"Парус любви" - читать интересную книгу автора (Макбейн Лори)

Глава 6

– Гм-м... А как тебе нравится такое? – задумчиво спросила Кейт у Тэдди. – «Моей сестрой будет добрый ангел»?.. Нет, – разочарованно вздохнула она, – боюсь, это слишком очевидный намек. Эврика! – вдруг вскричала она. – Вот это подходит как нельзя лучше, замечательная находка. Честно сказать, я иногда сама себе удивляюсь, – хохотнула она, окупая гусиное перо в хрустальную чернильницу, составлявшую часть роскошного серебряного письменного прибора.

Тэдди Уолтхэм с кислой физиономией оглядел миледи. Скрип гусиного пера действовал ему на нервы, но его утешала мысль, что зато она занята и не затевает ничего нового. Тедди был доволен малым.

День за днем просиживала она над пыльными книгами, выискивая подходящие строки для того, чтобы терзать и углублять замешательство своих врагов в Камарее. Вот уже почти два месяца, как она играла в эту садистскую игру, наслаждаясь своей местью, и Тедди хорошо представлял себе, что творилось с герцогом, когда прибывало ее очередное послание.

Как хорошо, что они успели отослать похищенную девушку в колонии, ибо Лондон, как и все приморские города, все деревни, был буквально весь обклеен объявлениями, в которых описывалась похищенная девушка и предлагалось целое состояние за сведения, способствующие ее безопасному возвращению. Он был рад узнать, что не является убийцей, ибо джентльмен, в которого он стрелял, а это был не кто иной, как граф, объявил награду тому, кто задержит неизвестных людей, замешанных в похищении леди Ри Клэр Доминик и покушении нa его собственную особу.

Сначала Тедди был обеспокоен и даже возмущен тем, что его описывали в объявлениях как «мерзкого негодяя среднего роста, с грубыми чертами лица, в затрепанном камзоле из красного бархата». Такое описание сильно задевало его, поскольку, невзирая на свое положение, он был человеком гордым и всегда заботился о своем внешнем виде. А камзол из красного бархата был любимой его одеждой. С большим сожалением бросил он его в реку. И теперь вынужден был носить коричневую куртку, которая не правилась ему. Тедди считал, что она не придаст ему привлекательности.

– Знаешь, Тедди, по-моему, мне пора уже снова подышать свежим деревенским воздухом, – проронила вдруг Кейт, неприятно удивив Тедди Уолтхэма. – Отошли кого-нибудь с этим письмецом, а затем, я думаю, мы начнем готовиться к нашей поездке, – присовокупила она, не замечая его недовольства.

– Нашей поездке? – с сомнением переспросил он. – Меня вполне устраивает сидеть здесь, перед камином, миледи.

– Не сомневаюсь, но твое мнение мне неинтересно. Я думаю, что сумела усыпить бдительность Люсьена. Не может же он жить в Камарее безвыездно. Когда мы были там две недели назад, я очень удивилась, обнаружив, что Камарей превращен в настоящую крепость... Но думаю, пришла пора действовать, и следующее свое послание я хочу вручить лично Люсьену. – По ее звенящему голосу чувствовалось, что она предвкушает удовольствие от осуществления задуманной мести. – Господи, представляю себе лицо Люсьена, когда он увидит меня. Если бы этому дьяволу не везло так отчаянно, мы с Перси избавились бы от него уже много лет назад. Сколько раз мы покушались на его жизнь, а он все-таки уцелел. Просто поразительно, как ему везло.

– А по-моему, ничего удивительного, – пробормотал Тедди, пришедший к запоздалому убеждению, что там, где замешана леди, может стрястись все, что угодно. Он всегда подозревал, что люди, называющие себя «чистокровными аристократами», все чокнутые. При том, что стиль жизни у них изысканный, все равно у них не все дома. На чердаке у них, что называется, живут крысы. Только вот они всегда могут откупиться от Бедлама.

– Тедди!

Тедди Уолтхэм вздрогнул, ибо льстивый голос миледи не предвещал ничего хорошего. Он молчал, вопреки всему надеясь, что миледи забудет о том, что звала его.

– Тедди! – повторила миледи, на этот раз более резко. – Слушай внимательно. Я хотела бы познакомиться кое с кем из твоих друзей. Теперь, когда мы лишились услуг Рокко, нам нужно подобрать несколько здоровенных ребят для осуществления моего замысла. Я уверена, для тебя не составит особого труда найти несколько туповатых ребят, которые с удовольствием возьмутся за нетрудную работенку. Ты знаешь, каких я имею в виду. Мускулы как сталь, в головах – одна труха, – уточнила она, как бы ожидая, что он вытащит этих парней из кармана.

– Хорошо, миледи, – саркастическим тоном ответил Тедди. – Однако в моем положении довольно рискованно шататься по городу.

– И все же ты должен сделать то, что я велю, – безжалостно возразила она. – Жаль, конечно, что этот олух выжил, да еще и опубликовал описание твоей наружности.

– Да, жаль, – мрачно согласился Тедди. – Но еще хуже, что за вашу голову назначена приличная цена. Я знаю теперь, кто мои друзья, и эта толстуха Фаркар не принадлежит к их числу. Я слышал, что она много чего натрепала этим сыщикам с Боу-стрит, даже навела их намой след! – негодующе воскликнул он. – Чтобы получить награду, она, видать, готова подвести меня под виселицу.

– Я же тебе говорила, что эта старая курица заподозрила нас в тайных намерениях, потому-то я и решила переехать в другую гостиницу. К тому же мне нравится, что эта гостиница близко к реке. И запах здешний, и сырость напоминают мне Венецию, – заметила Кейт, более озабоченная своим личным комфортом, нежели тем, что Тедди Уолтхэм может оказаться на виселице. – Вот я и думаю, Тедди, – продолжала она, – что, учитывая нынешнюю твою популярность, тебе было бы безопаснее оставить этот тесный город. И возблагодарить свою счастливую звезду за то, что рядом с тобой такой человек, как я. – Она скользнула нетерпеливым взглядом по его угрюмой фигуре. – Приободрись, Тедди. Нельзя же отсиживаться здесь, да еще с таким кислым видом, когда у тебя есть работа. Впереди самое главное. Двадцать лет я ждала, когда наступит этот момент, и, клянусь Богом, ни за что не отступлюсь. Если бы только Перси был жив и мог разделить со мной предстоящее торжество! – воскликнула она, соединив, как в молитве, свои тонкие бледные руки.

Герцогиня Камарсйская медленно подошла к кровати под балдахином с бледно-голубыми и серебристыми камчатными занавесями. Тишину, стоявшую в комнате, нарушал лишь шелест ее юбки. Она аккуратно поправила одну из отделанных кружевами подушек. Затем с удовлетворением окинула взглядом комнату, где не было видно ни пылинки. Все здесь было точно так же, как в то утро, когда исчезла Ри.

Герцогиня остановилась перед позолоченным, красного дерева столиком, зеркало над которым отражало ее легкую фигурку в темно-голубом шелке, фигурку, которая выглядела бы мрачной, если бы не ярко-белые кружевные оборчатые рукава. Вместо своей обычно богато расшитой белой шелковой юбки она носила теперь простую темно-синюю, подбитую ватой.

Ее маленькая рука стала перебирать нетронутые туалетные принадлежности. Подержав отгравированный серебряный гребень, еще сохранивший несколько золотистых волосинок, она поднесла к носу небольшой хрустальный флакон и вдохнула в себя аромат так любимых дочерью жасминовых духов.

Когда герцогиня подошла к высоким окнам и взглянула на сад, ее нижняя губа слегка задрожала. Хотя комната Ри помещалась в южном крыле дома, окна смотрели на запад. Снаружи тем временем стало смеркаться, теперь, с приближением зимы, тьма наступала рано.

Сунув руку в карман юбки, герцогиня вытащила аккуратно сложенный листок бумаги. Развернула и, напрягая глаза, стала читать написанное. Впрочем, слова и так прочно запечатлелись в ее памяти. Она прочитала последние строки стиха, присланного этим утром:

Их двое в одной неделимой судьбе

Среди круговерти мирской.

Душа неподвижна сама по себе,

Но движется вместе с другой.

Герцогиня беспомощно смотрела на выведенные чьей-то рукой слова. Если бы она могла проникнуть в их тайное значение. Может быть, именно в них ключ к разгадке тайны, какой именно безумец похитил ее дочь? А сомневаться в том, что это именно безумец, не приходится; если не шантажист и не вымогатель, то кто еще способен на такое? Имей они дело с обычным преступником, заплатили бы выкуп и давно бы уже вернули Ри домой. Но до сих пор никто не потребовал от них выкупа.

«А может быть, эти загадочные строки указывают на местопребывание Ри?» – подумала герцогиня, вспомнив о другом послании, полученном неделю назад.

В охоте весь день провели,

Без дичи вернулись до мглы,

А где-то плывут корабли,

Взрезая морские валы.

Герцогиня закрыла глаза и молча помолилась: ее не покидала надежда, что худшие опасения все же не сбудутся и что похищение Ри Клэр отнюдь не плод замысла какого-то злобного извращенного ума. Но в глубине души она знала, что Ри – только пешка в игре этого безумца. И какую же ценность, думала она с ужасом, представляет сейчас собой эта пешка? И что преследовал похититель? Причинить им самые глубокие страдания и муки, какие только могут испытать мать и отец? Терзать их своими трудно разгадываемыми загадками? В таком случае безумец преуспел, ибо муки они испытывали поистине адовы.

Герцогиня догадывалась, что побудительным мотивом для похищения была месть. Но месть за что? За какое-то воображаемое оскорбление, нанесенное ею или Люсьеном? За какой-то превратно истолкованный поступок? Но даже не совершая ничего предосудительного, можно нажить врагов – так уж устроен этот мир, а они с Люсьеном всегда жили самой полной жизнью. И у каждого из них были враги еще до того, как они встретились и поженились. Люсьен участвовал во многих дуэлях. Может быть, ему решил отомстить родственник кого-нибудь из убитых им дуэлянтов? Люсьен был также завзятым игроком и куда чаще выигрывал, чем проигрывал. Может быть, сын или дочь разорившегося игрока решили поквитаться с ним за это? Вот только вопрос: почему именно теперь? За последние несколько лет не случалось ничего плохого. За это время они уволили за кражу одного из лакеев, но он был человек неграмотный, и вряд ли у него бы хватило ума замыслить и осуществить такую дьявольски изощренную месть.

Вопрос, почему именно теперь, так и оставался без ответа. И еще: почему похитили Ри Клэр, а не Фрэнсиса или Робина? Может быть, потому, что в этом году Ри Клэр впервые появилась в лондонском свете? Успех она имела ошеломляющий; своей красотой и обаянием затмила всех других дебютанток, чья судьба зависела оттого, как они будут приняты в свете и какое впечатление произведут на влиятельных людей.

Ри Клэр была в центре всеобщего внимания. Возможно, за ней наблюдали чьи-то недружелюбные и расчетливые глаза. Возможно, она пробудила в ком-то дремлющего зверя. Глубокая враждебность могла тлеть все эти годы, дожидаясь той искры, которая превратит ее в полыхающее пламя мстительной ненависти.

Герцогиня знала, что ее предположения по крайней мере частично верны, ибо в одном из полученных стихов было сказано: «Так времени круговорот несет отмщенье, в свой черед». Смысл этих двух строк предельно ясен: рано или поздно время восстанавливает попранную, справедливость.

– Ох, ваша светлость! Я и не знала, что вы здесь, – удивленно воскликнула вошедшая служанка, когда зажгла свечи, высветившие темную фигурку герцогини. – Если хотите, я приду попозже, – добавила она, понимая, что не стоит лишний раз беспокоить герцогиню в ее нынешнем состоянии.

– Ничего, ничего, не беспокойся, Бетси, – успокоила ее герцогиня, отходя от окон, откуда тянуло холодком. – Я, наверное, опять опоздала на чай? – спросила она, взглянув на стоящие на каминной полке часы. Только сейчас она осознала, что время уже довольно позднее.

– Да, ваша светлость, – полуизвиняющимся топом ответила Бетси, про себя думая, что герцогине следовало бы не пропускать чаепития и вообще больше заботиться о своем здоровье. – Но и его светлость, – добавила она, – тоже не пил чая.

– В самом деле? – задумчиво пробормотала герцогиня. – Он у себя в кабинете?

– Нет, ваша светлость. Я слышала, один из лакеев говорил, что его светлость в Длинной галерее. Смотрит картины, даже не замечая, что в галерее темно, – тихо промолвила Бетси.

– Понятно. Спасибо, Бетси, – сказала герцогиня, слегка наморщив лоб, п, б последний раз окинув взглядом спальню дочери, вышла.

И Бетси тоже оглянулась, подумав, какая будет жалость, если леди Ри Клэр не вернется в свою спальню.

Герцогиня Камарейская торопливо прошла в Длинную галерею. Здесь через небольшие промежутки уже горели свечи в канделябрах, диваны и стулья, стоявшие вдоль всей галереи, отбрасывали странные тени. Герцогиня направилась к высокому человеку, в глубокой задумчивости стоявшему перед одной из картин.

– Ты почему здесь, Люсьен? – негромко спросила герцогиня, подходя к нему и поднимая глаза на портрет, который, по-видимому, поглощал все его внимание.

– Я, кажется, догадался, кто наш враг, Рина, – сказал Люсьен чуть внятным шепотом. В его голосе слышались нотки такого ужаса, что герцогиня почувствовала, как ее окончательно покидает надежда.

Она всмотрелась в портрет, изображавший вдовствующую герцогиню и ее троих юных внуков, чьи золотоволосые головки ярко сверкали при свете свечей.

– Твои кузены? – удивленно выдохнула она. Сразу же после женитьбы он рассказал ей о своих кузенах, но потом уже никогда даже не упоминал их имен. Он как будто бы старался забыть о самом их существовании – по крайней мере до нынешнего времени. Сама же она никогда с ними не встречалась.

– Что заставляет тебя подозревать их, Люсьен? – спросила Сабрина. – Мы ничего не слышали о них почти двадцать лет. Насколько я помню, они редко писали вдовствующей герцогине, и если и обращались к ней, то обычно с просьбами о денежной помощи. Но это было очень давно, и я знаю, что какое-то время перед тем, как она умерла, они вообще ей не писали. Кажется, путешествовали по континенту. Как я слышала, они ни разу не приезжали в Лондон.

Люсьен продолжал, как загипнотизированный, смотреть на лица, столь похожие на его собственное. Кузены, Перси и Кейт, смертельно ненавидели его почти всю свою жизнь.

– У меня нет никаких убедительных доказательств, только какое-то наитие, Рина, – сказал Люсьен.

– Иногда нам приходится всецело полагаться на наитие, – отозвалась герцогиня и положила руку на его плечо, ожидая, что он поделится с ней своими мыслями.

– Если помнишь, Фрэнсис упоминал о женщине в вуали.

– Да, и мы решили – особенно когда лорд Лоутон вспомнил о высоком слуге, – что это, возможно, моя мачеха, графиня. Фрэнсис уверял, что они говорили по-итальянски. Наиболее логично подозревать именно ее, хотя я не представляю ее себе в такой роли. Она корыстолюбива и эгоистична, но вряд ли способна на убийство.

– Я тоже не думаю, что тут замешана она, но мы должны полностью в этом удостовериться. К тому же Фрэнсис считает, что эта женщина англичанка, хотя и говорила на иностранном языке. Однако мы послали своего человека, чтобы он выяснил, находится ли твоя мачеха все еще в Венеции или покинула город. Судя по его сообщению, она не могла быть той таинственной женщиной в вуали, ибо во время похищения нашей дочери находилась в Венеции, есть свидетели, которые могут подтвердить ее алиби. У нас нет уверенности в том, что человек, которого видел лорд Лоутон, тот же самый, что был с женщиной в вуали. А если это не тот же самый человек, то женщина в вуали – та, за кого она себя выдала, а именно путешественница, проезжавшая через нашу долину, и только.

Голос Люсьена зазвучал более резко:

– Затем мы получили записку. И в ней содержалось предостережение: «Вы, наделенные разумом, заметьте глубокий смысл, скрытый под покровом странных стихов». Возможно, совпадение, но весьма подозрительное. В конце концов, стихи для того и пишутся, чтобы побудить нас угадывать тайный смысл. Это возродило наши подозрения .относительно женщины в вуали. Сегодня мы получили стихи, упоминающие о «двоих, связанных одной неделимой судьбой», и, сравнив эти стихи с ранее полученными, мы пришли к выводу, что тут содержится намек на местопребывание Ри. Но может быть, логичнее предположить, что эти «двое» обозначают близнецов? Ты, надеюсь, не забыла, что Кейт и Перси – близнецы? И стало быть, всегда действуют заодно. Они представляют собой как бы одно неразрывное целое.

Любопытно, что в предыдущей загадке говорилось о том, что шрамы, полученные другими, учат нас осторожности. Мы истолковали эти «шрамы» в переносном смысле, как следы перенесенных мук, но, Рина, – помолчав, Люсьен со значением поглядел на маленькую девочку на портрете, – что, если слово «шрамы» фигурирует здесь в буквальном смысле?

– Кейт была сильно изуродована в тот день, – вспомнила Сабрина, – и, забыв о своем предательстве, склонна была обвинять в случившемся тебя.

– Да, можно предположить, что тут содержится намек на мой шрам. Можно усмотреть и неприкрытую угрозу, что некоторые мои действия могут повлечь за собой самые суровые ответные.

Сабрина вгляделась в глаза Кейт и Перси на ангельских их личиках в ореоле золотых волос. Какие тайны скрываются в этих глазах, навеки запечатленных на холсте?

Вспоминая о своих трудных отношениях с кузенами, Люсьен машинально потер шрам на щеке. Их вражда дошла до такого ожесточения, что в конце концов они попытались убить его, чтобы унаследовать Камарей с его богатствами. Если это они стоят за похищением их дочери, подумал Люсьен, она в смертельной опасности, ибо их ненависть не знает пределов. Они будут только счастливы причинить боль тому, кто принадлежит его семейству, а уж в том, что они могут быть беспощадны, особенно по отношению к его дочери, не приходится сомневаться.

Физическая боль, которую он перенес, когда Кейт распорола ему щеку, не шла ни в какое сравнение с той душевной болью, которую он испытывал при мысли, что его дочь, возможно, находится в руках близнецов.

Сабрина положила голову ему на плечо, и он тесно прижал ее к своей груди. Она молча плакала; и он чувствовал, как дрожат ее плечи. Закрыв глаза, Люсьен прижался щекой со шрамом к голове Сабрины. Беспомощная ярость, полыхавшая в груди, обессиливала его. С глубоким усталым вздохом он разомкнул веки и опять увидел нарисованные на полотне глаза юной Кейт Ратбурн. Встретится ли он когда-нибудь лицом к лицу с кузенами, и если да, то когда?

– Проклятый кучер! С тех пор как мы выехали из Лондона, он как будто нарочно выбирает дороги, где побольше ухабов и рытвин, – в негодовании выругалась Кейт. – И если ты будешь все время стонать и креститься, София, – предостерегла она служанку, – я выброшу тебя из экипажа.

Тедди Уолтхэм окинул миледи взглядом, в котором была даже некая снисходительность, так привык он к ее беспрестанным вспышкам гнева.

– Извините, миледи. Но если бы вы хоть на этот раз придержали свой язычок, кучер не вез бы нас так, что у меня, того и гляди, вылетят все зубы.

– Этот мужлан вел себя грубо, – надменно ответила Кейт. – Поэтому его следовало осадить. И я повторяю: гораздо лучше было бы нанять того же кучера, что и в прошлый раз. – Как раз в этот момент экипаж попал в глубокую рытвину, и у нее даже лязгнули зубы.

– После того как он возил нас два месяца назад, он даже слышать не хочет ни обо мне, ни о вас, миледи, – сказал ей Тедди Уолтхэм. – Он говорит, что ни за какие шиши не станет больше гонять по ночам как сумасшедший. При таких обстоятельствах... – Тедди запнулся, подброшенный чуть ли не до самого потолка, – при таких обстоятельствах этот – самый лучший, какого я смог сыскать.

– А как насчет других твоих людей? – с сомнением спросила Кейт. – Надеюсь, они знают свое делолучше, чем этот поганец кучер? И помнят, где и когда мы должны встретиться?

– Да, миледи, – бросил в ответ Тедди Уолтхэм, в глубине души мечтая лишь об одном – чтобы послезавтрашний день остался позади и он мог возвратиться в Лондон. Пока же он сидел на холодном сквозняке. Онемевшие лодыжки обдувал ветер, нос превратился в сосульку, а эта спятившая миледи бормочет всякий вздор о рытвинах и напевает себе под нос одну и ту же занудную песню.

Герцогиня Камарейская качала на руках свою двухмесячную племянницу. Девочка родилась рано на заре, поэтому в один исполненный мрачной радости осенний день ее окрестили Дон[18] Эна Веррик. Дон Веррик была здоровеньким младенцем с несколькими рыжими волосенками на головке, свидетельствовавшими, что она пошла в шотландского прадеда. Материнство благоприятно подействовало на Сару, она обрела гордость и уверенность в себе – качества, которых ей недоставало до рождения дочери.

– Приятно видеть, что опять светит солнце, – произнес Ричард, с интересом наблюдая, как его крохотная дочурка машет ручонками.

– Но вы, наверное, не выходили на улицу, – заметил Фрэнсис. – Ощущение такое, будто окунулся в шотландскую реку в самый разгар зимы.

– Насколько я помню, – со смешком заметил Ричард, – ты это знаешь по собственному опыту. А ведь я предупреждал тебя, что валуны очень скользкие.

– Но характером Фрэнсис в тебя, Ричард, – вставила герцогиня. – Должен во всем убедиться сам, на своем опыте, даже если это рискованно.

– Я свое упрямство унаследовал от тебя, – возразил Ричард.

Улыбнувшись в ответ, герцогиня передала запеленутого младенца в любящие руки матери, снова с удивлением подумав, как естественно далось Саре материнство. Точно так же управлялась и Мэри со своим первенцем. Герцогиня, однако, помнила, с каким страхом она впервые взяла на руки Ри Клэр.

Ах, если бы она могла сейчас прижать голову дочери к груди! Остается только молиться...

– Я получила письмо от Мэри, – сказала она, стараясь отвлечь свои мысли от Ри. – Она прежде всего спрашивает о Дон и хочет знать, сохранили ли ее волосы тот же рыжий цвет, что у нее самой. И...

– И я думаю, с годами ее волосы станут еще ярче, – с комичной гримасой заявил Ричард, пытаясь увидеть в зеркале свои собственные рыжие вихры.

– И еще она спрашивает о тебе, Сара, – добавила со смешком герцогиня.

– Благополучно ли они вернулись домой? – спросил Фрэнсис.

– Она пишет, что их изрядно потрясло на ухабах, но, если принять во внимание дождь и состояние дороги, доехали они поразительно быстро. Завтра Теренс уезжает в Лондон. Он встретится с несколькими людьми, которые искали Ри во Франции, и с другими, которые должны вернуться из Ирландии и Уэльса. Но человек, посланный в колонии, вероятно, все еще в море, – сообщила им герцогиня, в глубине души предполагая, что все эти поиски окажутся тщетными, хотя и нельзя исключить, что кто-нибудь что-нибудь знает о Ри Клэр, Люсьен использовал свое влияние, а Теренс – свои связи, чтобы заручиться помощью расквартированных в этих местах войск, которые обыскали всю округу. Но их усилия оказались напрасными. Ри Клэр исчезла без следа, словно растворилась в воздухе.

– Для тебя, Робин, тут есть записка от Стюарта, – сказала герцогиня, но ее сын даже не отозвался.

Она посмотрела на его темную голову, и лицо ее выразило беспокойство. Робин сильно переменился. Он всегда обожал сестру, Ри была ближе ему, чем Фрэнсис. Ее похищение преобразило Робина. Смешливый маленький проказник превратился в ко всему равнодушного, угрюмого мальчика. Он как бы закупорил в себе свое горе, и мать уже отчаивалась, не зная, как ему помочь.

Эндрю неуклюже ковылял по гостиной. Его внимание привлекли затянутые в чулки ноги Робина, он что-то невнятно бормотал, но сразу замолк, когда цепкими пальцами ухватился за колено Робина.

Робин нахмурился и, отведя взгляд от камина, поглощавшего, казалось, все его внимание, вдруг с необычной для него резкостью оттолкнул братишку. Тот сразу же потерял довольно-таки шаткое равновесие и шлепнулся на пол. Услышав громкий рев, все присутствующие повернулись в его сторону.

– Робин! – резко сказала герцогиня. Еще никогда в жизни она не говорила с сыном таким тоном.

Робин пристыженно посмотрел на мать. Его губы задрожали.

– Я сделал это не нарочно, мама. Сам не знаю, как это получилось. Честно, ты уж прости меня, Энди, – извинился он, помогая брату встать на ноги и стараясь осушить его слезы. Он корчил смешные гримасы, щекотал Эндрю под подбородком, но тот, все еще обиженный, продолжал хныкать.

– Чай, ваша светлость, – торжественно провозгласил Мейсон. Брови его слегка поднялись, когда он понял, что его слова заглушил рев юного лорда Эндрю. – Чай, ваша светлость! – повторил он, повысив голос почти до истошного крика. Как раз в этот момент Эндрю, чье настроение, как у всех детей, быстро менялось, решил, что уже достаточно нарыдался, и мгновенно прекратил плач, поэтому крик дворецкого прозвучал особенно громко.

Поймав на себе удивленный взгляд герцогини, Мейсон, едва ли не в первый раз в жизни, явно смутился.

– Извините, ваша светлость, – сказал он, раскаиваясь, что допустил такой промах. Подумать только, он кричал, как какой-то мужлан в таверне. На месте ее светлости человека с такими манерами следовало немедленно уволить.

– Чай подан, – повторил он, на этот раз уже хорошо смодулированным голосом.

– Спасибо, Мейсон, – сказала герцогиня, не обращая внимания на этот срыв и тем самым возвращая Мейсону столь высоко ценимое им чувство достоинства. Одновременно она взглянула на Ричарда и Фрэнсиса, как бы побуждая их смехом разрядить обстановку. – Робин, почему бы тебе не сходить за отцом, – предложила герцогиня.

– Хорошо, мама, – спокойно ответил Робин и, взяв Эндрю за руку, подвел его к креслу матери, откуда теперь уже улыбающийся малыш мог легко дотянуться до накрытого стола.

Дверь кабинета была чуть приоткрыта, изнутри доносились голоса, и Робин остановился, не решаясь своим появлением прервать разговор.

– Ваша светлость, пришло еще одно письмо, и я принес его прямо к вам, – говорил лакей. – Мистер Мейсон подает чай, поэтому я не стал его ждать, ваша светлость. Письмо может быть очень важным, и я подумал, что его лучше отдать вам сразу же.

– Ты поступил правильно, Соумс, так, кажется, тебя зовут?

– Да-да, ваша светлость, Соумс, – смущенно подтвердил лакей, удивленный тем, что такой великий человек помнит имена слуг.

Взяв простой конверт с серебряного подноса, герцог вскрыл его и стал читать. Затем он поднял руку, останавливая лакея, который хотел было удалиться. Лакей терпеливо ожидал, пока герцог читал письмо. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем герцог оторвал глаза от письма; лакей даже усомнился, правильно ли он поступил, принеся его в кабинет.

Когда герцог Камарейский наконец поднял лицо, лакей понял, что его худшие опасения оправдались. Никогда еще этот молодой человек не видел такого жестокого, нечеловеческого выражения в чьих-либо глазах, ибо странные, цвета хереса глаза его светлости сверкали такой необыкновенной решимостью, что у глядевшего на него лакея побежали мурашки по спине.

– Никто не должен знать об этом письме. Никому не говори о нем ни слова, особенно'ее светлости. Запомни, ты не приносил мне никакого письма, тебе все ясно? – холодно спросил герцог.

– Да, ваша светлость. Даю вам честное слово, – заверил нервничавший лакей своего хозяина.

Только тогда герцог впервые заметил обеспокоенное выражение на лице слуги и, повинуясь внезапному импульсу, а это случалось с ним редко, добавил:

– Ты поступил правильно, Соумс.

Эти одобрительные слова сразу же прогнали овладевшее было лакеем уныние, и с широкой улыбкой он вышел из кабинета. Естественно, он не мог предвидеть, что принесенное им письмо станет своеобразным прологом для событий, которые едва не погубят герцога.

Менее чем через четверть часа герцог переоделся и быстрыми шагами вошел в конюшню.

– Оседлайте моего коня, – велел он груму, который стоял у входа, лениво посасывая соломинку. Он едва не поперхнулся, когда увидел внезапно появившегося герцога. Обычно о его приходе всегда сообщалось заранее.

Грум поспешил выполнить повеление своего хозяина. Между тем Баттерик, который зорко следил за всем, что творилось в его владениях, заметил герцога и послал второго грума на помощь первому.

– Ваша светлость, – начал Баттерик с извиняющимися нотками в своем грубом голосе, – извините за задержку. Наверное, мне не передали вашего распоряжения. Я бы никогда себе не простил, если бы заставил вас ждать, ваша светлость. – И с гримасой нетерпения он посмотрел на ряды стойл, ожидая появления коня герцога.

– Я не давал никакого распоряжения, – ответил герцог, чьи мысли были целиком сосредоточены на предстоящем свидании. Стоя рядом с Баттериком, герцог, сузив глаза, смотрел куда-то в пустоту. В простом сюртуке, в бриджах из оленьей кожи и сапогах он выглядел так же сурово, как суров был его взгляд.

Баттерик нервно откашлялся. Он чувствовал себя очень неловко, стоя рядом с его светлостью. Куда запропастился этот копуша, возмущался он, какого дьявола он так долго возится?

– Баттерик, – вдруг спросил герцог, – насколько хорошо знал покойный мистер Табер моих кузенов Кейт и Перси?

При этих словах Баттерик невольно открыл рот от изумления.

– Вы говорите о леди Кейт и лорде Перси? – растерянно переспросил он, ибо вот уже много лет никто в Камарее, включая и самого герцога, не произносил вслух эти два имени. Да они оба были сущими язвами – и леди Кейт, и лорд Перси. В жилах у них течет дурная кровь, и он, Баттерик, благословил тот день, когда они уехали из Камарея.

Выпятив нижнюю губу, конюший подробно ответил на вопрос его светлости:

– Думаю, старый Табер знал леди Кейт и лорда Перси так же хорошо, как все остальные. А он никогда никого не забывал. Я даже помню, – продолжал он, довольный, что сумел заинтересовать герцога, – как он рассказывал вашему деду, старому герцогу, о том, что леди Кейт дурно обращается со своей кобылой. Извините, сэр, простите меня, ваша светлость, но у нее в характере была какая-то червоточина, – сказал Баттерик, складывая большие руки на широкой груди и с удовольствием вспоминая о том, как леди Кейт запретили заходить в конюшню и ездить на столь любимых им лошадях.

Наконец герцогского коня вывели и герцог вскочил в седло, чувствуя почти ласковое прикосновение шпаги к бедру.

– Прикрепите к седлу пистолетные кобуры, Баттерик, – велел он.

Баттерик послал одного из грумов за кобурами и только тогда впервые заметил пистолеты, вытащенные герцогом из карманов сюртука. Нахмурив густые брови так, что они едва не закрывали глаза, Баттерик понял, что герцог что-то замышляет, но что именно?

Конюший сам, своими руками, закрепил кожаные кобуры на седельной луке, и герцог уложил пистолеты в их уютные гнезда. Кивнув головой, герцог быстро выехал на своем большом жеребце из конюшни и, не оглядываясь, поскакал прочь.

Оглянись герцог, он с удивлением увидел бы, что Баттерик, уперев руки в бедра, провожает его внимательным и озадаченным взглядом. И вдруг он хлопнул себя по колену.

Хлопок получился такой громкий, что юный грум, пересекавший конюшенный двор, даже вздрогнул.

– Разрази меня Господь! Конечно же, проклятые голуби тут ни при чем! – воскликнул он, и его лицо побагровело от волнения. – Я заслуживаю порки за то, что так долго не мог догадаться. Кобылу леди Кейт звали Дав – голубка. Именно о ней хотел нам сказать Табер. Он указал на убийцу. Поэтому и нарисовал голубку. Ведь писать-то он не умел, мог только рисовать. Какой же я дурак, что не понял сразу! – выругал себя конюший.

Он посмотрел на пустую подъездную дорогу и вдруг почувствовал растущее смятение. Герцог наверняка поехал на встречу с леди Кейт и этим подстрекателем, ее братом, лордом Перси.

Робин Доминик тихо отворил и затворил за собой дверь, которая ограждала от незваных гостей кабинет герцога Камарейского. От волнения и страха у него стучало в висках, ибо он знал, что, заходя в святилище отца – кабинет, рискует навлечь на себя его гнев. Сюда запрещалось заходить даже членам семьи, только мать решалась заходить сюда без приглашения, но и она всегда предварительно стучала в дверь.

Робин нервно оглядел комнату, понимая, что в его распоряжении не так уж много времени.

Когда он стоял у дверей кабинета и отец быстро вышел наружу, он едва успел спрятаться в тенистом алькове в холле. Его удивило, что отец не пошел в гостиную, где его ждали к чаю, а сбежал по большой лестнице, перепрыгивая сразу через две ступени, и поспешил в левое крыло, где помещались герцогские апартаменты.

Робин хотел сразу же войти в кабинет, но ему пришлось подождать, прячась в алькове, пока уйдут болтающие у самых дверей лакеи. Неожиданное появление дворецкого сразу же прогнало болтунов, и Робин наконец смог осуществить свое намерение.

Теперь, оставшись один, Робин оглядел кабинет с обитыми панелями стенами, вдоль которых стояли книжные полки, и с двумя бархатными креслами по обе стороны камина. Комната была обставлена в строгом, чисто мужском стиле, по здесь было достаточно уютно. Пылавший в камине огонь высвечивал богатые узоры полированного старого дерева. Вдоль окон свисали тяжелые бархатные шторы; сквозь стекла, украшенные геральдическими рисунками, просачивался бледный солнечный свет.

На стене возле дверей висели несколько скрещенных шпаг и старинные щиты с гербом герцогов Камарейских. Обычно оружие неизменно привлекало внимание юного сына герцога, но на этот раз он не сводил пристального взгляда с большого письменного стола красного дерева, представлявшегося ему едва ли не священным.

По обеим сторонам массивного стола стояли два серебряных подсвечника, а в самом центре, на почетном месте, в серебряной рамке красовалась миниатюра матери. На раскрытой счетной книге лежало брошенное гусиное перо; вокруг него, среди столбцов аккуратно выписанных цифр, образовалась маленькая чернильная лужица, Робин увидел несколько распечатанных светло-желтых конвертов, но среди них не было того, что он искал. Затаив дыхание, он скользнул мимо отцовского кресла с вычурными резными ножками. С подрагивающими от страха и возбуждения губами выдвинул центральный ящик, куда всего несколько минут назад отец – он это хорошо видел – сунул таинственное письмо. Увидев то, что ищет, подавляя ликующий крик, Робин протянул к нему руку.

Не успел он пробежать письмо глазами, как в дверь кто-то вошел. Робин, остро чувствуя свою вину, упал в кресло и выронил письмо, которое, отлетев, упало у стола.

– Фрэнсис! – с облегчением воскликнул он, хотя взгляд старшего брата был полон гнева.

– Ты влип в неприятную историю, Робин, – сказал Фрэнсис, не чувствуя никакой жалости к брату, который посмел вторгнуться в отцовский кабинет. – Ты заслуживаешь строгого наказания. Как ты смеешь обыскивать стол? Уж не рехнулся ли ты?

– Фрэнсис! – завопил Робин и тут же понизил голос до заговорщицкого шепота. – Ты понимаешь, я...

– Я все понимаю, очень хорошо понимаю, – отрезал Фрэнсис, нагибаясь и подбирая упавшее письмо. – Твое ненасытное любопытство, Робин, на этот раз завело тебя слишком далеко Я не нахожу тебе никакого оправдания и, честно сказать, стыжусь за тебя.

– Мое... мое любопытство, Фрэнсис, – хрипло ответил Робин, и в его глазах блеснул гнев, тут же сменившийся слезами, – как мне кажется, имеет прямое отношение к Ри.

Аргумент подействовал на Фрэнсиса.

– О чем ты говоришь? – спокойно спросил он, увидев распрямившиеся плечи брата.

– Это письмо, которое ты держишь, только что доставили в Камарей. Я стоял у дверей кабинета и слышал, как отец предупредил лакея, чтобы он никому не смел ничего говорить об этом письме.

Фрэнсис с сомнением смотрел то на возбужденное лицо брата, то на письмо.

– Ну и что? Отец ведет много разных дел, которые нас не касаются.

– Отец особенно не хотел, чтобы об этом письме знала мать, – перебил Робин. – А у него никогда нет от нее никаких секретов.

– Мы не должны подвергать сомнению решение отца, тем более что не знаем его мотивов, – твердо сказал Фрэнсис, отказываясь признать странность отцовского поведения в этом случае.

– Ведь он не пьет чай со всеми, Фрэнсис, – продолжил Робин. – Иначе ты не пришел бы сюда искать его.

– Скорее всего он уже в гостиной и интересуется, где мы.

– Нет, – возразил Робин, – скорее всего он уже в конюшне. Я видел, как он спустился вниз по лестнице. Он очень торопился. Письмо, что бы там ни было написано, явно рассердило его. Я никогда не видел отца в таком гневе, – сказал Робин, нервно поглядывая на дверь, не нагрянет ли вдруг отец. – Прочти, Фрэнсис, – настаивал он, дергая брата за руку, – прочти письмо.

Фрэнсис продолжал смотреть на желтоватый конверт, в котором ему теперь чудилось что-то зловещее, и, хотя по-прежнему сильно сомневался, вправе ли читать то, что прислано отцу, все же вытащил письмо из конверта.

Герцог Камарейский скакал на восток, к большому дубу, упоминавшемуся в анонимном письме. Теперь у него уже не оставалось сомнений в том, кто именно похитил его дочь, ибо о существовании этого древнего дерева знали очень немногие, так же как и об узкой тропинке, которая вилась по долине и заканчивалась, обогнув озеро. Там стоял дуб, который вздымал свои ветви к небесам в течение почти всей истории Камарея.

Долина, где он рос, не всегда была мирной, здесь почти семь веков назад лилась кровь восставших саксов, погибавших под острыми мечами норманнов, вероятно, в такой же день, как этот, когда по небу мчались гонимые ветром серые тучи и могучий дуб не отбрасывал никакой тени. Легенда гласила, что в тот день у дуба доблестно сражались вооруженные косами и ржавыми мечами сто крепостных, верных своему лорду-саксу, и все они пали, сраженные сверкающими мечами завоевателей, но, уже умирая, их господин, чтобы отомстить за их мученичество, призвал проклятие на головы норманнских убийц и на все их семя.

Это пророчество так и не осуществилось, но о нем помнили все поколения Домиников. Ибо саксонский лорд предсказал, что однажды под этим дубом прольется норманнская кровь, смешавшись с кровью убитых саксов.

Подъезжая к дубу, Люсьен Доминик с некоторым беспокойством вспомнил об этом старинном проклятии и открыл кобуры пистолетов. Его глаза внимательно обыскали долину, ибо он был уверен, что его хотят заманить в западню.

Кое-кто мог бы сказать, что с его стороны было безумством или глупостью подвергать себя подобной опасности. Кое-кто даже мог бы назвать его поступок самоубийственным, но Люсьен считал, что у него нет никакого выбора – по крайней мере если он хочет увидеть свою дочь.

В письме было ясно сказано, что если он хочет видеть дочь живой, то должен приехать один, без всякого сопровождения. В противном случае леди Ри Клэр Доминик будет тут же убита. И в ее смерти будет виноват он сам. Он знал, что похитители не сомневались, как он поступит в этом случае, ибо он дорожил жизнью дочери больше, чем своей собственной. Он сознательно играл на руку врагам, но ничего другого ему не оставалось. Письмо предлагало ему поменять свою жизнь на жизнь дочери.

Но герцог был не такой глупец, чтобы умереть понапрасну. Прежде чем пожертвовать жизнью, он должен удостовериться, что дочь будет отпущена на свободу.

К несчастью, герцог Камарейский так и не встретился со своим истинным врагом, ибо в нескольких футах от засыхающего дуба его настигла пистолетная пуля. Пуля попала в предплечье, но из-за обильного кровотечения рана казалась куда более опасной, чем была на самом деле.

Трое нападающих считали, что герцог находится в полной их власти, поэтому не спеша приближались к фигуре, повалившейся на седельную луку. Они были совершенно уверены, что враг их сражен...

Им следовало быть куда осторожнее и лучше знать своего противника, ибо герцог Камарейский отнюдь не пал духом и даже сумел подслушать их разговор.

– Говорю тебе, это напрасная трата пороха. Достаточно твоего выстрела. Ты, видно, дурак, да еще и небережливый дурак. Все равно мы его убьем раньше или позже, чего спешить?

– Тут есть существенная разница, мы ведь хотим получить деньги сполна, как договорено.

– Прислушайся к брату, Джеки. Я уже достаточно долго имел дело с миледи, чтобы знать, что она не всегда держит слово. Эта скупая сука запросто может не заплатить, – предупредил Тедди Уолтхэм нанятых людей. – Ее приказания надо исполнять в точности. Эта женщина – сущий дьявол. – Тедди Уолтхэм фыркнул. – Я видел, как она не долго думая пристрелила верного своего слугу. Будь проклят тот день, когда я увидел ее в этой черной одежде. Надо бы сразу же задать тягу, но это не так просто: эта миледи хорошо умеет завязывать петлю на шее. Женщина она беспощадная, и чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше для нас всех. Отведем-ка его к ней, чтобы она поиздевалась над ним. Скорее всего она станет заливать ему насчет дочери, а уж потом мы его прикончим, как велено, – заключил Тедди Уолтхэм, предвкушая, каким облегчением будет закончить это дело и навсегда избавиться от безумной миледи.

– Что ты там толкуешь о дочери? Ведь в экипаже нет никого, кроме одной женщины в вуали да старухи, которая все время что-то бормочет.

– Не твоя забота, Джеки. Она обманула его, чтобы заманить в ловушку. С дочерью он разве что в могиле встретится, – заверил их Тедди и, ухмыляясь, повернулся к своим сообщникам. Как раз в этот момент его жертва шевельнулась, но он ничего не заметил.

– Пошли, ребята, – позвал он. – Побыстрее кончим с этим делом, чтобы можно было согреться бутылочкой рома.

Скрываясь в своем экипаже за вершиной холма, Кейт увидела, как Люсьен упал на седельную луку. Судя по-всему, он был в беспамятстве. Она радостно захлопала в ладоши, когда увидела, что из-за дуба вышел Тедди Уолтхэм с двумя езоими помощниками. Только пожалела, что не подъехала ближе, – ей так хотелось бы видеть отчаяние в глазах Люсьена, когда он поймет, что его одурачили. Впрочем, его глаза округлятся от страха, когда он увидит, кто его враг. То-то будет удовольствие.

Фрэнсис и Робин выехали из Камарея на двадцать минут позже отца, поэтому им пришлось скакать во весь опор, чтобы догнать его.

Однако это им все же не удалось. Проезжая по узкой тропе, они увидели на противоположной стороне озера беспомощно склонившегося вперед отца. Он явно был ранен. Они наблюдали за ним как зачарованные, и тут из-за большого дуба, упоминающегося в письме, появились три незнакомца.

При виде нападающих Фрэнсис помчался вперед по неровной каменистой тропе. Робин, слегка тронув хлыстом бок своей кобылки, последовал за ним. Он хотел было крикнуть, чтобы брат его подождал, но крик так и не вырвался из горла; в досаде закусив губу и крепче схватив поводья, он поскакал вслед за Эль Сидом. Вдруг Фрэнсис натянул поводья, приостанавливая коня. Дождавшись, пока брат поравняется с ним, он крикнул через плечо:

– Робин, возьми этот пистолет, он заряжен, курок уже взведен. Мне все равно, попадешь ты в этого человека в коричневой куртке или нет, только отвлеки его внимание от отца. – И Фрэнсис сунул пистолет в протянутую ладонь брата.

Выпрямившись, Фрэнсис увидел, что трое незнакомцев приближаются к раненому отцу. Но в тот момент, когда Фрэнсис уже подумал было, что все пропало, герцог поднялся в седле и выстрелил. Передний нападающий схватился за грудь и, смертельно раненный, повалился наземь.

Изумление, выразившееся на лице раненого, было, пожалуй, не столь сильным, как на лицах Тедди Уолтхэма и брата убитого Джеки Портера, когда они увидели, что их, казалось бы, беспомощная жертва обрушила на них свой мстительный гнев.

Но Тедди Уолтхэм недаром более четверти столетия боролся за выживание на улицах Лондона; не растерявшись, он вытащил из-за пояса второй пистолет и прицелился в герцога Камарейского.

Занятый своей схваткой с опасным, как оказалось, врагом, Тедди Уолтхэм даже не услышал стука приближающихся копыт и никак не ожидал, что кто-то отстрелит палец его ноги. Он вскрикнул, напугав жеребца герцога, и все же выстрелил. Пуля прошла над головой герцога, однако испуганная лошадь встала на дыбы, и раненый герцог не смог усидеть в седле.

После того как Робин выстрелил в землю, Фрэнсис направил коня на нападающих. Мощной своей грудью Эль Сид отделил упавшего герцога от его врагов. Помощь сыновей позволила герцогу выхватить шпагу и устремиться на нападающих. В его памяти навсегда запечатлелся образ Робина: мальчик крепко стоял на своих коротких ногах, обеими руками держа пистолет, который казался для него неимоверно большим, и прицеливался в одного из незнакомцев.

Оставшийся в живых брат Джеки Портера первым ощутил на себе всю холодную ярость герцога Камарейского. Он обнажил шпагу, сталь зазвенела о сталь, и этот звук отдался в его ушах похоронным звоном. Увидев, с какой легкостью герцог парирует его выпады, он понял, что имеет дело с опытным фехтовальщиком, который не только искусно владеет холодным оружием, но и обладает почти сверхъестественной силой, – хотя сквозь рукав сюртука и сочилась кровь, он не допускал ни одного промаха.

Нелегко было и Тедди Уолтхэму. Ему пришлось иметь дело с юношей вдвое моложе его, который, однако, мастерски владел шпагой. Наверняка прошел обучение у кого-нибудь из лучших французских фехтовальщиков, с горечью подумал Тедди, невольно восхищаясь сыном герцога Камарейского. Между отцом и сыном было такое сходство, что Тедди даже показалось, будто он видит перед собой двойников. Ко всему еще давало себя знать неумеренное потребление крепких напитков.

А положение все хуже и хуже, мрачно подумал Тедди Уолтхэм. Услышав внезапный вскрик и увидев, как Том Портер, пошатнувшись, упал, а рядом с ним легла его уже бесполезная шпага, Тедди заскрежетал зубами, ибо с ним сражался юноша не старше шестнадцати, но со всеми ухватками опытного дуэлянта. Все приемы, которые пробовал Тедди, натыкались на непреодолимую защиту его юного противника. Стойку молодой лорд держал безупречно, реакция у него была превосходная, расчет точный. Окончательно же уважение Тедди Уолтхэма завоевал великолепный удар шпагой, который убедил его, что единственный способ выйти живым из этой схватки – поспешно бежать, не боясь навлечь на себя обвинение в трусости.

Придя к такому решению, Тедди с удивлением почувствовал, что кончик лезвия глубоко вошел в его плечо. На юношеском лице Фрэнсиса Доминика было какое-то странное выражение, не ускользнувшее от зорких глаз Тедди: ведь сыну герцога впервые довелось пролить кровь другого человека. Тедди Уолтхэм затаил дыхание, ожидая, что сталь войдет еще глубже. Шатаясь, попятился он назад, опасаясь, что вот-вот последует смертоносный удар, но юноша, который сражался с искусством зрелого мастера, отнюдь не был кровожаден и не воспользовался своим преимуществом. Обезвредив противника, он, видимо, был более озабочен состоянием отца, чем плачевной судьбой раненого Тедди.

Тедди Уолтхэм был отнюдь не дурак и, потерпев поражение от юноши, помышлял не о мести, а о своевременном бегстве. К тому же теперь он оказался в меньшинстве. Не будучи истинным джентльменом, человеком чести, который предпочитает поражению смерть, и увидев, что к нему с самыми решительными намерениями, не предвещающими ничего хорошего некоему Эдуарду Мэтью Уолтхэму, приближается герцог Камарейский, он повернулся и побежал.

Стоя среди деревьев на холме, Кейт закричала от ярости, когда второй нанятый ею человек упал на колени, а затем растянулся, бездыханный, на земле. Как это могло произойти, что, черт побери, случилось с ее так тщательно продуманными замыслами? Подумать только, двое ребят – один постарше, другой помоложе – помешали ей осуществить задуманную месть. Она просто не верила своим глазам. Совсем еще мальчишка прострелил Тедди Уолтхэму ногу, тогда как юноша – она узнала в нем Фрэнсиса Доминика – наехал конем на ее людей и теперь дерется на шпагах с Тедди.

– Ах ты, сукин сын! Ах ты, сукин сын! – закричала она, увидев, что неустрашимый и стойкий Тедди Уолтхэм, парировав последний удар, обратился в бегство и стал карабкаться на холм, слегка волоча ногу с отстреленным пальцем.

Молотя кулачками по стволу дерева, Кейт наблюдала драматическое крушение своих надежд. Люсьен вновь ускользнул от нее. А ведь на этот раз были все шансы накопец-то до него добраться. Каким-то образом он всегда выворачивается из ее рук. Она надеялась, что он на четвереньках будет молить ее о пощаде, а он по-прежнему свободен. Эти придурки, которых она наняла, натворили невесть что. Очередная несправедливость судьбы.

Мысли Тедди Уолтхэма, взбиравшегося по склону холма, были удивительным образом схожи с ее мыслями. Ноги Тедди скользили по грязи, что затрудняло и без того нелегкий подъем. И то, что он потерял большой палец на ноге, отнюдь не способствовало его резвости. Прихрамывая, Тедди Уолтхэм думал, что он еще никогда не выглядел таким оборванцем, как сейчас. Плечо болело так, словно его жег адский пламень. Ему казалось, будто по пятам за ним гонятся адские псы. Но когда он обернулся, то увидел, что никто его не преследует. Пока что.

Медленно взбираясь по склону, Тедди Уолтхэм скользил, падал, иногда полз на четвереньках. Запыхавшись, он наконец взобрался на вершину холма, где его поджидала миледи. Он протянул к ней руку, молча прося о помощи, но она даже не пошевельнулась.

– Ты так и не выполнил того, что я тебе поручила. Жалкий придурок. Слабоумный идиот. Радотёр![19] – прошипела Кейт. С трудом сдерживая гнев, она подошла к своему подручному и бесстрастно уставилась на него. – Ты погубил все мои надежды. Струсил в решительный момент и все сделал не так. Мне надо бы тебе дать хорошего пинка под задницу. Если бы ты не свалял дурака, Люсьен бы сейчас валялся у моих ног и скулил, как побитый щенок.

– Да ты просто спятила, женщина! Этот человек никогда ни у кого не будет валяться в ногах. Теперь я начинаю понимать, почему много лет назад он выставил тебя отсюда! – завопил в ответ не только лишившийся храбрости, но и всякого терпения Тедди. Сколько же можно терпеть эту чокнутую?! Если он и питал какой-то страх перед миледи, этот страх теперь быстро улетучивался. – Не знаю, что произошло между тобой и герцогом, – продолжал он, – но вы с Перси недаром держались подальше отсюда. И если хочешь знать, – добавил он, вставая на ноги и покачиваясь от слабости, – это доказывает, что герцог – человек умный. Он хорошо понимал, что делает, когда выгнал вас с братцем. В сравнении с тобой, женщина, те, что сидят в ньюгейтской тюрьме, выглядят просто святыми мучениками. А так как я не хочу стать святым мучеником, – заключил Тедди Уолтхэм, с удовольствием произнося последние слова, – то на этом прощусь с вами, миледи.

– Что за чушь ты несешь, черт побери? Куда ты, чертов придурок? – взвизгнула Кейт, видя, что Тедди Уолтхэм повернулся к ней спиной.

Кейт кинулась вслед за ним, шурша юбками. Охваченная досадой и гневом, она потеряла способность спокойно рассуждать. Но не успела она сделать и пары шагов, преследуя своего бродячего рыцаря, как он вдруг повернулся, схватил ее за кисти рук и вытащил у нее из-под юбки спрятанный там пистолет.

– Я сказал, что ухожу, миледи, но я не хочу уйти так, как ушел убитый вами Рокко. Я посметливее, чем он. Его смерть была для меня драгоценным уроком. Я понял, чего можно ждать от вас, миледи, в награду за свою верность. – Тедди Уолтхэм с гримасой уставился на пистолет. – Еще шаг, и вы небось продырявили бы меня насквозь, миледи.

– Ты еще смеешь мне дерзить, свинья! Забыл, что я хорошо знаю, кто ты такой? Да я прикажу расклеить объявления с твоим гнусным именем по всему Лондону. Если власти схватят тебя, болтаться тебе с петлей на шее.

– Валяйте, миледи. Только вы напрасно будете стараться, потому что добрый старый Тедди Уолтхэм не станет дожидаться, пока ему воздадут по заслугам. Никто не сможет увидеть лицо Тедди Уолтхэма не только в Лондоне, но, может быть, и во всей Англии. Достаточно сменить имя, переехать в другую страну, и концы в воду. Уж можете мне поверить, я буду жить еще долго после того, как вы отправитесь в теплые края, миледи, – издевательским топом произнес Тедди.

Глядя, как удаляется этот вор и убийца, Кейт, ошеломленная, не могла выдавить ни слова. Как он смел так нагло разговаривать с ней, леди Кэтрин Андерс? Как смел покинуть ее как раз в тот момент, когда она больше всего в нем нуждается? Ведь только по его вине ей не удалось осуществить свой замысел. «Ну нет, я не допущу, чтобы этот проклятый негодяй удрал», – поклялась она, устремляясь следом за прихрамывающей фигурой.

Обогнув холм, она запаниковала: Тедди нигде не было видно. Затем заметила его: он направлялся к коням, привязанным сзади к экипажу. В дикой ярости она подхватила юбки и побежала вдогонку.

Когда Кейт стала рвать ногтями его кожу, у Тедди Уолтхэма было такое ощущение, будто ему на плечи пал с неба ястреб. Ногти миледи вонзились ему в щеку, брызнула кровь, и Тедди Уолтхэм вздрогнул. С отчаянным усилием, превозмогая боль от раны в плече, он повернулся, схватил Кейт за руки и отшвырнул с такой силой, что она упала. Ощущая всю унизительность своего положения, Кейт, задыхаясь, попробовала подняться на колени, но, прежде чем она успела это сделать, Тедди крепко схватил ее за шею.

– Поскольку отныне мы расторгаем наш неудачный договор и расходимся в разные стороны, надеясь никогда больше не встретиться, – с неожиданной учтивостью произнес Тедди Уолтхэм, – будет справедливо, если я увижу лицо своей таинственной благодетельницы. Насколько я понимаю, мне придется ограничиться лишь половиной вознаграждения за все мои труды и усилия, не говоря уже об опасности, которой подвергалась моя жизнь.

– Нет! – вскричала Кейт, с той нечеловеческой силой, какой обладают сумасшедшие, пытаясь помешать Тедди Уолтхэму осуществить свое намерение. Но ее фанатичная решимость не позволить снять вуаль с лица натолкнулась на неукротимое желание Тедди разоблачить так тщательно скрываемую тайну.

Когда Тедди наконец сорвал маску с лица миледи, она пыталась закрыть его руками, но не успела... То, что ожидал увидеть Тедди Уолтхэм – а его уже много месяцев жгло любопытство, – не могло идти ни в какое сравнение с реальностью. В следующий миг Тедди инстинктивно отшатнулся, подняв обе руки, как бы стремясь не видеть представшего перед ним изуродованного облика. Ужас в его глазах глубоко уязвил самолюбие Кейт, но его полный неожиданной жалости возглас «Бог мой!» едва не доконал ее.

Она стояла на коленях, и ощущение у нее было такое, будто душа ее обнажилась перед этим мужланом с его грубыми руками. Все, что она так старательно скрывала много лет от любопытствующих глаз, открылось в резком, неумолимом свете дня.

Тедди Уолтхэм, как загипнотизированный, с отвращением смотрел на изуродованную половину лица Кейт. Чудовищные шрамы превратили в пародию некогда необыкновенно прекрасную женщину. Шрамы приподняли край ее рта и опустили край ее глаза, придав лицу постоянное злобное выражение.

– Так вы, миледи, живете как в аду? – прохрипел Тедди, с тошнотворным чувством отвернувшись от плачущей женщины в черном. Он подошел к привязанным лошадям, отвязал одну, сел и не оглядываясь поскакал на север, в Бристоль, чтобы сесть там на отплывающий в колонии корабль. Он слышал, что Бостон – быстро развивающийся город, где такой предприимчивый малый, как он, легко может преуспеть. Тедди Уолтхэм знал, что ему лучше быть как можно дальше от страны, где за ним числилось немало тяжких преступлений.

Быстрота, с которой он действовал, была для него спасительной, ибо через час весь Камарей и деревня Камарей были оповещены о покушении на герцога. Вскоре округа переполнилась лакеями, садовниками и конюхами, а также дюжими крестьянами, жаждавшими поймать похитителей леди Ри Клэр, чтобы отдать их в руки правосудия, хотя кто знает, чем кончилось бы дело, если бы обозленные до крайности мстители поймали Тедди Уолтхэма или леди Кейт.

В большом камарейском доме герцог нетерпеливо выслушал заботливое кудахтанье озабоченной Роули. Она аккуратно промыла, обработала и забинтовала раны, но ворчала, видя, что пациент не хочет слушать ее разумных предписаний.

– Огнестрельная рана, даже если и легкая, все равно огнестрельная рана. Хоть пуля и не раздробила кость, она проникла достаточно глубоко, и вы потеряли много крови. Я думаю, не стоит звать этого старого дурака доктора, который еще, чего доброго, порекомендует кровопускание вашей светлости, – насмешливо фыркнула Роули. – Я с ним совершенно не согласна, нет, сэр. Надеюсь, в этом вы меня поддерживаете, ваша светлость, – чуть помедлив, добавила она, переводя взгляд на герцогиню, которая, не шевелясь, молча наблюдала за тем, как служанка забинтовывает рану герцога. Это была мучительная процедура как для нее, так и для его светлости.

– Конечно, Роули. Ты говоришь совершенно разумно, – бесстрастным голосом высказалась в ее поддержку герцогиня. Один только герцог знал, в каком она волнении, ее лицо даже побелело от ярости.

– Спасибо, Роули, – сказал герцог таким тоном, что даже толстокожая Роули поняла, что ей лучше уйти. – Под присмотром герцогини со мной будет все в порядке.

– Гм-м... Да, конечно... Вы, должно быть, правы, ваша светлость, – недовольно пробормотала Роули, которая не хотела доверить своего пациента другому, даже герцогине.

Когда, закрыв за собой дверь, Роули ушла, герцог посмотрел на жену, которая сидела как-то необычно прямо.

– Черт тебя подери, Люсьен, – сказала она хриплым от сдерживаемого негодования голосом.

Именно этого он и ожидал, после того как герцогиня подвинулась ближе к краю его кровати. Герцогиня не обманула его ожиданий.

– Как ты посмел все это утаить от меня? Как посмел поехать на встречу, которая грозила тебе почти верной смертью, даже не предупредив меня ни словом? Представляешь себе, что я сейчас чувствую? – Ее фиалковые глаза были полны слез. – Ведь они могли убить тебя, эти твои проклятые кузены. Ты был бы сейчас мертв, если бы не своевременная помощь твоих сыновей. О, Люсьен, – шепнула Сабрина, – если бы ты покинул меня, я бы этого не вынесла. Тем более что я еще не оправилась после исчезновения Ри. Как ты мог поступить так со мной? Как мог подвергнуть меня риску потерять вас обоих? Не знаю, прощу ли я это когда-нибудь тебе, Люсьен.

Герцог, мрачно поджав губы, молча принимал и ее гнев, порожденный тревогой за него, и ее горе, порожденное безысходностью. Но он знал, что у него не было иного выбора. Проведай Сабрина о его намерениях, она отправилась бы вместе с ним и сражалась на шпагах так же воинственно, как ее сын. Но это дело ее не касалось, Перси и Кейт – его кузены, и он никогда бы не позволил себе подвергнуть Сабрину смертельному риску.

– Я должен был действовать, как считал наиболее целесообразным, Рина. Я знаю Кейт и Перси, мне уже не раз приходилось с ними сталкиваться, – напомнил он. – Они мои родственники. Кому же, как не мне, было разбираться с ними? Это моя забота, ничья больше.

– Ри – моя дочь. Или ты позабыл, что я родила ее? У меня было такое же полное право, как у тебя, взглянуть в лицо ее похитителям.

– Правильно я поступил или нет, все уже позади. Думаю, они отнюдь не собирались освободить Ри, как обещали в письме, а если бы и сообщили о постигшей ее участи, мне пришлось бы унести эту тайну с собой в могилу. И ты права. – Тут в голосе Люсьена зазвучали другие нотки. – Если бы не мои сыновья, мы сейчас не говорили бы с тобой.

Сабрина потрепала рукой щеку Люсьена, на какой-то – бесконечно долгий – миг задержавшись на грубом шраме.

– Без тебя я умирала бы медленной, длящейся день за днем смертью... Каждый вдох, Люсьен, отдавался бы нестерпимой болью в моей груди. Я со стыдом понимаю, что желание, чтобы ты всегда был рядом со мной, очень эгоистично. И я сама сержусь на себя за свою ранимость. Без тебя, моя любовь, я просто не знала бы, что делать, – призналась она, трогательно поникнув головой, которую обычно держала так гордо. – Так что же нам делать, Люсьен? Мы знаем так же мало, как и прежде.

Герцог посмотрел на высокие окна, откуда открывался широкий вид на Камарей. Кейт и Перси должны быть где-то поблизости. Сабрина права: они знают почти так же мало, как прежде. Правда, он видел в лицо одного из своих врагов. Но в глубине души он твердо знал, что в похищении Ри виноваты Кейт и Перси. На этот раз это сошло им с рук. Но не могут же они вечно скрываться. И когда время их истечет, он будет поджидать их.

– Боюсь, что мои кузены угомонятся не скоро, – сказал герцог, касаясь губами лба Сабрины. Она слегка прижалась к его плечу, и он притянул ее к себе одной рукой.

Глядя в самое сердце огня, герцог раздумывал, какой будет его следующая и, вероятно, решающая встреча с кузенами. Размышлял он и о словах одного из нападавших. Что они имели в виду? Что Ри мертва или что его смерть помешает ему когда-либо увидеться с дочерью? Так или иначе, он не станет рассказывать об этом Сабринс. К чему лишний раз тревожить ее?

– Отец, – послышался нерешительный голос из-за приоткрытой двери. – Я постучался, но ты, наверное, меня не слышал. Мы хотели знать, как ты себя чувствуешь. – Нервничая, Фрэнсис говорил слитно, почти не разделяя слов, ибо знал, какой прием ему окажет отец.

– Войди, сынок, – сказал герцог, маня его протянутой рукой.

– Со мной и Робин, – добавил Фрэнсис.

– Заходите оба, – повторил герцог, не опуская руки. Робин прошмыгнул мимо старшего брата и кинулся к отцу и матери.

– Все в порядке, Робин, дорогой мой мальчик, – успокоила его герцогиня. – Ваш отец горд вами. Обоими своими замечательными сыновьями. Если бы не ты и Фрэнсис... – Герцогиня так и не договорила, ее фраза повисла в воздухе.

– Ты не умрешь, отец. Обещай! – воскликнул Робин. Его голос звучал приглушенно, потому что он прижимался лицом к груди матери.

– Нет, нет. Вы с Фрэнсисом спасли меня, – сказал герцог, встречаясь взглядом со своим старшим сыном. – Учитывая все, что произошло, с моей стороны было бы бессовестно упрекать вас в том, что вы рылись в моем письменном столе. – Увидев, что Робин хочет его поправить, герцог с легкой улыбкой добавил: – Извини. Я понимаю, что ты готов принять на себя всю вину и что Фрэнсис не был с тобой в заговоре.

– Очень жаль, что вы не зашли ко мне, дорогие, – сказала герцогиня, все еще обиженная тем, что сыновья ничего ей не сообщили.

– Прости, мама, если мы тебя обидели. Но мы ни за что не стали бы подвергать твою жизнь опасности. Нельзя было терять ни минуты. Ты уж прости меня, мама, но ты была бы только помехой, – сказал Фрэнсис.

Забота, которая звучала в его голосе, заранее предотвращала всякую возможность обиды. Но Фрэнсис явно не ожидал услышать веселого смеха герцогини, к которой тут же присоединился и герцог со своим раскатистым басистым хохотом.

– Конечно, они действовали не совсем так, как Уилл и Джон Гейлоры, – сказал герцог. Эти слова были понятны только ему и герцогине, и они оба снова принялись смеяться.

С недоумением в глазах Робин поднял мокрое от слез лицо и, видя, как веселятся его родители, слегка улыбнулся. Конечно же, отец не умрет, человек при смерти не может так смеяться.

– Я только что виделся с Баттериком, – сказал Фрэнсис. – Он говорит, что его конюхи нашли за холмом следы колес какого-то экипажа. Эти следы привели их к дороге. Я взял на себя смелость послать всадников по всем дорогам, ведущим из долины. Может быть, они заметят какой-нибудь подозрительный экипаж, едущий с необычной быстротой.

– Спасибо, ты поступил правильно, Фрэнсис, – похвалил герцог сына, но, видя, что он как бы не слышал его похвалы, с любопытством спросил: – Тебя тревожит что-то еще, Фрэнсис?

Фрэнсис хотел было уже ответить, но вдруг отвернулся в смущении. Герцогиня была готова поклясться, что в его глазах поблескивают слезы. Но когда он повернулся к ним, его голубые глаза были не только сухи, но и сверкали гневом.

– Просто не могу понять, как такое сотворили наши родственники! Как могли Перси и Кейт похитить Ри? Даже не верится, что на свете существуют подобные чудовища. И в чем причина? Что плохого мы им сделали? Ведь когда-то они жили вместе с тобой в Камарее, отец. Они принадлежат к семье Доминик. У нас те же предки, и все же они пытаются погубить нас. Почему? И почему они похитили именно Ри, Ри, а не кого-нибудь другого? Она так добра и кротка, мухи не обидит. Клянусь, отец, – торжественно возгласил Фрэнсис, очень напоминая в этот миг самого герцога, – если только они посмеют причинить какой-нибудь вред Ри, я буду иметь удовольствие убить их обоих. И никто не сможет мне помешать, – предостерегающе произнес он, ибо уже пролил кровь в этот день и инстинктивно чувствовал, что это неминуемо повторится в будущем.

Прежде чем кто-нибудь из родителей смог ответить на его вызов, Фрэнсис Доминик повернулся и вышел. Робин с открытым ртом уставился на закрывшуюся дверь, за которой исчез незнакомец, который еще недавно был его братом.

– Будь они прокляты, эти твои кузены, – тихо выругалась герцогиня. – Они все-таки преуспели, хотя и не так, как намеревались. Лишили Фрэнсиса его детского простодушия и доверчивости. Он научился ненавидеть, Люсьен, и это меня пугает. Если они смогли передать Фрэнсису свою злобу, то что способны сделать с Ри Клэр, находящейся в их руках? Кто знает, не удалось ли им осквернить необыкновенную чистоту и красоту Ри, эти ее, как я уверена, неотъемлемые качества... Боже, прости меня, – воскликнула герцогиня, – но иногда я даже молюсь, чтобы он ниспослал ей смерть! При одной мысли, что они могут причинить ей адскую боль, всячески осквернять ее, у меня заходится сердце. Нет, нет, даже смерть предпочтительнее этого. Пожалуйста, Люсьен, скажи мне, что я не должна высказывать такого греховного желания и что она вернется к нам целая и невредимая.

Люсьен Доминик обнял жену и сына, ибо у него не было ответа на этот вопрос и он не мог предложить им другого утешения, кроме тепла своего объятия.

В Камарее царила тишина. Для защиты от ночного холода тяжелые бархатные шторы в кабинете герцога Камарейского были задернуты. Герцог сидел, не отводя глаз от пылающего камина, не слыша ничего, кроме тиканья часов на каминной полке и потрескивания догорающих поленьев.

Предположения Фрэнсиса оправдались: в небольшом селении, к юго-востоку от Камарея, местные жители видели мчащийся на бешеной скорости экипаж. Это было несколько часов назад, а сейчас было уже за полночь. Начать преследовать Перси и Кейт можно было лишь с первыми проблесками зари.

Локоть герцога покоился на мягком подлокотнике, ладонью он подпирал лоб. Люсьен был в огчаянии. Еще никогда в жизни не испытывал он такой безысходности. И ни с кем, даже с Сабриной – с ней в особенности, – не мог поделиться он своими затаенными мучительными мыслями. Не мог лишить жену последней надежды, которая только и удерживала ее от тьмы безутешного отчаяния. Сабрина, с ее неизбывным оптимизмом, все еще верила, что дочь жива, тогда как он, по натуре скорее пессимист, к тому же хорошо знавший своих кузенов, предполагал, что Ри Клэр, чья единственная вина в том, что она его дочь, мертва.

Услышав лай собак, герцог, вздохнув, открыл усталые глаза. Целое небольшое войско, состоящее из лакеев, конюхов, лесничих, охраняло поместье с помощью собак. Герцог, однако, сомневался, что они смогут найти в кустах что-нибудь, кроме рассерженных перепелок. Не настолько же Кейт и Перси безумны, чтобы снова совершить на него покушение. К тому же их экипаж мчался, как говорили, с бешеной скоростью, и они наверняка уже на полпути к Лондону. Услышав шаги за дверью, Люсьен обернулся, полагая, что это пришла Сабрина. Когда он оставил ее, она спала, но это была скорее беспокойная дремота, чем сон.

Неожиданно полусгоревшее полено вспыхнуло ярким пламенем, высветившим темную фигуру, которая медленно к нему приближалась.

– Кейт, – произнес герцог, уверешшй, что это не может быть никто иной, кроме нее.

– Дорогой мой кузен Люсьен, – хриплым от волнения голосом отозвалась Кейт. Наконец-то она столкнулась лицом к лицу со своим самым заклятым врагом.

– И как же ты проникла в дом? – как бы вскользь спросил герцог. Он сам был поражен, что говорит с таким спокойствием.

Его хладнокровие, должно быть, обозлило Кейт, она сердито сплюнула.

– Как всегда, спокоен, как всегда, уверен, что держишь в своих руках все и всех, Люсьен? Думаешь, что можешь управлять своей судьбой? Считаешь себя избранным мира сего, не правда ли, мой золотоволосый кузен? Ты ведь всегда был любимчиком бабушки, верно, Люсьен? – Голос Кейт дрожал от ненависти. – Люсьен... Люсьен... Люсьен... Люсьен, – шипела Кейт, произнося это имя с каким-то странным удовольствием и презрением. – Ты всегда мешал нам с Перси завладеть тем, что принадлежало нам по праву. Вмешивался во все наши планы, воздвигал бесчисленные помехи на нашем пути. Всегда действовал в сговоре с этой старухой. Как же мы ненавидели тебя, Люсьен! Но... – Тут Кейт заговорила с показным оживлением, как бы поддразнивая герцога: – Ты спросил, как я проникла в этот дом. О, бедный Люсьен, до чего же ты глуп, – словно жалея его, сказала она. – Всегда недооценивал нас с Перси. Всегда считал себя намного умнее нас, а жаль, очень жаль. Хотя прошло уже четверть века с тех пор, как ты изгнал меня, я не забыла ничего, что связано с этим домом. И подземный ход, по которому наши предки убегали от «круглоголовых»[20]. Я очень легко нашла входное отверстие, так хитроумно спрятанное в розовой беседке возле каменной балюстрады. В кухне было пусто, когда я прошла под задней лестницей, вы, вероятно, давно поужинали. А знаешь ты, где я была? Переждала снаружи, на холоде. Много часов смотрела на освещенные окна. Представляешь ли ты себе, каково это – стоять снаружи и смотреть на окна? Как меня манили эти теплые желтые огни. Что-то шептало в ветвях у меня над головой, что я наконец-то дома. Дома – после бесчисленных лет, наполненных адскими муками. Мы с Перси наконец-то вернулись, чтобы свершить справедливое возмездие. И ты не сможешь лишить меня заслуженной награды. Я имею право наследовать Камарей и на этот раз не позволю лишить меня этого права. Ты знаешь, Люсьеи, это мое законное право. Таково было всегдашнее желание Перси. Люсьен с любопытством оглянулся.

– И где же эта твоя бледная тень? – повелительным голосом произнес Люсьен. – Перси! Теперь ты в безопасности, нечего прятаться за юбкой сестры, вылезай. Покажи свою плаксивую физиономию, Перси.

Резкий смех Кейт перебил его издевки:

– Если он появится здесь, в Камарее, то только как привидение, первое привидение, которое поселится в доме.

– Что ты хочешь сказать, Кейт? – тихо спросил Люсьен. От ее дрожащего голоса по спине у него поползли мурашки.

– Он мертв, – простонала Кейт. – И ты его убийца, Люсьен. Нет больше моего Перси. Моего милого Перси! – воскликнула она в горе и смятении. – Его тело, с ножом в спине, нашли плавающим в канале. Накануне он был жив, а на другой день мертв. Боже мой, какие муки он, должно быть, перенес! Мой Перси, мой милый Перси! – продолжала она всхлипывать так, словно до сих пор не могла постичь весь ужас нанесенного ей удара. Однако через миг уже более твердо и решительно добавила: – Понимаешь ли ты, как я страдаю без Перси? Иногда думаю, что лучше бы мне умереть.

Люсьен облизнул сухие губы. Теперь он знал, что породило цепь ужасающих событий. Кейт хочет отомстить за смерть Перси. Люсьен недоверчиво покачал головой. Он никогда не задумывался над тем, как сложилась судьба его кузенов. И мысль о том, что Перси мертв, отозвалась в его душе странным чувством. Он посмотрел в упор на женщину в вуали.

– Ты похитила мою дочь, Кейт, – чуть внятно произнес он. – Она не сделала тебе ничего плохого. Ведь твой враг я, а не мои дети.

– Она носила фамилию Доминик. Должна была унаследовать то, что принадлежит мне. Такая красивая. Такая чистая. Такая доверчивая. – Кейт рассмеялась резким смехом. – Она была очень дорога твоему сердцу, милый кузен Люсьен. Вот и ответ на твой вопрос. Ты ведь очень страдал после ее исчезновения. И мои записки, вероятно, приводили тебя в смятение. Правда? – с надеждой в голосе поинтересовалась она. – Я думаю, это была умная идея, Люсьен. Но Люсьен не слушал ее.

– «Была», Кейт? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Кейт. Потом вдруг расхохоталась. – А, все ясно. Ты хочешь знать, мертва или жива твоя дочь? – Она заколебалась, желая помучить его неизвестностью. – Этого я тебе не скажу. А может быть, и скажу. В обоих случаях это не сулит тебе ничего хорошего, – добавила она безжалостно.

Кейт явно начала получать удовольствие от их разговора.

– Честно говоря, Люсьен, я и сама не знаю, жива твоя девчонка или нет. Но могу поручиться, что она еще с нами, в этом мире, – притворно мягким голосом заявила она. – Видишь ли, дорогой кузен, я отправила твою дочь в колонии.

Увидев, с какой жадностью он глотнул воздух, она презрительно рассмеялась:

– Я продала твою дочь как законтрактованную служанку. Сейчас она, вероятно, обслуживает мужчин в каком-нибудь публичном доме в Америке – если, конечно, пережила плавание, в чем я сильно сомневаюсь. Ведь она у тебя такая бледная, хрупкая – просто жалко смотреть. Должна сказать, Люсьен, что твои наследники вообще не отличаются здоровьем и силой. Я даже опасаюсь, как бы линия Домиников не прекратилась. Как ты думаешь, бабушка была бы разочарована, верно? – спросила Кейт тоном заботливой тетушки. – Ладно, вернусь к твоей малокровной дочери. Допускаю, что я ошибаюсь и в ней куда больше жизненных сил, чем я полагаю. Но ни за что на свете мне не хотелось бы оказаться на ее месте, в колониях. Края там, по слухам, дикие. Впрочем, это лишь мои предположения, возможно, и неверные, ведь когда я в последний раз ее видела, она была в беспамятстве. Нам пришлось опоить ее каким-то снотворным, даже не знаю, не слишком ли большую порцию мы ей дали. Помнится, дышала она довольно тяжело, – задумчиво сказала Кейт и, видя, что Люсьен хочет подойти к ней, воскликнула: – Нет, стой на месте, Люсьен! – В ее руке, как по волшебству, появился пистолет, извлеченный из складок плаща.

– Я удивлен, Кейт, что ты не убила ее. Ты ведь никогда не отличалась терпением, а тебе, как я понимаю, пришлось везти Ри до самого Лондона. Там ты посадила ее на корабль, идущий в колонии? – спокойно спросил Люсьен.

– Только не благодари меня. Этого я просто не вынесу, – насмешливо произнесла Кейт. – Чего-чего, а благодарности твоей я не заслуживаю. Будь на то моя воля, я при первой же возможности выкинула бы ее из экипажа. Ее спас этот болван, мой лакей. Почему-то привязался к ней и всю дорогу держал ее на руках, как малое дитя. Это была трудная поездка, Люсьен. Рокко охранял твою девчонку и ворчал всякий раз, когда я взглядывала в ее сторону. – Воспоминание об этом до сих пор причиняло Кейт боль. – Но я разделалась с Рокко. Никому не позволено безнаказанно предавать меня.

– Что же случилось?

– Даже в Лондоне он не захотел с ней расстаться. А это создавало трудности. Тем более что хозяйка гостиницы проявляла излишнее любопытство. Я и Тедди – этот дуралей, который ранил тебя, – разработали план, осуществлению которого мешал Рокко. Я не могла этого допустить и пристрелила его. О том, что произошло с ней потом, я не имею понятия. Должна признаться, что мысль отослать ее в колонию принадлежит Тедди, – пробормотала Кейт, выговаривая это имя с такой же ненавистью, какую испытывала к Люсьену. – Когда я отыщу его – убыо. Свинья проклятая! – выругалась она, подняв свободную руку, как бы с целью защитить свое лицо. – Но и с этим я разделаюсь, – продолжала она, возвращаясь мыслями к Люсьену Доминику, герцогу Камарейскому. – Ты принес мне столько несчастий, Люсьен! Разрушил все наши с Перси надежды – самим фактом своего существования. Когда я вспоминаю о нашей жизни в Венеции и одновременно смотрю на тебя – а ты выглядишь таким отвратительно здоровым, – я готова вопить, проклиная несправедливость судьбы. Перси испытал бы тоже самое. Он надеялся, что ты растолстеешь, станешь подагриком, да не тут-то было, – с возмущением воскликнула она. Внезапно Кейт переменила тему: – А знаешь, Люсьен, мне даже понравился твой Фрэнсис, хотя он и разрушил мои замыслы. Он очень похож на Перси. Просто копия. Я еще не видела твоих близнецов, но слышала, что они такие же золотоволосые, как Перси и я. Ведь когда-то мы с Перси были золотоволосыми и красивыми, правда, Люсьен? Но это было так давно, – с болью в голосе прошептала она. – Годы все изменили. Хочешь видеть, Люсьен, как я выгляжу сейчас? Тебе это должно быть интересно. Ведь я пострадала по твоей вине.

Медленно, хорошо рассчитанным движением она подняла полупрозрачную вуаль, спадавшую ей на плечи, другой рукой продолжая крепко держать пистолет, нацеленный в самую грудь Люсьена. На этот раз она не чувствовала ни того стыда, ни той ярости, какие охватили ее, когда Тедди Уолтхэм в ужасе смотрел на ее изуродованное лицо. Кейт с нетерпением ожидала подобной реакции и от Люсьена. Как только на его лице появится выражение глубокого отвращения, она превратит это лицо в посмертную маску.

Дрожащей рукой Кейт обнажила лицо и смело взглянула прямо в глаза Люсьену. Но, к ее разочарованию, он отнюдь не отшатнулся при виде некогда красивого, а ныне чудовищно изуродованного лица. Он продолжал смотреть на нее обычным своим холодным, равнодушным взглядом. Это холодное, презрительное выражение всегда приводило ее в ярость, и Кейт осознала, что не сможет освободиться от Люсьена, чей образ преследовал ее даже во сне. Казалось, он клеймит их с Перси позором. Высмеивает, травит. Он сумел добиться их изгнания из Камарея. Он виноват во всех их несчастьях, в том, что ее дорогой Перси погиб в Венеции, а сама она оказалась обезображенной. Во всем этом виноват Люсьен, дорогой кузен Люсьен, стоящий сейчас перед ней.

Люсьен молча наблюдал за отражением бурных чувств на ее лице, он знал, что мучительные воспоминания разжигают в ней пламя нечеловеческой ненависти. Он смотрел в бледные глаза, полные неутолимой жажды мести, и ждал, зная, что на этот раз ему не уйти от смерти.

Герцогиня, вздрогнув, проснулась. Еще сонная, осмотрела спальню. В камине догорали последние угли, комнатой завладел холодный сквозняк, пробивавшийся сквозь щели в плохо подогнанных дверях. Перекатившись на другой бок, она протянула руку, чтобы нащупать теплое тело мужа.

Ощутив, что там, где Люсьен обычно спит, сейчас пусто и холодно, она села в постели. Первой ее мыслью было, что у Люсьена разболелась рана, быть может, у него жар. Но в спальне, уставленной громоздкой мебелью, она так и не увидела мужа.

– Люсьен! Люсьен! – тихо позвала она. Но ответом было мертвое безмолвие.

Поколебавшись мгновение, герцогиня скинула одеяло, соскользнула с кровати и сунула ноги в шелковые домашние туфли. В темноте ее пальцы нащупали тонкую шерстяную шаль, лежавшую на спинке шезлонга, который стоял в изножье кровати.

Какая необычная тишина царит в Камарее, думала герцогиня, торопливо идя по темным коридорам. Прежде чем покинуть спальню, она проверила будуар, куда Люсьен иногда удалялся, чтобы не мешать ей спать. Маленькая комнаткабыла пуста. Она направилась через Длинную галерею, надеясь застать его там снова разглядывающим тот старый портрет, но в галерее стояла мертвая тишина. Герцогиня мысленно упрекнула себя за глупость, когда ее вдруг охватило ощущение, будто с картин на нее смотрят мертвецы, негодуя на то, что она вторглась в их уединение.

Герцогиня содрогнулась и пожалела, что с ней нет Мэри, которая могла бы объяснить странное ощущение. Одной рукой подхватив подол волочащейся по полу ночной сорочки, а в другой сжимая горящую свечу и конец шали, герцогиня спустилась по большой лестнице и направилась к кабинету Люсьена. Там-то и надо было искать его с самого начала, подумала она, дрожа от холода и мечтая поскорее вернуться в теплую постель.

Осторожно, стараясь не упасть во тьме, она спускалась по лестнице, ничего не слыша, пока не дошла до мраморного холла, куда выходила дверь кабинета мужа. Она остановилась, откинула прядь волос, упавшую на глаза, и только тут вдруг услышала голоса, доносящиеся из-за приоткрытой двери. Сначала она подумала было, что муж разговаривает со служанкой, но сразу же с растущей тревогой поняла, что ни одна служанка не посмела бы говорить с герцогом Камарейским таким тоном.

– Пришло наконец время, Люсьен, омыть мои руки твоей кровью. Ты должен был бы умереть много лет назад. Я совершила большую ошибку, оставив тебя в живых. И у тебя еще родилась двойня! Даже у Перси не было близнецов – эта толстая корова, его жена, ни на что не была способна. В ее жилах текла холодная кровь. Удивляюсь, что она вообще рожала детей. И зачем только Перси старался? – говорила Кейт.

В камине вдруг затрещало полено, посыпался целый сноп искр. Но Кейт, хотя и вздрогнула, продолжала твердо держать руку с пистолетом. Она не отрывала глаз от лица Люсьена, от шрама, который, как и прежде, приковывал ее внимание.

– Это наша последняя встреча, Люсьен. Сейчас я положу конец твоему проклятому существованию. Прощай, дорогой кузен Люсьен, и пусть душа твоя горит в адском пламени! – В приступе дикой злобы она сплюнула. Кейт не заметила сверкающего лезвия шпаги, но его успел заметить Люсьен. Кончик шпаги, направленный рукой Сабрины, пронзил кисть руки Кейт. Вскрикнув от удивления и боли, она выронила пистолет. Не веря своим глазам, Кейт уставилась на маленькую черноволосую женщину, которая стояла в дверях, все еще держа в руке окровавленную шпагу.

Сабрина отшатнулась, ибо никогда в жизни она не видела такого злобного, кошмарно-безобразного лица. Бледные сверкающие глаза проклинали ее, а искривленный рот изрыгал такие непристойности, что Сабрина вся похолодела.

В бессильной ярости Кейт, словно демоница, вопила хриплым голосом, и Сабрина, ошеломленная, прижалась к косяку. Но Люсьен достаточно хорошо знал Кейт, чтобы совершить фатальную ошибку – недооценить ее; он понимал, что, невзирая на полученную рану, она все еще была опасна. В своем безумном состоянии она вполне могла напасть на женщину, которая лишила ее последней возможности расправиться с ним. И Кейт инстинктивно – как это свойственно раненым, загнанным животным – почувствовала его намерение преградить ей путь к бегству. Ее бледные, полные коварства глаза в отчаянии оглядывали комнату в поисках какого-нибудь оружия, но эта комната была ей незнакома. Она взглянула на пистолет, валяющийся в луже крови у ее ног. Этот ее взгляд, естественно, отвлек внимание герцога; воспользовавшись этим, она схватила тяжелый серебряный подсвечник со стола и с гортанным криком метнула ему в голову.

Он быстро отступил в сторону, и канделябр расщепил деревянную панель над камином. Воспользовавшись его секундным замешательством, Кейт подбежала к двери и толкнула маленькую женщину ему навстречу.

Наступив на свою длинную ночную сорочку, Сабрина упала на колени, и Люсьен, стремясь избежать столкновения с ней, ударился о дверь.

Он медленно выпрямился, потирая раненую руку.

– Не ушиблась, Рина? – спросил он, прежде чем броситься за убегающей кузиной.

– Нет. Пожалуйста, беги за ней, Люсьен, – умоляющим тоном попросила Сабрина, с помощью окровавленной шпаги поднимаясь на ноги.

Вскоре, однако, он вернулся и обнял герцогиню.

– Слава Богу, Люсьен, – обрадовалась она. – Что случилось? Где она?

– В этой кромешной тьме я упустил ее. Она как сквозь землю провалилась. Чтобы найти ее, нам понадобится добрая половина наших слуг. Впрочем, сомневаюсь, что она далеко убежит с этой раной, – предположил Люсьен, осторожно усаживая Сабрину в кресло перед огнем. Затем он подошел к письменному столу, выдвинул средний ящик и достал оттуда пистолет; задержавшись на миг перед кровавым пятном на полу, он с брезгливым выражением на лице поднял пистолет Кейт. Рукоятка была покрыта запекшейся кровью. Люсьен крепко сжал ее и подошел к окнам. Раздвинул тяжелые бархатные шторы, открыл окно и разрядил оба пистолета. В ночной тиши пистолетные выстрелы отозвались громким эхом, как пушечные.

– Люсьен, что ты?.. – начала Сабрина, как только грохот смолк.

– Я хочу предупредить Баттерика и его людей. Через две-три минуты весь Камарей будет полон людьми с факелами. Если эта сумасшедшая все еще где-нибудь поблизости, собаки тотчас же ее унюхают. Наконец-то дни Кейт сочтены, – холодно произнес он.

– Не могу забыть это ужасное лицо, дикие глаза. Никогда в жизни не сталкивалась с таким злобным существом, – сказала Сабрина. Губы ее дрожали, она с трудом удерживала слезы. – И подумать только, что она хотела убить тебя.

– Но это ей не удалось, любовь моя. Хотя, если бы не ты со шпагой, она вполне могла осуществить свое намерение, – сказал Люсьен, задержав взгляд на стене, где висели две скрещенные шпаги, а сейчас осталась лишь одна. – Эта шпага снова была использована как оружие. А теперь, пожалуйста, осуши свои слезы, – повелительно произнес Люсьен, наблюдая, как жена пытается вытереть мокрые щеки тыльной стороной руки. – Худшее уже позади.

Присмотревшись, Сабрина заметила: что-то трудноуловимое изменилось в выражении лица Люсьена. Вряд ли кто-либо другой углядел бы эту перемену, но Сабрина слишком хорошо знала мужа, чтобы не обратить на нее внимание. Впечатление было такое, будто у него полегчало на душе.

– О чем ты думаешь, Люсьен? – нерешительно спросила она. Заметив легкую улыбку на губах мужа, она вдруг почувствовала сильное волнение. – Пожалуйста, Люсьен, скажи, о чем ты думаешь? – проговорила она умоляющим тоном.

– Они не убили Ри Клэр. Но сперва послушай, что я расскажу тебе, Рииа, – предупредил Люсьен жену, видя, что она поднялась на ноги, а ее глаза засверкали новой надеждой.

Забыв, что его руки все еще в крови Кейт, Люсьен обхватил Сабрину и заглянул в ее полные ожидания глаза.

– Кейт призналась, что не убила Ри, хотя и хотела это сделать. Сказала, что они напоили Ри снотворным, а затем продали как служанку, работающую по контракту. Ее посадили на корабль, который отплывал в колонии. Даже Кейт не знает, как сложилась дальнейшая судьба Ри, – сказал он откровенно, опасаясь, чтобы у жены не возникли иллюзии; уж он-то имел кое-какое понятие о том, с какими тяготами сопряжено такое дальнее плавание. Участь путешественников, пересекающих океан, складывалась по-разному, но особенно тяжело приходилось тем, кто не мог оплатить свой проезд и питание. Впрочем, те, кто мог себе это позволить, тоже переносили тягчайшие муки, если погода не благоприятствовала плаванию.

– Колонии? – шепнула Сабрина, представив себе, какие там дикие, неосвоенные места. – Боже мой, моя бедная Ри! – воскликнула она, с отчаянием думая о том, как тяжко приходится дочери. – Что нам делать? Как ее отыскать? О, Люсьен! – воскликнула она, на этот раз со слезами радости. – Я уверена, что Ри жива. Во всяком случае, у пас есть шанс найти ее живой. Уж лучше это, чем полное неведение, – говорила она почти с вызовом, отказываясь поверить в самое худшее.

– Рина! Люсьен! Вы говорите, что Ри жива? Я услышал выстрелы и прибежал, хотя прошло несколько бесконечно долгих минут, прежде чем я отыскал вас. И это стоило мне ушибленного пальца ноги, – сказал Ричард, появившись в дверях. Он был босиком и в широком халате. – С вами ничего ие случилось? – спросил он с участием, заметив заплаканное лицо Сабрины.

– Все в порядке, Ричард, – уверила его Сабрина. – Мы непременно вернем Ри домой! – воскликнула она, не в силах скрыть свою радость.

– Рина, по-моему, ты... – перебил ее Люсьен, по в этот миг в кабинет вторглись несколько мускулистых парней во главе со взволнованным Баттсриком.

– Ваши светлости, вас не ранили? Кто стрелял из пистолета? Где преступник? – воинственно спросил он, обводя комнату своим острым взглядом. Не ускользнул от его внимания и лорд Ричард со своими вздыбленными рыжими волосами и в ночном халате. – Неужели это были кузены, ваша светлость?

– Это была леди Кейт. Она одна, но ранена и поэтому опасна, Баттерик, – предостерег герцог. – Она пробралась в дом через подземный ход; тем же путем она, вероятно, и попытается бежать.

– Эта дьяволица? Из них двоих она самая подлая. А лорд Перси? Как вы думаете, он поджидает ее, ваша светлость? – спросил Баттерик, чтобы быть подготовленным к встрече с ними обоими.

– Вполне возможно, – произнес герцог каким-то странным тоном и покачал головой. – Перси мертв. Нам предстоит иметь дело только с Кейт.

– Этого вполне достаточно, – пробормотан Баттерик, подумав, что предпочел бы иметь дело с разъяренным быком. – Я пошлю пару ребят к дальнему выходу. Если она там появится, ее схватят. А я, взяв с собой еще пару ребят, пойду с другой стороны. Мы поймаем ее в ловушку, – пообещал Баттерик. – После этой ночи она никому больше не сможет причинить зло.

Кейт посмотрела на мирно спящего малыша. Не обрашая внимания на рану и на кровь, льющуюся на стеганое одеяльце, она слегка притронулась к шелковистой светловолосой головенке. Проклиная тьму, она старалась получше рассмотреть черты лица мальчика. Тлеющие в камине угли почти не отбрасывали света, в их слабом мерцании тени казались еще темнее, а она и без того плохо ориентировалась в этой темной комнате. Сослепу она наткнулась на лошадь-качалку, однако, невзирая на поднятый ею шум, нянька продолжала громко храпеть на своей узкой кровати в углу. На другой детской кроватке продолжала мирно дремать маленькая девочка. Она вспомнила, как давным-давно спала здесь, еще не ведая того, что сулит ей будущее. В темноте детская выглядела точно так, как в те времена, когда они с Перси жили в Камарее.

– Перси, – ласково прошептала Кейт. – Я пришла за тобой. Пора нам отправиться в путь, Перси. Проснись, мой любимый, – сказала она, глядя на ангельское личико Эндрю Доминика. Затем медленно взяла на руки спящего малыша.

Она баюкала его на груди, обнимала маленькое тельце, в котором теплилась драгоценная искра жизни.

– Милый Перси, – промурлыкала она, направляясь к двери. – Милый, милый Перси. Кейт пришла за тобой.

Услышав храп няни, а затем ее громкий кашель, Кейт замерла. Она стояла впотьмах, глядя, как шевелится под одеялом фигура.

– Кто вы такая? Ответьте, пожалуйста, – произнес ворчливый голос. – Ваша светлость?

Услышав, что няня шарит на прикроватном столике, Кейт в раздражении закусила губу. Неожиданно зажегшийся свет застал ее врасплох.

– Я же спрашиваю, кто вы такая? Я вас не знаю. – Голос был обеспокоенный, дрожащий. Старая женщина все еще боролась со сном, по явно почувствовала неладное. – Что у вас там в руках? Вот беда, ничего не вижу без очков, – раздраженно пробормотала няня. – Что вы тут делаете, молодая женщина? Что вы держите в руках? Боже милостивый, да это же лорд Эндрю, что вы тут... – Няня так и не договорила, ибо в этот момент Кейт повернула свое лицо к разоблачительному свету, решив, что это самый надежный способ заставить замолчать назойливую старушенцию.

После чего быстро вышла, и вслед ей понесся ужасающий вопль, заметавшийся по коридорам большого дома. Однако к тому времени, когда брат и сестра рука об руку вошли в коридор, где находилась детская, в их ушах он прозвучал не громче, чем стон ветра в деревьях.

– Я, кажется, понимаю, почему Люсьен хочет присутствовать при поимке Кейт, – говорил Ричард, дрожа от холода: сквозняк обдавал холодом его босые ноги. – Впечатление такое, будто он смертельно ненавидит ее, терпеть не может. И все же знаешь, Рина, – сказал он каким-то странным тоном, – я думаю, что он бог весть почему жалеет ее. Хотя мне казалось, что Люсьен не склонен проявлять чрезмерное сострадание к другим. Пожалуйста, пойми меня правильно, – быстро прибавил он, – Люсьен – хороший человек, но временами он бывает слишком суров, даже неумолим.

– Ты прав, Ричард, но ведь, в конце концов, Кейт принадлежит к его семье, – сказала Сабрина. Она и сама была слегка удивлена необычным поведением мужа.

– Вероятно, ты права, хотя это и трудно объяснить. Знаешь ли, Рина, когда скончался наш отец, я вроде бы ничего не должен был чувствовать. Насколько помню, говорил я с ним всего один раз в жизни и был при этом очень испуган. Но когда ты сообщила мне о его смерти, – Ричард замялся, прежде чем сделать свое признание, – я был опечален. Сам не знаю почему, я почувствовал, что понес утрату.

Сабрина с пониманием улыбнулась брату, затем, прижавшись к его плечу, сказала:

– Это совершенно естественно. Ты горевал о том, чего никогда не знал, а имел полное право знать. Ты оплакивал не Джеймса Всррика, тебе незнакомого, а некоего идеализированного человека, который мог быть тебе хорошим отцом, – попыталась объяснить Сабрина. В ее голосе, как и всегда, когда она говорила об их покойном отце, зазвучали негодующие нотки.

– Но ведь ты, Рина, не горевала и не плакала? – спросил Ричард, глядя на все еще прекрасное лицо сестры.

– Нет, – коротко ответила она, – он был мертв для меня еще задолго до смерти. Он покинул нас, Джимми, и с этого дня существовал для меня лишь как некое существо, не заслуживающее ничего, кроме презрения. – Горькая обида, жившая в ее душе все эти годы, так и не прошла. – Вообще-то говоря, – добавила она, возвращаясь к прежней теме разговора, – хорошо зная Люсьена, я подозреваю, что ом хочет проследить, чтобы с Кейт не случилось ничего худого. Такая ошибка может стоить жизни. Конечно, Кейт не в своем уме, но ведь она вполне способна на хладнокровное убийство. Не думаю, чтобы на этот раз ей удалось избежать виселицы. – Подняв глаза, Сабрипа увидела, что навстречу им идет, шатаясь, как пьяный моряк, обычно очень чинная няня.

Ричард тоже с изумлением уставился на невысокую женщину, которая быстро приближалась к ним мелкими шажками.

– Боже праведный, – воскликнул он с принужденным смехом, – похоже, она не в своем рассудке. Ведь тебя предупреждали, Рина, чтобы ты не брата в няни ирландку, – сказал, подмигнув, Ричард. – Помню, как Мейсон протестовал против твоего опрометчивого решения. Извините меня, говорил он, – Мейсон всегда соблюдает приличия, – по вы ешс пожалеете о том, что взяли ее в няни.

– Это было почти двадцать лет назад, и к тому же, как тебе хорошо известно, Мейсон – человек предубежденный, – грубо отрезала Сабрина. – Это старинная история. Когда-то, еще в ту пору, когда Мейсон служил не у нас, его невеста сбежала с ирландцем. Однако О'Кейси, к разочарованию Мейсона, вела себя безупречно. – Сабрина всегда оправдывала свой выбор няни, но сейчас, видя, что старая женщина упала перед ней, она впервые засомневалась в этом. Сомнения усилились, когда она прислушалась к бессвязному бреду няни.

– О, ваша светлость! Ваша светлость! Да поможет нам Бог! На нас напали демоны. Видать, они охотятся за мной. О, да спасут нас святые! – стонала она, ломая руки. – Это сам дьявол. Явился не иначе как из огненных врат ада вместе со своей дьяволицей. Никогда еще не видела я такого лица! – вопила она, уцепившись за руку Сабрипы. – Эта дьяволица пришла за ним и вся светилась, проклятая. А потом окуталась дымом и исчезла. – Старая ирландка взахлеб разрыдатась.

– Что верно, то верно, помоги нам Бог, – сказал Ричард, оглядывая помешавшуюся, как он полагал, старуху. – Ты была совершенно права, Рина, когда настаивала, чтобы мы зашли в детскую... Всякое может стрястись, если О'Кейси видит наяву демонов... – Ричард вдруг замолчал, заметив, что сестра как-то необычно затихла. – Извини, Рина, я не хотел тебя тревожить. И вовсе не думаю, что с твоими двойняшками что-то могло случиться, – извинился он, полагая, что ее расстроили его случайно оброненные слова.

– Кейт, – проговорила Сабрипа со странным выражением в глазах, устремляя взгляд в сторону детской.

– Кейт? – повторил Ричард. – Но она уже покинула дом.

– Ты так думаешь? – с сомнением спросила Сабрина, стараясь высвободить ночную сорочку из невероятно цепких рук О'Кейси. – Неужели ты не понял, Ричард, что она говорит о Кейт? Кейт и есть та самая дьяволица, что до смерти напугала О'Кейси. Если бы вдруг, проснувшись, ты увидел ее изуродованное лицо, ты тоже, возможно, был бы в полубезумном состоянии.

– Разреши мне тебе помочь, – сказал Ричард, разгибая пальцы хнычущей няни. – Боже, лучше бы Люсьен был здесь, а не снаружи, – встревожепно проговорил он, вспоминая об участи, постигшей несчастного Табера.

– Я хочу, чтобы ты нашел его, Ричард. Пожалуйста, – попросила Сабрина, увидев, что он отрицательно мотает головой. – Если Кейт в доме, нам понадобится помощь как можно большего количества людей. Ты бегаешь куда быстрее, чем я, Ричард. Беги же! Пожалуйста!

Какую-то секунду Ричард колебался, затем повернулся и бросился бежать в ту сторону, откуда они пришли. Сабрина проводила взглядом его фигуру, пока она не скрылась впотьмах.

– Подожди здесь, О'Кейси, – сказала она перепуганной женщине. – Через несколько минут я вернусь. Надо присмотреть за двойняшками. Ты меня поняла, О'Кейси? – ласково спросила она, подбирая канделябр с несколькими рожками, который Ричард поставил на пол, прежде чем убежать.

– Не оставляйте меня, пожалуйста, не оставляйте меня, ваша светлость, я боюсь, что эта дьяволица утащит меня. Сам дьявол охотится за моей душой, – молила няня, пригнувшись и раскачиваясь взад и вперед возле стены.

– Я должна идти, О'Кейси, – сказала Сабрина, на этот раз уже резким тоном. И эта резкость оказала странно отрезвляющее действие: старая женщина вдруг пришла в себя.

– Но дьяволица утащила его. Утащила маленького лорда Эндрю. Я сама видела. А вместо него подбросила какого-то оборотня. Эта дьяволица такая злобная, и теперь мой милый мальчик у нее в руках.

Не веря своим ушам, Сабрина в ужасе уставилась на плачущую женщину. Что за вздор она несет? А вдруг это правда? Уже не раздумывая, с кем может столкнуться, Сабрина кинулась бежать. Только вбежав в детскую, она остановилась. Одна из свечей погасла, но остальные продолжали гореть, и при их свете она увидела, что кроватка, где лежал ее сын, пуста. Протянув руку, она нащупала липкое пятно крови на подушке. Эндрю нет. Чья же кровь на его подушке?

С трудом удерживаясь на ногах, Сабрина подошла к соседней кроватке. При виде мирно спящей девочки она облегченно вздохнула. Ребенок, казалось, спал совершенно безмятежным сном. Пока Сабрина смотрела на невинное личико Арден, на подушку упала капля расплавленного воска, и она заметила еще одно красное пятно.

И тут кровь!

Но к счастью, не кровь дочки, с благодарностью подумала она, внимательно рассматривая маленькую, такую уязвимую головку в золотистых локонах. Арден пробормотала во сне что-то неразборчивое. Негнущимися пальцами Сабрина прикрыла маленькие плечики дочери легким шерстяным одеяльцем, думая о том, что Кейт была здесь всего несколько минут назад. Ее дочь цела и невредима. Но что с сыном?

Сабрина повернулась к двери. Куда скрылась Кейт? Зачем похитила Эндрю, затруднив тем самым свое бегство? Представив себе, какой безумной ненавистью полыхают бледные глаза Кейт, она тут же получила ответ на свой вопрос. Кейт, быть может, уже далеко отсюда, но из Камарея еще не убежала. По крайней мере пока. Еще раз удостоверившись, что с дочерью все в порядке, Сабрина бросилась на поиски Люсьеновой кузины.

Нет, если им суждено на этот раз встретиться лицом к лицу, она не будет столь милосердна к этой рехнувшейся женщине, которая украла ее сына!

Торопливо покинув детскую, Сабрина побежала в направлении, противоположном тому, откуда пришла, – в южное крыло, прочь от толпы мужчин, которые собрались в холле, чтобы-определить возможное местопребывание этой неуловимой женщины.

Нерешительно остановившись на перекрестке двух коридоров, Сабрина впервые заметила кровавый след. Можно было только удивляться, что с Эндрю на руках раненая Кейт смогла убежать так далеко. Повернув в темный коридор направо, Сабрина поспешила к старой лестнице. Ее предполагалось заменить в конце этого месяца. И поскольку рабочие должны были скоро приступить к работе, а все в Камарее знали, что ходить по южной лестнице опасно, никто даже не потрудился заколотить ведущую к ней дверь.

Только человек, незнакомый с нынешним состоянием Камарея, мог не знать, что ходить по этой лестнице опасно для жизни. В этой кромешной тьме, конечно, не видно лесов, уже возведенных рабочими, какие же могут быть основания для сомнения? Тем более если ты спешишь.

Охваченная ужасным предчувствием, Сабрина ускорила шаг. В правой руке она крепко сжимала тяжелый канделябр, и даже во мгле костяшки ее пальцев отливали белизной, левой рукой она прикрывала пламя, чтобы его не задуло сквозняком. В коридоре царил собачий холод, и так как эта часть дома не отапливалась, повсюду здесь глубоко въелась сырость. Сюда почти никто не заглядывал, только служанка, вооруженная перьевым веником, раз в две недели сметала паутину. Пройдя полкоридора, Сабрина вдруг услышала душераздирающий вопль. Она сразу же угадала, что означает этот крик. Мгновение спустя послышался треск, сменившийся оглушительным грохотом. Сабрину окутало удушающее облако пыли, которая толстым слоем легла на все вокруг.

Когда исполненный ужаса крик Кейт замолк, сердце Сабрины сдавил непреодолимый страх за своего сына. Мысленно она видела перед собой выложенный каменными плитами пол под лестницей. На дрожащих, подкашивающихся йогах она с трудом добежала до открытой двери, ведущей к лестнице.

Налетевшее холодное дуновение сквозняка погасило свет, остановив Сабрипу на краю зияющего провала. Она неподвижно стояла в мрачном молчании, ища невидящими в этой мгле глазами что-нибудь такое, за что можно было ухватиться.

Притронувшись к двери, она вздрогнула: в ладонь ее глубоко вонзилась острая щепка. Опираясь о дверь, она осторожно поставила бесполезный теперь подсвечник на пол возле ног и крикнула в пустую тьму:

– Эндрю, Энди, любовь моя! Где ты, Энди? Отзовись, это мама. Ну пожалуйста, Энди.

Ответом ей было мертвое молчание.

– Энди, – снова выкрикнула она, забыв, что балансирует на краю бездны. – Энди, где ты? – Эхо насмешливо повторило ее крик, затем вновь воцарилось зловещее безмолвие.

Со вздохом Сабрина почувствовала, что к ней возвращается то состояние безысходности, которое не покидало ее со дня похищения Ри. Эйфория, которую она испытала, узнав, что Кейт не убила ее дочь, сменилась глубоким отчаянием. При мысли о том, что теперь наверняка погиб ее сын, она ощутила сильнейшую боль и полную опустошенность.

Устав бороться с обрушившимся на нее новым горем, она стала медленно опускаться на колени, когда ее подхватили чьи-то сильные руки.

– Рииа! – хрипло проговорил Люсьен. Наряду с сильнейшим облегчением он все еще находился во власти страха, который охватил его при виде жены, покачивающейся на самом краю провала, в такой опасной от него близости. Когда герцог подходил к южной лестнице, при свете факелов, которые пылали в руках сопровождавших его людей, Сабрина в своей белой сорочке сильно походила на призрак. Они поднимались по Большой лестнице, когда Ричард сообщил им тревожную новость; забежав в детскую, они поспешили по кровавому следу в южное крыло. Но только подойдя к коридору, ведущему в это крыло, Люсьен осознал, куда именно направилась Кейт, ибо это был ее единственный путь к спасению.

Баттерик со своими людьми окружал дом, надеясь остановить Кейт, однако, увидев полное безысходной печали лицо Сабрины, герцог понял, что все они опоздали. В отличие от Сабрины он забыл, в каком опасном состоянии находится старая лестница, и только теперь, увидев при дымном свете факелов гору обломков, вспомнил то, о чем ни на миг не должен был забывать.

– Эндрю, – шепнул он.

Ричард подошел ближе и, низко опустив факел, попробовал разглядеть внизу чью-нибудь фигуру, уловить какое-нибудь движение. Но на всем лежала глубокая тень, все было погружено в молчание смерти.

Люсьен прижимал Сабрину к себе так, чтобы она не могла видеть гору обломков, под которой был погребен их младший сын.

Ричард в развевающейся на сквозняке ночной рубашке продолжал сидеть на корточках. Он отказывался поверить, что это в самом деле конец, что его невинный маленький племянник лежит бездыханный под этим завалом. Внизу собралось множество людей: они высвечивали факелами гору обломков.

– Люсьен, – сказал Ричард, оглядываясь на зятя. Мрачный тон, которым было произнесено его имя, предупредил Люсьена о том, что ему предстоит сейчас увидеть. – Это Баттерик со своими людьми. Они осматривают обломки лестницы.

Люсьен хотел было помешать Сабрине смотреть вниз, но она опередила его. Голос Ричарда пробудил в ней неожиданный отклик, вывел из оцепенения. Люсьен чувствовал, как она вся дрожит, вместе с ним глядя на кошмарное зрелище, озаряемое пляшущим светом факелов.

Кейт была мертва.

Как ни странно, хотя смерть ее была страшной, от ее тела, казалось, исходило спокойствие. Только умерев, Кейт обрела наконец мир, которого ей так недоставало при жизни. Наконец-то прекратились ее нестерпимые муки. Только теперь судьба наградила ее своей запоздалой улыбкой. То, что она так тщательно скрывала при жизни, осталось скрытым и посмертно: изуродованная половина ее лица оказалась прижатой к земле. В черном обрамлении видимая часть лица походила на камею, вырезанную из самой светлой слоновой кости; щека была гладкой и холодной на ощупь, под ней нельзя было даже представить себе уродство другой половины лица.

Молчаливо-сдержанной группе людей, собравшихся вокруг упавшего тела, даже не верилось, что это та самая безумная женщина, которая убила старого мистера Табера, похитила леди Ри Клэр и едва не погубила всю семью Доминик. Лишь один человек не ощущал никакой жалости, это был Баттерик, помнивший, какой злой и коварной была леди Кейт Ратбурн еще в юности. Но кое-кто из молодых людей видел перед собой только красоту безжизненного лица и был опечален очевидной бессмысленностью смерти столь прекрасной женщины.

Это, вероятно, позабавило бы Кейт, будь она жива; замерзшему на ледяном западном ветру Баттерику даже почудилось, будто он слышит ее смех. Он обвел взглядом обрушившиеся леса и нагромождение обломков старой лестницы. Покачав головой, посмотрел на стоящие вокруг него, как каменные изваяния, молчаливые фигуры..

– Придется изрядно потрудиться, чтобы извлечь маленького лорда Эндрю из-под обломков, ваша светлость! – крикнул Баттерик, поднеся ко рту сложенные рупором ладони. И пнул ногой какой-то камень, стараясь не вспоминать искаженное болью лицо ее светлости. А ведь ее ждет еще более тяжкое испытание, с горечью подумал он; нечего даже и думать, что маленький лорд Эндрю мог уцелеть при падении, тем более под горой обломков.

Сабрина вырвалась из мужниных горячих рук и отошла к дальней стене. Она тихо плакала, когда вдруг услышала какой-то шорох; казалось, кто-то скребется. Она инстинктивно отпрянула, думая, что это мышь или, еще того хуже, крыса.

Но к своему ужасу, вдруг почувствовала, как что-то ухватило ее за голую лодыжку. Услышав ее вскрик, Ричард – он собирался присоединиться к тем, кто будет разбирать остатки лестницы, – пошатнулся на краю провала. Естественно, он отнюдь не замышлял спрыгнуть вниз и был благодарен Люсьену, который твердой рукой оттащил его от края. Ричард повернулся, и свет его факела озарил Сабрину. Люсьен, который шел чуть впереди , встал как вкопанный, за ним и Ричард. Оба они никак не ожидали увидеть Сабрину держащей на руках своего сына. Подняв на них глаза, она полурыдала-полусмеялась.

– Он ползал по коридору. Я почувствовала, как что-то схватило меня за лодыжку. Подумала, крыса, поэтому вскрикнула, – объяснила Сабрина. Она запечатлевала поцелуй за поцелуем на испачканном, довольно смеющемся личике Эндрю.

Люсьен молчал.

– Эндрю жив! – крикнул Ричард людям, которые принялись разбирать обломки лесов, и отвернулся, успев все же заметить, как Люсьен обнял Сабрину вместе с Эндрю. Улыбка озарила лицо Ричарда, когда он услышал радостные крики, донесшиеся снизу, затем он взглянул на маленького племянника, недоумевая, каким образом он уцелел. Ведь Кейт должна была держать его на руках, когда под ней обвалилась лестница. Что же спасло малыша?

Он оглядел пыльный коридор, стараясь мысленно воспроизвести ход событий. Разрешение загадок было настоящей страстью Ричарда, и он .знал, что не успокоится, пока не разрешит и эту.

Он представлял себе, как Кейт бежит по коридору. С Эндрю на руках это наверняка было нелегко. Она отчаянно искала дверь, ведущую к южной лестнице. Должно быть, найдя, остановилась перед ней, а затем открыла дверь, прежде чем спуститься по лестнице, которую помнила с давних времен. Без сомнения, она не колебалась, но в таком случае неминуемая смерть ожидала и ее, и Эндрю. Почему же погибла лишь Кейт?

Прошла целая четверть столетия, думал Ричард, с растущим любопытством изучая дверь. Очевидно, она такая же старая, как и сама лестница, и если сгнила лестница, то и дверь, вероятно, находится в столь же плачевном состоянии. Чтобы проверить свое предположение, Ричард крепко закрыл дверь, чем сразу же привлек к себе внимание Люсьена и Сабрины.

Их недоумение еще возросло, когда они услышали, как Ричард воскликнул:

– Ага, вот в чем дело!

Он едва не упал на них, когда дверь наконец поддалась его энергичным усилиям и открылась в его сторону.

– Ее заело, – с торжествующим видом сказал он своим недоумевающим слушателям.

– Понятное дело, – с улыбкой заметил Люсьен, привыкший к эксцентричному поведению своего молодого шурина.

– Не знаю, что ты хочешь этим сказать, Ричард, – озадаченно произнесла Сабрина. – Но думаю, что нам прежде всего надо уйти из этого коридора, здесь слишком сильный сквозняк. Вы с Эндрю оба босые и можете легко простыть, – рассудительно добавила она. К тому же ее стал угнетать царящий в коридоре мрак.

– Одним словом, Рина, дверь сильно покороблена, – сказал Ричард так, словно в этом и крылось искомое объяснение.

– Извини, но я не вполне понимаю, какое отношение...

– Неужели ты не понимаешь? – перебил ее Ричард. – Кейт пришлось долго возиться с дверью. Раненная, с Эндрю на руках, она вообще не смогла бы ее открыть. Ей нужны были обе руки. Поэтому пришлось положить Эндрю на пол. Время было ей очень дорого. Она, должно быть, была в сильнейшем напряжении, ибо слышала твои приближающиеся шаги. Может быть, даже видела мерцание свечей в конце коридора, – сказал Ричард, воскрешая происходившую здесь совсем недавно трагическую сцепу. – В конце концов она открыла бы дверь, взяла Эндрю на руки и стала спускаться по лестнице. В этом случае они оба упали бы на каменный пол, – тихо сказал Ричард, раньше, чем Люсьен и Сабрина, осознавший, как близок был к гибели маленький Эндрю. – Пока Кейт возилась с перекосившейся дверью, Эндрю, оказавшийся в незнакомом месте, пополз, чтобы его исследовать. У Кейт не было ни свечи, ни факела, при свете которых она могла бы его найти. Да и времени не было обыскивать весь коридор. Перед ней стоял выбор: или рисковать, что ее схватят, или бежать, пока еще не поздно. Мы знаем, каково было ее решение, – подытожил Ричард, удерживаясь от желания взглянуть на одетую в черное фигуру на каменных плитах. Вместо этого, протянув руку, он слегка ущипнул племянника за его крошечный носик.

Вздрогнув, Сабрина крепко прижала мягкое тельце Эндрю к своей груди.

– Пошли! – резко велел Люсьен. – Пошли отсюда. Не будем больше вспоминать об этой ночи. Кейт мертва и никогда уже не сможет причинить нам зло.

– Ты ошибаешься, Люсьен, – шепнула Сабрина, медленно разжимая сжатый кулачок и глядя на свою ладонь, где покоилось кольцо тонкой выделки, с бриллиантом и сапфиром.

– Ри! – выдохнула Сабрина. – Клянусь, я буду вечно хранить надежду, что ты жива. Но где ты? Что с тобой происходит? – Она заплакала, ее плечи дрожали под бременем горя, которое будет ее неизменным уделом, пока дочь не отыщется. И если этот момент не наступит, можно считать, что Кейт победила.