"Такие люди опасны" - читать интересную книгу автора (Блок Лоуренс)

Глава 3

Меня разбудило солнце. Утром его лучи врывались сквозь щели в двери на несколько секунд раньше, чем в предыдущий день. Середина зимы уже миновала, и солнце каждое утро поднималось чуть раньше, а вместе с ним и я. На небе ни облачка, океан – словно зеркало. Открывающийся вид так и просился на рекламные плакаты авиакомпаний. Я пересек полоску пляжа между хибарой и океаном, поплавал пятнадцать или двадцать минут. Вернулся, разжег костер. Солнце высушило воду на моих плечах и спине. Я разбил над сковородкой два последних яйца, отметив, что сегодня надо плыть на Машрум-Ки. Каждое утро я съедал два яйца и каждый шестой день посещал магазин на Машрум-Ки, покупал дюжину яиц и все необходимое. Магазин располагался на закрытой веранде дома Клинтона Мэки и работал семь дней в неделю, избавляя меня от необходимости заглядывать в календарь. Я обычно вспоминал, какой на дворе день недели, а уж потом определял число. Тот день, похоже, выпал на четверг, потому в прошлый раз я вроде бы общался с Мэки в пятницу (или это был позапрошлый раз?). Значит, половина января уже миновала, потому первый день года, это я помнил, пришелся на понедельник. По всем расчетам выходило, что нынче девятнадцатое января, четверг. С другой стороны, я не видел особой разницы, будь это пятница или среда, восемнадцатое, двадцатое или двадцать пятое января.

Я съел яичницу с ветчиной, выпил чашку растворимого кофе, вымыл посуду в океане, вытер, отнес в хибару. Картонку из-под яиц бросил в костер, подождал, пока она сгорит. На внутренней стороне двери висел лист со сводом законов, и я прочел его от первой до последней строчки. Это вошло у меня в привычку. Хотя сам лист пришлось менять несколько раз, заповеди изменений не претерпели. Я переписывал их слово в слово. Свод законов, составленный на борту самолета, превратился для меня в догму. И я строил жизнь в полном соответствии с выведенными мною десятью заповедями.

Переваривая завтрак, я прочел главу из очередной книги. Называлась она «Жизнь великих композиторов». В то утро я познакомился с жизнью Роберта Шумана. Узнал, что к тридцати четырем годам он боялся высоты, ненавидел металлические предметы, в том числе и ключи, испытывал стойкую неприязнь к наркотикам. А в ушах у него постоянно звучала нота ля. На протяжении двух лет. Этим подробности жизни Шумана не исчерпывались, но все остальное быстро забылось.

Я положил книгу на переносной холодильник. Снаружи царили тишина и покой, но стало теплее, Я трижды обежал вокруг острова размером с футбольное поле, но со скругленными углами. Обычно я пробегал шесть кругов, то есть примерно милю, а затем переходил к приседаниям и отжиманиям, но в те дни, когда пополнял запасы, ограничивался тремя кругами. Мой остров находился в полумиле от Машрум-Ки, так что гребля успешно заменяла и приседания, и отжимания.

На последней сотне ярдов я ускорился, но дыхание у меня даже не участилось. Я ополоснулся в океане, высох на солнце, а затем начал собираться. Мой денежный пояс был закопан в десяти ярдах от хибары. Я вырыл его, стряхнул песок, застегнул пояс на талии. Надел трусы, рубашку, брюки из хлопчатобумажной саржи, носки и ботинки. Одевался я, лишь отправляясь в магазин или когда холодало. Последнее случалось крайне редко. Поэтому я рассчитывал, что моего ограниченного гардероба мне хватит надолго. Я забросил в океан леску с крючками, насадив на них остатки пойманной днем раньше рыбы, и, используя в качестве зеркала сковородку, пригладил волосы и бороду. Бриться смысла не имело, парикмахерских поблизости не было, но я не хотел, чтобы меня принимали за дикаря. Лишнее внимание противоречило ничегонеделанию.

Я бросил весла в маленькую, выкрашенную в красный цвет плоскодонку и стащил ее на воду.

– Дюжина яиц и все необходимое? – Эту фразу я слышал от Клинтона Мэки каждый шестой день. Не менялась даже интонация, не говоря уже о словах. Этим он мне и нравился. На Машрум-Ки и окрестных маленьких островках жило человек двести, но разговаривал я только с Мэки, его женой и дочерью. А когда человек разговаривает с кем-либо практически раз в неделю, приятно знать наперед, что тебе скажут.

– Начнем с дюжины яиц.

– Дюжина – значит двенадцать, прямо из-под курочек. – Он положил на прилавок картонку с яйцами. – Готов поклясться, что ты от солнца не прячешься. Должно быть, там, где ты живешь, оно светит круглые сутки – и днем, и ночью. Если ты станешь еще чуточку темнее, мне уже не придется решать, обслуживать тебя или нет. Федеральное правительство не оставит мне выбора. Если ты станешь еще темнее, мне прикажут тебя обслуживать.

Этот монолог также повторялся каждый раз.

– Сосиски? Два фунта?

– Так точно.

– Апельсины?

– Запас еще не иссяк.

– Масло для жарки?

– Немножко осталось.

– Сигареты? Черт, что это я, ты же не куришь! Или закурил после нашей последней встречи?

– Еще нет, Клинт.

– Потому что Бог сказал – нельзя. – Когда я впервые появился в его магазине, Клинтон Мэки пытался обсудить со мной текущие события. Политику, инфляцию, мировую обстановку. Я оборвал его, признавшись, что человек я глубоко верующий, не признаю радио и газет и не хочу знать, что творится вокруг. Упомяни религию, и твои причуды воспримут как должное. Теперь при моем появлении он даже выключал свой радиоприемник.

– Леску, крючки, что-нибудь для рыбалки? – Я покачал головой. – Наживку? Да ты же используешь в качестве наживки рыбу, так? Ловится хорошо?

– Грех жаловаться.

– Виски? Кварту кукурузного, которое так мило Господу нашему, поскольку продукт натуральный. – Как вы понимаете, религия у меня была специфическая. – Высшего класса предложить не могу, но все получше, чем в последний раз.

Две порции спиртного до обеда, ни капли больше, напомнил я себе.

– Что-то у меня еще осталось. Пожалуй, возьму пинту[2].

– Бутылку не привез? Конечно, в ней ведь еще что-то плещется. А кварту возьмешь? Видишь ли, со всем нет пинтовых бутылок. Если хочешь, вылью из одной содовую.

– Пойдет и кварта.

– И вода, разумеется. Три галлона[3]? Четыре?

– Три.

– С консервами разберись сам.

Я подошел к полкам с консервами, отобрал то, что хотел, затем достал из мясного холодильника пару свиных отбивных и бифштекс. Клинт продолжал.

– Нитки? Бечевка? Рукоятка для топора, точильный камень, спички, бинты, йод? Кофе? Зубная щетка, зубная паста, пластырь? Батарейки, аккумулятор? Я перечислил все необходимое? Ты сам сказал, дюжину яиц и все необходимое. Я ничего не забыл? – И сам же добавил: – Пару новых книг. Взгляни на полку, пока я буду все это паковать.

Интересующих меня книг я не нашел. Беллетристику я давно уже не читал. Обе познавательные книги, что стояли на полке, мне не показались. Одна – по философии, которую я относил к беллетристике, вторая – по атомной физике. Просмотрел пару страниц и понял, что для меня это слишком сложно. «Жизнь великих композиторов» я не дочитал еще и до половины. Книгу по истории Австралии и Новой Зеландии даже не открывал.

– Когда в следующий раз приедет книготорговец, закажи ему словарь в мягкой обложке.

– Черт, он же был у меня на днях. Ты в прошлый раз просил заказать словарь, да я забыл. Теперь буду помнить.

Не знаю, почему я хотел приобрести словарь. Для меня не составляло труда догадаться, что означают слова, которых я не знал.

Клинт помог мне перенести покупки в лодку. Я вытащил ее на берег в нескольких десятках ярдов от его магазина. Мы перенесли все в два приема и заполнили маленькую лодку коробками и пакетами.

– Места осталось только для тебя, – прокомментировал Клинт. – Готов спорить, осадка у нее будет больше, чем по пути сюда.

Эти фразы он произносил всякий раз.

– Тогда до встречи.

– До встречи.

– О словаре буду помнить. Извини, что в этот раз забыл. Больше такого не повторится.

– Если вспомнишь – хорошо. Если забудешь – не волнуйся.

– Кто волнуется, у того выпадают волосы. – Так Клинтон шутил. Волос на его голове было не больше, чем на любом из дюжины яиц, которые я увозил с собой. – Греби осторожнее, не перевернись.

Лодка действительно осела, другого и быть не могло, но по-прежнему легко рассекала воду. Клинт вернулся в дом, а я ритмичными гребками погнал лодку к моему острову. Солнце в зените, море синее и спокойное. До чего хорошо жить! Просто жить, не делая ничего другого.

На мой маленький остров я попал точно так же, как попадал туда плавник: принесло с приливом. В Майами мне совсем не понравилось. Люди, шум, музыка. Снаружи жарко, внутри, где кондиционированный воздух, холодно. Я провел там очень плохую неделю. Та неделя и не могла быть хорошей, но в Майами мне стало совсем плохо.

В итоге я отправился на Ки-Уэст[4]. Не понравилось мне и там, хотя остров мог дать Майами сто очков вперед. Я сравнил Майами и Ки-Уэст, определил, в чем преимущества второго перед первым, и сразу понял, что же мне нужно.

Поначалу, однако, я двинулся не в том направлении. Решил, что идеальный вариант – купить маленькую яхту и плавать на ней, куда прикажет моя душа. Я даже приценился к некоторым и понял, что могу позволить себе такую покупку.

Помог мне свод законов, кодекс, заповеди – как хочешь, так и называй. Покупка яхты означала трату денег, а трата денег не подходила под категорию ничегонеделания. Купив яхту, я становился ее владельцем, а я уже решил, что чем меньше у меня владений, тем лучше. Я не хотел иметь ничего такого, что не мог унести с собой или выбросить. К тому же мне хотелось обосноваться в одном месте. Путешествия также не соответствовали ничегонеделанию.

Поэтому я позволил местным агентам по торговле недвижимостью показать мне продающиеся дома на маленьких островках. Один из них повез меня к Машрум-Ки. Я уже решил прикупить там небольшой домик, когда на обратном пути моторка риэлтера проплыла мимо островка размером с футбольное поле. Кто-то уже поставил на островке хибару. Я спросил, чья эта хибара, риэлтер ответил, что понятия не имеет. И знать не хочет, потому что первым же ураганом ее снесет в море. Я поинтересовался, кому принадлежит остров и живет ли кто в хибаре. Не смог он ответить и на эти вопросы. Я попросил его вернуться на Машрум-Ки. Он попытался меня отговорить, а я предупредил, что, если он не выполнит мою просьбу, я выброшу его за борт и посмотрю, умеет ли он плавать. Риэлтер решил, что это шутка, вот я и выбросил его за борт. Плавать он не умел, так что мне пришлось прыгать в воду и вытаскивать его. Зато потом он без лишних слов отвез меня на Машрум-Ки.

Ответы на мои вопросы я получил от Клинтона Мэки. Кто живет на острове? Никто. Жил там некий Гейнз, пьяница, но он исчез несколько месяцев назад. Наверное, утонул. Кто владелец острова? Опять же никто. Может, он принадлежит штату, да так ли это важно. Гейнз точно его не покупал и не платил ни цента за аренду, однако спокойно там жил, и никто ему не досаждал. И утонул он, похоже, по собственной глупости.

В тот же день я начал готовиться к переезду на остров. За два дня завез туда все необходимое, но обживался целый месяц. А потом потекли дни, похожие, как близнецы. Физические упражнения, рыбалка, чтение листа со сводом законов ничегонеделания. Еда, сон, до обеда два стакана местного виски, точнее самогона, плавание, солнечные ванны да прогулки в лодке до Машрум-Ки и обратно. Режим, который полностью меня устраивал.

Потребности в том, чтобы покинуть остров, я не испытывал. Подсчитал, на сколько, учитывая текущие, расходы, хватит имеющихся у меня денег. Получилось, что лет на сорок. На физическую форму пожаловаться я не мог. Наоборот, никогда не чувствовал себя лучше. Да и душа успокоилась. Все реже я просыпался в холодном поту после приснившегося кошмара. Да и неприятные мысли практически перестали посещать меня. Я хорошо спал, ел с аппетитом, не мог пожаловаться на желудок или кишечник. Ничегонеделание явно шло мне на пользу. Благодаря Клинтону Мэки я не терял связи с человеческой цивилизацией. Объем общения меня вполне устраивал. Я с нетерпением ждал встречи с ним, а через час уже спешил вернуться на остров.

И с какой легкостью мне удавалось следовать заповедям! «Никому и никогда не писать писем. Не звонить по телефону». Проще простого. «Ни с кем не разговаривать». Я разговаривал только с Клинтоном, только по делу и о пустяках. «Никаких женщин, кроме проституток, если приспичит». Пока не приспичило. «Две порции спиртного до обеда, ни капли больше». Самое сложное – вспомнить о том, что надо выпить. Иной раз я и забывал. Никогда не выпивал больше двух порций, да и те выпивал лишь потому, что они значились в моих десяти заповедях. «Ежедневное трехразовое питание». По-другому и быть не могло. «Регулярные физические упражнения, плавание и гимнастика, поддерживать форму. Спать, сколько хочется, загорать». И с этим проблем не возникало. «Никуда не ходить, разве что в кино». Ближайший кинотеатр находился в Ки-Уэст, но ехать туда желания у меня не возникало. Как и в любое другое место. «Если есть сомнения, ничего не делать». Шесть слов, определяющих всю жизнь. Но я мог бы оставить лишь последние три. Потому что уже и не помнил, когда сомневался в последний раз.

Греб я без перерыва, как следует пропотел, а у самого острова бросил весла, открыл бутылку с водой и жадно глотнул. Прежде чем вновь взяться за весла, обернулся, чтобы взглянуть на мой остров: когда гребешь, видишь, откуда плывешь, а не куда. Я взялся было за весла, но бросил их и опять обернулся. Потому что заметил что-то большое и белое на дальнем от хибары конце моего острова. Это меня удивило, потому плавник обычно прибивало к хибаре. Я не мог разобрать, что там такое, поэтому начал грести, а несколько минут спустя еще раз обернулся.

Лодка. Ее не вынесло на берег течением. Кто-то на ней приплыл.

Зачем?

«Это угроза, – подумал я. – Реальная угроза». Раньше никто не приплывал на мой остров. Ни одна лодка или яхта даже не приближалась к нему, не то чтобы подплыть. До этого дня. Почему?

«Может, это Гейнз», – подумал я. Может, старый алкаш не утонул, просто отъехал на время, а теперь решил вернуться и заявить свои права на хибару?.. Если так, то волноваться незачем. Гейнза, конечно, придется убить. Потом я или похороню его на острове, или брошу в лодку. Похороненное всегда можно отрыть. Я его убью, сунув головой в воду, решил я, а потом брошу в белую моторку и отгоню на несколько миль в открытое море, таща на буксире мою плоскодонку. Там я утоплю его вместе с лодкой и вернусь на плоскодонке к моему острову.

«Если это Гейнз, волноваться не о чем. А если кто-то другой?»

Я попытался представить себе, кто это может быть. Клинт предположил, что остров принадлежит штату. Возможный вариант. Если так, власти могли послать какую-нибудь мелкую сошку проверить, не организовал ли я на острове бордель или казино. Внимание чиновников, как кость в горле, но я полагал, что смогу от них отделаться.

Если остров принадлежит не штату, ко мне мог пожаловать его владелец, пожелавший выяснить, кто живет в хибаре. У него может возникнуть желание сдать мне остров в аренду или продать. Меня устроило бы и то, и другое. А может, он хочет построить здесь дом? Или продать остров кому-то еще? Вот это меня совсем не устраивало. Я, конечно, мог бы убить этого человека, кем бы он ни был, но в отличие от алкоголика Гейнза его бы стали искать. Поэтому следовало позаботиться об алиби.

Я снова заработал веслами. На ум пришли другие варианты. Ко мне мог заглянуть кто-то из соседей, и пара грубых слов положила бы конец визиту вежливости. А может, на островах пошли слухи о бородатом религиозном фанатике, охраняющем золотой клад. «Только этого мне и не хватало», – подумал я. Начни убивать незваных гостей, и слухи покажутся более убедительными. Мое странное поведение для многих явится прямым свидетельством того, что дыма без огня не бывает.

Чужая лодка на острове – угроза. Хуже того, угроза неопределенная.

Меня мучили сомнения.

Когда сомневаешься...

Я облегченно вздохнул. Когда сомневаешься, ничего не делай. Вот он, ответ. Ничего не делай, пока сомнения не рассеются, а тогда и угроза, возможно, перестанет быть таковой. И волноваться нужно, лишь зная причину для волнений.

А что пока? Оставаться на воде? Это не ничегонеделание, это затяжка времени.

Я налег на весла и направил плоскодонку к дальней части острова, чтобы первым делом разобраться с этой лодкой.

В лодке я никого не нашел. Вытащил плоскодонку на берег и заметил цепочку следов, ведущих от лодки и по периметру острова к моей хибаре. Человек шел по кромке воды, надеясь, что она затянет следы песком, но некоторые все-таки остались.

Я думаю, Дефо ошибался. Я считаю, Робинзон Крузо начал рвать волосы на голове, увидев такие же чужие следы на своем острове.

Я двинулся следом. Незваный гость стремился не выдать своего местонахождения. Иначе к чему идти по воде. Он хотел, чтобы его появление стало для меня сюрпризом. Он, безусловно, наблюдал за приближением плоскодонки и знал, что я уже на острове. Тем не менее, осторожность и осмотрительность мне повредить не могли.

Я внимательно оглядывал каждое дерево, каждый бугорок. Один раз остановился, чтобы подобрать булыжник размером с гусиное яйцо. Вдруг у него револьвер или нож?.. Может, он намеревался убить меня.

Он пришел на мой остров. Мой остров!

Пройдя шестьдесят ярдов, я понял, где он сейчас. Цепочка следов вела от берега к двери моей хибары. Второй цепочки следов, уходящих от хибары, не было.

Он в моем доме!

«Придется его убить, – решил я. – Кто бы он ни был, что бы ни привело его сюда, придется разобраться с ним раз и навсегда. Он в моем доме. На моем острове, в моем доме. Притаился там, грязный мерзавец, и ждет меня. В моем доме, сволочь поганая!»

Я двинулся в глубь острова, чтобы подойти к хибаре сзади. Окон не было, но он мог увидеть меня через щели между досками. Их хватало. С другой стороны, солнце светило ему в глаза, оставшись у меня за спиной. Я упал на землю и пополз к хибаре. Зачем мозолить ему глаза.

Я хотел подобраться поближе к хибаре и замереть, дожидаясь, когда же он выйдет за дверь.

Он знал, что я на острове, но не знал, где именно, так что рано или поздно у него возникло бы желание посмотреть, куда же я подевался. Вот тут я бы и взял его тепленьким. Впрочем, он мог дождаться темноты. Я бы не возражал. Я всегда неплохо видел в темноте, а рыбная диета и жизнь без электричества способствовали улучшению зрения. Пусть ждет наступления темноты. Пусть посидит один в темноте, дрожа от страха. А потом я с ним посчитаюсь.

Заявиться на мой остров! Залезть в мою хибару...

Я замер, не сводя глаз с хибары, ловя каждый звук. Слева на дереве о чем-то судачили птицы. Я выдержал долгую паузу, потом продвинулся еще на несколько ярдов, к большой коряге.

– Эй! – раздался мужской голос.

И тут же от хибары что-то взлетело в воздух и, описав высокую дугу, упало меньше чем в десяти ярдах от меня, подняв облачко песка.

Ручная граната.