"Встретимся в морге (Испытание злом)" - читать интересную книгу автора (Макдональд Росс)

Глава 11

Я услышал, как он, перескакивая через две ступеньки, поднимается по лестнице и открывает дверь. Адвокат дышал, словно спринтер, пришедший к финишу первым. Его глаза стеклянисто поблескивали, а лицо было каким-то оплывшим, будто с ясного калифорнийского неба на него обрушился огромный камень опыта и изо всей силы саданул по голове.

— Вы не имели права так со мной поступать. — Он сделал неудачную попытку сказать эту фразу легко. — Эта комната. Это лицо. Я тепличная особь и не могу с утра пораньше знакомиться с покойниками.

— Вы узнали этого человека?

— Похоже на то. Могу даже сказать, что фактически уверен, что видел его. Но из адвокатов, знаете ли, выходят плоховатые свидетели...

Я прервал его словоизвержение:

— Садитесь и рассказывайте.

— Да-да, разумеется. — Его взгляд прошелся по выцветшим стенам и остановился на цветном драже на столе Энн. — Послушайте, старина, могу я здесь чего-нибудь выпить? У меня в глотке пересохло.

Я указал на холодильник.

— У нас здесь только вода.

— И очень хорошо. Моя мать называет ее «вином Адама». — Он трижды наполнил и опустошил бумажный стаканчик. — Но как, черт побери, вы узнали, что я видел этого, парня? — спросил он, стоя спиной ко мне.

— Это не имеет значения...

— Неужели маленькая славная Энни?

— Мы теряем время. А теперь давайте-ка садитесь и рассказывайте. — Я открыл дверь в свой кабинет и впихнул его внутрь.

Он хмуро зыркнул на меня и прошел к стулу. Его рот все еще был влажен от воды, а коротко стриженные волосы ощетинились; он производил впечатление лукавого и опасного существа: походил на животное, попавшее в незнакомый лес.

Его узкие губы презрительно скривились.

— Что такое? Неужели я услышал не терпящие возражений нотки? Это что, насмешливо-холодная команда, мистер Озимандиац?

— Прекратите ломать комедию, Сайфель. Вы влипли.

— Не будьте смешным, — забеспокоившись, пробормотал он. — Что же вам все-таки наплела Энни? Зла не хватает на этих баб!

Оставив без внимания его вопрос, я сел в свое кресло и вставил в магнитофон чистую кассету. Он перегнулся через стол.

— Что это вы затеяли? Нет у вас права записывать то, что я скажу! Полицейские полномочия не в вашем ведении.

— Мой отдел имеет право выполнять следовательские функции. Я применял эту методу достаточно широко и пока что никто не возражал. Вы возражаете?

— Еще бы! Конечно!

— Почему?

— Потому, что я не готов для официального заявления. У меня был ужасный день, да еще этот труп...

— Так что вы не можете говорить без совета адвоката? Но почему бы вам самому не поработать на себя, а Сайфель?

Он напрягся и побледнел.

— Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления. Кстати сказать, мне совсем не понравилось, как вы со мной разговаривали утром.

— Тогда возвращайтесь в свою контору и начнем все сначала. Я пришлю вам billet-doux с орхидеей.

Он еще дальше наклонился, перенеся вес тела на широко расставленные руки.

— Думаю, вы не совсем понимаете, с кем говорите, старина. В Стэнфорде перед войной я был чемпионом в полусреднем весе. И если бы вы не были другом Энни, я бы вам сейчас уши оборвал. Но еще пара фраз в таком духе, и, клянусь, я это сделаю.

— Если вы считаете себя ее другом, тогда потрудитесь говорить о ней с уважением. Кстати, настоящие друзья зовут ее Энн...

Его правая рука сжалась в кулак.

— Вы напрашиваетесь, Кросс.

— А вы, похоже, переоцениваете себя. — Я встал, глядя не него прямо и жестко. Я видел, что это всего лишь оболочка, а внутри-то он пуст либо мягок. Даже гнев его был наигран. Лицо и рот производили движения и звуки, но их нельзя было назвать в полной мере мужскими. — Приходите на следующей неделе в городской спортзал, и я дам вам полное удовлетворение. А сейчас у меня иные заботы.

Я включил магнитофон. Катушки завертелись.

— Выключите эту штуковину! — повысил он голос. — Я отказываюсь говорить для записи.

— Чтобы потом, когда у вас будет достаточно времени, чтобы все обдумать, вы смогли изменить показания? В чем дело, Сайфель? Вы уже наполовину убедили меня в том, что причастны...

— Вы поплатитесь за это! Я заявлю на вас в суд! — Он посмотрел на крутящиеся бобины. — Если вы прокрутите пленку с этим голословным обвинением какому-нибудь лицу или группе лиц, то будете отвечать за клевету. Я предлагаю вам стереть все это.

— Пока что еще ничего не записывается. Для записи необходимо нажать вот эту кнопку. — Я нажал ее и поставил между нами микрофон. — Кросс допрашивает мистера Лоуренса Сайфеля, десятое мая, четыре часа дня. Садитесь, пожалуйста, мистер Сайфель.

— Я хочу заявить протест против записи моего заявления в настоящее время.

И все-таки он сел. Магнитофон, стоящий между нами, создавал безличную атмосферу.

— Что вы сказали лейтенанту Клиту, мистер Сайфель?

— Ничего. Я объяснил, что вы попросили меня взглянуть на тело. Ничего больше. Похоже, у него что-то не заладилось с людьми шерифа, а вы сами подчеркнули срочность дела.

— Вы опознали труп?

Он ответил без колебаний.

— Опознал.

— Кто это? Как его зовут?

— К сожалению, я не знаю его имени. Возможно, этот человек называл его, даже наверняка называл. Но память у меня слаба на имена, а виделся я с ним всего лишь раз.

— Когда? По какому делу?

— Минутку. Я смогу лучше вспомнить и объяснить все подробнее, если вы выключите эту машину.

— Это что, угроза сокрытия информации, мистер Сайфель?

— Разумеется, нет, — выпалил он прямо в микрофон. — Простой психологический фактор, и я возмущен вашими попытками задавать тенденциозные и вводящие следствие в заблуждение вопросы!

— Прошу простить, мистер Сайфель. Вы сами напросились.

— Так выключите вы магнитофон или нет?

— Нет. Вы сами только что отметили, что память иногда выкидывает трюки, я вот на свою не полагаюсь...

— Я не говорил ничего подобного. Это что, перекрестный допрос? Я на конституционных основаниях заявляю протест всей этой процедуре!

— Сохраните пылкость для зала суда. Ваше заявление слишком важно, и записать его необходимо. Насколько нам известно, вы единственный человек в городе, который знал покойного.

— Я не знал его. Говорю же вам, что виделся с ним всего лишь раз.

— Мы остановились именно на этом. По какому делу вы с ним встречались? И когда?

— В день суда над Фредериком Майнером, двадцатого февраля, да, кажется, так. Этот человек — покойный — присутствовал в зале. Я заметил его среди зрителей, так как не знал, кто это. Народу было не слишком много — Джонсоны, жена Майнера да двое-трое зевак. Должно было произойти официальное признание подсудимым своей вины и назначение даты для заявления об условном наказании.

— Присутствовала ли миссис Джонсон?

— Разумеется.

— Но она сказала, что никогда раньше не видела этого человека.

— Быть может, и не видела. Он сидел отдельно от остальных в самом углу. Я приметил его только из-за лысины, вы знаете, насколько бросается в глаза лысая голова. После того как слушание было отложено, я задержался на несколько минут. Мне хотелось сделать несколько поправок в стенограмме суда. Человек с лысиной поджидал меня в самом конце зала. Когда я выходил, он схватил меня за пуговицу. Это был субъект омерзительного вида, и я постарался как можно быстрее от него отделаться. Но похоже, дело Майнера его очень интересовало. Видимо, он следил за развитием событий по газетам: знал имена главных действующих лиц — меня, Майнера, Джонсонов. Через некоторое время я понял, что ему нужно. Он подобрался к этой теме несколько окольными путями. А хотел он, чтобы я его нанял.

— Чтобы вы сделали что?

— Я так до конца и не понял. Он назвался детективом, частным сыщиком, правда, у меня на этот счет оказались весьма веские сомнения. Когда я захотел посмотреть его удостоверение, он игнорировал мою просьбу. Но, по-моему, он дал мне что-то наподобие визитки, нечто с лос-анджелесским адресом и номером телефона.

— Она сохранилась?

— Вполне возможно. Я ведь не искал...

— А где она может находиться?

— В моем офисе, если не в каком-нибудь другом месте. Я мог положить ее среди бумаг по делу Майнера. Вполне возможно, что так я и сделал.

— Если так, то, без сомнения, это чрезвычайно поможет следствию. У нас появится ниточка. Скажите, он, когда представлялся, назвался случайно не Керри Смитом?

Сайфель посмотрел в потолок с таким видом, словно на штукатурке был написан ответ. Но кроме протеков воды, он ничего не высмотрел. А так как до них не было дела даже социальным инспекторам, то ему тем более.

— Нет, его звали не Керри Смит. По-моему, фамилия была односложная, но не такая распространенная, как Смит: Линт, Кемп, что-то в этом духе. А имя точно не Керри.

— Он хотел, чтобы его наняли для выполнения некоей работы, но вы в точности не знаете какой?

— Правильно. Нелегко было понять, чего хочет этот человек. Говорил он много, но при этом не сказал ничего конкретного, а лишь превозносил собственное благоразумие и одаренность. Ко всему прочему, запах из его рта держал меня на расстоянии. Вонь коррупции. Я все время лавировал, уклоняясь от этого амбре, и поэтому слушал вполуха.

— Он не единственный, кто ничего не говорит...

Сайфель с трудом сдержался.

— Если вы имеете в виду меня, то это замечание здесь неуместно. Я делаю все, что в моих силах, чтобы помочь, хотя и не ждал, что мои усилия будут по достоинству оценены.

— Когда у меня выпадет свободная минутка, напишу вам благодарственное письмо. Вы, разумеется, должны помнить ваш разговор, хотя бы частично.

— Вспоминаю, что он не пришелся мне по вкусу. Если хотите знать субъективное мнение, то мне показалось, что этот человек пытался найти крючок, зацепку. Шантаж...

— Он собирался шантажировать вас?

— Разумеется, нет. — Сайфель глухо засмеялся. — Насколько я понял, он хотел, чтобы я, как адвокат Хелен Джонсон, нанял его в качестве детектива, добавив, что уверен в том, что установил бы личность жертвы майнеровского наезда и что миссис Джонсон наверняка этим заинтересуется.

— И что же? Она действительно заинтересовалась?

— Я не обсуждал с ней данный вопрос. Ей и без того досталось. Адвокат в своей работе обязан следовать нескольким принципам и первый — стараться защищать своих клиентов от приставаний сот мнительных личностей.

Я выключил магнитофон. Мотор затих, и в комнате повисла неловкая тишина.

— И эта услуга по защите клиента включала работу пешней, не так ли, Сайфель?

Он так и подскочил в кресле.

— Вы что, спятили?

— Здесь я задаю вопросы. Итак, вы продолжили раскручивать это дело. Не обнаружили ли вы фактов, раскрытие которых угрожает благополучию миссис Джонсон?

— Вы действительно не в своем уме, — сказал он. — Я видел этого человека один раз, всего лишь один раз. Я предоставил вам информацию...

— После соответствующего нажима.

Он рванул воротник рубашки.

— Вы не так поняли меня. Вы не так поняли миссис Джонсон. Я уверяю вас, что Хелен Джонсон ни за что не стала бы сотрудничать с подобным типом... — Сайфель чуть не задохнулся. Он встал и, выпрямив ноги, откинул кресло назад. — Можете убираться к черту.

Я тоже поднялся.

— Успокойтесь. Вы, как и я, знаете, что для получения определенных ответов следует задавать определенные вопросы. — Мне даже показалось, что у меня начинает возникать слабая симпатия к Сайфелю. Когда он забывал о себе, у него начинали проявляться вполне человеческие качества, и сейчас я говорил, обращаясь в первую очередь к ним. — И если сейчас я не стану этого делать, Хелен в конце концов потеряет много больше...

Усталым жестом он провел рукой по щеке.

— Можете спрашивать что хотите. Мне нечего скрывать. Так же, как и ей. Вы просто не знаете Хелен.

— Я ничего не имею против нее, — заскромничал я. — Если вы подозревали попытку шантажа, то почему пожали руку этому деятелю? Да еще сказали, что если его помощь понадобится, то сами его разыщете?

— Энни, видать, под завязку накормила вас россказнями?

— Оставьте-ка Энн в покое. Отвечайте лучше на вопрос.

— С вами чрезвычайно сложно вести беседу, и все же попробую. Понимаете, просто я никогда не иду на прямой конфликт. Не могу сказать, что данный способ ведения дел является лучшим, но... это уже стало профессиональной привычкой. В детстве, когда мне кто-нибудь не нравился, я просто бил его. Просто бил. Естественно, у меня возникала масса неприятностей. Сейчас я стараюсь сдерживаться и быть вежливым. Чем больше я ненавижу, тем любезнее держусь. Не знаю, почему я это делаю, но таков уж мой способ. А этого человека я возненавидел.

— Почему?

— Он представился мне этаким мелким бесом. — Теперь Сайфель говорил искренне или же стал более тонко играть. Имя Хелен Джонсон сыграло роль морального катализатора, а может быть, вызвало прилив новых сценических идей. — На дьявола у меня нюх, — продолжал он. — Когда я был пацаном и жил в Чикаго, то видел этого вот сколько! И после, когда заседал в военном трибунале флота.

— Все мы в чем-то схожи...

Он натянуто улыбнулся.

— Могу поспорить, что вас никогда не похищали. А вот меня...

— Неужели похищали?

— Собственный отец, когда мне было три года. Моя мать развелась с ним, и я остался на ее попечении. Как-то днем он пришел к нам на квартиру, когда мамы не было дома, и упросил служанку отпустить меня с ним погулять. Отец был из тех людей, которые и дьяволу могут зубы заговорить. Несколько дней он скрывался, прежде чем ему на хвост села полиция. Разумеется, я не помню этого случая, как не помню и отца, но мама часто рассказывает мне...

— Это было похищение ради денег?

— Нет, разумеется, нет. Ему был нужен я, и когда его поймали, то получил он сполна. Мамина семья имеет в Иллинойсе большое влияние, и потому отца просто засунули в психушку. Она ведь взяла девичью фамилию. Дала ее и мне. — Он говорил быстро, легко, но при этом побледнел от нахлынувших чувств. На фоне этой бледности его загар казался несколько гепатитным.

— Не знаю, зачем я все это вам рассказываю, Кросс. Я никогда никому и ничего раньше не рассказывал.

— Это все комната, — сказал я. — Она слышала тысячи исповедей. Я верю, что она дает людям необходимый толчок.

— Да, уж это точно, — криво ухмыльнулся он. — Но я бы не хотел, чтобы эта история стала известна...

— Этого не случится. Как звали вашего отца?

— Понятия не имею. Все дело в том, что мать полностью его подавляла, как личность. Мне иногда кажется, что отца у меня никогда не было. Единственное, я знаю, что, когда они жили вместе, отец работал адвокатом по уголовным делам. Потом он совершил поступок, не вязавшийся с адвокатской этикой, и был исключен из коллегии. Из-за этого же поступка мать развелась с ним, по крайней мере, этим она всегда объясняет развод.

— У вашей матери очень высокие моральные принципы.

— Совершенно верно. Можно сказать, что моя собственная карьера была полной противоположностью карьере отца. Мать настоятельно рекомендовала мне держаться подальше от уголовного права. Я никогда не практиковался в этой сфере, за исключением того времени, когда работал во флотском трибунале.

— Не все криминальные адвокаты занимаются сомнительными делами.

— Это я знаю. Кларенс Дэрроу был моим кумиром во время учебы на юридическом. Господи, ну и в дебри мы с вами забрались! Я ведь было начал объяснять, что имею нюх на дьявола. Подчеркиваю это. Я могу учуять запах серы на расстоянии. В зале суда от обвиняемых частенько попахивает...

Я подошел к двери.

— Давайте пройдем в ваш офис и поищем визитку этого парня.

— Как прикажете. Том Свифт и его пропеллерная клюшка всегда к вашим услугам.

Сайфель вновь пришел в норму. С этим человеком я бы в разведку не пошел.