я вновь возвращаюсь в постылую некогда обитель! Знакомый городок, обнесенный низкой кирпичной стеной, длинные двухэтажные красно-бордовые здания, маленькие чистые кабачки для вагантов, каковые пользуются гораздо большей популярностью нежели учебные амфитеатры… Два замечательных и дозволенных советом профессоров дома терпимости с милыми и пышногрудыми красавицами, да гостеприимными хозяюшками… Книжные лавки, в которых можно купить списки с творений величайших гениев древности и современных авторов — от Гая Петрониуса (ха-ха!) и Стефана Короля Историй до многомудрых сочинений кхитайца Лю Мен Дира и философских выкладок главы аквилонских митраистов Валамира, сына Гонтрана… Магазинчики, торгующие древностями — как найденными в раскопках монетами атлантов, так и блестящими поделками «под стигийское белое золото»… Мало кому, кроме вагантов Логиума, известно, что здесь можно купить и порошок пурпурного лотоса, и дурительную травку для кальянов, а заодно заказать запрещенные жрецами Митры книги известной сумасшедшей пророчицы (вернее, псевопророчицы) Ниэннах из Стигии. Здесь же ходят уличные лоточники, продающие сладости и шипучее вино, сидят на тротуарах юродивые, торгующие оберегами, и нищие, которым ваганты всегда подают монетку перед сдачей экзамена грозным профессорам и магистрам… А в самом центре городка Логиума — лучшей, на мой взгляд, достопримечательности Тарантии после замка короля — громоздится немыслимо уродливая и пышная статуя «Дарителя Знаний», Его Аквилонского величества, основателя Обители Мудрости, Дагоберта I Эпимитрея. Известно, что сам король (живший почти 400 лет назад) был преизрядно дородным (если не сказать — излишне жирным), не умел читать, а заодно был развратен, лжив и труслив. Но именно Дагоберт издал монарший эдикт об основании Обители Мудрости и, желая умножить славу Аквилонии как культурной и просвещенной страны, созвал лучших ученых людей со всего света. Несмотря на вышеупомянутые недостатки короля, благодарные ваганты лет сто пятьдесят назад собрали деньги и заказали у одного из величайших скульпторов Аквилонии статую Дагоберта, дабы утвердить ее на площади Логиума. Сей ваятель пренебрег исторической правдой, изобразив короля в виде прекрасного обнаженного юноши в крылатом шлеме с книгой в одной руке и пером в другой. Под ногами скульптуры лежал меч, попираемый королем-просветителем. В знак того, что Дагоберт был вовсе не воинственным, но почитал куртуазное искусство и дар стихосложения. Окружали короля бронзовые изваяния Аллегорий. Здесь можно было найти и Философию, и Схоластику, а с ними — Литературу, Поэзию и, как ни странно, Исчисление с Географией. Наверняка на изваяние сиих дев скульптора подвигли вполне живые красавицы из веселых домов. Аллегории сидели в самых непотребных позах, судорожно сжимая в руках атрибуты своей деятельности, и посматривали на статую короля Дагоберта с вниманием, присущим лишь девицам легкого поведения, в совершенстве освоившим искусство соблазнять и ублажать. Все ваганты — ужасные нигилисты. Для них нет ничего святого (я сам был таким и поэтому знаю нравы Логиума). Два раза в год — в день выпуска и в день основания Обители Мудрости — королю Дагоберту (вернее, его бронзовой статуе) некие злоумышленники до блеска начищали задницу, а заодно и мужские стати. Последние были неимоверно огромными — видимо, скульптор так пытался подчеркнуть величие короля, основавшего Логиум… Именно у подножия статуи короля Дагоберта мы и назначили встречу. Как я не опасался и не трепетал перед стражниками у ворот Тарантии, нас пропустили в город беспрепятственно. Подорожные графа Мораддина сработали и военные только лишь взяли небольшую пошлину за въезд в столицу, никак не обратив внимания на нашу внешность. Мы с Велланом проехали через центральные кварталы Тарантии, пересекли замечательный каменный мост через Хорот и прибыли к городку Обители Мудрости. При входе в Логиум тоже следовало уплатить две медных монеты — «на поддержание наук». Заплатили. Веллан держал себя спокойно, но несколько недоуменно оглядывался — повсюду виднелись господа ваганты в коротких черных плащах, уважаемые магистры и бакалавры, облаченные в черно-багровые мантии и квадратные невысокие шапочки, разгуливали лоточники и вообще царила необычная для города непринужденная обстановка. Конан, Мораддин, Эйвинд и Тотлант появились одновременно. Они церемонно внесли пошлину за вход в Обитель Мудрости и направили своих лошадей к памятнику Дагоберта. — Ничего не понимаю, — проворчал киммериец, вертя головой и оглядывая площадь Логиума. — Никогда не думал, что в моем городе творится подробное безобразие! Хальк, так это и есть Обитель Мудрости? Я-то думал, здесь собрались почтенные многоученые люди, все разговаривают об умном… В этот момент несколько вагантов затеяли шуточную потасовку на травянистом газоне, отделявшему кафедру высокой философии от кафедры исчисления. Разумеется, все орали, кто-то размахивал початой бутылкой вина, а другие громогласно цитировали строки из древних авторов. — Куда едем? — помрачнел король. — Хальк, ты, кажется, говорил, будто у тебя здесь остались знакомые? И они смогут приютить нас? — Кстати, нам найдется что обсудить, — подал голос граф Мораддин. — Когда мы проезжали по городу, я услышал несколько интересных сплетен… Хальк, отведи нас к своим друзьям. Требуется место, где мы останемся переночевать и очень серьезно побеседовать. Я услышал в голосе Мораддина озабоченность и беспокойство. Значит, граф узнал о новой беде, свалившейся на наши головы… Буквально только что я упоминал о нескольких долгих годах обучения в Логиуме. Когда человек живет в маленьком замкнутом мирке, у него обязательно появляются необходимые знакомства. С вопросами «Где достать лучшие зингарские чернила?», «Как найти списки сочинений немедийского военного историка Деллебрюка?» или «Появились ли новые девицы в заведении матушки Лоншан?» нужно было обращаться к определенным людям, так называемым «вечным вагантам». Они учились в Логиуме не меньше десятка лет (и это при самом длительном сроке обучения в шесть лет!), постоянно «зависая» на одном и то же курсе. Эти люди посвятили свою жизнь Логиуму. Их не интересовала не сколько учеба, сколько само существование Обители Мудрости и его беспечных учеников, не способных толком позаботиться о собственном благополучии. «Вечные ваганты» находили комнаты в общежитии, добывали для профессоров редкие книги или за определенную мзду позволяли неудачникам заранее узнать вопросы экзаменов. «Вечных» ценили все, начиная от ученика-первогодка и заканчивая самым почтенным магистром. К одному из таких людей я и направил наш отряд. Я знал, что младший сын очень бедного дворянина из Пуантена, Робер Ди Монтобье — подвизавшийся в Логиуме без малого двенадцать лет и отлично помнивший меня по совместным попойкам — сумеет помочь. Он сделал целое состояние на аферах вокруг Логиума и теперь редко покидал пределы Обители Мудрости — стража Тарантии разыскивала его как торговца лотосом, не существовавшей никогда недвижимостью и поддельными дворянскими грамотами. Однако месьор Робер был вполне честным и способным помочь другу человеком… Мы привязали лошадей к столбу возле длиннющего двухэтажного дома, выкрашенного в темно-красный цвет и украшенного желтовато-белыми фальшивыми колоннами. Я попросил остальных подождать внизу и отправился в гости к Роберу.. Деревянная скрипучая лестница привела меня к обшарпанной двери с номером «15». Я постучал, некоторое время дожидался ответа, затем снова обрушил на поеденные жучком створки свои кулаки. С той стороны зашевелились и явно измененный с мужского на высокий женский голос спросил: — Кто там? Господина Ди Монтобье нет дома и я не знаю, когда он вернется! — Хальк, по прозвищу Книжник! — отрекомендовался я, добавив кличку, присвоенную соучениками в годы студенчества. И на всякий случай добавил: — Барон Юсдаль из Гандерланда. — Да? — переспросил тот же голос и после некоторого размышления осведомился: — А скажи-ка, что ты подложил на кресло уважаемому магистру Корнелию в день экзамена по философии? — Ужа, украденного с кафедры естествознания, — я мигом вспомнил старинную шутку, изобретенную мною самим года четыре назад. Как тогда визжал магистр Корнелий, обнаружив на своем кресле черную змейку! Экзамен, кстати, не состоялся — почтенному преподавателю стало плохо с сердцем. — Робер, это действительно я, Хальк! Открой, у меня серьезные неприятности. Створка чуть приоткрылась и на меня глянула небритая сероглазая физиономия «вечного ваганта». — О, — сказал Робер Ди Монтобье. — Действительно, Хальк! Зачем ты сбрил бороду? Тебе это было очень к лицу. Проходи… А в чем, собственно, дело? Великий Митра! Никогда не думал, что нескольких совмещенных между собой комнат студенческого общежития можно превратить в такой бардак! На полу, шкафчиках, столах лежали книги и свитки, перемежаемые графинами с очень дорогим вином (такое даже мне, королевскому библиотекарю, не по карману…). Здесь же я обнаружил чучело грифона (Подделка! Настоящий грифон выглядит совсем по-другому, уж это я точно знаю… Кстати, как там наш Энунд?, ) и несколько мечей иранистанской работы. Последние стоили огромных денег, каждый — не меньше десяти тысяч сестерциев. Мечи были свалены небрежной кучей в давно погасшем камине. На том, что могло именоваться рабочим столом, валялись свитки с печатями Обители Мудрости (наверняка экзаменационные работы) и дешевые безделушки, изображавшие змеиное воплощение Сета, Диски Митры и священные отмычки бога жуликов — Бела.. Словом, эта было обычное жилье «вечного ваганта», готового угодить всем и вся, лишь бы получить прибыль. В соседней комнате кто-то шебуршился и я, скосив взгляд на зеркало, висевшее у дверей, узрел в отражении громоздкую красотку (у Робера всегда был дурной вкус…), лениво натягивавшую нижнее платье. Видимо, я нарушил лирическое уединение сих молодых людей. Ничего, переживут. — Робер, — проникновенно сказал я, глядя в серые и до отвращения честные глаза старого приятеля-соученика. — Меня и моих друзей ищет городская стража. Нам срочно нужно где-то укрыться. Ты сумеешь найти три комнаты в студенческом доме? Шесть человек. И ни одного вопроса. — Конечно, — без всяких раздумий ответил Робер. — Один сестерций за ночь с человека. Полная обслуга. Никто ни про что не узнает, если не будете буянить. Задаток вперед за пять дней. — Живодер, — я снял с пояса кошелек и отсчитал тридцать новеньких сестерциев с вензелем «КК» — «Конан Канах». — Давай ключи. — Ключи? — поднял бровь Робер. — Получишь у сторожа студенческого дома. Дашь ему сестерций и скажешь, что пришел от меня. Надеюсь, ты не укрываешь убийц или злодеев короны? — Я теперь сам злодей короны, — монеты пересыпались в ладонь «вечного ваганта». — Просил же — никаких вопросов! — Конечно, — слегка наклонил голову Робер. — Мы все-таки друзья. А кроме того, ты платишь и не торгуешься. Комнаты будут на этом этаже, сразу за моим покоем. Сторож знает, что при появлении подозрительных людей нужно будет сообщить мне, а я извещу вас. Ты знаешь, как тайно выйти из Логиума? — Разумеется, — я помнил тайный подземный ход, прорытый вагантами за ограду Обители Мудрости лет семьдесят назад. — Робер, ты должен молчать, уразумел? Именно за это мы тебе платим деньги. — Я понял, понял, — Ди Монтобье вежливо, но настойчиво выпроводил меня за дверь. — Будете моими гостями. Если нужно — приходите. И, желательно, вместе с замечательными золотыми кругляшками. Он потряс ладонью и переданные мной сестерции благозвучно звякнули. Я снова удостоверился, что с Робером можно иметь дело. Но только до времени, пока ему не заплатят больше наши враги… Внизу, на первом этаже, я быстро переговорил со сторожем. Последний, заполучив блистающий солнечной желтизной сестерций, безоговорочно выдал мне ключи от трех комнат на втором этаже студенческого дома и посоветовал препроводить лошадей в конюшни Логиума. Половина сестерция за день. К счастью, у нас было достаточно денег, чтобы оплатить непомерные запросы здешних конюших. Золото — всегда золото. Я не знаю, как Робер сумел организовать обед на шестерых человек, доставленный из близлежащего трактира двумя очаровательными молодыми простушками. Они постучались в нашу комнату, поставили закрытые крышками горячие котелки на стол и сказали, что заберут посуду ближе к вечеру. Конан проводил девиц оценивающим взглядом. Веллан, кстати, тоже строил им глазки. Комнаты (по утверждению Канцелярии Логиума, пустующие) были не столь уж плохи. Обстановка скромная — в каждой две кровати, стол и книжный шкаф, но здесь мы могли чувствовать себя в безопасности. Королевские гвардейцы не имеют права входить на территорию Обители Мудрости, а если здесь скрывается государственный преступник, то передать его властям Тарантии может только Суд Логиума. Однако на нас это право не распространялось — мы находились под защитой Робера Ди Монтобье и древних уложений об Обители Мудрости. Едва на столе разместилась дешевая глиняная посуда и красавицы-трактирщицы расставили кушанья, Мораддин отослал девиц, запер двери на засов и, налив в медную чару довольно неплохого пуантенского вина, провозгласил тост. — Господа! — граф Эрде поднял кубок над головой. — С возвращением в Тарантию! Думаю, что главное дело нашей жизни исполнено. Небесная гора разрушена и ее порождения убиты. Теперь можно заняться разнообразной мелочью. А именно — вернуть королю Конану его трон. Трон, занятый сейчас неким двойником. Но не просто двойником, а созданием, которое в точности повторяет любимого нами всеми киммерийца по имени Конан Канах… — Спасибо, — фыркнул король. — А дальше? — А дальше? — Мораддин нахмурил брови. — Дальше давайте выпьем за возращение твоего трона и твоей короны, а равно за Аквилонию. Когда красное вино сладкими струями потекло в наши глотки, граф Мораддин с размаху опустил медный сосуд на стол и очень жестким, тяжелым голосом сказал: — Я понимаю, что ты, Конан, станешь истинным королем лишь через несколько лет. У тебя сейчас очень мало опыта. Однако основы будущего закладываются сегодня. А нынешний день предстал очень трудным. Конан, ты знаешь, что твоя страна уже две седмицы готовится к войне? И что именно ты отдал приказ о сборе войска? — Что-о? — Конан вскочил, едва не перевернув стол. — Какого демона? Какая война? С кем? Аквилония не враждует ни с одним из пограничных государств! Мораддин, скажи им, что Немедия не хочет с нами войны! — А Немедия и не хочет, — Мораддин сжал в руке кубок. — Некое существо, ставшее тобой самим, и ныне занимающее трон Аквилонии, ведет государства Заката к страшным бедствиям. Если мы не предотвратим надвигающийся ужас, рухнет не только Аквилония, но и моя страна — Немедия, и все спокойствие и благочиние на Закатном материке. — Мораддин, объясни подробнее, — киммериец совладал с собой и вновь уселся на деревянную скамью. — Что происходит в городе? Кто занял мой трон? Почему меня, истинного и признанного короля Аквилонии, травят как лисицу охотничьими собаками? Я проезжал через город и видел указы… — Конан скривил жуткую рожу и продекламировал не своим голосом: — «О задержании человека, очень похожего на короля Конана Канах»… — Давайте я выскажу свои мысли, — Мораддин вновь был спокоен и невозмутим. — перед тем, как приехать к памятнику королю Дагоберту, мы с Тотлантом прокатились по городу. И вот что узнали… Новости, о которых поведал нашей притихшей компании граф Эрде, оказались неутешительными. Более того — совершенно обескураживающими. Аквилония действительно активно готовилась к войне. К войне с Офиром. И этого мало — начинание короля было с восторгом воспринято всеми жителями столицы, от плебса и купцов до дворянства и гвардии. Все дружно прославляли короля, наконец-то решившего всем доказать, что Аквилония была и остается главенствующей державой среди Закатных стран. Армия рвалась в бой, велся набор добровольцев из горожан, в столицу съезжались мелкопоместные бароны со своими дружинами, тоже желавшие принять участие в общей заварушке и урвать долю добычи. Выдвинутый в качестве оправдания для начала боевых действий повод для меня прозвучал несколько неубедительно: мол, Офир намеревается силой захватить полосу аквилонских земель, лежащую между его границей и Тайбором, а потому мы вынуждены нанести упреждающий удар. Начало этому удару уже было положено — обыватели увлеченно громили многочисленные лавки офирских купцов, а вчера небезуспешно попытались поджечь здание офирского посольства. К счастью огонь вовремя остановили — сгорел лишь флигель. Никто не сомневался, на чьей стороне будет победа, и тарантийская гвардия бурлила в ожидании приказа сниматься с места и двигаться на полдень, к Тайбору… — Самое смешное в том, что вы можете и победить, — сказал граф Эрде, закончив излагать свои соображения. — У Аквилонии имеется отлично выученная и подготовленная армия, а последние военные действия в Офире велись лет сто назад. В таком случае налицо видимый успех: Аквилония обретает выход к богатейшим золотым рудникам Офира. Соответственно, снижаются налоги и подати, а мнение народа о короле взлетает на такую высоту, что и представить трудно. — Почему «видимый успех»? — спросил Тотлант. — Выходит, этот двойник в первую очередь заботится о благе страны? Тогда его действия начинают изрядно противоречить общепринятой манере поведения временного правителя — успеть насладиться властью, набить свой кошелек и удрать. — Потому, что с золотом Офира можно развернуться дальше, — мрачно сказал Конан. — И еще потому, что через Офир открывается прямая дорога… куда? Правильно, в Немедию! Мораддин, сколько лиг от Ианты до Бельверуса? — Четыре дня конного пути, — отозвался граф Эрде. — Для армии — немного больше. Но с захватом Офира Аквилонию и Немедию больше не будет разделять труднопроходимый горный хребет… А кто может предсказать, что в голове у этого существа, куда оно захочет пойти дальше? Однако, месьоры, какая расчетливость! Конан, если бы я не знал, что ты находишься здесь, я бы сказал, что это в точности твои действия. Только несколько преждевременные и ничем не оправданные. Вот лет через пять, если твое правление пойдет успешно… Хотел бы я знать, действует этот человек в одиночку, на свой страх и риск, или за ним кто-то стоит? — Но зачем весь этот спектакль? — не понял я. — Зачем столь странным способом отстранять от власти подлинного короля? Только чтобы немедля затеять войну? Почему бы в таком случае просто не убить Конана? — Простое решение не всегда есть самое лучшее, — назидательно ответил Мораддин. — Насильственная смена власти, как я уже стократно говорил, вызовет изрядные волнения в народе и дворянстве. А Конан, несмотря на множество его недостатков (извини, но так оно и есть!) пользуется искренним уважением большинства своих подданных. Легче использовать имя киммерийца, чем устранять его самого. Наш противник, видимо, рассчитывает, что мы надолго задержимся в Пограничье, а при попытке выбраться за пределы владений Эрхарда непременно угодим в его ловушки. Нам повезло — мы почти беспрепятственно добрались до Тарантии… К сожалению, теперь мы попали в затруднительное положение. В Обители Мудрости нас защищает закон о неприкосновенности его обитателей, а нам непременно надо побывать в городе. Чего бы я не дал за возможность хоть приблизительно разузнать обстановку во дворце… — задумчиво добавил граф, заново наполняя свой кубок. Почти все последовали его примеру, а меня словно что-то дернуло за язык: — Не так уж это и трудно, как кажется. — Да? — хмыкнул король. — И что ты предлагаешь? Мы ведь не можем и носа высунуть за ворота этого приюта для безумцев! — Правильно, — согласился я. — Ваше величество действительно не может — слишком уж нос приметный. Веллан, Тотлант и Эйвинд совершенно не знают города. Граф Эрде способен затеряться в любой толпе и, полагаю, он неплохо осведомлен о том, что и где расположено в Тарантии. Однако граф понятия не имеет о многих уютных местечках, где порой можно услышать кое-что интересное… — А ты, надо полагать, имеешь? — перебил меня Конан. — Хальк, ты не забыл, что в указе о нашей поимке даны и твои приметы? — Не забыл, — отмахнулся я. Меня понесло на волне вдохновения и никакие досадные мелочи не могли сбить меня с выбранного пути. — Но я не забыл и другое. В этом списке нет примет Эйвинда, никто же не предполагал, что он останется жив! Если мы отправимся вместе и со мной что-нибудь случится, Эйвинд наверняка скроется незамеченным и вернется к вам. Эйв, пойдешь со мной? Асир молча кивнул. Конан еще поворчал, утверждая, будто я сам лезу навстречу своей смерти и ничего хорошего из моей задумки не выйдет, но согласился с Мораддином, сказавшим, что мы не можем всю жизнь отсиживаться в Логиуме и надо начинать действовать. Мой план был весьма прост: я всего-навсего хотел наведаться в «Старый шлем». Это кабачок в квартале от дворца, частенько посещаемый свободными от службы королевскими гвардейцами. В «Шлеме» всегда можно узнать последние сплетни и новости из дворца, и потому я рассчитывал, что услышу там все подробности о грозящей вот-вот разразиться войне, о возвращении «короля Конана» из Пограничья, а также о том, не было ли связано с этим возвращением каких-либо странностей. Единственное, чего я опасался — наткнуться в кабачке на кого-нибудь из знакомых. Чем плох обширный круг друзей — ты можешь встретить их в самый неподходящий момент. Ладно, положимся на Тихе-Удачу, глядишь, все обойдется. И мы с Эйвиндом отправились в «Старый шлем», оставив всю остальную компанию терпеливо ждать нашего возвращения. Проезжая через Тарантию к городку Обители, я больше был озабочен собственной безопасностью и не слишком обращал внимание на происходящее вокруг. Однако, едва мы с Эйвиндом миновали ворота Логиума и окунулись в беспрерывно гомонящую, оживленную и пеструю толпу тарантийцев, я начал приглядываться повнимательнее. Вообще-то никаких особых отличий не замечалось. Торговцы ссорятся с прижимистыми покупателями, солидные усатые стражники медленно обходят улицы, держа ладони на рукоятях коротких мечей, спешат за покупками домохозяйки и служанки богатых господ, нищие громко благословляют Митру, а с ним и каждого, кто подаст монетку… И в то же время… Эйвинд (уж на что деревенщина!), и то углядел некое радостное оживление, царившее на улицах Тарантии. Он по-прежнему отбивал поклоны встречавшимся по пути храмам Митры, шарахался, будто от ядовитых змей, от уличных шлюх, и робко сторонился городских патрулей — словом, вел себя как настоящий провинциал, прежде лишь один раз побывавший в столице. Но почуять общее изменение в настроениях горожан сумел безошибочно. Подойдя ближе к центру города и площади с памятником святому Эпимитриусу, мы получили реальное подтверждение наших догадок. Неподалеку от огромных дверей, ведущих в Купеческое Собрание Аквилонии, стояли вербовщики. Три армейских сержанта, возглавляемые пехотным капитаном — эдаким настоящим бравым воякой с темно-рыжими, лихо закрученными усами и начищенной кирасой. — …Король Аквилонии зовет своих подданных к победе! — широко разевая рот, надрывался самый молодой и голосистый сержант. — Жалование — полсестерция за седмицу! Кормежка из полкового котла! И доля в военной добыче! Мы оказались совсем рядом с ними, и вербовщики мгновенно углядели возвышавшегося над остальными горожанами Эйвинда. Асир, как я уже упоминал, был не просто высоким и широкоплечим, а воистину здоровенным — рост четыре локтя, мощные жилистые руки, короткая толстая шея и удивительно простецкий взгляд. Чем не пикинер? — Эй, парень! — зашелся криком вербовщик, размахивая руками и потрясая кошельком с монетами. — Хочешь завоевать славу, любовь женщин и богатство? — Э-э… — осторожно протянул Эйвинд. — А кто ж не хочет, господин хороший? — Послужи своему королю и получишь все, что желаешь! — посулил капитан. — записывайся в пеший Шестнадцатый легион — не пожалеешь! Задаток — целых пять золотых кесариев короля Конана! Эйвинд остановился с открытым ртом, не совсем точно понимая, что от него хотят, и я решил немедленно вмешаться. — Господа, во-первых, этот человек — не аквилонский подданный, а живет под скипетром короля Пограничья Эрхарда. Во-вторых, он со мной. Военный неодобрительно посмотрел на меня, но все понял моментально. — А-а… — сказал он. — Из Пограничья? Государь Конан тоже недавно вернулся оттуда. Слышали, как он извел подземных чудищ? — Во всех подробностях, — сквозь зубы процедил я. — Однако, милейший, ты не мог бы рассказать, почему объявлен сбор войска? Мы приехали в столицу недавно, из провинции, последних новостей не знаем…. — Все проклятые офирцы! — рявкнул капитан, а сержанты дружно закивали. — Хотят оттяпать кусок наших исконных земель! Вот король и собирается объявить войну Амальрику. Государь, как две седмицы назад вернулся с полуночи, сразу начал собирать резервные легионы и конницу. У зингарских мастеров осадные орудия заказаны… Держитесь, офирцы! — легионер картинно помахал кулаком в воздухе. — Слышали, наверное, господин хороший, что вчера герцог Просперо уехал с посольством в Немедию? — Зачем? — ошарашенно переспросил я. Эйвинд тихонько сопел за моим плечом. — Разве не знаете? — прогудел капитан удивленно. — Просить союза у Нимеда! Вместе Офир под орех разделаем! А там и кофийцев прижмем, а с ними шемитов… Не, король Конан — мудрый человек, хотя и варвар. Нашей стране нужна победоносная война! Я на некоторое время застыл с открытым ртом. Ну ничего себе! Вот Мораддин удивится! Аквилония с Немедией всегда напоминали двух пауков, посаженных в банку: ты меня не трогай, и я тебя не трону. Но если хотя бы косо посмотришь в мою сторону — быть драке! А теперь союзничками стать решили… Вернее, не «решили». Этот диковинный союз навязывается волей неизвестного создания, ныне обретающегося в Тарантийском замке под видом нашего киммерийца. Но каков пострел! Он опередил нас только на четырнадцать дней, а уже начал собирать армию, резко изменил внешнюю политику, а судя по отрывочным фразам, услышанным в толпе, понизил налоги для обывателей: мол, победим Офир, у каждого золота будет в достатке. Плебс, разумеется, доволен, и на каждом углу славит государя, совершенно не подозревая, что настоящий король сидит сейчас в скромной комнатке дома для вагантов Логиума и ждет моего с Эйвиндом возвращения. — Ого! — нарушил течение моих мыслей возглас капитана. — Гляньте, господа проверяющие из личной королевской гвардии пожаловали! Благородный месьор, и ты, человек из Пограничья, посторонитесь, дайте проехать господину гвардейцу! Я машинально отступил на два шага вправо и мельком взглянул на подъехавший кортеж, составлявшийся из четырех Черных Драконов во главе с лейтенантом. Лейтенантом?.. Я встретился с ним глазами и в голове тем же мигом проскочила паническая мысль: «Мы пропали…» Быстро обернувшись, я незаметно дернул Эйвинда за рукав и прошептал: — Чтобы не случилось, мы не знакомы. Отойди в сторону. Сообразительный крестьянин из Пограничья притерся к стене дома и с преувеличенным вниманием начал разглядывать яркие картинки на столике уличного торговца лубками. Однако по тому, как он косился в мою сторону, я понял — Эйвинд по-прежнему сохраняет внимательность и настороженность. Надо же было такому случится! Проверять вербовочный пункт заявился мой троюродный брат, сын племянницы моей любимой матушки. Тот самый барон Стагис, что встречал нас по приезде из Ямурлака у ворот королевского замка. Пускай я сбрил свою короткую бороду и надел более простую одежду, Стагис узнал меня мгновенно. — Ты что здесь делаешь? — барон наклонился с седла, словно желая рассмотреть меня поближе. — Хальк, ты в столице? Прикидываться, что мы незнакомы, было бесполезно. Кроме того, двое Черных Драконов из сопровождения Стагиса тоже были моими приятелями. — Знаешь, — медленно начал я выдумывая ответ. — Вот захотелось прогуляться по городу… Лейтенант нагнулся еще ниже и быстро сказал мне на ухо: — Извини, я понимаю, что мы родственники и вообще я против тебя ничего не имею, но у вышел приказ… И этот приказ не только у меня, а у всей гвардии, тайной и охранной службы Тарантии. Извини еще раз… Барон Стагис выпрямился в седле и указал на меня взглядом своим сопровождающим. — Это Хальк, барон Юсдаль, разыскивается по приказу короля и барона Гленнора…. Задержите его. Крупные широкогрудые кони гвардейцев взяли меня в плотный треугольник. Я понял, что учинять драку бесполезно — против четверых гвардейцев и готовых придти к ним на помощь вербовщикам мы с Эйвиндом не выстояли бы. Поэтому я, пытаясь сохранять внешнее спокойствие и достоинство дворянина, отцепил с пояса меч и протянул его рукоятью вперед. — Я могу узнать, каково обвинение? — спросил я, глядя прямо в смущенные, но жесткие глаза Черного Дракона. — Нет, — отрезал Стагис. — В распоряжении короля говорится, что тебя следует лишь подвергнуть аресту и препроводить к коменданту Железной башни. Ни одного слова об обвинении. Мне ничего не оставалось делать, как пойти вслед за лошадью моего дальнего родственника. Короткие пики остальных Черных Драконов были наставлены на мою спину и едва не касались одежды. — Кого поймали? — услышал я голос из площадной толпы. — Офирский шпион! — ответила какая-то женщина. Судя по склочным ноткам, проскакивавшим в ее речи, базарная торговка. — Повесят, — усмехнулся кто-то из проходивших мимо мастеровых. — И поделом! Я просто шел вперед, безучастно глядя перед собой. Хвала Митре, у Эйвинда хватило ума не ввязываться, а вербовщики забыли, что я представил его своим сопровождающим. Теперь главное, чтобы молодой асир добрался до Логиума и рассказал обо всем Конану. Но кто теперь ответит: что со мной произойдет дальше? Отчего в указе нет прямого обвинения Халька, барона Юсдаля в государственной измене, способствованию заговорщикам или, например, тайной деятельности на благо чужой страны? Прямо как во времена Нумедидеса — арестовали на улице, препроводили «в распоряжение коменданта Железной башни»… В те времена людей, «попадавших в распоряжение», больше никто никогда не видел. Однако мы еще поборемся. Уверен, что Конан и наши компаньоны не оставят меня в беде. Только бы они успели вовремя! — Эй! — я забарабанил кулаками в толстую, обшитую стальными пластинами дверь с небольшим глазком. — Принесите пожрать, мерзавцы! Эй, есть кто-нибудь живой? Тишина. Ну, разумеется. Такое впечатление, что я здесь единственное живое существо человеческого рода. Из всех соседей только голодный паук, сидящий в центре паутинки в правом углу камеры, да несколько мокриц унылого вида. Великий Митра, что бы сказала моя возлюбленная матушка, узнав, что младший отпрыск сидит в самой надежной и тщательно охраняемой тюрьме для государственных преступников?! Если я поселился здесь надолго, то комендант обязан будет сообщить родственникам, в Юсдаль, чтобы переводили деньги на более-менее сносное содержание. Матушка сначала разрыдается, потом взъярится, а следом заявит, что не даст и единого сестерция для такого обормота, как я… В общем, скверно у меня на душе. Грустно. Есть, опять же, хочется. К тому же свет, проникавший через маленькое окно, забранное сначала кованой решеткой, а потом полупрозрачной слюдой, начал меркнуть. Это значит, что наступило время заката. В камере нет ни факела, ни лампы, следовательно, всю ночь придется сидеть в кромешной тьме. Собачий холод. Насколько я успел сообразить, меня отправили в закатное или приречное крыло комплекса зданий, называемых «Железной башней», и посадили в камеру на первом этаже. Если тщательно прислушаться, можно различить плеск волн Хорота, разбивающихся о фундамент тюремной крепости. Пористый камень, из которого она выстроена, отлично впитывает влагу и потому в камере сыро. Слизистые потеки на стенах, зеленовато-синяя плесень… Одним словом, самое неподдельное «узилище престрашное», как это пишется в исторических трактатах и воспоминаниях людей, некогда побывавших здесь. Барон Стагис, сохранявший на лице неприступное и невозмутимое выражение, привел меня к воротам Железной башни незадолго до шестого полуденного колокола. По его вызову в караулку спустился некий месьор Триб Квинтилий, неизменный комендант главной тарантийской тюрьмы за последние тридцать два года. Он занимал эту должность со времен короля Гундериха, отца Вилера. Пережил их обоих, трудился и при Нумедидесе… Да и Конан решил не менять коменданта Башни, когда сел на трон. Квинтилий отлично знал свое дело и за последние три десятка лет из башни был совершено только два побега — один заключенный, выведенный на прогулку на стену крепости, спрыгнул в Хорот и уплыл, а Конан, тоже освятивший своим пребыванием эти почтенные стены несколько лет назад, видимо, сумел подкупить охрану. Если выберусь отсюда — обязательно расспрошу короля об этой истории, случившейся вскоре после битвы с пиктами при Велитриуме… Господин Триб Квинтилий (между прочим, дворянин, происходивший из почтенной семьи) напоминал внешним видом преуспевающего гробовщика из страшных рассказов Стефана, Короля Историй. Высокий, худющий, в черной статской одежде с ослепительно белым воротничком и маленьким блестящим значком ордена «Серебряного щита» на груди. Еще Нумедидес наградил, за безупречную службу. Стагис, передав меня страже Железной башни, незаметно поклонился мне и развернул коня. Я заметил, как в его взгляде проскочила искра сожаления. Ладно, не буду на него обижаться. В конце концов, барон только выполнял свой долг перед королем. Вернее, перед тем, Комендант молча, лишь жестом руки, пригласил меня следовать в дом. Два стражника с обнаженными саблями двигались позади, и я удивился тому, что не было слышно шума их шагов. Только потом разглядел, что на сапоги были натянуты мягкие войлочные чехлы. В канцелярской комнатке меня усадили в донельзя протертое кресло (я ужаснулся, представив, сколько людей сиживали на нем), а господин Квинтилий, усевшись за стол, взял бумагу. — Итак? — он поднял на меня взгляд больших темных глаз и пригладил рукой седовато-желтые волосы. — Хальк, барон Юсдаль? — Да, — подтвердил я. — За что меня арестовали? — Отвечать только на мои вопросы, — бесстрастным голосом сказал комендант. — Лишних слов не говорить. Он обмакнул перо в чернильницу. Далее последовала долгая и ужасно нудная процедура: когда и где родился, кто отец и мать, есть ли права наследования на поместье, в какого бога веруешь, род занятий, последнее место государственной службы и так далее. Я честно отвечал. Интересно, что не прозвучало ни одного вопроса о моем недавнем путешествии в Пограничье, равно как и о моих друзьях. Если они не проявляют излишнего любопытства — значит еще не все потеряно. Или вся компания во главе с Конаном давно попалась… Некоторые вопросы неистребимо отдавали мрачным тюремным юмором. Я даже был готов рассмеяться, когда месьор Триб вопросил о том, по какому обряду следует хоронить Халька из Юсдаля в случае преждевременной смерти в тюрьме? По митраистскому или же иштарийскому? — По языческому, — фыркнул я. — Сожжение, человеческие жертвоприношения и кровавая каннибальская тризна обязательны. Квинтилий и ухом не повел, что-то чиркнув на своем пергаменте. Наконец, он свернул документ в трубочку, засунул его в ящик стола и сказал в воздух, ни к кому не обращаясь: — Приречное крыло, камера двенадцать. Строжайший надзор. За моей спиной выросли двое стражников. Перед тем, как отправить в путешествие по темным и пахнущим мхом коридорам Железной башни, меня обыскали. Отобрали деньги, баронское кольцо, поясной ремень и коротенький ножик для разрезания книг. Все вещи вместе с оставленным бароном Стагисом мечом сложили в мешок и куда-то унесли. Вот я и сижу в «камере двенадцать» уже несколько колоколов и представления не имею, что со мной будет дальше. Вообще-то в городе про Железную башню ходило множество жутких слухов: мол, по приказу влиятельных особ здесь могут и глаза выколоть, и удушить ночью, а потом сказать, что узник скончался от грудной жабы… Не понимаю, что потребовалось от меня существу, завладевшему троном королевства? Скорее всего, оно хочет уничтожить всех возможных свидетелей, чтобы беспрепятственно править дальше. Из чего делается логический вывод: ваш покорнейший слуга останется здесь очень надолго, если не навсегда… — Эй! — я прислонился к двери спиной и начал пинать ее пятками. — Кормить узников вы обязаны! И принесите теплое одеяло! Скрипнула круглая деревяшка, закрывавшая глазок. К двери кто-то подошел. — Молчите, — донесся тихий голос. — Ужин будет после десятого колокола. И лишних одеял не полагается, у вас есть одно. Как же! Одеялом это можно называть только в насмешку. Кусок побитой молью фланели, под которым не может укрыться и десятилетний ребенок — настолько маленький! Одно хорошо — ужин все-таки скоро принесут. Интересно, чем они здесь кормят? — Будете шуметь — командир стражи коридора прикажет заковать в кандалы, — пригрозил находившийся за дверью стражник. — Или перевести в подземные этажи. А в тех камерах — воды по колено. — Тогда я не буду шуметь, — я отошел и равнодушно сел на узкую деревянную кровать. Тьфу, ублюдки! Я несказанно обрадовался, когда очень издалека донеслись десять ударов колокола с храма Митры, стоявшего во дворе тюрьмы. Туда водили неопасных заключенных. Отлично! Значит, скоро принесут поесть! Рано радовался. Вот прозвонили первую четверть, затем вторую, я задремал и проснулся лишь когда отбивали полночь. Еду никто не принес. Они что, меня голодом хотят уморить? Вдобавок я пить захотел. И еще кое-чего, о чем при дамах не упоминают. Наконец-то! Зашуршал отлично смазанный засов, тихо звякнула снаружи связка ключей. Но вдруг у меня заколотилось сердце — а если это убийцы? Задушат или зарежут, а может быть оттащат в пыточную, вызнавать, где находятся мои приятели-заговорщики… Не скажу, что я умею хорошо драться кулаками, но хотя бы пару синяков я им сумею поставить прежде чем умру! Или вцеплюсь зубами в шею… Но нет, рано напугался. Дверь распахнулась, за ней стояли двое, виднелся деревянный столик на витых ножках и тележка со столовым прибором. Ничего себе! Это что, специально для меня или так кормят всех заключенных? Безмолвные стражи Железной башни внесли стол в мою камеру, накрыли парчовой скатертью, поставили серебряные тарелки, два шандала со свечами, кувшины с символом пуантенских виноделов и несколько блюд, накрытых серебристыми начищенными крышками. Притащили два кресла. В камере сразу стало уютнее, а у меня аж слюни потекли. Тюремные служки вышли, однако дверь почему-то не закрыли. В полутемном проеме виднелись стражники, остававшиеся в коридоре. Меня так и подмывало усесться за стол и начать долгожданную трапезу. Но постойте… Почему накрыто на двоих? У меня что, будут гости? Только бы не моя матушка! Тогда лучше сразу повесится, мучений меньше… Впрочем, разве могла она столь быстро приехать из поместья? В коридоре раздались шаги. Твердые, уверенные. Но что самое интересное — эта походка мне была знакома. — Прикройте дверь, — произнес низкий голос, обращенный к стражникам. — И марш отсюда! Будете подслушивать — вздерну. Я обессилено опустился в предложенное тюремщиками кресло. Руки почему-то дрожали. — Привет, Хальк! Извини, пришлось задержаться… Это он! Конан! Самый настоящий! Его речь, которую не спутаешь ни с чьей другой, его руки со шрамом на тыльной стороне правой ладони, прищур его глаз, его манера отбрасывать пальцами волосы со лба и кривить угол рта в усмешке… Даже серьга в ухе — его любимая, простое тонкое золотое колечко с единственным синим камешком. Только откуда он тут взялся? Сказать, что я был поражен — значит, ничего не сказать. Конан, не обращая внимания на то что я превратился в сидячую статую, прошелся по камере своей чуточку тяжеловесной, но одновременно очень упругой походкой, потрогал влажные стены и ругнулся по-киммерийски. Это словечко, «льюги», я слышал от него много раз и произносил он его всегда с одинаковой интонацией. — Я, кажется, им приказал, чтобы посадили в нормальную камеру, — ворчал Конан. — Уж прости, Хальк, что так вышло… — Грозили в кандалы заковать, — слабым голосом наябедничал я. — Конан, я полагал, ты с остальными… — В кандалы! — возмущенно воскликнул варвар. — Сетовы отродья! Ты что, буянил, бестолочь? Он отодвинул свое кресло и уселся за стол напротив меня. Налил вина (разумеется, только себе — у него привычка такая) и неожиданно замолчал. «Все боги мира и Бог Единый, что могло произойти за время, пока я отсутствовал в Обители Мудрости? Либо они пошли, взяли штурмом дворец и пришибли самозванца, либо… Ой, нет… Почему он сказал про то, что приказал выделить мне хорошую камеру? Мама дорогая, что происходит? — Вина хлебни, — хмыкнул король. — Что-то ты бледный. Посидел полдня в Железной башне и сразу в уныние впал. Хальк, очнись! — Здравствуй… Конан, — выдавил я. — Ты как сюда попал? — Через дверь, — спокойно ответил киммериец. — Кстати, тебе привет от Эвисанды. И от графини Эрде. — Что-о? — у меня отвисла челюсть и я едва сдержался от того, чтобы не шарахнуться в сторону от человека, которого неплохо знал и всегда считал одним из самых благоразумных и честных людей из многих встреченных в моей жизни. — От кого? — От графини Эрде, Ринги, жены Мораддина, — не меняя уравновешенной интонации, повторил Конан. — Эй, эй, Хальк, насколько я тебя знаю, ты никогда в обморок не падал! Я тебе кажется, сказал — выпей вина. Ничего не чувствующими губами я коснулся краешка кубка и сделал несколько глотков. Вкус не ощущался, будто это было не вино, а вода. — Ты кто? — наконец проговорил я, осмелившись взглянуть в такие знакомые, чуть насмешливые синие глаза киммерийца. — Или ты мне морочишь голову, или… Я не знаю, что думать. — Я? — хохотнул варвар. — Я король Аквилонии, Конан Киммериец, из Канахов. А что же до моей истинной сущности… Он скорчил рожу и удивительно тоненьким голоском пропищал: — Вот тут я и потерял сознание. …Здравствуйте, пожалуйста. Я лежу на жесткой тюремной кровати, с краешку примостился Конан и правой рукой треплет меня за щеку, левой сжимая кубок с вином. Ну и сон приснился! Хотя постойте, почему я остался в этом сне? Говорят, именно таким образом и сходят с ума… — Поднимайся! — слегка раздраженным сказал варвар. Или это не варвар? — Еще раз прости, что я не объяснил все с самого начала. Нормально себя чувствуешь? Я кивнул. — Хорошо, встань, присядь за стол, покушай немного, и тогда поговорим. На непослушных, едва гнущихся ногах я добрался до своего кресла, опростал полный кубок розового пуантенского, мигом согревшего мои холодные внутренности, и принялся за жаркое. Почему-то очень захотелось есть. Попутно я рассматривал Конана-не-Конана. Невероятно! Никаких внешних отличий! Невозможно так скопировать лицо, фигуру, манеру поведения, нельзя, наконец, освоить привычку короля изредка поглаживать себя по щеке указательным и средним пальцем. У двойника это смотрелось бы неестественно, а здесь… — Ты чего перепугался как заяц? — обратился ко мне этот человек. — Давай я лучше расскажу тебе эту историю от начала и до конца. Идет? Слово «идет?» было произнесено именно так, как и обычно. Интонация вопросительная, немножко с ехидством. Правая бровь приподнята. Это Конан. Не может быть никаких сомнений. Тогда какую историю киммериец хочет рассказать и зачем так жестоко меня разыгрывает? И вообще, при чем здесь Тицо? Проклятая зверюга сбежала от нас в Пограничье… — Ну? — я едва не поперхнулся сочным куском мяса. — Какая такая история? — Хальк, — многозначительным и серьезным голосом начал Конан. — Ты, главное, слушай и не перебивай. И во имя Митры, не падай снова в обморок! Зачем мне такой нервный библиотекарь? — Хорошо, — обреченно согласился я, уже готовый поверить в любую небывальщину. — Ну, прежде всего, — проговорил король, — я вынужден тебя разочаровать. Тот, кто сидит перед тобой, не является Конаном Канах из Киммерии в истинном смысле этих понятий. — Но… — простонал я. — Не перебивай, я же просил! Мое настоящее имя тебе, Хальк, известно. Тицо. Конечно, это скорее не имя, а кличка, сокращенная от настоящего прозвания. Однако пусть будет так. Это проще. Удивляешься, почему перед тобой вовсе не маленькая белая зверюшка? Тот облик тоже был не настоящим. Просто мне было необходимо войти в доверие к людям. А кому вы больше всего доверяете? Правильно, небольшим безобидным животным приятного вида. Дальше рассказывать? — Д-да, — заикнулся я, не зная, что и думать. — Мне что, надо изменить лицо, чтобы ты поверил? — спросило существо в обличье Конана, чувствуя мое недоверие. — Скажи, в кого превращаться? Хочешь, в тебя? Сам с собой побеседуешь. Или в Мораддина? Или, например, в канцлера Публио? — Только не в Публио, — по-дурацки ответил я. — У нас с ним разногласия… Если ты — Тицо, то наверняка знаешь, в каком именно поселке ты сбежал, прежде попытавшись убить графа Эрде. — Пограничье, разрушенная деревня Райта у склонов Граскаальского хребта, — не задумываясь, ответил Тицо. — Граф в меня стрелял из арбалета, но не попал. — Так, — только и проронил я. — И что теперь делать? — Выслушать, — серьезно выговорил ямурлакский найденыш. — Понять, чего я добиваюсь. Не считать раньше времени меня врагом, нечистью, нежитью или чем-либо иным. — Отлично, — сдался я. Проснулось, победив страх и неуверенность, мое неуемное любопытство. И вот о чем он рассказал. — Существует множество миров, — начал свою речь Тицо. — Ваш мир, Хайбория, лишь один из бесконечности и сам порождает такую же бесконечность иных планов бытия, отражений, точных подобий этого мира… Впрочем, это неинтересно людям. Они предпочитают цепляться за свой единственный мир. Да, я действительно тот, кого вы именовали Хозяином зеленого огня и Небесной горы. Да, я пришел в ваш мир восемь тысяч четыреста два года назад. Да, я уже пытался направить историю Хайбории в требуемое русло, но два раза это не получалось по независящим от меня причинам, а в третий раз вмешались вы вместе с настоящим королем Конаном. Это было очень остроумно — залить водой моего посланника, изменявшего людей в Аквилонии. Когда посланник был уничтожен, я вынужден был остановить продвижение второго по Немедии. — Зачем ты это делал? — быстро спросил я. — Чем были виноваты перед тобой тысячи невинных людей? — Абсолютно ничем, — пожал плечами Тицо. — Мне была необходима рабочая сила, чтобы высвободить то, что вы называете Небесной горой. Человеческий род плодовит и через поколение вы с лихвой восстановите потери… Так вот, после двух неудачных попыток выкопать из Граскаальских скал мой вековечный дом, я решил ждать. Время для Тицо не имеет значения, я практически бессмертен. Я ушел в земли, которые вы теперь называете Ямурлаком. Построил временное пристанище и окружил Ямурлак стеной, через которую невозможно пройти человеку. Я ждал наступления эпохи, когда энергия, которую вы называете «магической» и которой был прежде опутан весь этот мир, пойдет на убыль. Ждал человека, место которого смогу занять я сам, чтобы вести человеческий род к процветанию. Я дождался. Им оказался Конан. — Постой, — прервал я увлекшегося Тицо. — Ведь твои, как ты выражаешься, посланники, губили все живое на своем пути! Мы полагали, что когда подземные чудовища встретятся под Иантой Офирской, в огромном треугольнике, который образовывала их дорога, погибнет все живое! — Вы ошиблись, — рассмеялся Тицо. — Мне были нужны беспрекословно подчинявшиеся моей воле существа. Встретившись под Иантой, посланники должны были остановиться и прекратить работу. Да, разумеется, почти сто тысяч человек были бы изменены, но они выполнили бы свое предназначение, послужив во благо будущего. — Чьего будущего? — агрессивно спросил я. — Твоего? — Вашего, — уверенно ответил Тицо. — Вы не знаете, что грозит Хайбории в ближайшее время. То есть не далее чем спустя пять сотен солнечных кругов. А я это вижу. Я умею предугадывать будущее, проникать мыслью через время. — Ты мне не ответил на самый важный вопрос, — я не менял напряженного тона, а про некое бедствие, которое должно случиться лет пятьсот, решил расспросить подробнее попозже. — Кто ты сам и откуда ты взялся? — Я — один из немногих, — невразумительно сказал Тицо. — В вашем мире я мог бы именоваться богом, благодаря своим способностям. Но в то же время я — обычное живое разумное существо, наподобие тебя, Конана или кого другого… Хальк, не сжимай в руке столовый нож, все равно ты не сможешь им меня убить. Так вот, помнишь, я только что говорил о множественности миров? Таких как я породил мир, отстоящий от Хайбории на тысячи тысяч лиг. Наше призвание — вести сообщества людей или иных существ к счастью. К процветанию. К благополучию. — Хорошо звучит, — фыркнул я. — Поход «за счастьем для всех» начался с того, что погибли почти сто тысяч человек! Ты сам, своими руками-лапками маленького и пушистого Тицо отправил к Нергалу двоих гвардейцев короля! Пытался убить меня, Мораддина! Покушался на ни в чем не виноватого грифона! — Энунд начал подозревать, — сказало существо. — И мне пришлось это сделать. Впрочем, не беспокойся, грифон жив и выздоравливает. Дворцовый лекарь Монтель сделал для него все возможное. А про людей я скажу так — погибли тысячи, однако это спасет жизни миллионам. Да, я убил двоих гвардейцев в Брийте, хотел ударить тебя и графа Мораддина, но ваш отряд не должен был подойти к моему дому, Небесной горе. Я хотел вас поссорить. — Не получилось, — ядовито напомнил я. — А от твоей Небесной горы и пепла не осталось! — Знаю, — кивнул Тицо. — Просто у меня не хватило возможностей тогда противостоять вам. Я только что проснулся, пролежав почти тысячу двести лет в Ямурлаке. Силы, чтобы сменить облик, было недостаточно… — Ты собираешься вести нас к счастью? — задумчиво проговорил я. — Во имя спасения от катастрофы, которая произойдет неизвестно когда? Что за катастрофа, кстати? — Узнаешь со временем, — покивало существо. — Помнишь, как рано утром в Райте Мораддин меня застал возле головы Конана?.. Да, по вашим меркам так поступать не очень хорошо. Но я решил, что именно в облике аквилонского короля я сумею добиться исполнения своих планов. Я незаметно проник в его душу, сделал список с его памяти обо всех годах, прожитых раньше, взял его обличье. Тело, в котором я сейчас нахожусь, повторяет Конана Киммерийца до последней чешуйки кожи, до последнего волоска… Воспоминания, манеры, даже запах — все одинаково. Никто не может меня отличить от настоящего Конана. — Так чего ты хочешь? — озадачился я. — Четырнадцать дней ты занимаешь место, принадлежащее нашему варвару, и уже собираешься начать войну! К чему тебе война с Офиром? Разве таким образом следует вести человечество к благополучию? — Потом объясню, — повторил Тицо. — Как ты думаешь, зачем я тебе всю подноготную? Правда, это лишь часть, самая незначительная часть моей подлинной истории. — Не знаю, — отрекся я. — Может быть, тебе поговорить не с кем? — О, поверь, я найду людей, с которыми можно побеседовать, — Тицо облокотился щекой на ладонь и внимательно посмотрел на меня: — Хальк, ты один из умнейших людей этой страны. Именно ты придумал, как убить моего первого посланца. Именно ты сообразил, как уничтожить мой дом, Небесную гору. В конце концов, именно ты вытащил меня из Ямурлака! Большое спасибо, иначе мне пришлось бы самостоятельно добиваться нынешнего положения. И, если ты станешь моим союзником, зная цель и оправдывая средства, которые я буду использовать для ее достижения, ты станешь одним из величайших. Человеком, имя которого на многие тысячелетия войдет в скрижали истории этого мира… — Ты меня покупаешь? — напрямик спросил я. — Цель-то несколько… аморфная. Какое-то всеобщее благополучие… «Это шанс! — с быстротой молнии проскочила мысль в моей голове. — Если я откажусь — либо медленная смерть в Железной башне, либо быстрая. На месте. От его меча. Соглашаюсь! Митра, ответить, во что мы влипли? И все-таки — После недолгой паузы я поднял кубок и нарочито торжественным голосом провозгласил: — Да здравствует король Тицо Первый! — Ну зачем же так, — застенчиво усмехнулся он. — Править будет Конан из Киммерии. А думать будут немногие избранные. И первейший из них — Тицо. — А кто эти «немногие»? — Найдем, — отмахнулся самозванец. — Они ведь все здесь, в столице? Во имя Митры, не делай непонимающе лицо! Я знаю, что Конан и остальные неподалеку. Хотя об этом мы поговорим завтра утром. И не здесь, а во дворце. Сейчас я прикажу, чтобы твои вещи отнесли в библиотеку по подземному ходу. Извини, Хальк, но ближайшие десять седмиц ты будешь постоянно находиться в королевском замке. Я пока еще не слишком тебе доверяю. Поднимайся. Меня, в конце концов, Эвисанда ждет, а уже за полночь! И ухмыльнулся хитро. Совсем как Конан. |
||
|