"ХОЗЯЕВА ЯМЫ" - читать интересную книгу автора (МУРКОК Майкл)

1. ВОЗДУШНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Я поцеловал на прощанье Шизалу, не представляя себе, что не увижу ее вновь много марсианских месяцев, и подцепил лесенку, ведущую в гондолу моего воздушного корабля, построенного по чертежам, выполненным мною.

Шизала выглядела красивее, чем когда-либо, являясь несомненно, самым прекрасным человеческим существом на Марсе.

Вокруг нас поднимались в свете раннего утреннего солнца стройные башни Варналя, города, где я был теперь брадинаком, или принцем. Стоял запах душистого тумана – зеленого тумана, поднимавшегося с озера в центре Варналя тонкими зелеными струйками, смешивающимися с разноцветными вымпелами, развевавшимися на венчающих башни мачтах. Большинство зданий – высокие и белые, хотя и много из прекрасного голубого мрамора, а другие были с прожилками золота. Это изящный, красивый город – наверное, прекраснейший на Марсе.

Именно здесь жили мы с момента нашего бракосочетания и были очень счастливы. Но я – беспокойная душа, и мой ум жаждал новой информации о забытых машинах якша в подземельях Марса, все еще нуждавшихся в исследованиях.

Поэтому, когда из лежащего далеко на севере Мендишара прилетел навестить меня Хул Хаджи, прошло немало времени, пока я предложил экспедицию в подземелья якша, и частично ради того, чтобы вспомнить старые приключения.

Он с энтузиазмом согласился, и вопрос был решен. Мы предполагали затратить на это время, эквивалентное земной неделе, и Шизала, любящая меня глубокой и преданной любовью, на которую я отвечал полной взаимностью, не возражала против этой вылазки.

Теперь Хул Хаджи, Синий Гигант, ставший моим самым верным другом на Марсе, поджидал наверху, в каюте воздушного корабля, мягко покачивавшегося на ветру.

Я еще раз поцеловал Шизалу, не говоря ни слова. В словах не было нужды – мы общались глазами, и этого хватало.

Я начал подниматься по лесенке на корабль.

Интерьер его был уютно меблирован кушетками из материала, довольно похожего на красный плюш, и изделиями из металла, схожего с бронзой и так же отполированного. В таком убранстве было что-то смутно ностальгическое и викторианское, и я был не против этого. Например, веревки, охватывающие сетью газовый мешок, были из толстых красных шнуров, а металлическая гондола выкрашена в ярко-зеленые и красные цвета, с завитками, оттененными золотом. Управление кораблем происходило спереди, и тут опять имел место похожий на бронзу металл, покрытый черной эмалью.

Я включил двигатель, взобравшись на кресло рядом с Хул Хаджи, чье массивное тело с синей кожей заставляло меня чувствовать себя карликом рядом с ним.

Мой друг с интересом наблюдал, как я потянул за рычаг, освобождая тросы, державшие корабль у земли. После отбытия, я направил корабль на север от Варналя – не без сожаления, так как знал, что буду скучать по Шизале и по Городу Зеленых Туманов.

Не знал я тогда, что мне придется расстаться с ними на очень короткое для них, и очень длинное для меня время; что обстоятельства сложатся так, что я встречусь лицом к лицу со смертью, вынесу огромные лишения и испытаю страшные опасности прежде, чем увижу их снова.

Однако, в таком, слегка меланхоличном настроении я установил курс на север, чувствуя нарастающее возбуждение от перспективы вновь продолжить изучение машин якша. Путешествие предстояло долгое даже на моем, сравнительно скоростном корабле.

Однако, путешествие в расположенный в пустыне город якша оказалось прерванным, ибо на второй день пути двигатели начали работать с перебоями.

Меня это удивило, так как я доверял своим механикам.

Я повернулся к Хул Хаджи. Мой друг смотрел на расстилавшуюся внизу местность. Она представляла собой ландшафт приблизительно желтого цвета: поверхность почвы была покрыта зарослями огромных цветов, похожих на гигантские ирисы, покачивающиеся под нами словно в грациозном, хотя и монотонном танце. Время от времени однообразие моря желтых цветов нарушалось цветными всплесками голубого или зеленого; цветами, напоминавшими по внешнему облику бледные ноготки. Даже на таком расстоянии они испускали томные запахи, восторгавшие мое обоняние. Эта красота, казалось, привела Хул Хаджи в состояние транса, и он даже не заметил перемены звука в работе двигателей.

– Похоже, что нам, возможно, придется приземлиться, – уведомил я его.

Он взглянул на меня.

– Почему, Майкл Кэйн? Разве тебе это нравится?

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

Он показал вниз.

– Цветы.

– Мы можем найти поляну.

– Я хотел сказать не это. Разве ты не слышал о Цветах Меднафа? Они привлекательны издали, но крайне опасны, когда к ним приблизишься. Отсюда их запах приятен, но когда к ним подойдешь поближе, он вызывает сперва летаргию, а потом сильное безумие. Многие попали в западню этих цветов, и растения выпили из них жизненные соки, оставив их лишенными всего человеческого. Люди становятся безмозглыми существами и в конце концов попадают в зыбучие пески Голаны, где их медленно засасывает, и об этих несчастных больше никто никогда не слышал.

– Ни одно человеческое существо недостойно такой судьбы! – содрогнулся я.

– Но многие пострадали! А те, кто уцелел, представляют собой после этого немногим больше, чем ходячих мертвецов.

– Тогда давай направим курс подальше и от Меднафа и от Голаны, и будем надеяться, что наши моторы не заглохнут, пока они останутся далеко позади нас, – сказал я, принимая решение любой ценой избежать опасности, раскачивающейся на ветру под нами, даже если станет необходимым дрейфовать по воле ветра, пока эти желтые поля не кончатся.

Пока я разбирался с двигателем, Хул Хаджи рассказывал мне историю о старом отчаянном человеке, неком Блемплаке Безумном, который, как предполагалось, все еще скитался там, внизу. Он впитал в себя столько ароматов, что они больше не действовали на него так, как на других, и сумел выжить в зыбучих песках – потому что именно он-то и был их первоначальным создателем. Некогда он явно был человеком благосклонным и полезным, приобретшим откуда-то немного научных знаний и не стремившимся к величию. Мало зная о том, что имеет, он попытался использовать свои знания для постройки огромной сверкающей башни, которая вдохновляла бы людей своей красотой и величием. Был заложен фундамент, и долгое время казалось, что он преуспеет. К сожалению что-то вышло не так и подействовало на его мозг. Его эксперимент вышел из-под контроля, и в результате появились зыбучие пески, имевшие особые и неестественные свойства и нигде больше не встречавшиеся.

В скором времени и с чувством огромного облегчения мы пролетели над цветами и зыбучими песками. Я видел их только ночью, при свете мчавшихся по небу лун, но и беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы сказать мне, что Хул Хаджи не преувеличивал. От медленно перемещавшейся внизу гряды снизу раздавались странные крики, безумный бред, казавшийся иногда членораздельными словами, но я не мог разобрать в них никакого смысла, да и не очень-то и старался.

К утру мы пролетели над несколькими сверкающими озерами, усыпанными зелеными островами, и иногда по огромным просторам водяной глади скользила лодка.

Я заметил Хул Хаджи, что это приятный контраст, и он согласился. Пока мы пролетали над предыдущей территорией, он тревожился больше, чем признавался мне в этом. Я спросил его, не будет ли разумным попытаться приземлиться, поскольку двигатель теперь работал с большими перебоями и вскоре обязательно вообще заглохнет. Он сказал мне, что это будет безопасно, так так на островах живут просвещенные и умные люди, способные развлечь и привести в восторг любого гостя озер. Пока мы пролетали, он указывал названия. Среди всех имелся один пышный остров, стоявший несколько в стороне от остальных.

– Этот остров называется Драллаб, – сообщил Хул Хаджи. – Его народ лишь изредка контактирует с соседями, но хотя он, похоже и не играет большой роли в деятельности других островов, оказывает на них немалое художественное влияние и очень гостеприимен. Жители его принимали однажды меня, когда я путешествовал по островам, и я наслаждался каждым мгновением пребывания там.

Появился еще один остров. Он выглядел странным контрастом, совмещая в себе черты всех островов. Это был К`кокрум, как уведомил меня Хул Хаджи.

Остров, всего лишь несколько лет назад поднявшийся из озера и все еще по большей части ненаселенный, хотя жившие там люди казались народом странных контрастов, иногда дружелюбные к чужакам, иногда – нет.

Мы решили не приземляться там и пролетели еще над несколькими островами, а Хул Хаджи с большой любовью сообщал их названия. Тут имелись С`сидла с нежным ландшафтом высоких сильных деревьев и широких темных прогалин, и Носирра, суровое, здоровое на вид местечко с большими, как сообщил мне Хул Хаджи, пока еще не добытыми сокровищами.

Я горел желанием услышать все это, даже хотя часть моего внимания сосредоточилась на двигателе, так как все, что я слышал, больше и больше очаровывало меня по-прежнему лишь частично исследованным мною миром, и чем больше я буду знать о нем, тем лучше буду подготовлен к выживанию здесь.

В скором времени мы сумели осторожно провести воздушный корабль над всеми островами и увидели перед собой на материке город, который, как мы решили, будет лучшим местом для приземления на случай, если двигатель окажется неподдающимся ремонту, город, называвшийся, как сказал мне Хул Хаджи, Кенд-Амрид. Жители его, сообщил он мне, хорошо известны своим ремесленничеством и умением обращаться с немногими, бывшими в ходу на Марсе, техническими устройствами. Они могут нам помочь больше, чем островитяне, хотя островитяне были, возможно, дружелюбнее.

Я поманипулировал с управлением, и мы начали снижаться к Кенд-Амриду.

Позже мне пришлось пожалеть, что мы не приземлились на одном из островов, ибо Хул Хаджи обнаружил, что Кенд-Амрид изменился с известного ему времени, когда он, как скитавшийся изгнанник, провел некоторое время в этом городе.

А когда наступил вечер, погрузивший темные башни города в густую тень, мы проплыли над ним с облегчением в сердце.

Место это было безмолвное, и огней горело мало, но я отнес это к тому факту, что обитатели его являлись людьми, по словам Хул Хаджи, упорно трудившимися, с простыми удовольствиями, и празднества проходили только при свете солнца.

Мы снизились на окраине города, и я выстрелил якорь-кошку, вонзивший в землю острые лапы и давший мне возможность спуститься по лесенке и прикрепить канаты к паре росших поблизости чахлых деревьев.