"Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)

XI

Наступил май месяц.

Однажды, когда я пришел к Николаю Николаевичу, он объявил, что рекомендовал меня Рязанову и что тот просил на днях у него побывать. Генерал снова выразил уверенность, что господину Рязанову я понравлюсь.

— Вот Рязановой понравиться трудней… Она… взбалмошная бабенка, и муж ее чересчур балует… Сумейте и ей понравиться… Ну, тогда вы выйдете победителем…

Сам генерал уезжал на днях в деревню.

Я поблагодарил Николая Николаевича, и мы простились друзьями. Он облобызал меня, благословил, советовал ходить в церковь и просил осенью непременно побывать у него…

— Опять вместе будем работать… Ну, до свидания, мой молодой друг! — торжественно проговорил Николай Николаевич, осеняя меня крестом. — Да напишите мне, как вы покончите с Рязановым… Я просил за вас, и он обещал вас принять под свое покровительство. Сумейте только понравиться им. Особенно жене…

«Херувим» тоже благословил меня, за что я поцеловал ее руку, пальцы которой, по обыкновению, были замараны в чернилах. С племянницей обменялись рукопожатиями.

— Не забывайте же нас!.. — крикнул вдогонку Остроумов. — Осенью еще, быть может, придется вам заработать хорошие деньги… Сами знаете, я труд ценить умею.

Я про себя улыбнулся и еще раз простился с генералом. Не думал я тогда, что впоследствии нам придется встречаться при совершенно других обстоятельствах.

Вечером я, по обыкновению, шел к старухе. Приходилось дочитывать последние три дня. Неделю тому назад она мне объявила, что скоро уезжает. Эти дни я не видал внучки или видал ее мельком. Она снова сторонилась от меня и не удостоивала вниманием. Пройдет, кивнет, и хоть бы слово!

«А когда нужно было успокоить бабушку, тогда откуда ласковость бралась!.. Эгоисты они… все эгоисты!» — мысленно бранил я ее.

Подхожу. Швейцар останавливает меня.

— Напрасно подниметесь…

— А что?

— Княгиня в ночь приказала долго жить…

— Ну?

— Верно… Теперь наверху родственников… родственников…

— А очень она была богата?

— Страсть… Сказывают, миллион у нее… Да только родственники напрасно. Она все внучке отказала… барышне… Барышня славная!

— Екатерине Александровне?

— Ей самой… Хорошая барышня!..

Грустно отошел я от подъезда и тихо поплелся домой. Вот тебе и раз!.. Теперь я никогда не увижу Екатерины Александровны… никогда!.. А я еще, дурак, мечтал черт знает о чем!..

Новость эта меня поразила… Хотя я и должен был скоро прекратить чтение, но оставалось еще три дня, и я рассчитывал в эти дни как-нибудь вызвать на разговор молодую девушку и высказать все… все, что накипело у меня на душе… Быть может, она поняла бы меня, оценила!..

«Берегись!» — раздалось около меня. Пролетела пролетка, и меня забрызгали грязью… Я только сжал кулаки и послал вслед ругательства…

А дома Софья Петровна встретила меня какая-то грустная… Она последнее время заметно изменилась… Куда девалась ее веселость?.. Точно что-то мучило ее… Она несколько раз заговаривала о лете, но я избегал разговоров об этом, говоря, что еще время впереди есть… Надо было покончить сперва с Рязановыми, а там видно будет… Не киснуть же мне в самом деле с ней вдвоем на Екатерининском канале!.. Она все соблазняла меня по воскресеньям на острова, но я более отмалчивался…

— Послушай, Петя (она все-таки меня звала «Петей»). Послушай, Петя, — начала она за обедом. — Так как же летом?

— Надо, Соня, работы искать… Сама знаешь, я без занятий…

— Лето-то отдохни… Право, отдохни… Мы будем вместе на острова ездить…

— Работать надо…

— Ах ты какой… Ну, слушай… впрочем, нет… (Она вдруг вся зарделась.) Я тебе после скажу… радость скажу… Нас обоих касается…

Она с каким-то особенным выражением посмотрела на меня.

— Говори теперь…

— Нет… нет… не скажу… после…

Я не настаивал.

После обеда посыльный подал мне письмо. Я вскрыл его. В нем было тридцать рублей и письмо следующего содержания:

Я несколько раз прочел эти строки, написанные изящным английским почерком. Меня задел за живое тон письма, особенно последние его строки: «Я всегда к вашим услугам, если услуги мои могут быть вам полезны»! Ясно, она смотрит на меня с высоты своего величия, эта гордая барышня, и допускает знакомство только в качестве благодетельницы бедного чтеца, лишившегося занятий.

— Тебя огорчило письмо… От кого это? — спросила Софья Петровна.

— От богатой наследницы.

— Можно прочесть? — как-то робко продолжала молодая женщина.

Я бросил ей письмо.

Она прочитала его и с сердцем заметила:

— Чего она лезет с письмами!

— Как же, нельзя! Надо порисоваться! Я, мол, не прочь порекомендовать вас, молодой человек. Вы хорошо читали сумасшедшей старухе, и, если хотите, я вам еще такую старуху подыщу.

— Да ты не сердись так! Ты ужасно обидчив, Петя. Стоит ли так сердиться? Плюнь ты на нее, разорви письмо, и дело с концом!

— Нет. Их за это надо обрывать. Я отвечу ей.

— К чему? Ну, разве тебе не все равно, что она пишет?

— Ты этого не понимаешь, — резко ответил я.

И Софья Петровна, по обыкновению, тотчас же покорно замолчала.

Я написал Екатерине Александровне ответ (досадно только, что не было у меня бумаги с вензелем), в котором благодарил за желание быть мне полезной и надеялся, что мне не придется возобновлять с ней наше «случайное» знакомство именно с этой целью. Письмо было короткое и сухое.

Я перечитал свой ответ и отправил письмо.

— Пусть прочтет!.. Пусть знает, с кем она имела дело!..

Я спрятал записку Екатерины Александровны, и, признаться, грустно мне было, что наше знакомство прервалось так быстро.

Задумчивый, сидел я у себя в комнате и не слышал, как вошла Софья Петровна.

— Петя! — тихо произнесла она.

Я поднял голову. Софья Петровна стояла передо мной печальная.

— Ты, кажется, и не интересуешься тем, что я обещала сказать тебе?

— Ах, да… Что это за новость?

— Это новость очень серьезная.

— Ну?..

Она обвила руками мою шею и, наклонившись надо мною, произнесла шепотом:

— Я беременна, Петя…

В первый момент известие это не произвело на меня впечатления, но затем мне сделалось очень досадно и скверно.

— Ты молчишь. Ты не рад?

Я пожал руку Софьи Петровны. Бедная женщина была совсем смущена.

— Чему же радоваться, Соня? — нежно проговорил я. — Только одни заботы!

— Только?

Она совсем печально глядела на меня.

— Нам, бедным людям, дорога такая роскошь.

— Как ты говоришь — роскошь? — повторила она.

— Еще бы!.. Нам надо самим пробиваться, а тут еще…

— Замолчи, замолчи, пожалуйста, — перебила она и вышла из комнаты.

Я пошел к ней. Она сидела на диване и тихо плакала.

— Послушай, Соня… Надо быть благоразумной, а ты все плачешь… Разве я обидел тебя?..

Она молчала.

— Ну, рассуди сама… Можно ли радоваться твоему сюрпризу?

И я стал ей доказывать, что радоваться нечему.

Она слушала очень внимательно. Когда я кончил, она поднялась с места, подошла ко мне и пытливо заглянула мне в глаза… В это время лицо ее было серьезно, очень серьезно.

— Ты недоволен?.. — тихо проговорила она.

— Большой радости нет.

— И пожалуй, посоветуешь мне отдать ребенка в воспитательный дом?

Наконец она сама произнесла слово, которое давно вертелось у нее на языке. Должно быть, на лице моем она прочла одобрение, потому что вдруг побледнела, зашаталась и как сноп повалилась ко мне на руки.

«Скорей, скорей надо покончить с этим! — думалось мне, пока я приводил ее в чувство. — Не связать же себя навеки ради того, что глупый случай вдруг сделал меня отцом!» Из-за такой случайности я не намерен был откапываться от своих планов и смолоду закабалить себя.

Софья Петровна открыла глаза. Я стоял подле и утешал ее.

— Ты меня не любишь, — были первые ее слова.

Я успокоивал ее, говоря, что напрасно она так думает, что я люблю, но что есть положения, при которых человеку нельзя приносить все в жертву любви.

Она выслушала и вдруг бросилась мне на шею. Покрывая меня поцелуями, Соня проговорила:

— Да разве я прошу жертв? Ничего, ничего не прошу… Только люби меня… люби! Ведь я тебя люблю, как никого и никогда не любила!

Она рыдала и в то же время улыбалась.

— Ведь ты… ты честный человек? Ты не стал бы обманывать меня?.. Это было бы… Прости… Я бог знает что говорю…

И она снова обнимала меня. А я молча стоял и думал, как бы лучше выйти из глупого положения, в которое поставила меня связь, и в то же время не слишком огорчить эту добрую женщину.