"Ведьма" - читать интересную книгу автора (Майклз Барбара)Глава 7Наутро Уилл пришел починить дверь. Гроза миновала, но оставила после себя массу разрушений. Дорога превратилась в вязкую трясину, а двор весь был усыпан сломанными ветками. Завидев «пикап», на котором Норман обычно ездил в плохую погоду, Эллен выбежала на веранду: телефон все еще молчал, а ей о многом хотелось спросить. Но Уилл отвечал немногосложно: «Да, с Тимом все в порядке. Нет, он не в больнице. Да, дорога была трудной». В конце концов Эллен отступилась, оставив его в покое. «Тяжелый характер, – подумала она. – Или он страшный тугодум, или смертельно боится женщин». Поразмыслив, она склонилась ко второй версии: Уилл ни разу не отважился поднять на нее глаза. Весь день она бродила по раскисшему двору, пытаясь убрать мусор и вообще навести хоть какой-нибудь порядок. К вечеру починили телефонную линию – Эллен узнала об этом, когда раздался звонок от вчерашних вашингтонских гостей. О том, как добирались домой, они рассказали целую историю с красочными подробностями – им, в конце концов, так и не удалось избежать грозы. Не успела Эллен повесить трубку, как телефон снова зазвонил. На сей раз это был Норман. – Решил, что ты, наверное, беспокоишься, – объяснил он. – Да, Тим чувствует себя превосходно: дюжина швов, но ни одной серьезной травмы. Ему повезло. А ведь я сто раз ему говорил... – Норман, я знаю, ты уже обращался к нескольким психиатрам, но нужно попытаться снова. В Вашингтоне есть один врач, его зовут Уорт... Это очень хороший врач, и я могла бы... Норман вздохнул. – Наверное, нужно все-таки рассказать тебе все. Прошлой ночью кто-то стрелял в Боба Мюллера. – О нет! – О да. Его не ранили, но он, конечно, до чертиков перепугался. Его папаша все утро рыскал по городу, угрожая прикончить Тима. Охладить отцовский пыл стоило мне пятидесяти долларов. – Разве у Тима есть ружье? – Ты считаешь меня идиотом? В доме вообще нет никакого оружия. Но в кустах обнаружили винтовку двадцать второго калибра – это ружье Джоша Картера. Он живет совершенно один, и дверь его дома никогда не запирается. – Это еще не доказательство. Тим не мог этого сделать. Ну конечно, он же был здесь в... Она оборвала себя на полуслове. Если бы алиби Тима было достаточно надежным, Норман не упомянул бы происшествии. И еще она вспомнила, каким было лицо юноши, когда, сидя на пыльной траве и вытирая кровь, сочащуюся с виска, он произнес: «Позже». – Но моя кошка, – растерянно сказала Эллен. – Тим спас... – Ax, Эллен, Эллен. Жаль лишать тебя оптимизма – он так прекрасен, но я должен предостеречь тебя. Тим не всегда... болен. У него бывают периоды, когда я думаю, что оказываю на него некоторое влияние. Вернее думал, пока не понял, что приступы агрессивности имеют циклический характер. В промежутках между ними Тим совершенно нормален. Но они становятся все короче. Не стоит доверять ему, даже если он спас Иштар. Эллен вспомнила слова Джойс о поведении Тима. Да, все то же самое, описание совпадает. – Все равно, – упрямо сказала она. – Если это болезнь – тем более надо ее лечить. – Я начинаю думать, – произнес Норман после паузы, – что встреча с тобой – лучшее событие моей жизни за последние двадцать лет. Спасибо, Эллен. Конечно, ты права. Я поговорю с Тимом. Может, ты тоже побеседуешь с ним? – Буду рада. – Чудесно. Ты могла бы как-нибудь заглянуть к нам, чтобы выпить коктейль и между делом завести разговор о... – О том, что ему нужен психиатр? Я сделаю все, что в моих силах, но об этом нелегко заговорить между делом. – У тебя получится. Ты наша сказочная крестная, в которой мы действительно очень нуждаемся... Кстати, ты была сегодня в городе? – Нет. Побоялась, что застряну в какой-нибудь луже. – Уже все подсохло. Но неважно. Я просто хотел поинтересоваться, знаешь ли ты о своем новом статусе? Миссис Грапоу всем подряд рассказывает, что ты умеешь предсказывать погоду. – О Господи! – Эллен сердито объяснила, что на самом деле значило ее высказывание насчет грозы. Норман рассмеялся: – Приблизительно так я и думал. Но будь осторожнее в присутствии миссис Грапоу. Ты вряд ли подозреваешь об этом, но она обладает огромным влиянием в городе. У нее в руках закладные на половину ферм в округе. – Ты смеешься! Эта мясистая дурища... – Глуп тот, кто глупо поступает. Как выражается Эд, она «заездила» трех мужей и после каждого получала довольно значительное наследство. – Ну, на этот дом у нее нет закладной... Надеюсь, гроза не причинила городу большого ущерба? Какое-то время они еще поболтали о погоде, и Норман повесил трубку. Эллен немного почитала в гостиной и рано легла спать. С некоторых пор она предпочитала оставаться внизу, пока глаза не начинали слипаться, и раздевалась в темноте. Почти до конца недели Эллен занималась садом. После дождя сорняки, казалось, росли прямо на глазах. Всего лишь однажды она выбралась за сорок миль, чтобы позавтракать с подругой в небольшом городке, славившемся своей старинной гостиницей. Потом они до вечера бродили по берегу в поисках редкостей, и домой Эллен вернулась только в сумерках: усталая и грязная, но чрезвычайно гордая своим трофеем – причудливой раковиной. Довести этот реликт до совершенства заняло у нее немало времени, и в Чуз-Корнерз она решила съездить лишь в субботу. Ей хотелось повидаться с ребятами: кроме Нормана, это были единственные приятные ей люди в округе. Остановившись у магазина, Эллен, как и ожидала, обнаружила их на веранде – в полном составе. Боб Мюллер тоже был среди них. Эллен твердо решила не замечать его: хотя после выстрела он сделался в некотором роде жертвой, это не снимало с него вины и не изменило ее неприязненного отношения. Ребята приветствовали Эллен с непринужденностью старых друзей, и она с улыбкой поднялась на веранду, милостиво позволив Джойс купить для нее кока-колу. Не успела она присесть на почтительно предложенный стул, как дверь лавки распахнулась и на пороге появилась миссис Грапоу. Сложив мощные руки на внушительных размеров груди, она сдержанно кивнула Эллен и строго произнесла: – Не видела вас в церкви в прошлое воскресенье. «Ага, – подумала Эллен, – это отчасти объясняет ее враждебность. Она считает меня гнусной язычницей». – Я не была уверена, что моему приходу обрадуются. – Но почему? – удивилась Джойс. – В конце концов, я здесь пока чужая. – Вам нужно в страхе и трепете молиться о спасении души, – торжественно провозгласила миссис Грапоу. Это оптимистичное заявление было встречено гробовым молчанием. Улыбка Джойс погасла, а Стив прекратил насвистывать. – В минувшее воскресенье я принимала гостей, – вежливо объяснила Эллен. – Мне просто было некогда. – Суета сует, – важно ответила миссис Грапоу. – Все суета. Эллен едва удалось сдержать усмешку. Воистину, лавочницу невозможно было принимать всерьез: все цитаты она либо безбожно перевирала, либо употребляла совершенно не к месту. Бесенок вновь встрепенулся, и на этот раз Эллен даже не пыталась помешать ему. – Вспомните о лилиях полевых, – пробормотала она, ласково вглядываясь в миссис Грапоу. – «Посмотрите, как они растут: не трудятся, не прядут...» Не то чтобы я упорно трудилась в прошедшее воскресенье, стряпая и наводя порядок... Впрочем, я могла бы прийти в церковь завтра. Миссис Грапоу побагровела. «Может, она вовсе не так глупа, – подумала Эллен, – и понимает, что я смеюсь над ней? Или просто возмущена, что кто-то осмеливается ей возражать? Неужели никто никогда не перечил этой мегере?» – Возможно, наша вера не придется вам по вкусу, – сказала миссис Грапоу, отказываясь от цитат из Писания в пользу более откровенного обмена мнениями. – Мы протестанты. – Я тоже, – сердечно ответила Эллен. – Надо же, какое совпадение. А какой вид протестантизма вы исповедуете? Миссис Грапоу гордо выпрямилась. – Мы члены Вселенской Церкви Гнева Господня. Эллен засмеялась. Пожалуй, истинная пагубность этого поступка дошла до нее не сразу, но она тут же раскаялась в нем. Эта нелепая фраза не могла быть шуткой – миссис Грапоу была начисто лишена чувства юмора. А смеяться над чужой верой, какой бы чудовищной она ни казалась, – верх бестактности. Эллен прекрасно это знала. Наклонившись, она дотронулась до щиколотки. – Совсем забыла предупредить тебя, – обратилась она к Джойс, примостившейся на корточках у ее ног. – Я ужасно боюсь щекотки, как раз в этом месте. Бедняжка Джойс удивленно уставилась на нее, а Эллен вновь повернулась к миссис Грапоу. – Извините. – Теперь лицо ее было совершенно серьезно. – Гнева Господня, вы говорите? Не думаю, чтобы я была знакома с этой церковью. Она проповедует... Но даже под страхом смерти Эллен не могла бы вообразить религиозную общину, которая терпела бы присутствие миссис Грапоу, не оскорбляя при этом Создателя. – Она проповедует всё, что нужно. И существует здесь столько, сколько стоит город. Это единственный истинный путь к Богу. Путь, который не заведет вас в сети Дьявола. – Я непременно приду завтра, – искренне пообещала Эллен. Буркнув что-то невнятное, миссис Грапоу удалилась, но Эллен готова была поклясться, что она притаилась за дверью и подслушивает. Как только она скрылась из виду, ребята заметно расслабились. Стив вновь начал насвистывать, а кто-то даже сделал несколько танцевальных движений. Мелодия отвлекла Джойс, все еще казавшуюся растерянной. – Кто-нибудь собирается на танцы на следующей неделе? – громко спросила она, покосившись на Стива. – Конечно, – поспешно ответил Боб Мюллер. – Ты пойдешь со мной, Джойс? – Кто тебе сказал? – Джойс презрительно повела плечом. – Возможно, я вообще не пойду. – Зачем тебе кавалер? – лукаво спросила одна из девочек. – Мы отправимся все вместе. Папа пообещал, что позволит мне взять машину. – Без провожатого я никуда не пойду. – Но я же... – начал Боб. – Мне нужен нормальный спутник, а не выродок, – грубо отрезала Джойс и встала, направляясь к автомату с кока-колой. По пути она слегка задела плечом Стива, который, продолжая беззаботно свистеть, демонстративно смотрел в сторону. Даже если бы Эллен не заметила многозначительных усмешек на лицах окружающих, ей все равно не составило бы труда понять, что происходит. Стив и Джойс поссорились. «Бедные дети», – мелькнуло у нее в голове. Эллен не разделяла общепринятого пренебрежительного отношения к «любви между молокососами» и на своем веку повидала немало разбитых сердец, чтобы недооценивать серьезность ситуации. У Джойс что-то не ладилось с автоматом: она стучала по нему, бросала все новые монетки и громко отпускала критические замечания. Стив стоял всего в нескольких футах от нее, но с тем же успехом Джойс могла находиться в соседнем штате: все ее усилия не вызывали у Стива ни малейшей реакции. Он перевел глаза на Эллен. – Неплохую бурю вы вызвали той ночью. – Рада, что тебе понравилось, – мрачно ответила Эллен. Джойс рассмеялась. Вслед за ней остальные тоже улыбнулись, но несколько лиц остались серьезными. – Вы случайно не даете уроков? – спросила Джойс, возвращаясь с завоеванной в долгой борьбе банкой кока-колы. – Научите, как вы это делаете. Я бы не отказалась полить дождичком кое-кого. – Тебе следовало начать значительно раньше, – ответила Эллен. – Я выучилась этому, еще не умея толком разговаривать. На этот раз засмеялась одна Джойс. – Держу пари, вы и будущее умеете предсказывать. – Я не захватила с собой хрустальный шар. – А по руке? Давайте, я посеребрю вам ручку. Уронив четвертак в подол Эллен, она протянула узкую мозолистую ладошку. – Не очень-то ты щедра, – посетовала Эллен. – Маловато посеребрила. – Ну пожалуйста. Улыбнувшись, Эллен глянула в смеющееся лицо Джойс. Ее вздернутый нос украшало целое созвездие веснушек, зеленые глаза горели лукавством, локоны вспыхивали начищенной медью – она напоминала симпатичного игривого котенка. Но когда Эллен взяла протянутую руку, ей показалось, что солнце, до сих пор ярко светившее, забежало за тучку. Джойс понимала, что все это лишь шутка, но остальные... Возникшее напряжение должно было насторожить Эллен. Она чрезвычайно осторожно относилась к играм в мистическое, считая, что они могут нанести вред неокрепшим умам. Но в темном дверном проеме, где, как волк в своем логове, затаилась миссис Грапоу, возникло неясное движение – и Эллен решилась. – Вижу, вижу, – произнесла она нараспев, склонившись над ладонью. – Ты собирала ягоды. Черную смородину?.. Нет, погоди... сейчас скажу... это... да, это была... малина! Взрыв дружного смеха снял напряжение. – Ну же, дальше! – умоляла Джойс. – Тебя ждет долгая жизнь и счастливое замужество, – сказала Эллен, притворяясь, что рассматривает линии на перепачканной ягодным соком руке. – Вернее, два замужества... нет, три... и дети... четыре, пять, шесть, семь... – Хватит, – засмеялась Джойс. – Этого еще долго ждать. Вы не могли бы предсказать что-нибудь поближе? Она по-прежнему улыбалась, но в зеленых глазах застыла немая просьба, которой Эллен не могла противиться. – Вот, вижу, как ты наряжаешься, – продолжила она, вглядываясь в ладошку. – Какая ты хорошенькая!.. Розы в волосах... белые розы... Ты собираешься на танцы... А рядом с тобой какой-то парень. Не могу разобрать его лица, но он высокий и светловолосый. Одет в джинсы... Она ничем не рисковала. Конечно же, Джойс обязательно отправится танцевать. И если она и не думала прикалывать розы, то теперь обязательно украсит ими волосы. Уголком глаза Эллен видела, что Стив подался вперед, как будто пытаясь разглядеть на ладони картинку, которую только что описали. Джойс залилась румянцем. – Спасибо, – сказала она. Самые смелые наперебой бросились к Эллен: – Теперь мне! – Нет, мне! Эллен понесло. Она предсказывала поездки за границу и красавцев-брюнетов, сгорающих от любви, и письма с радостными новостями. Время от времени ее пророчества вызывали бурное веселье. Когда она пообещала Алану Бейтсу, что он станет выдающимся врачом, компания застонала от смеха. Этот юноша в массивных очках показался Эллен интеллектуалом, но, очевидно, товарищи были иного мнения о его умственных способностях. И вдруг чья-то рука резко возникла перед самым носом, так что Эллен даже отшатнулась. – Теперь мне, моя очередь! Скажите же мне что-нибудь. Что-нибудь хорошее. Эллен снова вздрогнула от тревожного предчувствия. Она едва узнала голос Пруденс – таким резким и настойчивым он был. Глаза девочки лихорадочно горели. Эллен ласково сжала пухлую короткопалую ладошку. – Лапушка, это же просто шутка, – мягко произнесла она. – Ты же понимаешь, на самом деле я вовсе не... – Скажите! Пожалуйста! Эллен неохотно уступила. – Вижу тебя в белом платье, – медленно начала она. – И фате. Ты выходишь замуж. – За кого? Как он выглядит? Кто-то хихикнул. Это лишь усилило сочувствие Эллен: от насмешек сверстников страдания Пру должны были становиться еще невыносимее. – Ну, он высокий... И широкоплечий... А волосы у него... – Светлые? – умоляюще прошептала Пруденс. – Светлые? – Светлые. Что еще она могла ответить? Проще размахивать запретным стаканчиком мороженого под носом у пятилетнего ребенка. Пруденс глубоко вздохнула. Глаза ее затуманились. – Мне пора, – сказала Эллен, поднимаясь. Игра утратила для нее интерес. Даже поддразнивать миссис Грапоу казалось неуместным на фоне маленькой трагедии Пру. Она была отчаянно влюблена в Стива, но не имела и малейшего шанса рядом с искрящимся обаянием Джойс. Эллен абсолютно точно могла сказать, с кем Стив пойдет на танцы. Выехав со стоянки, она помедлила, занеся ногу над педалью газа. Отсюда ей хорошо была видна вся компания, живописно расположившаяся на веранде. В их волосах: каштановых, русых, черных, огненных локонах Джойс и соломенной гриве Стива – горели солнечные лучи. Ребята что-то увлеченно обсуждали – наверное, ее предсказания? У Эллен защемило сердце. Она почувствовала тоску по молодости – не только собственной, но по той, что совсем недавно скрашивала ее жизнь своим присутствием. «Боже, – изумленно подумала она, – я скучаю по своим детям». Эллен последний раз глянула в зеркало на веранду: среди пестрой стайки ребят чернела ворона. От вида миссис Грапоу у Эллен окончательно испортилось настроение. Что она вещает там, на крыльце? Если это цитата, Эллен заранее могла предсказать ее содержание. Когда Эллен пообещала лавочнице прийти в церковь, она сделала это не ради отговорки. Любопытство ее настолько разгорелось, что удержать от посещения службы теперь могло разве что землетрясение. Она провела пол-утра, пытаясь вообразить, какие догматы может исповедовать религиозная секта с таким названием. Но, в любом случае, решила Эллен, Вселенская Церковь Гнева Господня должна поощрять пуританские наклонности, и оделась соответственно: в строгое серое платье спортивного покроя, с длинными рукавами. Правда, уже садясь в машину, она пожалела об уступке ортодоксальному вкусу: день обещал быть жарким. На небе не было ни облачка, даже легчайшее дуновение не нарушало знойного спокойствия воздуха. Когда Эллен добралась до города, платье липло к спине, а тонкие нейлоновые чулки казались ей плотными шерстяными брюками. Наверняка в церкви нет кондиционера. Люди, поглощенные мыслями о гневе Божьем, должны верить, что страдания телесные очищают душу. На изумрудном фоне травы маленькая белая церквушка казалась легкой и умиротворенной – даже строгость ее линий не производила на этот раз тягостного впечатления. Эллен с огорчением поняла, что опоздала. Очевидно, служба здесь начиналась раньше традиционного часа. Чувствуя, как по спине струится пот, она заспешила по тропинке, приободренная звучным пением, доносящимся изнутри. Церковь была переполнена, и Эллен распростилась с надеждой незаметно проскользнуть на заднюю скамью. Отыскать свободное место оказалось нелегко, и ей пришлось долго красться по проходам, прежде чем удалось присесть на краешек где-то в середине зала. Пение не прекращалось, но все завертели головами, с любопытством рассматривали ее. Слишком смущенная, чтобы взглянуть на священника, Эллен потупила глаза и принялась искать сборник церковных гимнов, но обнаружила нечто более ценное в этой обстановке: старомодный веер из пальмовых листьев. Подобных вещиц она не видела с самого детства – с тех пор, как навещала бабушку в Мидуэсте. Чрезвычайно обрадованная находкой, Эллен энергично принялась обмахиваться. В церкви оказалось даже жарче, чем она ожидала. Окна были наглухо закрыты (похоже, они не отворялись с того самого момента, как здание было возведено), и от побеленных стен так и несло жаром, как из топки. Оглядевшись, Эллен подумала, что никогда еще не видела такого угнетающе унылого помещения: ни картин, ни портьер, ни резьбы на колоннах или спинках скамеек. И очень тесно: яблоку негде упасть, а ведь прихожан собралось всего-то не больше семидесяти. Пение закончилось, и воцарилась тишина. Потом голос с кафедры объявил: – Псалом шестнадцатый, братья и сестры. Эллен подняла глаза. Первое слово, пришедшее ей на ум при виде священника, было «недоделанный». Казалось, что пастора, невысокого и тощего, на скорую руку слепили из остатков, которых явно не хватало на полноценного человека. Слишком жидкие волосы, слишком мелкие черты узенького личика – вся его сила, похоже, ушла в голос. Скрипуче-пронзительный, он что-то смутно напомнил Эллен, хотя что именно, она так и не смогла сообразить. Дребезжащее пианино заиграло знакомую мелодию, и Эллен с готовностью собралась запеть. Ей нравились церковные гимны, их бравурные ритмы, создающие забавный контраст с проникновенным лиризмом стихов. Но после первых же строчек она поняла, что слова какие-то другие. Прислушавшись к пронзительному сопрано соседки слева, Эллен ужаснулась. Кто сочинял подобные тексты? Трудно решить, что в них было хуже: хромающий размер, убогие натянутые рифмы или сам смысл этих, с позволения сказать, «шедевров» религиозной мысли. Одна строфа сильнее всего врезалась ей в память как наиболее типичный образчик подобного творчества: После этого Эллен едва могла дождаться проповеди. Она выдержала только первые десять минут. С возрастающим омерзением слушала она хриплую тираду, слетавшую с уст ужасного коротышки на кафедре. В его воплях не было ничего даже отдаленно забавного, ибо их переполняла ненависть: к иудеям, которые распяли Христа; к черным, сыновьям Хама, которых Бог обрек на вечное рабство; к безбожным коммунистам; к проклятым папистам, поклоняющимся ложному Богу; к язычникам, которые отвергли Господа; и к атеистам, от которых Господь сам отвернулся. Эллен наконец поняла, кого ей напоминает этот бесноватый. Она была слишком молода, чтобы помнить трансляции надрывных речей берлинского оратора, но она слышала записи. Сравнение пастора с Гитлером было, пожалуй, слишком лестным для жалкого провинциального священника – он не обладал подобной властью, но, Эллен готова была поклясться, рвался к ней, чтобы стереть с лица земли всех инакомыслящих, подобно тому, как его безжалостный Бог покарал города земли Ханаанской. «И поразил их острием меча, и все души, пребывшие там...» Эллен не желала оскорблять кого-нибудь из собравшихся, но еще меньше она желала сидеть и покорно внимать всей этой дикой дребедени. Бесшумно поднявшись, она вышла из церкви, чувствуя, как оглядываются ей вслед почтенные прихожане и как горящие глаза пастора сверлят ей затылок. Ей не сразу удалось вернуть себе душевное равновесие. Сидя в машине, она пыталась успокоиться, но вновь и вновь возвращалась мыслями к услышанному. Дело даже не в том, что сегодня она столкнулась с умом извращенным и оголтелым. Гораздо серьезнее ее расстроило внезапное осознание тоге, что привычная система ценностей оказалась не единственно возможной. До сих пор Эллен страдала весьма распространенным заблуждением, что по законам ее круга живет большая часть человечества. Всю жизнь она существовала в мире хороших манер и вежливой терпимости к недостаткам ближних. Конечно, в нем тоже имелись пороки: прежде всего – лицемерие и циничное равнодушие к абсолютному добру и злу, ведущее к неумению провести между ними границу; но это был устойчивый мир, несмотря на свою заурядность. Небезупречный, но предсказуемый. Там же, куда она только что мельком заглянула, возможно было все что угодно. Домой она ехала, напевая «Твоя любовь возвышает меня». Вот это был гимн! Его маршевый ритм вселял надежду в сердца отчаявшихся грешников. Но для миссис Грапоу «любовь», вероятно, была неприличным словом, таким же, как «секс». Когда ветви сосен у дороги сомкнулись за ее автомобилем, Эллен почувствовала себя в безопасности, как будто зеленые великаны воздвигли стену между ней и городом. На залитой солнцем поляне лениво дремал ее милый старый дом. С новым приливом симпатии Эллен подумала о женщине, которая когда-то была здесь хозяйкой. Если Мэри Баумгартнер вызвала недовольство Церкви Гнева Господня, это сильный довод в пользу Мэри. «Ее следует канонизировать», – подумала Эллен с кислой усмешкой, сдирая с себя пропитанное потом платье и отправляясь под душ. Ей не хотелось никого видеть, но все же она обрадовалась, когда на склоне дня услышала звук подъезжающего автомобиля. Как Эллен и ожидала, это был Норман. Вглядываясь в ее лицо сквозь новенькую сетку двери, он шутливо спросил: – Путь свободен? – Свободен?.. Ах, да! Погоди минутку. Она обернулась как раз вовремя: в прихожую вплывала Иштар. Поразительно, как она могла почувствовать присутствие Нормана – еще минуту назад кошка мирно спала в гостиной. В этом было что-то мистическое. На этот раз Иштар не протестовала, когда ее бессовестно засунули в подвал, но взгляд, которым она одарила Эллен, выражал такое презрение, что не всякий человек способен был изобразить. Расположившись на веранде, они с Норманом мирно потягивали шерри. С приближением сумерек бледно-лиловые тени деревьев становились все длиннее, а благоухание роз все ощутимее. – Я так рада, что ты пришел, – сказала Эллен. – По вечерам мне иногда бывает одиноко. – Ты скучаешь по своим близким. Надеюсь, они пишут тебе? – О да. И довольно регулярно – даже мальчишки. Самый старший, Сэм, работает в Бостоне. Артур – в лагере бойскаутов, он у нас спортсмен. А Фил путешествует по Канаде, живет в палатке. Правда, не могу сказать, чтобы его открытки всегда меня радовали. Он любит намекать на какие-то ужасные бедствия и частенько пишет вещи типа: «Я нашел свой бумажник, и в нем даже оставались деньги». Или: «Полицейские здесь – настоящие мерзавцы». Когда я получаю открытку, все, конечно, давно позади, но я целыми часами ломаю голову, что же там в действительности произошло. – А твоя дочка? Она скоро приедет? – Нет, после Европы она хочет еще навестить друзей. Я жду ее только в сентябре – на недельку перед школой. – Похоже, ты на самом деле отрезала пуповину, да? – Возможно, это жестоко, – согласилась Эллен, – но мне ведь тяжелее: я скучаю по всем пятерым, а они – только по мне, если вообще скучают. – Кстати, твои зять... – Норман вертел стакан перед глазами, любуясь заходящим солнцем сквозь густую прозрачную жидкость. – Кажется, я его знаю. Это ведь он пару лет назад опубликовал статью в «Вопросах дипломатии»? – Да. Ну у тебя и память! – Статья того стоила. Пожалуй, единственная из тех, что я читал, где вся эта суета на Ближнем Востоке преподносилась без напыщенности и умничанья. – Джек вечно зарабатывает неприятности из-за собственной прямоты и привычки откровенно высказывать свое мнение. – Эллен улыбнулась воспоминанию. – Его письма такие забавные. Конечно, он достаточно осторожен – никогда не называет имен, но, оставшись без «благодарных слушателей», как он говорит, изливает всю желчь на бумаге. Я постоянно думаю, что должна сжечь некоторые из его посланий. – Побереги их. Когда-нибудь они сделаются ценнейшими историческими документами. – Джек тоже советует мне хранить их, но вовсе не потому, что считает себя значительной исторической личностью. Он уверяет, что после ухода в отставку напишет автобиографию, полную пикантных сплетен. И любит представлять, как его будут навещать красавицы под темными вуалями, готовые на все что угодно, лишь бы он не компрометировал их в своих мемуарах. Норман рассмеялся: – Должно быть, он веселый малый. – Он на самом деле замечательный. У него такое своеобразное чувство юмора, и еще он самый надежный, самый честный, самый... – Заливаясь густым румянцем, Эллен остановилась. – Господи, Норман, зачем ты позволил мне трещать без умолку. Наверное, я надоела тебе. – Вовсе нет. Мне наконец-то представилась возможность понять, как ты жила все эти годы. И если честно, я чувствую себя виноватым. Я должен был предвидеть, как тяжело тебе будет здесь одной, без всякой поддержки близких, когда ты столько лет прожила в тесном семейном кругу. Эллен внимательно посмотрела на него. – Ага, – сказала она. – Все понятно. Ты уже получил свежие новости, так ведь? Ты говорил мне, что следует быть осторожной, но клянусь, Норман, я просто не могла сидеть там и слушать эту... эту... – Не продолжай: я догадываюсь, какое определение ты подыскиваешь. Боже милостивый, да я вовсе не упрекаю тебя. Я не заглядывал в эту так называемую церковь с тех пор, как вырос из коротких штанишек. – Этот священник... – Хэнк Уинклер. Он местный. Я знаю его с первого класса, и он уже тогда был занудой. Скверный тип, но не он создал церковь, скорее наоборот: она создала его. – Откуда она взялась? Я слышала о некоторых странных сектах, но эта что-то новенькое. – Ты на самом деле хочешь это знать? Тогда приготовься к лекции... Как известно, запад Виргинии заселялся, в основном, выходцами из Ирландии, Шотландии и Германии. Немецкие поселенцы, большей частью, были лютеранами, но среди них встречались и представители различных сект: меннонитов, «макателей», «субботников», «моравских братьев» и «отделенцев». В начале восемнадцатого века по Блу-Ридж действительно проходила граница обжитого мира. Постоянных священников здесь не было, а странствующие пастыри забредали сюда не чаще, чем раз в год. И в уединенных деревушках пышно расцветали самые дикие идеи, предоставляя различным шарлатанам полную свободу действий. – Я читала о подобном, – сказала Эллен. – Помнится, был в Европе некий Шмидт, незадачливый зубной врач, провозгласивший себя Божьим посланцем... – Верно. Но большинство жуликов – таких, например, как Карл Рудольф, называвший себя «принцем Вюртембергским» и в промежутках между проповедями соблазнявший крестьянских дочек, – быстро разоблачались и изгонялись с позором. А здесь, похоже, было иначе: мошеннику-самозванцу повезло. В документах имеется упоминание о некоем Джекобе Шнелле, но кроме имени, о нем больше ничего не известно. Конечно же, он не был настоящим священником, хотя, возможно, не был и шарлатаном – просто фанатиком, одержимым болезненными идеями. Религиозные воззрения той эпохи вообще отличались, на современный взгляд, изуверством. Слепая приверженность догмам, нетерпимость и гонения на инакомыслящих были обычным делом. – Но как сейчас можно верить в подобный вздор? Ты бы слышал, какую чепуху молол этот... Уинклер! – Верят лишь немногие, – рассудительно ответил Норман. – Люди отходят от церкви, особенно молодежь. Но в городе все еще остается некий немногочисленный круг лиц, придерживающихся старых взглядов, и эти-то «столпы общества» пользуются довольно значительным влиянием среди остальных. Старина Хэнк – просто дурак, он не протянул бы долго, если бы ему не служили опорой такие, как миссис Грапоу... – Ладно, я ценю твою заботу, но не беспокойся. Я не нуждаюсь в опеке и не устрою никакого скандала, обещаю. Но если бы на моем месте был Джек, он выбежал бы из церкви намного раньше, чем я это сделала... Как Тим? Перемену темы Норман воспринял с усмешкой. – Буянит. Кстати, это одна из причин моего визита. Не могла бы ты навестить нас в среду? Дольше его не продержать взаперти, а мне на самом деле хочется, чтоб ты с ним поговорила. – Хорошо. К какому часу? Поболтав еще пару минут, они расстались. Эллен выпустила кошку, приготовила себе легкий ужин, вымыла посуду, но смутная тревога не покидала ее. Она не обольщалась на свой счет, но чувствовала: Норману действительно приятно ее общество. Их отношения стали такими непринужденными, что он может заглянуть в гости без официального приглашения – просто по-соседски. Но почему он так разволновался из-за ее сегодняшней смелой выходки? Что происходит в этом городе и кто такая миссис Грапоу, чтобы заставить беспокоиться такого человека, как Норман? В сознании Эллен мрачная фигура лавочницы приобретала прямо-таки космические масштабы: она высилась над городом, как зловещий черный колосс. Как будто бросая вызов самой себе и всем на свете «миссис Грапоу», Эллен этим вечером решила почитать в постели вместо того, чтобы до изнеможения сидеть в гостиной. Она обнаружила коробку детских книжек Пенни и теперь с наслаждением перечитывала их. Что могло быть более успокаивающим, чем приключения Энни из «Зеленых крыш»! Эллен полностью погрузилась в них, когда снова появилась тень. На этот раз, втайне ожидавшая ее, Эллен не испугалась. И не стала вертеть головой. Уставившись прямо перед собой, на безмятежно похрапывающую Иштар, она боковым зрением отчетливо увидела черный силуэт на стене. Это была женщина. С распущенными волосами, в просторных юбках, какие носили лет двести тому назад. Поза, вовсе не угрожающая, выражала скорее усталую покорность. Руки свободно свисали вдоль тела, голова склонилась на плечо. Комната оставалась совершенно обычной. Эллен чувствовала свежее дуновение ночного ветерка и слышала шум листвы, доносящийся из открытого окна; видела, как равномерно вздымаются шелковистые бока спящей кошки, ощущала аромат собственных духов, и благоухание цветов в саду, и едва различимые запахи старого дерева и свежего мебельного лака. Все было обычным – кроме этого неправдоподобного силуэта, видимого только уголком глаза. Эллен терпеливо ждала. Ничего не происходило – тень не двигалась, не изменяла очертаний. Наконец глаза устали от напряжения, Эллен непроизвольно моргнула – и в эту долю секунды все закончилось. Тень пропала и больше не появилась, хотя Эллен читала еще полчаса, надеясь, что все повторится. Наконец она выключила свет. Удивительно, темнота не таила в себе ничего пугающего. И это больше всего озадачивало во всем происходящем. От тени, какой бы странной она ни казалась, не веяло холодным ужасом или враждебностью. Эллен припомнила, как иногда в детстве, оцепенев под одеялом, она боялась повернуться спиной к открытому окну или зияющему проему двери, где ей мерещились злобные чудовища, от которых не спрятаться: они тянулись к ней цепкими щупальцами, заставляя беспомощно замирать от страха. Теперь же – ничего похожего. А поначалу она пугалась лишь от неожиданности. «Но если все это галлюцинация, – сонно подумала Эллен, – то, похоже, я потихоньку схожу с ума». |
||
|