"Такова любовь" - читать интересную книгу автора (Макбейн Эд)

Глава 4

Фред Хеслер испытывал невероятный восторг. Это был полный человечек, в клетчатом пиджаке и ярко-синей спортивной рубашке. Глаза, тоже синие и яркие, возбужденно блестели, когда он дрыгал ногами от удовольствия, оглядывая комнату.

– Я впервые в жизни в полицейском участке, – объяснил он. – Бог ты мой! Какой колорит! Какая атмосфера!

Колорит и атмосферу в этот момент составлял человек с ножевой раной на левой руке, из которой хлестала кровь и которую детектив Мейер терпеливо пытался остановить, в то время как другой детектив, Берт Клинг, вызывал по телефону «Скорую». Помимо этого колорит и атмосферу определял шестидесятилетний старик, который, вцепившись в проволочную сеть клетки небольшого изолированного помещения, находящегося в комнате, орал:

– Убью мерзавца! Дайте мне добраться до него! – и плевался в каждого, кто ближе подходил к его маленькой тюрьме. Колоритна была также и толстая женщина в домашнем цветастом платье, которая жаловалась инспектору Хэлу Уиллису на шум, потому что за стеной ее квартиры на первом этаже постоянно играют в бейсбол. Атмосфера включала также неумолкающий перезвон нескольких телефонных аппаратов, стук пишущих машинок и особый застарелый запах полицейского участка, тот утонченный аромат, состоящий на семь десятых из человеческого пота, на одну десятую – из запаха кипящего кофе, еще на одну десятую – из мочи от старика за решеткой и на одну десятую – из дешевых духов толстухи в домашнем пестром платье.

Карелла и Хейз вошли в эту атмосферу и колорит по обитым железом ступеням лестницы, ведущей из коридора первого этажа старого здания, миновав комнату для допросов, туалет и канцелярию. Распахнув дверь в железной перегородке, они тут же заметили Энди Паркера, разговаривающего с толстячком, сидевшим на стуле с высокой спинкой, и, решив, что это и есть Фред Хеслер, направились прямо к нему.

– Здесь такая вонь, – сразу же заметил Карелла. – Неужели нельзя открыть окно?

– Окна открыты, – откликнулся Мейер. Руки его были в крови.

Он обернулся к Клингу и спросил:

– Они едут?

– Да, – ответил Клинг. – Почему патрульный не занялся этим? У него прямо на участке должна была быть санитарная машина. Черт возьми, он думает, что у нас здесь «Скорая медицинская помощь»!

– Не говори мне о патрульных, – не выдержал Мейер. – Я никогда в жизни их не пойму.

– Привести сюда этого парня с располосованной рукой, – пояснил Клинг Карелле. – Нужно доложить об этом капитану. У нас и без этой кровищи на полу забот хватает.

– А что случилось? – заинтересовался Карелла.

– Этот старый хрыч в клетке пырнул его ножом, – объяснил Мейер.

– За что?

– В карты играли. Старик говорит, что он блефовал.

– Выпустите меня отсюда! – внезапно заорал старик в клетке. – Я убью этого ублюдка!

– Вы должны запретить им гонять мяч клюшками под моими окнами, – настаивала толстуха.

– Вы абсолютно правы, – успокаивал ее Уиллис. – Я прямо сейчас пошлю к вам участкового. Он заставит их уйти на спортивную площадку.

– Но у нас нет спортивной площадки, – уточнила она.

– Ну, тогда он пошлет их в парк. Не волнуйтесь, мы что-нибудь сделаем.

– Но вы и в прошлый раз обещали то же самое, а они до сих пор играют в бейсбол под моими окнами и сквернословят.

– Куда же к дьяволу провалилась «Скорая помощь»? – взорвался Мейер.

– Сказали, что сейчас прибудет, – откликнулся Клинг.

– Ну, пожалуйста, Коттон, включи вентилятор! – взмолился Карелла.

– Воняет, как в китайском борделе, – подтвердил Паркер. – Старик обмочился, когда Дженеро схватил его за шиворот. Ему хоть и шестьдесят, но руку парню он здорово отделал.

– Хотелось бы знать, кто будет его допрашивать, – полюбопытствовал Хейз. – В клетке воняет, как в зоопарке.

– Дженеро приволок его сюда, – вмешался Паркер, – ему и допрашивать. – И сам от души рассмеялся над своим диким предложением.

Неожиданно он сказал:

– Познакомьтесь. Это – Фред Хеслер. А это детективы Карелла и Хейз. Они занимаются делом о самоубийстве.

– Здравствуйте, – Хеслер немедленно вскочил и схватил Кареллу за руку.

– Это изумительно. Совершенно и-зу-ми-тель-но!

– Куда как изумительно, – не выдержал Паркер. – Я отчаливаю из этого сумасшедшего дома. Если начальство спросит – я в кондитерской на Калвер-стрит.

– И что ты там будешь делать?

– Есть взбитые сливки.

– Может быть, все-таки дождешься «Скорой», – попросил Клинг. – У нас здесь дел по горло.

– В этой комнате и так больше полицейских, чем в академии, – возразил Паркер и вышел. Толстуха вышла следом, бормоча себе под нос что-то вроде: «Грязная полиция в этом вшивом городе». Явился патрульный, чтобы отвести старика на первый этаж в камеру предварительного заключения. Старик набросился на него, едва они отперли дверь клетки, и патрульный мгновенно успокоил его, сбив с ног дубинкой, и потащил осевшее, безвольное тело из дежурки. Минут пять спустя появилась «Скорая». Человек с исполосованной рукой сказал санитарам, что он сам может спуститься по лестнице в машину, но они заставили его лечь на носилки и унесли. Мейер вымыл руки под умывальником в углу комнаты и устало сел за свой стол. Клинг налил себе чашку кофе. Карелла снял кобуру, положил в верхний ящик своего письменного стола и сел рядом с Фредом Хеслером. Хейз расположился на краешке стола.

– И так у вас тут всегда? – поинтересовался Хеслер. Глаза его блестели.

– Не совсем, – усмехнулся Карелла.

– Да ну. Вот здорово!

Вместо ответа Карелла промычал что-то и спросил:

– Где вы были все это время, мистер Хеслер?

– Меня не было в городе. Я и не подозревал, что вы, ребята, меня разыскиваете. Когда я сегодня утром вернулся в квартиру... Бог ты мой! Ну и дела!.. Квартирная хозяйка сказала мне, чтобы я к вам зашел. Вот я и здесь!

– Вы знаете, что произошло в вашей квартире, пока вы отсутствовали? – поинтересовался Хейз.

– Знаю только, что произошел взрыв.

– А вы знаете, кто был у вас, когда это произошло?

– Парня знаю, а девчонку нет.

– Что за парень?

– Томми Барлоу.

– Это его полное имя? – Хейз переспросил и начал записывать.

– Да, Томас Барлоу.

– А его адрес?

– Он живет с братом. Где-то в Риверхеде. Я не знаю точно.

– А на какой улице?

– Не имею представления. Никогда у него не был.

– Откуда вы его знаете, мистер Хеслер?

– Мы вместе работаем.

– Где именно?

– В фотоателье «Одинокая звезда».

– Оно в этом городе?

– Да, это в Северной части, квартал четыреста семнадцать, дом четыреста семь, – Хеслер сделал паузу, затем продолжал. – Может быть, вас смущает название «Одинокая звезда»? Парень из Техаса открыл это предприятие.

– Понятно. И как давно вы там работаете, мистер Хеслер?

– Шесть лет.

– И все это время вы знали Томаса Барлоу?

– Нет, сэр. Томми работал здесь не больше двух лет.

– И вы были хорошими друзьями?

– Очень хорошими.

– Он женат?

– Нет же. Я вам уже говорил, что он живет с братом. Он у него калека. Я его как-то раз встретил. Ходит с палкой.

– Вы знаете его имя?

– Вроде бы, подождите минутку... Энди? Или нет... Минуточку! Анжело? Что-то в этом роде. Или... Амос! Да, Амос. Амос Барлоу! Точно.

– Ну хорошо, мистер Хеслер. Так что же, все-таки, Томми Барлоу делал в вашей квартире?

Хеслер двусмысленно усмехнулся.

– Ну а что он, по-вашему, мог там делать?

– Я хотел сказать...

– Его нашли с голой девицей. Что же он еще мог делать?

– Я хотел спросить, как он там оказался, мистер Хеслер?

– Ах, это. Он попросил у меня ключ. Он знал, что я уезжаю, и попросил разрешения воспользоваться квартирой. Ну я и дал ему ключ. А почему бы и нет? Что в этом плохого?

– Вы знали, что он встречается с замужней женщиной?

– Нет.

– А вы вообще-то знали, что он собирается встретиться там с женщиной?

– Догадывался.

– Он вам что-нибудь говорил?

– Нет. Но для чего же еще ему мог понадобиться ключ?

– И вы говорите, что были хорошими друзьями?

– Конечно. Вместе не раз в крикет играли. Он мне помогал с фильмами.

– С фильмами?

– Да, я помешан на кинофильмах. Видите ли, там, где я работаю, не проявляют кинопленки. Это делает «Кодак» и другие фирмы. А у нас проявляют и печатают только обыкновенные фотопленки: черно-белые и цветные, но не кинопленки. А у меня это хобби – снимать фильмы. Я всегда снимаю картины, печатаю, делаю монтаж. И Томми мне обычно помогал в этом. У меня японская камера...

– Чем он вам конкретно помогал? Снимать фильмы или обрабатывать пленку?

– Все. И к тому же играл в моих фильмах. У меня есть пленка, почти триста футов длиной, где снят Томми. Можете посмотреть кое-что из моих работ. У меня не так уж плохо получается. Вот почему все здесь так ошеломило меня. Какие краски? А вся атмосфера! Просто великолепно! Ве-ли-ко-леп-но! – Хеслер едва перевел дух и внезапно выпалил: – Я хотел спросить, нельзя ли мне как-нибудь прийти и поснимать здесь у вас?

– Очень сомневаюсь, – проронил Карелла.

– Ужасно жаль, – не унимался Хеслер, – только представьте себе кровоточащую руку этого парня в цвете. Бог ты мой!

– Не могли бы мы вновь на минутку вернуться к Томми, мистер Хеслер?

– О, конечно, несомненно. Послушайте, я очень извиняюсь, что отклонился от темы. Но я помешан на кино. У меня прямо-таки зуд какой-то, понимаете?

– Конечно, понимаем, – отозвался Хейз, – но скажите, вам не показалось, что Томми чем-то угнетен, или расстроен, или?..

– Томми? Кто? Томми? – Хеслер расхохотался. – Он же по природе своей был очень жизнерадостный человек: всегда улыбающийся и счастливый.

– Когда он попросил у вас ключ, он не показался вам грустным?

– Да нет же. Я уже сказал вам, он был, как всегда, веселый.

– Да, да. Но когда он попросил у вас ключ...

– Минутку. Он попросил у меня ключ, должно быть, дня три назад. Он знал, что мне нужно уехать из города. Дело в том, что у меня есть старая тетка в провинции, и я надеюсь, что когда-нибудь, когда умрет, она оставит мне свой дом. Она не очень-то хорошо себя чувствует последнее время. А у меня есть еще двоюродный брат, который тоже положил глаз на этот дом. Поэтому я и подумал, что мне стоит наведаться к тетке и придержать ее немного за руку, пока она не оставила все ему. Вот я вчера и поехал. Взял выходной. Сегодня ведь суббота. Верно?

– Верно.

– А вы, ребята, по субботам работаете?

– Пытаемся, мистер Хеслер, – Карелла вновь попросил: – Не могли бы мы на минутку вернуться к Томми?

– Ой, конечно, конечно. Простите, я опять ушел от темы разговора. Видите, тот дом для меня очень важен. Не то чтобы хочу старухе смерти или что-то подобное, но уж очень хочется прибрать к рукам ее дом. Это большой, старый дом, знаете ли, и вокруг сирень...

– Вернемся к Томми, – прервал его Карелла. – Как я понимаю, он был таким, как всегда, когда попросил ключ? Верно? Счастливый, смеющийся?..

– Верно.

– Когда вы видели его в последний раз?

– В четверг на работе.

– Он в пятницу тоже взял выходной?

– Вот этого я не знаю. А почему вы спрашиваете?

– Мы просто хотели бы знать, в каком часу он встретился с девушкой. Он вам ничего не говорил?

– Нет. Вы можете проверить у босса. Спросить, брал ли Томми выходной в пятницу. На вашем месте я бы так и сделал.

– Спасибо, – проронил Карелла.

– А она была замужем, я имею в виду девицу?

– Да.

– Это всегда все осложняет. У меня, знаете, правило, никогда не связываться с замужними женщинами. Я так полагаю, в городе полно одиноких девушек, которые готовы...

– Большое спасибо, мистер Хеслер. Где нам вас найти, если понадобится?

– В квартире, конечно, где же еще?

– И вы там собираетесь жить? – Хейз спросил, не веря своим ушам.

– Конечно. Спальня прекрасно сохранилась. Никогда и не подумаешь, что в ней что-то произошло. И в гостиной не так уж и плохо. Там я храню все свои фильмы. Бог мой, а если бы я держал их в кухне?..

– Ну что ж, еще раз спасибо, мистер Хеслер.

– Не стоит. К вашим услугам в любое время. – Он за руку попрощался с обоими полицейскими, махнул рукой Мейеру, который едва удостоил его кивком головы, и вышел из дежурной комнаты в коридор.

– А чем он, собственно, занимается? – спросил Мейер. – Важничает так, будто баллотируется в мэры.

– А что, мы могли бы пользоваться показаниями и мэра, если нужно, – прокомментировал Клинг.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался Карелла.

– Только одно, – пояснил Хейз, – что, если Томми Барлоу планировал покончить жизнь самоубийством, с какой стати ему пользоваться квартирой друга? Люди обычно стараются не причинять беспокойство своим друзьям, особенно, если готовятся свести счеты с жизнью.

– Верно, – согласился Карелла. – И с каких это пор потенциальные самоубийцы ходят счастливые и радостно смеются? – Он отрицательно покачал головой. – Нет, совсем не похоже, что Томми замышлял свои похороны.

– Да, – подтвердил Хейз. – Похоже, он собирался на вечеринку.

Было бы очень просто закрыть это проклятое дело, назвав его самоубийством. Ни Карелле, ни Хейзу не очень-то хотелось, как говорится, стегать дохлую лошадь, у них вполне хватало доказательств, что Томми Барлоу и Ирэн Тейер сами покончили счеты с жизнью. Ведь были и предсмертная записка, и газ в таком количестве, что это привело к взрыву. Были вдобавок еще и две пустые бутылки из-под виски, и полуголые тела – все свидетельствовало о том, что всему причиной была любовь, – обреченные любовники, возможно, обнимались до самой последней минуты, пока не потеряли сознание и газ не убил их.

Такое заключение напрашивалось само собой и дело конечно, нужно было квалифицировать как самоубийство.

И все-таки Карелла и Хейз, очень добросовестные и опытные полицейские, не испытывали удовлетворения. Они знали, что у каждого происшествия есть свой особый привкус, не поддающийся ни логике, ни рассуждению Они его чувствовали интуитивно: что-то вроде внутреннего видения, которое появляется, когда ты как бы влезаешь то в шкуру жертвы, то убийцы. Когда это чувство посещает тебя, ты прислушиваешься к нему. Ты можешь обнаружить и бутылки из-под виски на полу, и аккуратно сложенную одежду, и предсмертную записку, отпечатанную на машинке, и квартиру, наполненную газом, – все это свидетельствовало о явном самоубийстве, а твоя интуиция говорит тебе, что это не так. Ведь это так просто.

Также просто было и эксперту-токсикологу Главного полицейского управления прийти к своему заключению. Милт Андерсен, доктор фармакологии, никогда не был ленивым или недобросовестным работником. Надо отдать ему должное, это был человек отлично знающий свое дело на практике и в теории, так как более тридцати лет занимался практической токсикологией и был профессором судебной токсикологии в одном из лучших университетов города.

Он прекрасно знал свое дело и делал его точно, аккуратно и быстро. Детективы хотели получить ответы на три вопроса:

1) причина смерти;

2) напились они спиртного или нет, прежде чем отравиться;

3) действительно ли перед смертью имели место половые сношения.

Никто не просил его дать заключение о том, была ли смерть самоубийством, убийством или случайностью. Он сделал только то, о чем его просили. Он осмотрел погибших и дал заключение по трем требующимся вопросам. Но он знал обстоятельства смерти и, когда делал тесты, он помнил о них.

Андерсену было известно, что произошел взрыв газа и что краны газовой плиты в квартире Хеслера были открыты. Он разглядывал ярко-вишневого цвета пробы тел, крови и внутренностей и был готов тут же поставить диагноз: смерть от острого отравления окисью углерода, но ему платили за то, чтобы он добросовестно делал свое дело, и он знал, что самый точный и неоспоримый метод определения окиси углерода в крови был манометрический метод Ван Слайка. А поскольку в его лаборатории были аппараты Ван Слайка, он немедленно занялся исследованием крови обоих пострадавших. Он обнаружил, что в обоих случаях процентное содержание окиси углерода в крови составляло 60%. А он знал, что уже 31% может быть фатальным. И он пришел к абсолютно правильному выводу, что и Томми Барлоу, и Ирэн Тейер умерли от острого отравления окисью углерода.

Андерсен знал, что в спальне квартиры были найдены пустые бутылки из-под виски. Он, как и детективы, предположил то же самое, что они напились, прежде чем открыть газ. Детективов интересовали эти вопросы, и Андерсен был доволен, что тела ему были доставлены достаточно быстро. Алкоголь очень не простая отрава. Когда он пробирает тебя, ты чувствуешь себя прекрасно – веселым и счастливым. Но он очень быстро окисляется в организме и полностью выводится из него в течение первых двадцати четырех часов после приема. Андерсен получил оба тела почти сразу лее, как Майкл Тейер опознал труп своей жены, то есть раньше, чем через двадцать четыре часа после смерти. Он понимал, что это уже критический срок, но, если они действительно находились в состоянии опьянения, он был уверен, что еще найдет значительный процент алкоголя в клетках мозга. В токсикологии, где было много спорных вопросов относительно методов и результатов тестирования, самым спорным был, несомненно, вопрос анализа винного спирта. Разброс мнений был очень широк по всем проблемам, но больше всего о том, какая часть или части организма давали самую надежную биологическую информацию о состоянии алкогольного опьянения и больше всего подходили для взятия проб. Андерсен считал, что именно мозг. Он знал, что некоторые токсикологи предпочитают исследовать мускульную ткань, или печень, или срезы почек и селезенки. Но сам он, если представлялась такая возможность, всегда исследовал мозговую ткань. В данном случае он мог провести свои исследования, и первым делом сделал самые простые: попытался выделить и определить наличие быстро разрушающихся ядов в организме путем дистилляции. Он ничего не обнаружил. Тогда на тех же пробах он провел тест на определение количества алкоголя в организме. Существует огромное количество всяких схем и карт, диаграмм и таблиц процентного содержания алкоголя в мозгу человека, в которых указывается, сколько нужно выпить, чтобы человек слегка опьянел, стал качаться, шататься, спотыкаться или свалился оглушенный, ослепленный или мертвецки пьяный. Он обнаружил лишь самые незначительные следы алкоголя в мозгу каждого и понял, что какой бы таблицей он ни пользовался, ни у одного из потерпевших даже близко не было ни опьянения, ни легкого алкогольного отравления. Андерсен предпочитал пользоваться таблицей Гетлера и Тибера, основанной на результатах исследования органов шести тысяч трупов людей, погибших от алкогольного отравления. В ней приведены различные степени опьянения.

Он, очень добросовестный во всем, решил, что на второй вопрос ответит определенно и решительно: нет. Алкогольное опьянение смерти не предшествовало.

Он не думал проводить анализ на следы неразрушающихся ядов. Он уже установил причину смерти – отравление окисью углерода, а извлечение, выделение и определение какого-то еще, к тому же неизвестного, яда из трупов было очень кропотливым делом. Если бы он предполагал наличие даже малейшего количества какого-нибудь еще препарата или намека на его присутствие, он бы, как очень компетентный токсиколог, просмотрел все свои записи и учебники и выбрал бы лучший метод их выявления. Но, к сожалению, не существует систематизированного каталога препаратов по их свойствам. А это означает, что, если в трупе обнаружено наличие какого-то нового препарата, а токсиколог не знает ни его, ни обстоятельств смерти, а результаты вскрытия не дали разгадки, ему придется применить все известные методы тестирования. Попытки установить какой-либо яд в чем-то похожи на захватывающую игру «Лови-хватай». Их множество. Тут и нелетучие органические яды из растений типа олеандров, пролесок, наперстянок, и эфирные масла из таких растений, как мускатный орех, кедр, рута, снотворные алифатического ряда и барбитураты, органические слабительные – крушина и касторовое масло, алкалоиды из опия, морфия, атропин и прочие. Их список мог бы быть продолжен. Андерсен все их знал, но его не просили проводить эти сложные тесты, а сам он не видел в них необходимости. Его просили выяснить три вопроса, и он уже ответил на первые два. Поэтому он сразу же перешел к третьему.

Он никак не мог понять, почему полицейские восемьдесят седьмого участка так хотели знать, имели или нет потерпевшие половые сношения перед смертью. Он даже заподозрил, что какой-то там среди них мерзавец был рогоносцем и тайным некрофилом; как бы там ни было, если уж им так нужна эта информация, ее нетрудно предоставить. Ситуация могла бы быть иной, получи он трупы позднее: сперма погибает так же быстро, как улетучивается алкоголь из организма – через двадцать четыре часа. Он и не ожидал найти живые клетки в вагинальном тракте Ирэн, потому что знал, что после стольких часов они бы все равно не сохранились, но погибшие сперматозоиды надеялся увидеть даже теперь. Он взял пробу, долго изучал ее под очень сильным микроскопом и ничего не обнаружил. Не желая довольствоваться этим результатом (многие причины могли объяснить отсутствие сперматозоидов во влагалище даже сразу же после половых сношений), он обработал мочеиспускательный канал трупа Томми Барлоу физиологическим раствором, взял пробу шприцем и рассмотрел ее под микроскопом, пытаясь найти сперму. Но и там ее не было.

Удовлетворенный, он завершил свою работу, изложил результаты и попросил отпечатать заключение для передачи детективам восемьдесят седьмого участка.

Оно было изложено языком сложных медицинских терминов и точно объясняло, почему Андерсен в полном соответствии с данными вскрытия отвечал на вопросы так, а не иначе. Одолев трудности языка, детективы 87-го полицейского участка пришли к выводу, что рапорт содержал следующие ответы на их вопросы:

1. Газ.

2. Трезвые.

3. Половых сношений не имели.

Ответы заставили их задуматься: что же стало со всем этим пойлом, если никто из них не был пьян? И для чего они разделись, если не для того, чтобы, мягко говоря, «быть вместе» последний раз? До сих пор были все основания предполагать, что они сначала занимались любовью, затем оба частично оделись, а уже потом открыли газ. А если они любовью не занимались, зачем же тогда было раздеваться?

Где-то в глубине души каждый проклинал такое заключение Андерсена.