"Горец IV" - читать интересную книгу автора (Макнамара Кристофер Лоуренс)25Но уже знал Конан: едва ли оправдаются его опасения. Здесь Катрин. Жива она. И — та же самая, что была прежде. Слишком уж свежа была растительность, покрывающая тропу, — свежа, хотя и явно ступали по ней. Кто, кроме Катрин, мог бы ходить так? И слишком уж умело была пострижена живая изгородь, окружающая дом. Точно так же, как и тропинка: от нежелательного гостя — скроет жилище, желанному — покажет… И умным взглядом сквозь челку кудлатой шерсти глядел на подходящего человека огромный пес, вынырнувший из-за этой изгороди. Он был спокоен. Знала собака: приближающийся гость — не из тех, кого нужно облаивать. И уже тем более не из тех, на кого скалить клыки… Кто, кроме Катрин, смог бы так великолепно обучить овчарку? А Дункан, застыв в седле, с недоумением смотрел на зеленый дом. С недоумением — потому что сердца его вдруг коснулась теплая волна какой-то странной гармонии, исходившей от этих мест. Встроенная в живую изгородь калитка дрогнула, и Конан остановился как вкопанный. Сейчас он узнает все… И — ничего не узнал. Женщина, которая стояла в открывшемся проходе, очень походила на Катрин — ту Катрин, которую запомнил Конан. И возраст тот же — лет тридцать-тридцать пять с виду. Но именно поэтому она не могла быть ею… Впрочем, быть может, та, что нужна ему, — внутри дома? Не те уже у нее годы теперь, чтобы самой гостей встречать… — Мир дому сему! — Мир… — женщина внимательно смотрела на пришельца. — Ты — дочь хозяйки этой усадьбы, Катрин Мак-Коннехи? — А ты сын того, кто привел сюда Катрин Мак-Коннехи, Конана Мак-Лауда? — ответила женщина вопросом на вопрос. Конан вздрогнул от неожиданности. Хотя, с другой стороны — чего уж тут неожиданного? Его-то облик за эти годы не изменился… Однако… Показалось или нет, что в голосе женщины проскользнула легкая насмешка? Наверное, показалось… Должно быть, не насмешка это, а настороженность. — Да, — ответил Конан, чтобы прекратить этот разговор. — Значит, и я — да. Как же еще? — сказала женщина. — Войди в дом, гость… Имени своего она так и не назвала. И Конан не спросил его, да и сам не назвался. А лохматый бобтейл [бобтейл — древняя порода пастушеских собак, распространенная в Англии и части Шотландии] остался сидеть у калитки снаружи. Даже после того, как хозяйка и ее гость прошли во двор. Сидел и посматривал на второго пришельца, который остался вблизи основного тракта, держа лошадей в поводу. Чем-то беспокоил его этот человек… Впрочем, он как будто не собирался приближаться. Переступив порог, Конан огляделся по сторонам. Все внутри дома вроде бы оставалось прежним — таким, как видел он его в последний раз… Таким, да не совсем таким. Так же были развешаны по стенам связки целебных трав. Так же варилось в огромном медном котле, поставленном на очаг, какое-то зелье — видимо, тоже целебное, так как острый и пряный запах расходился от него. Запах не пищи, а лекарства. И даже котел был прежним — кованой меди, округло-конический, словно шлем великана, с четырьмя ручками в виде витых колец… Стоп! Блестел бок котла красноватым блеском — цветом того металла, из которого он и был изготовлен. Лишь легкая паутина недавней гари покрывала его. Был он тщательно вычищен и отполирован. Возможно, уже не в первый раз… А Старая Катрин, Катрин-ведьма, Катрин Мак-Коннехи никогда не чистила свой котел, опасаясь, что вместе с сажей уйдет из ее дома счастье. Сама не чистила — и никому другому не позволила бы. Значит, напрасны его надежды… Нет в живых Катрин. Но, может быть, дочь расскажет о ее судьбе? Более того — уж не передала ли свое искусство Катрин-ведьма дочери? Так, как Мастер Тартана или Мастер Меча — сыну передает? Конан перевел взгляд на женщину, молча стоящую рядом. Кажется, действительно в глазах ее читается настороженность… Или все-таки насмешка это? — Как зовут тебя, почтеннейшая? — Катрин, — коротко ответила она. — Как мать… А меня — Конаном называют. — Как отца… — загадочно произнесла женщина. — И меч у тебя, вижу, отцовский — кривой, с рукоятью из кости… У нас таких не делают… Конан запнулся на мгновение. — Не будем о мече моем говорить, Катрин, дочь Катрин. Скажи — давно ли умерла твоя мать? — Моя мать? Давно. Много лет назад… — женщина замолкла, как бы не договорив чего-то. Повернувшись к котлу, она не спеша помешала варево длинным черпаком на ручке, вырезанной из оленьего рога. И лишь затем вновь повернулась к Конану. — Но мою мать совсем по-другому звали, Мак-Лауд… В правой руке женщина по-прежнему держала черпак. А длинные, до кисти, рукава платья она потянула вверх, когда склонялась над очагом. Запястья ее теперь были открыты. Кажется, неспроста. Похоже, нарочно показала она руки. И Конан увидел. Он увидел на правой руке шрам — маленький, почти сошедший, но неповторимой формы. Будто рваная, неправильных очертаний, четырехлучевая звезда… И была эта звезда словно выкрашена черным. Не густо — чуть заметно. Как бок котла… А на левом запястье никакой отметины не было. Говорили в старину: убери невозможное — и то, что останется, будет истиной. Даже если невероятным кажется оно — оставшееся. |
|
|