"Мексиканская невеста" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)ГЛАВА 8Так в задушевной и все более крепнущей близости прошла неделя. В доме вновь воцарился порядок. Подобно сказочному Фениксу[76] «Прибежище беглеца» быстро возродилось, точно из пепла. Мистер Гарри Джонс сдержал обещание. Очень скоро прибыли деньги. А с ними и небольшая бригада строителей, которая с жаром принялась за работу. Молодой миллионер действовал широко, по-американски. Его энергия, быстрый, практичный ум, а также доллары творили чудеса. Одновременно гигант выказывал всяческие знаки внимания Хуане, которая относилась к нему с симпатией и поистине сестринской любовью. А дон Блас, выдавая желаемое за действительное, уже видел ее невестой, — а там и женой богатого американца. Вместе с тем плантатор не мог не заметить, что и Железный Жан ухаживал за Хуаной. И здесь, в очередной раз проявив недальновидность, дон Блас недооценил силу взаимного и необоримого влечения Жана и собственной дочери. Плантатор не понял характера молодого человека. Он не мог и не хотел признать в нем равного себе. Конечно, с одной стороны, Железный Жан являлся для него хорошим парнем, которому дон Блас был многим обязан, но с другой — существом низшего порядка, обыкновенным авантюристом, искателем приключений. Дон Блас также и представить не мог, что Хуана испытывала к своему спасителю совсем иные чувства, нежели просто благодарность и признательность. Столь очевидная недальновидность в высшей степени гордого и властного хозяина дома рано или поздно должна была привести к катастрофе. Между тем Андресу удалось скрыться. Несмотря на активные поиски, его так и не смогли найти. Бывшего бригадира не оказалось среди убитых. Тот факт, что самый заклятый враг семейства Герреро остался жив, причинял всем определенное беспокойство. Зато радовало, что Железный Жан и индейцы — Быстрый Лось и Солнечный Цветок — были практически здоровы. Однажды утром бледная и заплаканная Хуана прибежала к своему спасителю. Предчувствуя недоброе, тот спросил: — Сеньорита! Что случилось? У вас такой несчастный вид! — Жан! — прошептала молодая женщина. — Мистер Джонс попросил у отца моей руки. Ковбой вздрогнул, словно получил пулю в самое сердце. Сделав отчаянное усилие, он преодолел секундную слабость и погасшим голосом произнес: — Вы, сеньорита… Жена этого иностранца! Но что сказал ваш отец? — Ах! Разумеется, он безмерно рад! А я просто убита! Я и не думала о мистере Джонсе! — Ох! Сеньорита, вы возвращаете меня к жизни! — воскликнул молодой человек, только сейчас осознав глубину своей любви к Хуане. До сих пор эти два больших ребенка испытывали радость от взаимного общения, близости, одинаковости вкусов, интересов. Но они еще никогда не говорили о любви. При мысли о расставании, о том, что они больше не увидятся, их сердца распахнулись. Молодые люди долго, печально и молча смотрели друг на друга, лишь сейчас осознав, насколько жестокой бывает жизнь, только-только приоткрывшая им свои двери. Однако, решительный по натуре, Жан недолго предавался мучительным размышлениям. — Сеньорита! Я страстно хочу постоянно видеть вас, на коленях готов стоять… каждую минуту выказывая переполняющие меня преданность и любовь. О! Навсегда стать вашим верным и скромным другом… угадывать ваши желания… дать все самое лучшее… окружить нежной лаской… я уже мечтал обо всем этом. — И я, Жан! Вы вошли в мою жизнь, причем в самые ее ужасные мгновения! Воспоминания о них до сих пор холодят сердце. — Благодарю вас за эти слова. Они дают мне силу и надежду! Сеньорита! Время не терпит… я это чувствую. Позвольте мне сейчас же пойти к дону Бласу и, в свою очередь, попросить у него вашей руки. — Да, Жан! И знайте, что бы ни случилось, я буду принадлежать только вам. Стремительно, не дав молодому человеку возможности ответить, она вышла из комнаты, охваченная сладостным волнением. Дон Блас находился один в бывшем салоне[77]. Он ходил взад-вперед, дымя сигаретой и бросая время от времени взгляд на разбитые стекла, оборванные портьеры[78], поломанную мебель, размышлял: «Наконец-то, скоро прекратится этот кошмар. Как все удачно складывается… моя дочь выйдет замуж за миллиардера… я стану могущественней самого Президента и смогу претендовать на все». Услышав звон шпор, плантатор поднял голову и остановился. В помещение вошел и вежливо поклонился Жан. — Смотри! — дон Блас. — Железный Жан! К вашим услугам, мой мальчик. Молодой человек серьезно и торжественно ответил: — Прошу, дон Блас, уделить мне несколько минут. Я хочу сказать вам нечто очень важное. — Охотно… мы одни, я никого не жду. Говорите. Собравшись с духом, Жан медленно, слегка дрожащим от волнения голосом произнес: — Сеньор дон Блас, я беден. У меня только оружие и мой конь. Но я чувствую в себе достаточно сил, чтобы покорить весь мир. Еще не осознав, о чем пойдет речь, дон Блас прервал молодого человека: — Я буду очень рад помочь вам. — Сеньор дон Блас, я не прошу милостыню! Кроме того, позвольте заметить следующее: я не какой-нибудь бродяга, каковым могу показаться. Я прекрасно помню своих родителей… свое происхождение. Я — выходец из благороднейшей французской семьи, и мое имя заслуживает всяческого уважения. — Верю, мой мальчик! Но какое это все имеет ко мне отношение? — Сейчас узнаете, — твердо ответил Жан. — Я испытываю к донне Хуане самые искренние, исполненные почтения чувства… и пришел просить у вас ее руки! Эти слова оглушили плантатора подобно выстрелу. Он вздрогнул, напрягся, прикусил губы и наконец насмешливо ответил: — Я не ожидал такой чести с вашей стороны. Простите мне минутное замешательство… Надеюсь, вы не сочтете за нескромность, если я спрошу, как же на самом деле звучит ваше имя? — Мой отец — французский офицер — служил в штабе императора Максимилиана. Его звали Антуан Вальдес. При упоминании этого имени доном Бласом овладело странное возбуждение. Лицо как-то передернулось, глаза налились кровью, он задрожал от ярости. Взмахнув рукой, плантатор сдавленно воскликнул: — Вальдес! Вы говорите, Антуан Вальдес? — Да! — Я бы охотнее отдал свою дочь несчастному без имени и без копейки за душой. Но она никогда не будет принадлежать сыну предателя! Иуды[79], продавшего своего хозяина! О нет, никогда! — Дон Блас! Берегитесь! — Я сказал правду! Соучастник Лопеса… продавший Хуаресу императора Максимилиана! Да, его звали Антуан Вальдес! При этих страшных словах львиный рык вырвался из горла Жана, яростно блеснули глаза. Вот-вот Железный Жан бросится и сотрет в порошок человека, посмевшего так оскорбить его. Невероятным усилием воли он остановил себя. Огонь в глазах погас, рука опустилась. Бледный, дрожа всем телом, он глухо произнес: — Если бы на вашем месте был другой, я бы убил его. На сей раз своей жизнью вы обязаны дочери, которую я люблю и буду любить до последнего дыхания. Дон Блас! Мой отец был достойным человеком. Какой-то негодяй оклеветал его. И я вам докажу его невиновность! Не говоря больше ни слова, Жан стремительно вышел из комнаты. Оказавшись в вестибюле, он что есть мочи заорал: — Джо! Джо! По коням! Черт побери! По коням! — Я здесь, браток! — ответил метис, находившийся возле индейцев. — Уходим! Быстро! Уходим! Оставим этот дом! Иначе, боюсь, убью кого-нибудь! Преодолев в два прыжка ступеньки, Жан подбежал к конюшне, быстро взнуздал Боба. Джо, ничего не понимая и ни о чем не спрашивая, наскоро попрощался с Солнечным Цветком, Быстрым Лосем, надел сбрую на лошадь, отбитую у индейцев, и вскочил ей на спину. Жан уже был в седле. Отпустив поводок, он пришпорил Боба, и тот с диким ржанием пустился вперед. Джо устремился следом за своим другом. Обогнув дом, они намеревались выехать на широкую аллею, где несколько дней назад Жан спас Хуану. Молодой человек поднял голову. В окне на первом этаже он заметил свою возлюбленную. Она протягивала ему цветок. Когда всадники вихрем пронеслись мимо окна, Хуана поднесла цветок к губам, затем бросила и тихо прошептала: — Господи! Сохрани и верни его! Он уносит мою душу! Жан на лету схватил цветок, повернулся и воскликнул: — До свидания, сеньорита! Я им докажу, что достоин вас! Два дня спустя молодая женщина, еще не пришедшая в себя после отъезда возлюбленного, с сожалением обнаружила исчезновение Быстрого Лося и Солнечного Цветка, под покровом ночи сбежавших из дома. Она успела привязаться к юной индианке, и это бегство сильно огорчило ее. О Жане как будто забыли. Либо дон Блас что-то подозревал, либо посчитал молодого человека слишком незначительным, чтобы говорить о нем. Оказавшись в полном одиночестве, молодая женщина замкнулась в себе, с надеждой думая о будущем. После двухдневного перехода и двух ночей, проведенных под открытым небом, Жан и Джо прибыли в Жаралито. — Это здесь проживает твоя мать? — Жан у своего друга. — Да! И, как ты знаешь, я не видел ее шесть лет. — Жаралито!.. Жаралито! Это название мне ничего не говорит, я никогда не бывал здесь. И все-таки тут есть что-то до боли знакомое. — Ба! — беззаботно ответил Джо. — Все здешние поселения похожи друг на друга. Те же фруктовые сады, беседки из виноградных лоз. А на полях — кукуруза, перец, тыква и картофель — везде одно и то же! Перед друзьями предстала широкая улица, обсаженная по бокам манговыми деревьями. В конце возвышалась небольшая церквушка с длинным фасадом и невысокой башенкой, где звенел колокол. — Я уверен, что знаю эту деревню, — прошептал Жан. — Смотри! Я могу с закрытыми глазами дойти до низенького, кирпичного, как и церковь, домика. Он немного в стороне, на краю площади, окружен оградой. Во дворе имеется колодец. Так ведь? — Точно! И никто лучше меня не знает этот дом! — остолбеневший Джо. — Ты сейчас его увидишь. Друзья пустили лошадей в галоп и через пять минут оказались возле строения, только что описанного Жаном. Привлеченная топотом копыт и кудахтаньем встревоженных кур, лаем разбуженных собак, хрюканьем свиней, у ворот появилась красивая мулатка. Она с любопытством посмотрела на двух молодых людей. Джо спрыгнул на землю и бросился ей на шею: — Мама! Это я! Твой сын… твой маленький Джо! — Боже мой! Это ты! Дорогой! Неужели я схожу с ума? Как ты красив! Такой большой! Дай, еще, еще раз расцелую тебя! Взволнованный Жан молча и с завистью взирал на эту трогательную сцену. Он еще острее почувствовал свое одиночество. Молодой человек спрыгнул на землю, и Джо, взяв его за руку, обратился к своей матери: — Мама! Это Жан — знаменитый следопыт Хуан де Гиерро! Он спас мне жизнь. Ты его полюбишь, как меня. Она долго и пристально смотрела на Жана. Затем, подняв руки, побледнела и пронзительно воскликнула: — Тоньо! Ты Тоньо Вальдес! О! Я узнаю тебя. Сын святой, которая так любила и так мучилась от страданий! У тебя ее глаза! О! Ее дорогие глаза, такие красивые, нежные! Они пролили столько слез! И у тебя ее губы! Только она никогда не улыбалась… Да! Конечно, ты Тоньо! Вылитый отец, храбрый и доблестный. В голове молодого человека совершалась медленная мучительная работа. Он узнал дом, который, как ему казалось, никогда прежде не видел, голос, напомнивший давно забытые нежность и любовь. Жан узнал эту женщину, протягивающую ему руки. В памяти всплыло ласковое детское имя кормилицы. Дрожащим от волнения голосом, заикаясь, ковбой произнес: — Мамита! Это ты! О! Мамита! Вне себя от радости, наш герой бросился к ней и, не выдержав, взахлеб зарыдал. Он, наводящий ужас на всех вокруг! Наконец прерывающимся голосом Жан продолжил: — А мама, моя другая мама, которую ты так любила? — Она умерла на моих руках от горя. Через год после того, как тебя выкрали. Но ты не один, Тоньо. Проходи, этот дом принадлежит и тебе. Мы поговорим о ней, вспомним и твоего отца. Сядь сюда, между твоей мамитой и твоим братом. |
||
|